Глава 6. - Чертов Йост, - сияющий счастьем Билла на экране телевизора залился звонким смехом и, раскинув руки в стороны

POV Tom

- Чертов Йост, - сияющий счастьем Билла на экране телевизора залился звонким смехом и, раскинув руки в стороны, бегом, совсем как маленький ребенок, начал удаляться от снимающего.

- Ну скажи, - рассмеялся за кадром до боли знакомый голос оператора – дяди.

- Нет, нет и еще раз нет, - звонко рассмеялся парень, шлепая босыми ступнями по кромке песчаного пляжа у моря.

Человек за кадром наигранно и тяжело вздохнул. Ровно на минуту в фокусе воцарилась тишина: лишь шум накатывающихся на берег морских волн и шлепанье босых ног.

Парень в белоснежной футболке и шортах, так необычайно подчеркивающих его темный загар, снова стал возвращаться к оператору с озорными бесенятами в карих глазах и легкой полуулыбкой.

- Ну что надулся? - он подходил все ближе и ближе. - Ты же прекрасно знаешь, что я тебя люблю…

Треск, шорох, смазанная картинка. На этом двухчасовая запись на диске «Наш Рим» заканчивалась, оставляя меня с гулким стуком сердца в ушах. За две недели я просмотрел ее, наверно, полсотни раз, выучил наизусть каждый жест, каждое слово, каждое движение, каждую искорку в карих и голубых глазах.

Теперь я понял, что все это вранье, теперь я понял, почему Кернер такой…

Такая безумная и ничем не прикрытая любовь, настолько яркая и непривычная, что в нее не хотелось верить. Но она была. В каждом жесте, в каждом слове, в каждом движении, в каждом кадре, заснятом видеокамерой, которую они, шутя и дурачась, отбирали друг у друга, гуляя по шумным и не очень улицам и улочкам Рима. Кормили друг друга мороженым, бросали монетки в фонтан, загадывая желание, ели пиццу и спагетти, опустошали магазинчики, покупая нелепые сувениры и наряды, признавались в любви и целовались, пока их никто не видел, просто держались за руки и смеялись, вспоминая о чем-то безумно важном для них и непонятном для меня. Они были словно половинки одного целого, искрящегося и светящегося счастьем целого. И это было безумно больно – видеть его таким счастливым и таким влюбленным… не в меня.

Когда я просмотрел запись в первый раз, то не поверил своим глазам и ушам, после второго до меня начало что-то доходить, а к концу третьего просмотра в горле стоял комок, а уголки глаз щипали предательские слезы. В этот момент я, кажется, понял все. Нет, не так. Я понял совсем все.

Что то, что происходило четыре года назад в Джэксонвилле, – это было последнее, что могло происходить между мной и Биллом. И то, что было между ним и Дэвидом, за что я так опрометчиво обозвал его шлюхой и подстилкой в глаза, – это был не секс за деньги. Никто не может так искренне сыграть любовь. Никто. Я понял, почему Кернер такой. Потому что если бы умер он, то я бы… я просто не смог бы жить так, как сейчас не мог жить он. Если бы я мог как-то помочь ему, что-то сделать. Но то, что я последний в этом мире человек, к которому он обратился бы за помощью, я тоже понял. И от этого было невыносимо больно. Сердце и душа разваливались на части и никак не хотели собираться обратно во что-то целое, хотя бы приблизительно напоминающее меня прежнего. Мне хотелось повеситься, как тогда… Но я чертов слабак и трус, несмотря ни на что я не мог лишить себя ЕГО. Именно поэтому я, как последний мазохист, час за часом, день за днем изучал это видео до последней секунды, чтобы перед сном представлять на месте дяди себя. Представлять, что карие глаза наполняются теплыми искрами и поднимаются уголки губ при взгляде на меня, что это меня он сначала обзывает чертовым и убегает, разбрызгивая соленую воду босыми пятками, а через пару минут возвращается ко мне с признанием в любви – таким теплым, искренним и нежным, до бабочек в животе и трепета в сердце, – и поцелуями, от которых дрожь чего-то непонятного, совсем не похожего на плотское желание проходила по телу… и тут же накатывала волна дикой безнадежности и тоски, такой, что хотелось выть от горя, ведь все это было не для меня и не будет никогда, потому что… потому что я такая мразь, что даже никогда не смогу стать ему не то что любимым или другом, но даже просто хорошим знакомым. Потому что я сволочь. Потому что я никогда больше не решусь подойти к нему. Потому что я - не мой дядя. Потому что я - не Дэвид Йост.

POV Bill

- Привет, бабуль, - я улыбнулся, услышав на том конце провода знакомый голос, и нанес последний мазок блеска на губы. Макияж был готов, как всегда идеальный. Мне сложно представить, что когда-то для меня было затруднительно отличить основу под макияж от тонального крема или подвести глаз ровно. Сейчас это было таким привычным и естественным, как… ну дышать, что ли.

- Билли, родной, - неожиданно на только что накрашенные глаза навернулись слезы, подергивая их блестящей пленкой, а рука с кисточкой от блеска так и замерла в воздухе, - как твои дела? - вопрос прозвучал так буднично и обычно, а сердце сжалось в ледяной комок.

- Все хорошо, бабуль, - я выдавил из себя слабое подобие улыбки, и в нее не поверило даже зеркало, перед которым я красился. - Как твои дела? Как здоровье? Как у вас там с погодой? У нас уже третью неделю льет дождь, ни лучика солнца, - рука чуть дрогнула, но кисточка наконец-то вернулась на свое законное место.

- А у нас наоборот, Билли, такое солнце яркое. Может, ты приедешь на выходные? Погуляешь на солнышке, на пляж сходишь, пока сезон дождей не начался… - в ее голосе было столько тепла, что я не выдержал. По напудренной щеке побежала горячая прозрачная дорожка… А почему бы и нет? Мне так надоел Нью-Йорк, тем более эти выходные относительно свободны, точнее, совершенно свободны, потому что занять их было некому, а всех тусовок в последнее время я избегал, как огня: слишком уж на них было тошнотворно-безысходно, слишком фальшиво и тоскливо. Все теперь там, где раньше было нормально, было плохо. Без Дэвида.

- Знаешь, - делаю огромное усилие, сглатывая ком в горле, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее и спокойнее, - я приеду, - слезы крупными каплями катились по щекам. - Я так по тебе соскучился, бабуль, и по дому…

- Правда, Билли? - я представил, как она забавно всплеснула руками и счастливо улыбнулась. - Я тогда немедленно иду в магазин. Надо спечь твой любимый черничный пирог и еще мясо под клюквенным соусом, - защебетала она, - а еще мы обязательно сходим в то кафе с самым потрясающим банановым молочным коктейлем, куда обычно ходили на Рождество…

- Хорошо, бабуль, - я улыбнулся сквозь слезы и попытался посмотреть в зеркало: красивое лицо, смех сквозь слезы – Карлу понравился бы такой кадр, мне – нет. Я вздохнул и отвернулся от бездушного стекла. - Я постараюсь прилететь в пятницу, ну или в субботу пораньше утром, - пытаюсь вспомнить собственное расписание.

- Ты только позвони мне обязательно, я тебя встречу…

- Бабушка, - чуть недовольно тяну, - я сам могу доехать, - а внутри становится чуть теплее: иногда так хочется, чтобы кто-то в мире тебя считал тебе малышом и с безумной настойчивостью опекал.

- Билли, ты же не можешь отказать мне.

Знает, чем меня взять.

Я еще раз улыбнулся:

- Ладно, бабуль, я тебе вечером позвоню, когда билеты закажу.

- Хорошо, родной. Я тебя так люблю.

От этих слов захотелось громко всхлипнуть и сжаться, но бабушка не должна…

- Я тебя тоже сильно люблю. Пока.

Быстрее нажать «Отбой», быстрее в ванную за утренней порцией таблеток, которых в баночке осталось совсем мало, а значит надо снова заехать к врачу за рецептом.

Через десять минут после того, как два красных шарика попали в рот, слезы на щеках высохли, но мелкая дрожь, колотящая тело, никак не прекращалась. Я не понимал, что происходит, почему я так остро отреагировал на разговор с бабушкой. Наверное, слишком соскучился по теплу. Решение съездить домой в одиночку впервые за почти 5 лет сейчас показалось мне правильным. Я нашел в телефоне службу бронирования билетов аэропорта и нажал вызов.

- Здравствуйте! Аэропорт Ла Гардиа, меня зовут Джессика, чем я могу вам помочь? - защебетал девичий голод.

- Здравствуйте, я хотел бы забронировать билет на рейс до Джэксонвилла.

POV Tom

Снова тот же зал, те же лица, те же шепотки и те же электронные часы над входом. Когда они замигали цифрами 11:00, двери распахнулись, и я жадно уставился на дверной проем, уже прекрасно зная, кто сейчас зайдет.

Белоснежные брюки и рубашка, темно-серый шелковый шарф небрежно, но так искусно повязанный на шее, с легкой улыбкой, играющей на накрашенных губах, щеками, покрытыми легким, таким очаровательным румянцем, и искрящимися карими глазами. Но нет. То есть да, в зал вошел идеально красивый юноша, но… на его лице не было ни эмоции, только косметика и все. Идеально раскрашенная маска.

Мне было больно видеть его счастливым с Йостом. Мне было больно представлять, что он был счастлив с Йостом. Мне было больно представить, что он его любил, целовал, шутливо обзывал и ударял, покупал ему подарки и писал глупые СМС, засыпал с ним в одной постели и сидел в одном кресле, смотря фильмы, что он занимался с ним любовью (именно ей, а не сексом), делился своими проблемами и строил планы. Мне было больно знать все это. Но еще больнее мне было видеть его таким сейчас. Пустым, словно и не осталось в нем того света, что был раньше, словно последние искорки пламени, горящие внутри этого человека, были потушены.

- Добрый день. Начнем, - я вздрогнул от прохладного голоса. В нем тоже не было тепла. Билл Кернер никого больше не греет, или его больше никто…

И снова понеслись отчеты и скучные цифры, только в этот раз я вслушивался во все это еще меньше, потому что все внутри меня жаждало разглядеть в парне, сидящем во главе стола, черты того озорного влюбленного сорванца, которого я видел на видео и фото в его квартире. Но ничего – раз за разом, взгляд за взглядом, слово за словом, ни-че-го. Словно сейчас тут сидел совершенно другой человек.

- И последнее объявление перед перерывом, - слово «перерыв» заставляет вздрогнуть и вернуться в реальную действительность. Значит, совсем скоро я смогу поговорить с ним, просто поговорить, но о чем?.. Я не знаю. Я просто хотел попросить прощения еще раз, потому что мне кажется, что он не поверил в мою искренность, хотя глупо было надеяться… после всего, что было. - Я добровольно снимаю с себя обязанности президента компании, - эти слова были встречены удивленным взглядами и встревоженными гулом. Даже я не сдержался и посмотрел на этого идиота с изумлением: кто же такие вещи делает добровольно? С контрольным пакетом акций в руках? - Не надо пока вопросов, я сейчас объясню свое решение, - холодно оборвал он гул. - Дело в том, что моего образования, квалификации, желания и личного времени не хватает, чтобы руководить этой компанией. Думаю, что все вы прекрасно знаете, что основным моим интересом, делом, местом работы и прочим является «Вог» и только он. Именно по этой причине я нахожу необходимым сложить с себя полномочия президента, вернее, передать их другому человеку, обладающему всеми необходимым качествами, чтобы успешно руководить холдингом. У него есть соответствующие образование, свободное время, умственные способности и, я думаю, желание. А поскольку преемника назначает президент при поддержке акционера с контрольным пакетом акций, а на данный момент и тем и тем являюсь я, то я рад вам представить нового президента компании… - он сделал глубокий вдох, стараясь отдышаться после тирады. В мертвой тишине под двумя десятками пристальных удивленных глаз даже я, проникшись атмосферой, затаил дыхание. - Томаса Каулитца. В течение недели я передам ему все полномочия, и далее вы будете обращаться по всем вопросам к нему. Также я отказываюсь от права голоса и участия в Совете директоров, потому что не нахожу для себя это нужным и интересным, но оставляю за собой право в экстренных случаях вмешиваться в деятельность холдинга. На этом у меня пока все. А теперь перерыв, - в идеальной тишине он захлопнул папку, подхватил ее и сумку и вышел из зала.

Едва дверь захлопнулась, в конференц-зале воцарился самый натуральный гвалт, будто здесь сидели непоседливые школьники, а не достопочтенные миллионеры. А я тупо смотрел на пустое кресло, в котором сидел он, не в силах поверить в услышанное. Это все напоминало фильм в стиле абсурд.

Из раздумий меня вырвал чей-то одобрительный хлопок по плечу и поздравления. Под удивленными взглядами (хотя и менее удивленными, чем после шокирующей речи Кернера) я вылетел из зала, пытаясь бешенными глазами найти в коридоре Билла, которого там, естественно, уже давно не было. Я его убью, вот сейчас найду и убью, буду долго и смачно бить его кулаками по всем выдающимся и не очень частям тела, превращая их в кровавое месиво, заставляя его кричать от боли, а потом зацелую, заставляя выгибаться и стонать подо мной от страсти и желания…

Неожиданно я сам вздрогнул от своих мыслей. Мне стало страшно: как в моем мозгу могло родиться такое? Я же не такой, как он… я же не такой! Не такой! Сколько раз я доказывал себе, что хороший! Что я совершенно нормальный и обычный. Я ничего такого делать не хочу, я просто хочу поговорить с Биллом, узнать причины его поступка, попросить еще раз прощения и, наверное, поблагодарить, потому что мне действительно будет интересно заниматься всем этим и знать, что это дело для меня выбрал он, что он мне его доверил. И я все сделаю, чтобы это доверие оправдать.

Я сглотнул и пошел к уже знакомой двери в туалет. Хотелось смыть с себя всю грязь своих мыслей.

Я зашел в облицованное светлой плиткой помещение и сразу понял, что что-то не так, потому что под кроссовком хрустнул какой-то предмет. Я поднял ногу и увидел белую пластинку – задняя панель телефона, осколки которого валялись по всему полу. К горлу подкатило нехорошее предчувствие. Я уже видел этот телефон и не раз, в тонких изящных пальцах с маникюром, хотя… может, это просто кто-то похожий разбил?

Но все мои догадки и опасения подтвердились, едва я решился оторвать взгляд от пола и оглядеться по сторонам.

Кернер стоял у стены, прислонившись к ней лбом. Это было какое-то дежавю.

- Билл, - я тихонько позвал его, подходя ближе, ощущая, как под ногами хрустят осколки пластика и стекла, некогда бывшие изящным предметом сотовой связи.

На мой голос не последовало никакой реакции. Испугавшись, что Биллу опять плохо, я подскочил к нему буквально в пару шагов и резким движением развернул за плечо к себе:

- Билл! - мне едва не стало плохо, когда я увидел его посеревшее и постаревшее будто на миллион лет лицо и тусклые, подернутые мутной пеленой глаза. Он словно был не здесь.

- Билл! - я резко дернул его на себя, стараясь привести в чувство. – Что, черт побери, опять случилось, Кернер? Ты что, опять не ел?! - вместо ответа парень только издал какой-то сдавленный звук – то ли всхлип, то ли рык, – и медленно начал оседать вниз.