Глава 7. Быть сильным – хранить в руках жизнь другого

Быть сильным – хранить в руках жизнь другого,

© Ради Славы – Больше, чем жизнь

POV Tom

- Жан, - я хлопнул по плечу стоявшего ко мне спиной стилиста, о чем-то беседующего с почтенного возраста дамой, - ты отвез Билла домой?

- Я? – непривычно голубые для него глаза уставились на меня, полные изумления.

- Ну нет, я, - раздраженно бросаю. - Билл же мне сказал, что ты его отвезешь домой отсюда… - я неопределенно махнул рукой на окружавшее нас кладбище. После похорон здесь уже почти никого не осталось, и Билла я отправил домой одним из первых, потому что на него просто невозможно было смотреть.

Брови парня, разноцветная прическа которого сегодня была спрятана под черной шляпой, поползли вверх и скрылись за полями оного головного убора.

- Мне он сказал, что его отвезешь ты…

- Черт-черт-черт! - хотелось орать в голос, но место не позволяло… Противная волна липкого ужаса затопила все внутри. - Давно?

- Минут 15 назад… Том, я здесь закончу.

- Я поехал, - я бегом бросился к машине, молясь про себя, чтобы это было не то, о чем я подумал, и мысленно просчитывая, что ехать от кладбища до дома, где раньше жил Билл с бабушкой, около десяти минут – настолько же раньше он уехал. Но он же не такой идиот, чтобы?.. 20 минут. Нога втопила педаль газа в пол. Главное, чтобы он был дома. Хотя мне кажется, что сейчас ему меньше всего хочется находиться в этом помещении.

Последние три дня напоминали ад. Эта тихая истерика в туалете корпорации и его полнейшее нежелание говорить что-либо вслух, только серое лицо, пустые глаза и бормотание, больше напоминавшее старческие причитания: «Все хорошо». Но все не было хорошо, и это мог заметить даже такой слепец, как я. За последние 72 часа я успел проклясть судьбу миллионы раз. За что ему все это? За что?! Но мне никто так и не ответил, поставив перед фактом: миссис Кернер скончалась от сердечного приступа. Услышав диагноз, Билл впервые с того момента в туалете расхохотался. Истерически. Ничто не могло его остановить, кроме звонкой оплеухи. Больше я не увидел на идеальном лице ни одной эмоции. Оно стало каменным. Он ни разу не заплакал, даже уголки губ не опустились вниз. Он почти не говорил, лишь односложно отвечая на вопросы мои и Жана, который прилетел в Джэксонвилл на пару часов позже нас и вместе со мной помогал организовать все, потому что Билл не был способен на вразумительные действия. Большую часть времени он просто сидел и смотрел перед собой в одну точку, почти не шевелясь. Иногда мне хотелось подойти и потрогать его, чтобы убедиться, что он еще жив. Прилетевшие позже Карл и Анна пытались его растормошить, но все без толку. Он почти ничего не ел, не пил, отказывался от сигарет и разговоров. Сидел и смотрел, разрывая нам сердце в клочья. Лишь когда тело миссис Кернер привезли домой, он пересел поближе к бабушке и так и не отходил от нее до момента, когда пришла пора ехать на кладбище. Тогда он повязал на голову черную бандану и попросил кого-нибудь отвезти его. Мы ехали вместе в моей машине и на кладбище стояли рядом. Я все время наблюдал за ним, пытаясь понять, что происходит внутри этого куска камня, есть ли там что-то внутри. Но он… так и остался камнем, не проронил ни одной слезинки, лишь закусил потрескавшуюся и обветренную нижнюю губу, да ледяные пальцы до синяков сжались на моем запястье после того, как его попросили бросить первую горсть земли. Плакали все. Даже я не сдержался и почувствовал, как по щеке побежала горячая дорожка. А он стоял и молчал, чуть покачиваясь на месте – то ли от усталости, то ли от того, что кипящее внутри горе рвалось наружу.

Сейчас я панически испугался за него, потому что… потому что мне казалось, что я что-то все-таки увидел в его глазах. Обреченная решимость – так красиво назвали бы эту эмоцию поэты, но для меня это не было красиво. Это было страшно – мой персональный кошмар…

***

Я вломился в помещение через пятнадцать минут и жадно вслушался. В доме царила идеальная тишина, не нарушаемая ничем. Он был пустым и холодным, того тепла и уюта, которые я помнил еще со школьных визитов к Биллу, не осталось и следа. В этом доме умер очаг, остались только стены и воспоминания, жизни в нем не было.

Я бегом бросился наверх, распахивая двери комнат: комната его бабушки – пусто, кладовка – пусто, комната Билла, так и не изменившаяся и связанная для меня с таким количеством воспоминаний, – пусто. Сердце гулко бухало в груди, я бросился вниз по лестнице на выход и тут мой взгляд зацепился за маленький черный комок на бежевом полу в гостиной. На минуту стало легче: нашел. Но потом… меня захлестнула волна боли: он стоял на коленях посреди гостиной, обхватив голову руками, словно пытаясь закрыться от чего-то.

- Билл, - с ужасом в сердце я бросился к нему и попытался отодрать его руки от лица, чтобы хоть что-то увидеть. - Билл! - я с силой развел руки и замер, потрясенный до глубины души увиденным. Такое трудно описать словами. Описать горе вообще трудно, его можно только почувствовать, как оно разъедает душу изнутри.

- Это я… - дрожащий бесцветный голос вплелся в шум в моих ушах, губы самого дорогого для меня в этом мире человека на данный момент задрожали, а я подумал, что ну давай же, ну… Тебе это так надо сейчас, Билл. Я неловко протянул к нему руки, чтобы понять, хоть и знал, что он спокойно может меня оттолкнуть, кто я ему, в конце концов, такой? Вообще было чудом, что он разрешил мне поехать с собой, жить в этом доме, быть рядом с собой и помогать. Хотя мне кажется, что это не имеет значения. - Это все я… - уже громче и с каким-то надрывом произнес он, вцепившись руками в растрепанные волосы на макушке. - Это я! - закричал он и по его щекам побежали слезы, вызывая внутри меня целую бурю эмоций, и первым было облегчение: живой, чувствует; потом боль, потому что… я почти понимал, каково ему, а может, и не понимал ничего. Хотелось обнять его, успокоить, сказать, что все хорошо, хотя все было так плохо, что я так и не смог найти в себе силы обнять его.

- Это я их убил! Я! Почему они все?! А не я! Сначала мама с папой... ведь если бы я тогда позвонил, если бы... - его голос сорвался на всхлип, а тонкие пальцы еще сильнее вцепились в черные волосы. - А так... Это я, их убил я!!! И Дэвида, Дэвида… Если бы не эта глупая ссора вечером, ведь для меня это была шутка, а он переживал. Это все я! Я! И бабушка! Я ведь бросил ее совсем одну! И не приезжал почти! Господи, за что ты их всех наказал за мои поступки! Во всем ведь только я виноват. Господи, - его голос переходил то на крик, то становился едва слышным, перемежаясь громкими всхлипами, а по бледным щекам потоками текли слезы. - Почему все так?! Ведь они все в миллион раз больше достойны жить, чем я! За что, Господи?! Мамочка, мамочка, папочка я так хочу к вам. Я так снова хочу увидеть Дэвида. Почему вы не хотите взять меня к себе? Бабушка, а как же пляж и пирог? Ты же обещала... Это же нечестно! Я же вас так люблю! Я обещаю, что буду хорошим сыном, внуком, мужем, только прошу, заберите меня! Заберите! Слышите, почему вы не можете взять меня с собой?! - я не мог найти в себе силы отвести взгляд от его глаз, наполненных чем-то таким, словно он был не здесь. - Мамуля, - он уронил голову на скрещенные на полу руки, - мамочка, забери меня, я прошу… Мама, я так больше не могу, у меня ничего не получается, я такой ужасный, я знаю, что вы не хотите меня там видеть, но… Бабушка, ну пожалуйста. И ты, чертов Йост, как ты мог! Это все я… Я вас всех убил…

Он выл что-то неразборчивое, катался по полу, вцепляясь руками в собственные волосы, захлебываясь в слезах и соплях, собственно, горе, не замечая ничего вокруг. А я так и стоял, не в силах подняться с колен или хотя бы отвести взгляд, становясь свидетелем чужого горя и мыслей, настолько интимных, что их некоторые не могут рассказать не только другим, но и самим себе. Это было безумно больно. Я понимал, что все это... эти обвинения – это неправда, так хотелось ему сказать об этом, но сил не было…

Лишь спустя пару минут я собрал всю волю в кулак и встал, рывком поднял за воротник черной рубашки парня и посмотрел в полубезумные карие глаза с опухшими веками, красными пятнами на щеках и изгрызенными в кровь губами.

- Билл! - взгляд пытается сфокусироваться на мне.

- Это все я… - очередной всхлип.

- Кернер! - я с ужасом пытался найти в его глазах хоть капельку осознанности происходящего.

- Я их убил…

- Черт бы тебя побрал! - вспыхиваю и залепляю ему пощечину. - Прости Билл, но так надо, - и отмечаю, что в его глазах стало появляться что-то похожее на разум.

Я подхватил его на руки и потащил на второй этаж в ванную, в которой когда-то принимал сам душ. Через пару минут на черную макушку обрушились потоки ледяной воды, и меня наградили громким визгом и отборным матом, который в этот момент показался мне самыми сладкими словами.

Кернер постепенно приходил в себя, стоя в одежде в душе под ледяными струями.

- Т-т-том, - карие глаза пытались сфокусироваться на мне, - что случилось?

- У тебя была истерика, - стараюсь ответить как можно спокойнее. - Холодная вода помогает.

- А, да, - как-то неуверенно кивнул он, словно еще не до конца контролируя себя и не понимая, что происходит.

- Давай ты сейчас разденешься и примешь душ… нет-нет, я выйду, - поясняю, поймав испуганный взгляд. Как больно, что ты еще настолько боишься меня, и еще больнее понимать, что у тебя на это есть очень и очень веские причины. - А я тебе пока налью воды и найду успокоительное. Потом ты поспишь, хорошо? - я говорил с ним тихо, ласково, как разговаривают психиатры с пациентами с сильными травмами психики, как разговаривали когда-то со мной.

- Я н-не хочу спать…

- Не спорь, так надо. Принимай душ, - с этими словами я вышел из ванной и закрыл дверь. Сердце глухо бухало в ушах, внутри ничего не было. Медленно, словно во сне, я спустился вниз, неспешно размышляя, что есть средство намного эффективнее снотворного и менее безвредное. Пошарив на кухне, я нашел початую бутылку водки – это именно то, что сейчас ему нужно, – и чистый стакан. Думаю, что одного ему хватит.

Когда я услышал стук двери наверху, то сразу поднялся, держа в одной руке стакан с заветной жидкостью и пару таблеток… от кашля.

Он сидел в комнате на кровати, закутавшись в халат и покрывало, смотря перед собой.

- Билл, - я аккуратно позвал его, боясь опять столкнуться с пустыми полубезумными глазами.

- Прости, я сорвался, - на меня поднимается немного пустой, но вполне осознанный взгляд.

- Ничего, я принес тебе таблетки, - осторожно подхожу и присаживаюсь рядом на самый краешек кровати, на которой когда-то мы…

- Какие? - протягивает ладонь.

- Успокоительное, - вкладываю в одну руку стакан, а таблетки на ладонь. - Их надо запивать большим количеством воды.

Он молча кивает и кидает таблетки в рот, а потом залпом, двумя или тремя большими глотками выпивает содержимое стакана, а я молча наблюдаю, как его брови взлетают вверх, зрачки расширяются, а рот жадно глотает воздух

- Что это? - хрипло выдавливает он через минуту.

- А ты как будто не понимаешь, - забираю у него стакан и помогаю улечься в постель, посильнее закутывая в одеяло.

- Том, - я уже собирался выходить, когда услышал тихий шепот. - Посиди со мной.

Стакан отправляется на тумбочку у кровати, а сам я сажусь рядом с кроватью на пол. И так сижу, просто молча вслушиваясь в сбивчивое дыхание, которое становится все ровнее по мере того, как он засыпает. Спустя полчаса я решаюсь аккуратно встать и, не сдержавшись, чмокаю спящего парня в макушку.

- Я тебя не брошу и не обижу. Никогда.

В этот момент я поклялся себе, что изменюсь, что постараюсь быть нормальным. Постараюсь подарить все хорошее, что есть во мне, ему. Что всегда буду рядом. Как тень, как знакомый, как друг, не претендуя ни на что большее. Но одного его я больше не оставлю. Никогда.

***

Я спустился вниз, погруженный в свои размышления, автоматически вертя в пальцах пустой стакан.

- Как он? - голос Жана, сидящего за столом, заставляет вздрогнуть.

- Уснул, - передергиваю плечами, сбрасывая с себя неприятные ощущения, и отправляюсь к мойке.

- Отлично. Мне надо с тобой поговорить, - такого серьезного тона я не слышал у стилиста очень и очень давно, вернее, никогда.