Жак Рансьер. Эквивалент: «тебя интересует Градива, пото­му что на самом деле тебя интересует Зоя»

эквивалент: «Тебя интересует Градива, пото­му что на самом деле тебя интересует Зоя». Эта кратчайшая версия интерпретации пока­зывает, что здесь имеет место не только про­стое сведение вымышленной данности к кли­ническому синдрому. Фрейд подвергает сомне­нию даже то, что могло бы заинтересовать в этом синдроме медика, то есть диагностику случая фетишистской эротомании. Он в рав­ной степени пренебрегает и тем, что способно вызвать интерес у ученого, стремящегося вос­становить связь клинической практики с исто­рией мифов, а именно с долгой историей ми­фа о влюбленном в изображение, который гре­зит о реальном обладании этим изображени­ем, образцом чему служит Пигмалион. Фрей­да, кажется, интересует только одно: восста­новить в этой истории добротную причинно-следственную интригу, пусть даже рискован­ным образом отсылая при этом к той необ-наружимой данности, каковой является дет­ство Норберта Ханольда. Еще больше, чем правдоподобным объяснением случая Ханоль­да, Фрейд озабочен тем, чтобы опровергнуть статус, которым книга Йенсена наделяет ли­тературные «изобретения». Его опровержение опирается на два основных взаимодополняю­щих пункта: во-первых, на утверждение ав­тора, согласно которому описанные им фан-тазмы — не более чем изобретения его изоб­ретательной фантазии; во-вторых, на мораль,

ЭСТЕТИЧЕСКОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ 57

которую тот вкладывает в свою историю: неза­мысловатое торжество «реальной жизни», во плоти, крови и на правильном немецком язы­ке, которая голосом своей тезки Зои насмехает­ся над безумием ученого Норберта и противо­поставляет собственную радостную несконча-емость идеальным сновидениям. Притязания автора на свою фантазию, очевидно, составля­ют с его разоблачением сновидений собствен­ного героя единую систему. И эту систему мож­но было бы подытожить одним фрейдовским словом: «десублимация». Если здесь присут­ствует десублимация, то она — дело скорее ро­маниста, чем психоаналитика. И при этом пре­красно согласуется с его «несерьезным» отно­шением к фантазматическому факту.

За «редукцией» литературной данности к необнаружимой патологической и сексуальной «реальности» кроется, таким образом, полеми­ческий заряд, направленный на первоначаль­ное смешение вымышленного и реального, ка­ковое и лежит в основе практики и дискурса романиста. Последний, притязая на фантазм как продукт своей фантазии и опровергая сно­видения своего персонажа принципом реально­сти, обеспечивает себе свободу передвижения по обе стороны от границы между реально­стью и вымыслом. Этой двузначности Фрейд прежде всего стремится противопоставить од­нозначность истории. Важный пункт (который к тому же оправдывает все сокращения ин-

58 ЖАК РАНСЬЕР

терпретации) — отождествление любовной ин­триги с рациональной причинно-следственной схемой. Фрейда интересует не конечная при­чина — непроверяемое вытеснение, восходя­щее к необнаружимому детству Норберта, — а причинная сцепленность как таковая. Не име­ет особого значения, реальна история или вы­мышлена. Существенно, что она однозначна, что она противопоставляет романтической и обратимой неразличимости воображаемого и реального аристотелевский склад действий и знаний, направленный к событию узнавания.