Елена Живова 6 страница

- Привет, моя розочка. Надо же, как на тебя подействовал «Аменасин».

- Да… в истории все написано… – сказала я заплетающимся языком, старательно пытаясь не шевелиться.

Сил лежать больше не было, но необходимо было создать видимость, что я до сих пор на-хожусь под воздействием лекарства. И тут я вспомнила, что, по идее, я только что очну-лась, и прохрипела:

- Где я? Что со мной?

- Не волнуйся, ты в больнице. Историю твою изучил. Но твой психиатр – она что, была не в курсе? Чем лечиться-то будем? Антигистаминное ввели? – спросил он, поворачиваясь к Эле.

- Да, «Норвогилл». Пять кубиков, как Вы назначили, – ответила Эля, тоненькая бледная брюнетка в очках.

- Значит, розочка, жить будешь! – сказал Саид Муратович, добродушно глядя на меня, и тут же его взгляд превратился словно в стальную бритву, и он резко спросил:

– Давно ты пришла в себя?

- Да… когда лицо терли салфеткой, я медленно начала просыпаться, потом вы пришли… но мне было лень просыпаться. Спать так приятно, – я решила сделать вид, что он меня разоблачил.

- А откуда вы знаете, что я не только что проснулась?

- Розочка, ты не оригинальна… я вашего брата насквозь вижу, – сказал Саид Муратович, брезгливо опустив уголки тонких красных губ.

- Можно, я еще посплю? – спросила я.

Мне надо было подумать – похоже, просто обмануть их мне не удастся. Необходимо вы-работать какую-то тактику и следовать ей, а на это нужно время.

- Ты не хочешь пообщаться? Узнать, где ты и почему? – удивленно поднял брови доктор.

- Хочу, конечно. Но потом. Сейчас мне хочется еще немного поспать и набраться сил, – деланно зевнула я.

Одна бровь Саида Муратовича поползла вниз, другая изогнулась дугой, и он, прищурив один глаз и склонив голову набок, произнес:

- Роза моя, а ты не так проста, как кажется.

От страха перед ним и вообще, перед всем происходящим со мной у меня заледенела кровь. Но я сделала усилие и постаралась дышать медленно и глубоко… ровно и медлен-но… еще глубже…

Капельницу сняли, доктор и медсестры ушли, а я осталась лежать одна в маленьком, по-хожем на камеру отсеке, запертом на ключ. Хотелось встать, походить или хотя бы потрогать нос, который еще немного болел от удара, но я понимала, что наверняка глазок камеры наблюдает за мной, и делала вид, что сплю. Дыхание ровное… ровное и глубокое.

Надо подумать. Что делать? Что говорить, о чем молчать? Одно неосторожное слово, не-удачное движение, лишний взгляд – и я потеряю себя. Не об этом ли говорила Варвара? Самое страшное – потерять себя…

Ева Марковна – женщина твердая, как алмаз. Всегда было ощущение, будто она видит меня насквозь – но я думала, что ей известна вся информация обо мне. Оказалось, нет. Надо сделать вид, что мне безразлично… вернее, нет – не безразлично. Что я спокойно отношусь к тому, что попала сюда. Что я доверяю врачам. Что я уверена в том, что пребывание здесь пойдет мне исключительно во благо.

Плохо то, что в психологии, и тем более в психиатрии, я была абсолютным дилетантом. Ну не интересовал меня этот аспект, и все!

Хотя… год назад я оформляла статейку и, от безысходности, прочитала что-то о мимике и жестах. Кажется, там было написано, что человек, который врет, неудержимо хочет почесать нос. Вот, недаром мой нос так чешется! И еще, вроде, прикрывает лицо руками. Или, наоборот, прячет руки за спину. Избегает смотреть в глаза… Да! Точно, вспомнила!

Шаги. Я слышу шаги… дыхание глубокое. Спокойное, ровное. Спокойное. Ушли. Кажет-ся, ушли. Надо быть начеку.

Что делать? Мне удалось обвести Тима, а Марковна и Саид Муратович – это совсем иное. Ну, ладно. Попробую чесать нос, когда буду говорить правду, и сидеть спокойно и невоз-мутимо, когда придется врать. Пора просыпаться, наверное. А то меня в чем-нибудь запо-дозрят.

Я села. Место укола ныло, как от укуса насекомого, но чувствовала я себя хорошо.

Надо быть спокойной и покладистой. Это единственный шанс не быть залеченным до со-стояния овоща, как рассказывал Никита…

А если я сделаю вид, что уже лежала на реабилитации в детстве? И ничего против этого не имею? Тогда, возможно, они ослабят бдительность, и мне удастся убежать или хотя бы избежать лечения? Это идея… да. Другого выхода у меня, пожалуй, нет. Доказать кому-либо, что я нахожусь в здравом рассудке, мне не удастся в любом случае.

Оглядевшись и сделав вид, что абсолютно невозмутима, я села на каталку и принялась болтать ногами.

Расчет мой был верен – точно, за мною наблюдали: появившаяся через несколько минут Света, молодая, курносая, с рыжей копной волос, выбивающейся из-под низко надвинутой на глаза шапки, настороженно смотрела на меня. В руках она держала какую-то непонятную дубинку. Шокер, наверное…

- Здравствуйте. Пожалуйста, дайте воды. Очень пить хочется, – сказала я, приветливо улыбнувшись ей.

- Как вы себя чувствуете? – спросила Света.

- Ну, как я могу себя чувствовать? Хорошо, конечно. В очередной раз отдохну. Давно уже не лежала на реабилитации. В последний раз – перед пожаром, – сказала я, вцепившись руками в каталку. Неудержимо чесалась бровь, и хотелось поправить волосы. Эх, вра-нье…

Света провела браслетом перед экранчиком, нажала одну из кнопок и протянула мне кап-сулу с водой.

Пить не хотелось, но я выпила. Вода, похоже, была обычной – не имела ни привкуса, ни запаха – такая же капсула с питьевой водой, какие выдавали нам аппараты везде: на рабо-те, на улице, дома.

- Благодарю, – сказала я.

- Посидите здесь, я приглашу врача, – сказала Света, закрывая дверь моей тюрьмы.

- Конечно, посижу. Куда же мне деваться, – прошептала я, разглядывая стены.

Все нормально. Сейчас скажет своему Саиду, что я уже находилась на лечении, не буйная и электрошокер ей не пригодился.

Врач не заставил себя долго ждать. Подходя ко мне, он нажал на пульт, и в лицо мне не-ожиданно ударил поток нестерпимо яркого света. Прищурившись, я посмотрела на доктора. Его смуглое лицо на фоне белого халата казалось совсем черным.

- Ой, не начинайте. Ну зачем это надо? Я ж не буйная, я на реабилитацию приехала, а не в камеру пыток.

- Розочка, я внимательнейшим образом ознакомился с твоей историей болезни. Теперь хочу послушать тебя, – сказал он, почесывая подбородок.

- Послушать меня? Зачем? Вы меня кладите в палату, как обычно, и давайте таблетки, – сказала я, спокойно глядя на него.

- Роза, тут командую я, – сталь в его глазах резанула меня, и я покрылась холодным по-том.

- Не сердитесь на меня, пожалуйста. Я и так вас боюсь и поэтому буду делать все, что вы мне скажете. Я совсем не против, рассказать Вам, что помню. Но, к сожалению, помню я мало, поэтому рассказывать мне практически нечего. Когда меня привозили в больницы на реабилитации и лечили, я забывала все.

- В связи с чем привозили? Какой диагноз тебе ставили? Ты знаешь, какой диагноз тебе поставили в последний раз? - спросил он и, словно смутившись, снял очки, достал отку-да-то маленькую тряпочку и начал протирать их.

- Да. Мне сказали, что у меня депрессия, – ответила я, глядя в его опущенные глаза и вспомнив единственный диагноз, который был мне известен.

- Нет, роза моя. Диагноз твой намного серьезней, просто тебе, видимо до поры до време-ни, решили не сообщать о нем, – произнес доктор и в упор посмотрел на меня.

- Вам виднее. Вы врач. Профессионал. А я – больная, и нахожусь здесь, чтобы избавится от психических расстройств. Сама я со своей болезнью не справляюсь, а как называется мой диагноз, мне неинтересно. Потому что это ничего не изменит. Впрочем, если вы най-дете у меня еще какие-то отклонения, я буду только рада, так как, не откладывая дело в долгий ящик, мы пролечим и их, – с этими словами я, зевнув, легла на каталку, демонст-рируя врачу свое безразличие и незаинтересованность.

- Розочка моя, в каком возрасте у тебя проявились первые признаки аллергии? – спросил меня Саид Муратович

- Ой, всегда. Сколько себя помню. В истории посмотрите. По-моему, всегда была, – сказала я, мужественно глядя ему в глаза и изо всех сил стараясь не моргать.

- Ладно. Возьмем пробы крови на анализ, – сказал Саид Муратович.

Я едва сдержала себя, чтобы не закричать от отчаяния: мой план, похоже, рушится, как карточный домик.

- Берите. Берите все, мне не жалко, – сказала я и с улыбкой протянула ему обе руки.

- Почему не чипирована до сих пор? – услышала я вопрос, и мои руки повисли в воздухе, как безжизненные плети.

- Чипирование назначено на следующий месяц, – сказала я, – вся наша редакция ждет этого события. Моя сестра Вероника приняла чип. Стала спокойной, рассудительной – не то, что раньше.

- Мдяяя… Еще бы. У чипированных проблем не бывает, – протянул Саид Муратович и криво усмехнулся.

- Посещения разрешены только чипированным родственникам, – добавил он строго.

Я молчала, стараясь придать своему лицу сонное безразличие, и чувствовала, как меня сковывает отчаянье.

- Ладно. Сегодня уколов делать не будем, пока пойдешь в коррекционное отделение. А завтра я свяжусь с твоей сестрой, розочка моя, – и, встав со стула, доктор выключил про-жектор и вышел.

Сидеть под прожектором было жарко, я была вся мокрая насквозь от пота.

При мысли о том, что Вероника расскажет врачу о том, что аллергии у меня нет и в боль-ницах я не лежала, я чуть не закричала.

Кажется, я пропала…

- Можно принять душ и попросить белье? – спросила я у вошедшей Светы, стараясь унять дрожь, колотившую меня.

- Да, конечно. Пойдемте, я Вас провожу, – сказала она, убирая шокер в висевший сбоку футляр.

Получив одноразовые ночную рубашку и шлепанцы, я постояла под душем и отправилась в палату, изо всех сил делая вид, что все происходящее для меня – привычно.

- Ваша кровать четвертая, Ваши вещи на стуле, они оставлены Вам для прогулок. Уберите их. Ваш шкаф номер четыре, – сказала Света и зевнула.

- Спасибо, не беспокойтесь. Можно таблеточку? Снотворное? – спросила я и обезоружи-вающе улыбнулась.

- Уберите вещи в шкаф и подойдите на пост, – сказала Света и вышла.

Я огляделась: пять кроватей, из них три заняты. Все спят. Не мудрено – уже глубокая ночь. Укол Ева Марковна влепила мне, по моим подсчетам, не позднее половины седьмо-го вечера. Но пока привезли меня, пока принимали…

Схватив свои вещи, я быстро сунула их под подушку. Потом подошла к шкафу, нажала на цифру «четыре». Двери с противным писком раздвинулись, и, спустя пару секунд, я нажала «закрыть».

Высунув голову в коридор, я огляделась, увидела «свет в конце тоннеля» – Свету в даль-нем конце коридора, сидящую за столиком, и пошла к ней.

- Держи, – она протянула мне коробочку с номером «К.5.4».

Я высыпала содержимое коробочки в рот, взяла одну из капсул воды, стоящую на столе, залпом выпила ее и улыбнулась Свете:

- Спокойной ночи! Спасибо!

Значит, отделение «К». Коррекционное? Что это означает? Моя палата номер 5, кровать номер 4. Замечательно. Две капсулы, которые мне дала Света, были абсолютно безвкус-ные. А Никита рассказывал, что горькие…

Зайдя в палату, я на всякий случай выплюнула их и легла, зажав капсулы в кулаке.

Что делать? Завтра все раскроется. Вероника меня предаст. Выход один: попытаться бе-жать. Это нереально, но терять мне уже нечего.

Три моих соседки спали. Две – тихо, словно мертвые, даже не шевелясь. Наверное, нахо-дились под воздействием лекарств. Третья хрипела, стонала, скулила, как раненая бродя-чая собака, которую я видела однажды, в детстве, из-за забора детского сада…

Хорошо, что я догадалась не убирать свои вещи в шкаф! Иначе этот противный писк точ-но услышала бы медсестра Света.

Полежав еще какое-то время и убедившись, что не слышно ни шороха, ни движения, ни шагов в коридоре, я засунула капсулы под простыню, встала, быстро оделась и пошла в сторону поста, где находилась Света.

За столом никого не было. Ни в одном из мониторов не угадывалось движения. Все было спокойно. Света, свернувшись калачиком, спала на кушетке, укрывшись пледом. Ее белый халатик висел на стуле – видимо, она не хотела, чтобы он помялся.

Жадно схватив халат и шапочку, лежавшую тут же, я надела халатик, застегнула его и огляделась.

Рядом находилась какая-то комната, дверь в которую была приоткрыта. Я вошла. Комната была тупиковая, на полу стояли контейнеры для сбора использованного одноразового белья, а на стеллажах аккуратными стопками были сложены пакеты с новыми наволочками, простынями, ночными рубашками и пижамами. Меня осенило: выхватив несколько простыней и пододеяльников, я тихо вернулась в палату, скомкала белье и положила его на кровать, после чего укрыла все сверху своим одеялом. А что? Очень даже похоже на то, что здесь спит человек… по-моему, это я видела в каком-то старом фильме.

Выйдя из палаты, я пошла в другую сторону, искать выход. Где-то должна быть лестница вниз.

Вот она – освещенная лампами дневного света, за стеклянной дверью. Подойдя ближе, я ощутила такое разочарование, которое невозможно было передать словами: дверь откры-валась исключительно по коду доступа. Что и следовало ожидать.

На что я надеялась? «Разве может быть иначе? Ты пропала», – шептал мне чей-то голос. «Я попробую. Пока жива, пока я еще в своем уме, пока я – это я, а не бездушный чипиро-ванный биоробот, я буду бороться», – ответила я этому голосу.

Вдруг по лестнице, махнув мне рукой, пробежала девушка в белом, как у меня, халате. Я испугалась, но нашла в себе силы, улыбнулась и помахала ей рукой в ответ.

Стеклянная дверь, словно железобетонная стена, не оставляла мне никакой надежды, и я, тихо плача от отчаянья, пошла обратно.

Вдруг я вспомнила свой сон, Аню, которая говорила мне, что я спасусь, если буду просить помощи у Бога и Ангела Хранителя, который превратился в белое облако…

- Ангел мой Хранитель, не оставляй меня! Господи, помоги мне, пожалуйста, – шептала я.

Пройдя коридор, я снова оказалась рядом со Светой и вдруг увидела, как рука ее шевель-нулась.

Я испуганно юркнула в комнатушку, где хранилось белье, и чуть не взвизгнула от радо-сти: окно в комнатке было распахнуто настежь!

Меня мало волновало, какой этаж, я бросилась к окну. Слава Богу! Людей нет. Тишина.

Я вернулась, повесила халатик Светы на стул и положила шапочку на место: зачем подводить человека, когда стопка одноразовых халатов лежит на полке? И, тем более, Света, обнаружив пропажу, наверняка кинется меня искать…

Схватив первый попавшийся халат, я быстро, стараясь не терять ни секунды, одела его, застегнула пуговицы непослушными руками и, как кошка, запрыгнула на подоконник.

Второй этаж. Слава Богу, только второй. Если прыгну правее, упаду в кусты сирени. Если прямо – на асфальтовую дорогу…

Я тихо спустилась с подоконника, взяла одно из жестких одеял, обмоталась им и снова залезла на подоконник.

Думать было некогда. Я вспомнила, как иногда, еще в детстве, видела, как крестился Ни-кита. По-моему, правой рукой, сложив три пальца – большой, указательный и средний. Сначала лоб. Затем грудь. Потом, кажется, правое плечо, и, наконец, левое.

Я быстро перекрестилась и, словно ныряя, оттолкнулась изо всех сил, стараясь прыгнуть вправо, на куст сирени.

Послышался, как мне показалось, оглушающий хруст – ломались ветки. Но все-таки я упала на асфальт, лишь слегка задев сирень, и едва не закричала: мою левую руку, словно стрела, пронзила нестерпимая боль.

Голова моя, на удивление, оставалось холодной и спокойной. Спрятав одеяло в зарослях сирени, я, поджимая больную руку и прихрамывая, побрела к забору, прячась от света фонарей.

Я еще не на свободе. Еще нет.

О том, что будет, если я выберусь отсюда, я уже не думала: только бы уйти! Только бы спастись! Любым способом.

Со всех сторон меня окружал высоченный забор – такой не перелезешь, не перепрыгнешь при всем желании…

- Боже, помоги мне, пожалуйста, – шептала я.

Я обошла здание больницы, оказалась на другой стороне, и вдруг услышала знакомый голос:

- Хватит дрыхнуть. Вызов, – недовольно говорил первый, убирая в карман передатчик.

Первый оказался мужчиной лет сорока, худым и длинным, словно сухая макаронина. Он и бас – плотный, с пивным брюшком, чем-то напомнивший мне Жеку, сидели на скамейке.

Недалеко парковались несколько миниланов. Фары одного из них мигали, внутри горел свет. Двери были открыты

- Ладно, сейчас… только отолью, – пробубнил пузатый и, тяжело поднявшись, направил-ся к забору.

Первый, лениво встав, пошел за ним.

На раздумья у меня оставалась доля секунды.

Пока санитары дружно и сосредоточенно, как дети в детском саду, «ходили по-маленькому», я прокралась к минилану, бесшумно залезла внутрь и легла на пол, пытаясь прикрыться одним из коконов, которые, как пустые мешки, валялись тут же, видимо, ожидая следующих пациентов.

Услышав неторопливые шаги, я застыла и, кажется, перестала дышать.

Сели. Включились. Двери захлопнулись. Поднимаемся. Поднимаемся выше. Еще выше. Высоты я боюсь. Санитаров тоже боюсь. Но иного варианта нет, зато я улетаю отсюда. Не может быть. Неужели я спасена?

Я слышала, как первый и пузатый бас снова начали вяло переругиваться. Нестерпимо бо-лела рука. Мы летели, наверное, минут двадцать, потом я почувствовала, как минилан начал снижаться. Слава Богу – кажется, скоро я буду на свободе.

Включают примагничивание! Что делать? Если это квартира, то я снова окажусь в ловушке, меня тут же вычислят, – думала я, напрочь забыв о больной руке, и, как могла, молилась:

- Господи, помоги! Помоги мне, Боже, помилуй меня...

Вроде вышли. Двери открыты. Кажется, я спасена! Это торговый центр!

Я приподнялась, взглянула в окно и увидела, как мои неожиданные спасители скрылись за углом.

Вроде никого. Я привстала. Точно. Порядок.

Глава 9. Свобода

«Овцы Мои слушаются голоса Моего, и Я знаю их, и они идут за Мною. И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей» (Ин. 10, 27-30)

- Эй, привет! На практике, что ли? Ну и как, в психушке работать – форматно? – спросил меня молодой парень с зелеными волосами, блестя глазами, спрятанными под ядовито-салатовыми контактными линзами.

- Уф, напугал меня. Тебя надо к нам, на терапию – больные вмиг бы выздоровели! Ты уже вниз? А у меня смена закончилась! Прокатишь? – спросила я, прикинув, что по своему браслету из торгового центра мне не выбраться – лифт сразу засечет, ведь ведется учет всех посетителей. Этот парень для меня – подарок судьбы.

- Давай. Только я сначала к другану заскочу, а потом ко мне полетим, ага? – и он подмиг-нул мне.

- Оки, – сказала я, прижимая больную руку к груди.

- Вон мой лан, залезай, – он кивнул вправо, и я увидела потрепанную посудину позапрошлогоднего выпуска.

- А я думала, у тебя – зеленый, – съехидничала я.

Парень нахмурился и посмотрел на меня. На мгновение мне стало страшно: его глаз со-всем не было видно за линзами. Но выбора у меня не было, и я влезла на сиденье его ла-на.

- Как тебя зовут? – спросила я, чтобы как-то разрядить обстановку.

- Мэд Грин, – ответил он.

- Клево! А меня – Вайт Роуз! – ответила я и он заржал:

- В тему!

- Куда летим? – спросила я.

- На улицу Мессии, – ответил он, – у меня там дружок, которому я везу должок.

- О! Бывшая Тверская, клево тусанемся! – я обрадовалась, потому что рядом, в бывшем Вознесенском переулке, жил Никита.

- А чего это ты так радуешься? – спросил парень.

- Классный день сегодня. С тобой познакомилась, – сказала я, подпрыгивая от радости на сиденье.

- Странная ты какая-то, – он посмотрел на меня с сомнением.

- На моей работе еще не таким станешь, – парировала я, и он снова засмеялся, скаля фос-форесцирующие, сверкающие в темноте коронки, одетые на зубы.

Гремя и кряхтя, старая кляча примагнитилась к одному из небоскребов, и я чуть не завиз-жала от радости: дом Ника находился рядом, я его видела!

- Ну, заваливай, – сказал мне мой новый друг.

Я выбралась из лана и оказалась в квартире. В комнате, кроме нас, сидела обнимающаяся парочка и двое парней. Приглядевшись, я поняла, что ребята очень молоды – видимо, школьники, и страх мой немного прошел.

- Грин, вау! У нас сегодня шоу, круто! Телка в костюме медсестры! – сказал один из ре-бят.

- Чуваки, спокойно! Я лесбиянка! – ответила я, и услышала то, что мне больше всего не хотелось услышать:

- Это твоя личная половая трагедия, беби! – Грин, подмигнув, шлепнул меня пониже спи-ны.

- Оки, ребята, тогда я в ванную, – сказала я и чмокнула губами, изображая поцелуй.

- Давай быстрее, ванная для гостей слева, – сказал хозяин, и добавил, – у тебя пять минут.

Выйдя из комнаты, я попыталась найти стационарный видеотелефон. Постепенно они уже вышли из употребления, но дом – не новостройка, и ремонта, кажется, давно не было – вдруг сохранился?

Есть. Я быстро набрала знакомый номер.

Автоответчик.

- Ник, солнце, выручай! Я на Мессии, серая высотка напротив твоего дома, 32 этаж, к ок-ну примагничен лан-развалюха серии YVT-17, меня сейчас будут насиловать. Ник…

Автоответчик выключился.

Наверняка он спит.

- Эй, ты где? Мы тебя заждались! – услышала я недовольный голос одного из парней.

- Сейчас, милый! – я скрылась в ванной, захлопнула дверь, включила душ и, наконец, раз-рыдалась.

Что делать? Что? Меня вычислят, меня вычислят по звонку… и Ника тоже! Зачем я зво-нила ему?

В дверь застучали, и я услышала грубые слова. Очень грубые – так разговаривали только подростки, которые, в отличие от взрослых, не несли ни уголовной, ни административной ответственности как за свои слова, так и за действия… подумав об этом, я вздрогнула.

- Подождите, дайте я приведу себя в порядок, – попыталась я пропеть сладким голосом, но у меня ничего не получилось – я рыдала, меня колотила дрожь.

Сил на борьбу у меня больше не было. Я лежала на пушистом ковре в чужой ванной ком-нате и безутешно плакала.

- Ты чего там ревешь? Выходи, сука, а то я дверь сломаю и прирежу! Я ничего не теряю, мне только пятнадцать! – закричал Зеленый и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь.

Ну да, закон на его стороне – до шестнадцати лет наказания не предусмотрено даже за убийство. Так, разве что воспитательная беседа и штраф родителям…

- Помоги мне, Господи, – в который уже раз за последние несколько часов взмолилась я.

Прижимая к груди руку, которая нестерпимо болела, я убеждала себя, что должна непре-менно выбраться отсюда. Я смогла сбежать от профессионалов, «ломающих мозги», из психиатрической лечебницы – неужели я не справлюсь с этими обнаглевшими детьми?

Тут я услышала звон стекла, ругань, визг и голос Ника:

- Аська, ты где?

Не поверив своим ушам, я вскочила, открыла дверь и увидела Никиту.

Ник, с пушкой в руке, стоял посреди комнаты у одного из открытых двероокон. Его при-магнитившийся минилан был включен, и я быстро запрыгнула в него.

- Пух! – сказал Никита, и Зеленый упал на пол, завизжав, как девчонка, а двое его друзей, словно окаменев, стояли посреди комнаты.

Быстро сев в минилан, Никита включил «подъем», и мы за считанные секунды оказались под облаками.

- Ник, так высоко нельзя, – сказала я, – полиция…

- Нафиг полицию. Что случилось? Как ты здесь оказалась? Я сквозь сон, чудом услышал автоответчик.

- Ник, час назад я сбежала из психушки, – ответила я.

- Марковна? – спросил Никита, как всегда невозмутимый и лаконичный.

- Да. Ник, что делать? – спросила я.

- Как тебе это удалось? – Никита посмотрел на меня недоверчиво, но в его взгляде чувст-вовался интерес и, кажется, восхищение.

Рассказав брату все, что произошло, я задумалась: неужели то, что случилось сегодня, мне не приснилось?

- Коррекционное… Понятно – это тебя спасло. Буйных отправляют в другие отделения. Видимо, доктор купился-таки на то, что ты – любительница психушек, и потерял бдительность. «Приназол», кроме всего прочего, активирует нервную систему. Поэтому энергия из тебя била фонтаном, и у тебя все получилось: прыжок из окна, побег. Через несколько часов наступит спад, сонливость, возможно, несколько дней будут кошмары сниться.

На счет того, что Большой Медицинский Каталог сгорел – это для нас, конечно, новость! Теперь понятно, почему так легко заметать следы. И ясно, отчего ко мне прекратили цеп-ляться – информации-то нет!

Помолчав минуту, Никита сказал:

- Так… Настя, путь назад, в этот мир, в котором мы с тобой пока еще здесь, для нас за-крыт. Ну, что же… значит, время пришло. Сейчас мы кое-что сделаем. Держи, – он протянул мне кусок фольги.

- Не могу. Рука, – я, поморщившись, попыталась обмотать браслет фольгой, но у меня ни-чего не получилось.

Примагнитившись к какому-то торговому центру, Ник изолировал мой браслет, потом свой, затем мы поднялись, и, пролетев немного, Никита посадил минилан на одну из не-высоких колонн моста наполовину обмелевшей Москвы – реки. Я посмотрела на него с недоумением, но он, взяв меня за руку, сказал:

- Давай, быстро. Спрыгиваем.

Было невысоко – не больше полутора метров. Мы по очереди спрыгнули на мост. Мини-лан закачался. Никита изо всех сил толкнул его. Лан, скрежеща дном, наклонился и с ог-лушительным шумом упал в воду. Следом за ним в реку полетели два браслета, которые мы с Никитой, не сговариваясь, растянули: я – по совету Варвары и после того ужасного сна, на всякий случай, а Ник, как обычно, был предусмотрителен.

Как завороженная, я смотрела в воду, куда медленно погружался лан.

-Река совсем обмелела. Смотри, лан не тонет, – сказала я.

Никита ничего не ответил, схватил меня за здоровую руку и потянул за собой.

Через несколько минут уже мигали сирены, подлетели несколько полицейских ланов, и было светло, почти как днем.

Собственно, уже наступило утро. Наступило утро, а я и не заметила…

Мы с Ником сидели под мостом. Я, дрожа от холода, прижималась к нему.

- Тихо. Спокойно. Все будет хорошо, – шептал он, обнимая меня.

Через некоторое время я не заметила, как уснула. Не знаю, сколько я проспала. Просну-лась я от того, что услышала какие-то сигналы. Писк. Вспомнив все, что произошло, я обреченно вздохнула. Длинный сигнал, потом короткий. Пауза. Снова длинный и опять короткий, затем три длинных подряд, потом еще несколько. Сбившись со счета, я спросила брата:

- Ник, что это?

- Это азбука Морзе.

- Что это такое?

- Связь на случай экстренных ситуаций. Таких, как сейчас. Скоро подлетит большой, до-потопный лан болотного цвета с затемненными стеклами. Ты спокойно подойдешь и ся-дешь. Руку без браслета спрячь в карман. Не оглядывайся – будто так надо. Поняла?

И действительно, пятнадцать минут спустя я сидела в минилане. Кто такой Никита? Еще недавно я не знала, что он – мой родной брат, не знала о нем вообще ничего. Я жила про-сто, как все, ни о чем не думая, ничего не понимая и даже и не пытаясь понять… Сколь-ко в мире людей, таких, как я? Которые живут, ни о чем не задумываясь? Засыпают, просыпаются, ходят на работу, в торговые центры, сидят в компьютерных, «ломают мозги» в кабинетах психологов? Большинство. Весь мир состоит из этих людей. Слава Богу, что я больше не из их числа!

- Значит, ты теперь окончательно с нами? Давно пора – хватит крутиться, Ник. Все равно уже никого не спасешь. Все без толку. А это, значит, твоя родная сестра. Что же… привет, – огромный молодой мужчина, небритый, с длинными волосами, протянул мне широкую ладонь.

- У нее сломана рука. И, похоже, шок. Она всю ночь была под «Приназолом».

- Ну, тогда пусть спит, а ты рассказывай, – сказал огромный, обращаясь к Никите и с ин-тересом разглядывая меня.

А я, кажется, наконец просыпалась от сна, в котором, словно расчетливый супермен, избегала всяких трудностей, неожиданностей и проблем. Как я могла додуматься до того, чтобы выпрыгнуть в окно? Выбраться из больницы, подсев в лан психиатрической помо-щи? Вспоминая об этом и переживая вновь каждое мгновенье, я чувствовала, как страх парализует меня.

- Никит… а на работу я больше не пойду? Мои рисунки? Они останутся в квартире?

- Ася, послушай. Мы сейчас покинули тот мир навсегда. Иначе никак, система сожрет тебя. Ты попала в жернова, застряла поперек горла, понимаешь?

Я понимала. Конечно, я все понимала.

- Ник, а как же Лелька? И ребята? Останутся без нас? А мама, папа? Они потеряют нас снова?

Никита, опустив глаза, откинул челку. Это означало, что мой брат задумался…

- Ник, не пори горячку. Давай сейчас помолчим. Скоро будем на месте, там все и обсудим, – сказал огромный.

Не знаю, сколько мы летели, похоже, что долго. Несколько раз я проваливалась в сон, но почти сразу просыпалась, вздрагивая от непонятно откуда подступающих ко мне ужасных образов.

Наконец, мы прилетели.

Глава 10. Община

"И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле.

Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего" (Откр. 3, 10-11).

Крошечный пятачок – непонятно, как сюда смог приземлится лан. Я вылезла. Кругом густой лес. Даже не лес – тайга.

Несколько мужчин, стоящих неподалеку, приветливо махали нам руками.