Глава 12. - Малыш, это уже действительно проблема, - мягкие пальцы Жана массировали мне голову, втирая в волосы какой-то очередной суперцелебный раствор и попутно делая

POV Bill

- Малыш, это уже действительно проблема, - мягкие пальцы Жана массировали мне голову, втирая в волосы какой-то очередной суперцелебный раствор и попутно делая настолько потрясающий массаж, что хотелось замурлыкать от удовольствия, но весь кайф обламывали нотации, которые стилист уже почти год читал мне, вот и сейчас он снова завел свою пластинку, заставив меня досадливо поморщиться.

- Жан, никакой проблемы нет, - устало выдыхаю и закрываю буквально слипающиеся глаза. А выспаться так и не получилось...

- Знаешь, когда у нормального здорового парня больше пяти лет никого нет… - начал наставительным тоном он.

- У меня есть кот, - резко обрываю его и пытаюсь вспомнить, покормил я сегодня утром Макса или нет. Судя по тому, что голова радовала приятной звенящей пустотой, я этого не вспомню, даже если очень захочу. Ну, ничего, до вечера потерпит. Бедное животное… И достался же ему такой хозяин, как я…

- Я имел в виду, что ты ни с кем не занимался сексом, если ты только не страдаешь зоофилией, - в его голосе слышалось ехидство, а я брезгливо скривился:

- Жан, ты слышишь, что ты несешь? Любой нормальный человек перестал бы с тобой даже здороваться при встрече после такого.

- Не перестанешь, ты же меня любишь, - фыркнул он. - А теперь серьезно, как ты себя ощущаешь-то после пяти лет воздержания? Может, в монастырь пора, хотя нет, не надо, в этом гнезде разврата тебя так быстро испортят…

У меня у одного сложилось ощущение, что Жан несет какую-то ахинею? Когда он начинал говорить вот так, то есть смешивать всякую ерунду в одну кучу, то обычно мой разум отключался, глаза закрывались и я медленно погружался в сладкую полудрему под его недовольные причитания…

- Билл, - он ощутимо дернул меня за волосы, и мне нехотя пришлось разлепить глаза, чтобы показать, что я все еще тут, с ним, - в этот раз ты не отвертишься от разговора.

- Да о чем говорить? Я не собираюсь ни с кем спать...

- Чтобы не изменять своему милому, любимому, единственному и драгоценному Йосту? Я все это уже слышал, Кернер! Но ты понимаешь, что его уже нет?! Нет твоего Йоста! И не будет! А жизнь – она идет, и твоя в том числе! Только не надо мне опять заливать про верность, любовь и прочее. Дэвид умер, и любви у вас уже нет, потому что одного из вас нет! И тебе пора бы это понять, потому что ты уже взрослый мальчик. Сколько тебе лет? Двадцать шесть? Так вот, может, хватит упиваться собственным горем и пора попробовать жить?! Встать однажды и посмотреть по сторонам не через призму «я-такой-несчастный-у-меня-умер-любимый-человек», а просто своими глазами. Да, это горе, может, самое страшное в жизни, но это не повод гробить себя вслед за любимым, как это делали в древности. Ты думаешь, Дэвид бы хотел такой жизни для тебя? Наблюдать за твоими пустыми глазами, безразличным лицом, натянутыми улыбками, пачками таблеток и слезами в подушку по ночам? Думаешь, ОН хотел бы тебя ТАКИМ видеть? Почему-то мне кажется, что нет. Я думаю, он бы со мной согласился, что пора уже завязывать со всеми этими страданиями и начинать жить нормальной полноценной жизнью... - его слова отдавались набатом в ушах, и по моим щекам уже давно бежали слезы.

- Я пытаюсь жить нормально, - еле выдавливаю из себя.

- Ты считаешь, это нормально?! Да я тебя с улыбкой на лице вижу два раза в год, и я говорю не про твой дежурный оскал, который ты натягиваешь всякий раз, когда нужно, я говорю про простую человеческую улыбку. И где она, твоя нормальная жизнь? Расскажи мне про нее! - стилист нервно расхаживал по пустому в такой поздний час салону.

- У меня есть любимая работа... - голос не слушался, так и норовя сорваться на всхлип, потому что в этот раз Жан перешел все границы. Такого откровенного и безобразно-больного разноса мне давно никто не устраивал.

- Да при чем тут твоя работа? Если бы не Каулитц, то ты бы так и сидел в «Вог» и тоже говорил, что это твоя любимая работа. Я имею в виду другое. Где твои друзья, где твой парень или девушка, куда ты последний раз ходил развлекаться и с кем напивался в хлам и разговаривал по душам? Вот о чем я говорю, Кернер!

- У меня есть друзья: ты, Анна, Мел, Том… - тихо начал оправдываться я, медленно подбирая слова.

- Да это все отговорки, Кернер. Это все иллюзия, которую ты делаешь на публику, мол, смотрите, у Вильгельма Кернера-Йоста есть нормальная жизнь, как у всех, и все у него хорошо. А на самом деле все это пшик, показуха, никого у тебя нет, никого ты в свой храм разрушенной любви не пускаешь…

Он говорил еще что-то, много говорил, ругался, увещевал, жалел, советовал, просил, а я просто плакал, захлебываясь в его словах. Это же правда. Жестокая, такая простая и понятная правда, от которой я никак не мог избавиться… Внутри меня вновь зародилось непреодолимое желание взять сумку и найти в ней заветную коробочку с красными шариками, которую я так и не нашел в себе силы выбросить, хотя сказал всем, даже психологу, что перестал пить таблетки.

***

- Пей, - Жан протянул мне чашку с обжигающе-горячим и одуряющее пахнущим чаем.

Я уже успокоился. Почти. И чай – это то, что мне нужно было сейчас для того, чтобы окончательно и безоговорочно вернуться в форму: слишком выбил меня из колеи этот разговор, который, как оказалось, еще не закончился.

- Почему бы тебе не попробовать с Каулитцем? - с совершенно невозмутимым видом выдал он, усаживаясь напротив, а мои брови поползли вверх от изумления. - Что ты гримасу корчишь? Я уже даже на Тома согласен...

- Но… - пытаюсь вставить слово, но он мне не дает.

- Опять твои бесконечные «но», - устало вздыхает. – Может, хватит искать отговорки? Да, когда-то он повел себя, как полный козел, но ты сам говорил, что тебе на это уже плевать. Так почему бы не попробовать? Парень на тебя уже пять лет щенячье-влюбленными глазами смотрит, любое желание готов исполнить…

- Я его не люблю, - чувствую, как внутри воцаряется абсолютное спокойствие и гармония – то ли от выпитых тайком таблеток, то ли от понимания того, что все правильно: я люблю Дэвида и всегда буду с ним, Тома же я не люблю, поэтому ничего не получится. Может, сейчас он хороший, идеальный и замечательный, но представить себя рядом с ним я не мог. И вообще, они что, все сговорились в последнее время? Сначала Амели, теперь Жан, интересно, кто будет следующим: Карл или Анна?

- И что, бл*ть?! - взвился стилист. - Или тебе напомнить, как вы с Йостом начинали? Просто подпустил бы его к себе на пару шагов ближе, как Дэвида когда-то. Ты ведь перед этим вот точно так же сидел здесь в кресле и ныл, что ни за что и никогда. Или в тебя для храбрости надо пару литров текилы влить и Тому подкинуть, чтобы вы уже высказали друг другу все свои желания, пожелания, претензии и переживания и попробовали что-то построить, как нормальные люди?!

А разве мы с Дэвидом?.. Я лихорадочно начал рыться в своей памяти, с ужасом понимая, что не помню почти ничего из начала наших отношений, кроме стакана яблочного сока и того, как он зажимал меня в лифте. А что было потом? Цветы. Да, точно. А почему я согласился встречаться с ним? Почему? Неужели Жан прав, и у нас с Дэвидом вначале все было так, как сейчас у меня с Томом, то есть почти никак? Нет, мы с Дэвидом были друзьями. Точно. Хорошими друзьями. Но и с Томом мы тоже друзья. Я понял, что опять запутался. Все, что казалось пару минут назад ясным и естественным, снова связалось в жуткий нераспутываемый клубок, которому действительно может помочь только несколько литров текилы.

POV Tom

Устало откидываюсь на спинку кресла и тру виски. Слишком долгий и слишком тяжелый день, какие всегда бывают после недельного отсутствия в корпорации… Взгляд натыкается на черную папку на углу стола. Черт-черт-черт, совсем забыл и замотался.

Со страдальческой гримасой достаю мобильный из кармана брюк и нахожу в записной книжке номер Кернера. Надеюсь, что он еще не спит и не пошлет меня куда подальше, что случалось уже пару раз. Гудок, два, три и телефон радует меня вполне дружелюбным и добрым:

- Да.

- Привет. Ты случайно еще не в редакции? - сегодня у меня не было желания разводить вежливости и спрашивать, как дела, потому что я прекрасно знал, что на стандартно-вежливые вопросы получу стандартно-вежливые ответы.

- Привет. Нет, я уже дома, - в чуть хрипловатом голосе (простыл или опять плакал?) сквозило удивление.

- Черт, нам просто завтра утром надо сдать в финансовую службу подписанную смету, - я поморщился и вспомнил, что отпустил своего самого несчастного и усталого в мире помощника еще час назад.

- Завтра утром? - уточнил Билл.

- Да. Я завезу ее тебе? Не слишком поздно?

- А что с ней делать-то надо?

- Просто посмотреть и подписать, там все указано, как вы в своем плане мероприятия прописывали. Если завтра сдадим в финансовую службу, то деньги будут на счете послезавтра вечером максимум и можно спокойно начинать все готовить, - начал объяснять я, прекрасно зная, как Кернер ненавидит вникать в финансовые вопросы, точнее, не ненавидит, а просто не любит возиться с цифрами, поэтому помимо холдинга я разбирался со всей экономической, финансовой, налоговой, маркетинговой и прочими сторонами «Cinematique», чтобы избавить его от этого.

- Хорошо, приезжай. Ты в офисе?

- Еще да. Где-то через полчаса буду, - я встал и подхватил брошенный на спинку стула изрядно помятый пиджак и с тоской подумал, что никогда не буду принадлежать к категории идеально выглядящих в любой ситуации людей: у меня вечно что-то мнется, рвется, появляются непонятного происхождения и консистенции пятна…

- Хорошо, я жду, - короткие гудки эхом отдаются в ухе.

Я на ходу натягивал пиджак, направляясь к лифту. А чего ты ждал, Каулитц? Что он спросит, не голодный ли ты, и когда ты признаешься, что последний раз ел кофе рано утром, то он скажет, что как раз приготовил ужин и все такое? Размечтался! Ему плевать на тебя. Да. Вы друзья, но какие-то… по обстоятельствам, что ли. Я чувствовал, что я ему друг, потому что я просто есть рядом с ним, и все.

Двери лифта со звоном открылись. Я уже собирался зайти, когда, чертыхнувшись, вспомнил, что папка со сметой на празднование пятилетия журнала так и осталась на столе в кабинете. Пришлось разворачиваться и идти обратно по совершенно пустому коридору, по которому еще пару часов назад носились толпы людей: суетящихся, что-то обсуждающих, кого-то ищущих, читающих бумаги, разговаривающих по телефону. В общем, жизнь и работа здесь били ключом, в такие моменты я ощущал себя частью единого целого, важной и значимой частью, и это было просто прекрасное ощущение. Знать, что ты не пустое место, что ты кому-то нужен и важен. А вот сейчас под гулкое эхо своих шагов я думал, что все на самом деле не так. И никому в этом мире не нужен Томас Каулитц. Ни хороший, ни плохой, ни его работа, ни мысли, ни даже тело, но самое страшное, что никому не нужна его любовь.