Саундтрек - Love To Be Loved By You (Marc Terenzi)

I can’t believe I'm standing here
Been waiting for so many years and
Today I found the Queen to reign my heart
You changed my life so patiently
And turned it into something good and real
I feel just like I felt in all my dreams
There are questions hard to answer
Can't you see

Chorus:
Baby, tell me how can I tell you
That I love you more than life
Show me how can I show you
That I'm blinded by your light
When you touch me I can touch you
To find out the dream is true
I love to be loved by you

You're looking kind of scared right now
You're waiting for the wedding vows
But I don't know if my tongue's able to talk
Your beauty is just blinding me
Like sunbeams on a summer stream
and I gotta close my eyes to protect me
Can you take my hand and lead me
From here please yeah...yeah...

I know they gonna say
our love's not strong enough to last forever
And I know they gonna say that we'll give up because of heavy weather
But how can they understand that our love is just heaven sent
We keep on going on and on cause this is where we both belong

Мне не верится, что я стою здесь.
Я ждал этого столько лет.
Сегодня я нашёл Королеву своего сердца.
Ты постепенно изменил мою жизнь,
Превратив её в сказку наяву.
У меня такое чувство, что всё это мне снится.
На некоторые вопросы нелегко найти ответ.
Неужели ты не видишь…

Припев:
Детка, скажи, как мне доказать тебе,
Что я люблю тебя больше жизни.
Скажи, как мне показать тебе,
Что я ослеплён тобой.
Когда ты дотрагиваешься до меня, я касаюсь тебя в ответ,
Чтобы убедиться в том, что это не сон.
Мне нравится быть любимым тобой.

Сейчас ты слегка напуган:
Ты ждёшь клятв верности,
Но я не могу и шевельнуть языком.
Твоя красота ослепляет меня,
Как солнечные блики на воде,
И мне приходится жмуриться, чтобы защитить глаза.
Возьми меня за руку и уведи
Меня отсюда, пожалуйста…

Знаю, кто-то может сказать,
Что наша любовь не продлится вечно.
Я знаю, кто-то может подумать, что мы сдадимся перед лицом трудностей.
Как они не понимают, что наша любовь ниспослана свыше,
И нашим чувствам не будет конца, ведь мы созданы друг для друга.

POV Tom

Заунывный мотив в наушнике сменился потрясающим перебором клавиш, сливающимися в не менее потрясающую мелодию.

- Удивительно красиво, - едва слышно выдыхает прижавшийся ко мне Билл. Это был наш первый совместный полет, когда он не спал. Мы просто сидели обнявшись и слушали купленный в небольшом музыкальном магазинчике прямо в здании аэропорта диск с инструментальными версиями самых популярных песен.

- Настоящий хит сразу слышно по композиции – слов не надо, чтобы пробрало, - прижимаю теплого Кернера к себе и продолжаю вслушиваться в пробирающие до дрожи звуки мелодии. Такое ощущение, что эта музыка лилась из-под моих пальцев, хотя я никогда и не играл.

- Музыка настолько хорошая, что я даже не хочу знать, что это за песня в реальности… - задумчиво протянул он.

И снова тишина. Мы уже прекрасно поняли, что иногда между нами возникают такие моменты, когда слов не надо. Билл, смеясь называл это мудреным словосочетанием «тактильная гармония». Гармония касаний. Когда ничего больше не надо, кроме одного маленького касания, чтобы ощутить тепло, гармонию, внутреннюю и внешнюю. Как только я чувствовал его, все становилось хорошо. Эти касания были доказательством, что последние четыре месяца, три из которых напоминали просто сон, действительно мне не приснились. Что мне не снилось сейчас, что я лечу на свой день рождения в свой родной город вместе с самым любимым в мире человеком, что он мою любовь не отторгает, а принимает, всеми силами стараясь показать свою симпатию, на которую я даже не смел надеяться. Но это есть. Здесь и сейчас он со мной. Да, я прекрасно знаю, что внутри него нет ко мне любви – симпатия, привязанность, нежность, но и этого так много, что хочется плакать от счастья. Для меня это много. Потому что ради меня он с болью и слезами старался отпустить память о человеке, которым жил больше шести лет, ради меня и не ради кого-то еще. Потому что ради меня он учился улыбаться заново, радоваться, принимать всю мою нежность и любовь и отдавать что-то взамен.

- Мы к бабушке? - услышав вопрос, я понимаю, что последняя композиция на диске закончилась, позволяя ворваться в уши шуму самолета и людей в салоне.

- Ну если они не хотят пускать меня в родной дом, - хмыкаю, вспоминая, как ставшая чересчур нервной сестра (ну еще бы, если бы мне полагалось рожать чуть меньше, чем через месяц, я бы тоже, наверное, нервничал) сообщила мне по телефону, что нам приказали не появляться дома до дня рождения, мол, живите детки, где хотите. Но меня это даже обрадовало, потому что у нас с Биллом были еще кое-какие планы. Поэтому мы прилетели на день раньше, решив остановиться в доме его бабушки. А планы были очень простые и сентиментальные, но нам почему-то так захотелось сделать: сначала на кладбище к бабушке, что было для нас почти традицией, потому что я уже не раз прилетал сюда с Биллом с этой целью, а потом просто погулять по городу, в котором прошло наше детство, ну, если не детство, то школьные годы, пусть не самые веселые и радужные, но это – наше прошлое, наша жизнь и от нее никуда не деться. Еще я очень хотел съездить с Биллом в Германию вместе, чтобы он рассказал мне о своем детстве, но пока не решался озвучивать свое предложение вслух. Как-нибудь потом – у нас впереди еще очень много времени.

- Они просто готовят сюрприз, - я по голосу услышал, что он улыбается, и повернул к нему голову, чтобы столкнуться с теплым взглядом, полным веселых искорок, и искренней улыбкой.

- Ну да, - хмыкаю, - шарики там всякие, цветочки, птички, кузнечики…

- При чем тут кузнечики? - прыскает брюнет.

- Да так, к слову пришлось, - задумчиво тяну, представляя, что могли устроить родители в честь такого чуда, как празднование дня рождения своих блудных чад, решившихся вернуться в отчий дом.

- А шарики ты не любишь, - тихо вздыхает он.

- Зато ты любишь, поэтому все шарики я подарю тебе.

- Правда? - он даже подскочил на месте. Вот тебе и главный редактор, 26-летний мужчина.

- Правда-правда, - улыбаюсь и, не сдержавшись, едва ощутимо касаюсь его губ, ощущая, как он сам невольно придвигается ближе, и от этого внутри разливается такое вселенское блаженство, что даже никаких шариков и кузнечиков не надо.

***

POV Bill

- Бабушка… - я посмотрел на фотографию на камне, и по щекам побежали невольные слезы, но внутри почему-то почти не было боли, - у меня все хорошо, бабушка, - шепотом рассказывал я ей, чувствуя, как земля холодит колени сквозь ткань специально одетых старых черных немарких джинсов. - Мы отпраздновали пятилетие, представляешь? Помнишь, как мне еще пять лет назад не верилось, что из этого что-то получится, а получилось. И премию мы получили. Такую ужасную, - я хихикнул. - А еще у Мел скоро родится девочка, точнее, она уверяет всех, что девочка, а Джейсон смеется и говорит, что будет третий пацан. Но это все не важно, бабушка. Я тебе сегодня другое хотел сказать. Передай там всем обязательно, что я их люблю. Маме, папе, - голос дрожит и перестает слушаться, - и Дэвиду… что я вас всех очень сильно люблю. Бабушка… Теперь у меня есть Том. Я не знаю, что происходит, но он так важен для меня. Я без него уже не могу. Он совсем не такой, как был, но ты и сама его видишь… Он так хорошо относится ко мне. Я долго придумывал, как правильно назвать это, а потом придумал: трепетно. Он ко мне именно так относится, именно трепетно. Ты всегда говорила, что надо слушать, что у меня там есть внутри, так вот, там так тепло. Я думал, что… - голос срывается, - что я Дэвида только любить смогу, но теперь мне кажется, что у меня внутри их двое – Дэвида больше, но и Том там есть. И мне это так нравится, бабушка. Я уже не могу без него ни спать, ни есть, ни работать, ни думать, а еще я выкинул все таблетки, спустил в унитаз, еще в доме у Мел, три месяца назад, в день рождения крестника, потому что они мне, кажется, больше не нужны. Передай Дэвиду, что я его очень сильно люблю, но, наверное, все были правы, и внутри меня есть кусочек любви для Тома… Кажется, я влюбляюсь, бабушка…

POV Tom

Миссис Кернер, я знаю, что вы меня не любили, да я и никогда бы не пришел сюда, если бы не ваш внук, стоящий от меня в ста метрах на коленях у самой вашей могилы и что-то шепчущий, но я здесь. И вам ли не знать, насколько сильно я его люблю… Так вот, я хочу пообещать вам, как и два месяца назад обещал дяде, когда решился первый раз в жизни поехать к нему на кладбище, что сделаю все, чтобы ваш внук был счастлив. Со мной или без – не важно, но он будет счастливым, я вам обещаю. Жизнью своей клянусь.

Я повторил свою клятву про себя несколько раз, когда заметил, что Билл встал и, вытирая на ходу слезу рукавом куртки, идет ко мне. Через десять секунд он уже нырнул в мои объятия, заставляя бешено стучащее сердце успокоиться, а слезы, навернувшиеся на глаза, исчезнуть.

В этот момент выглянуло солнце из-за тяжелых, почти черных туч. Если бы мы были героями какого-нибудь кино или книги, то мне бы это показалось хорошим знаком, знаком одобрения и разрешения, но мы были в реальной жизни, напоминающей сон. А может, это все-таки знак, что мне позволили?..

***

- Ты так мне и не сказал, кто это тебя тогда в туалете, м? - шутливо хмурюсь и смотрю на Кернера, который, совсем как маленький ребенок, держался обеими руками за прутья забора, окружавшего огромное здание, и смотрел на школу, в которой произошло столько важных для нас моментов, пусть не всегда приятных, но они сделали нас такими, какими мы были.

- Джек, - дернул он плечом. - Глупо было не догадаться.

- Я так и знал. Вот приеду на встречу выпускников в следующем году специально для того, чтобы набить ему морду, - раздраженно фыркаю, думая, что, наверное, только такой клинический идиот, каким я был в шестнадцать лет, не смог догадаться, кто это устроил.

- Том, - он со звонким смехом разворачивается ко мне лицом, - если ты решил наказать всех моих школьных обидчиков, то тебе следует начать с себя, - его слова задевают болезненную струну внутри и заставляют досадливо поморщиться. Еще помнит. Хотя я бы предпочел забыть произошедшее, но это тоже наше прошлое, не самое приятное, но оно тоже было. И от него никуда не денешься. - Я пошутил, не хмурься, - делает шаг вперед, и мы оказываемся вплотную друг к другу.

- В каждой шутке, - начинаю, но он не дает мне закончить, накрывая мои губы своими.

Громкое неодобрительное хмыканье и бормотание вроде:

- Совсем нынче молодежь распустилась, - заставляют нас расхохотаться и почти отпрыгнуть друг от друга.

- Да, распустились, и что? Как будто вы не целовались с мужем, - громко кричу вслед прохожей и притягиваю к себе выглядящего возмущенным Кернера и снова целую, совершенно не реагируя на возмущенные крики чересчур нравственной старухи, которая, кажется, и правда не никогда не целовалась с любимым, поэтому понятия не имела, что место и время совершенно не имеют значения.

- А помнишь сквер, через который мы бегали? - отрываюсь от него через пару минут. Перед глазами еще все плывет от бури эмоций, захлестывающей при каждом поцелуе.

- Это в котором ты меня по кустам зажимал и целовал? - ехидно улыбается.

- Да, я хочу повторить этот маршрут, - хмыкаю и, так и не выпустив его из объятий, увлекаю за собой. Иногда неприятные в прошлом воспоминания так легко превратить в приятное в настоящем…

***

- Здесь ничего не изменилось за столько лет, - с улыбкой оглядываю комнату Билла в доме бабушки, которая и правда осталась точно такой же, - разве что порядок здесь теперь идеальный.

- Здесь убираются каждую неделю, - Билл стоял у стеллажа с книгами, и его палец заскользил по корешкам.

- Да, я помню, как сел на стул и меня чуть циркулем, который там непонятно откуда взялся, не проткнуло, - тихонько смеюсь.

- Да не непонятно откуда, - фыркает хозяин комнаты, немного обиженно. - Я геометрию делал, и он завалился.

- На стул, стоящий в противоположном от стола конце комнаты? - продолжаю смеяться. - Это был, наверное, намеренный акт, чтобы покалечить меня, - я понимал, что несу какую-то ерунду, а сам не мог оторвать взгляд от Билла. Внутри появилось ощущение чего-то сладкого, трепетного, нежного, превкушающе-непонятного.

- Нет, просто забыл, - дергает плечом он, а я не могу просто на него смотреть – слишком хочется прикоснуться.

Я не понял, в какой момент нежные, едва ощутимые объятия стали крепкими, не отпускающими, а поцелуй из щемяще-нежного превратился в полный сладости и откровения; в какой момент ладони заскользили уже не по ткани, а по горячей коже, избавляя ее от лишней одежды; в какой момент я стал ощущать каждую частичку его тела своим, сходя с ума от запаха, жара, шепота, ощущения происходящего; в какой момент под моим телом оказалось его, сводящее с ума дрожью и своими изгибами, реагирующее хриплыми стонами на каждое, даже самое невинное касание, жаждущее ласки, просящее ее, жмущееся ко мне все ближе и ближе, судорожно вцепляющееся пальцами в мои волосы, накрахмаленные простыни на узкой кровати, в плечи, бедра, моля о большем. Все было так естественно и так, как должно быть, словно наши тела были предназначены друг для друга, словно две половины одного целого, которые жаждали слиться, чтобы подарить друг другу безграничное наслаждение, заставить кричать от удовольствия и боли, которую это удовольствие даровало, от осознания того, в чем мы себе отказывали столько времени, от какого счастья отказывались по собственной воле и глупости…

POV Author

На узкой кровати, тесно прижавшись, буквально вцепившись друг в друга, лежали два мужчины. На обнаженных телах еще блестели капли пота и белой жидкости, не оставляя даже малейшего повода сомневаться в том, что происходило на этом почти аскетичном ложе с мятыми простынями пару минут назад. Тишину комнаты разрывало лишь тяжелое, еще не восстановившееся дыхание.

Электронные часы на прикроватной тумбочке приветливо мигали оранжевым 00:03.

Через пару минут их дыхание стало размеренным. Неожиданно брюнет с тяжелыми даже на вид дредами сел на кровати, вызвав недоуменный взгляд своего возлюбленного, который тоже неохотно сел и притянул парня к себе, заключая в объятия, даже со стороны выглядящие сильными, крепкими, но в то же время безумно нежными, трепетными и оберегающими.

- Что случилось? - хриплый шепот разорвал тишину, но не гармонию, царившую между этими двумя людьми.

- Тебе исполнилось двадцать семь три минуты назад, - прошептал брюнет, внимательно вглядываясь в любимое лицо. - С днем рождения…

Но сегодня, этой ночью, в этой комнате был не только день рождения его возлюбленного. В эту ночь, здесь и сейчас, родилось одно целое, состоящее из двух таких разных половинок, объединенных одним великим словом – любовь. Им пришлось расстаться, пройти долгий путь, сделать много ошибок и расплатиться за них сполна ради того, чтобы однажды прийти друг к другу снова и больше не расставаться никогда…

Эпилог

У многоэтажного здания в центре Нью-Йорка остановился огромный черный джип. Охранник на входе улыбнулся своим мыслям: а вот и начальство пожаловало, как всегда, без опоздания. Ровно в 09:00 у главной редакции «Cinematique» останавливался джип, через пару минут открывалась дверца с водительской стороны, являя любопытным взорам прохожих красивого мужчину с короткими небрежно уложенными светло-русыми волосами, в брюках и рубашке, который, буквально светясь изнутри от счастья, шел, чтобы открыть дверь своему прекрасному спутнику. Сначала являлись безупречные ноги, обтянутые сегодня белоснежной тканью, затем на галантно протянутую ладонь ложилась рука чуть поменьше с умопомрачительным маникюром и обладатель этой красоты наконец-то являл себя миру, заставляя восхищенно замереть окружающих, не веривших в то, что такая красота существует. А она есть. Только не для всех. Едва брюнет встречался взглядом со взглядом своего мужчины, его лицо начинало светиться таким вселенским счастьем и теплом, что становилось тепло всем вокруг. Они были просто потрясающей парой, на них можно было смотреть бесконечно, совершенно позабыв о времени, которое продолжало бежать со своей привычной скоростью. Обняв на прощание своего мужчину и подставив щеку для ритуального поцелуя, юноша поправлял на плече сумку из последней коллекции Gucci и, раздаривая всем улыбки, шел в здание своего журнала, который встречал его атмосферой тепла и уюта.

Подчиненные души не чаяли в своем главном редакторе: в меру строгий и опытный, он умело держал журнал не только на плаву уже почти восемь лет, но и брал все новые и новые высоты. Совсем недавно «Cinematique» вышел на европейский и российский рынок, не за горами были азиатские страны, работы было много, просто дьявольски сложной работы, но под чутким руководством Вильгельма Кернера его команда буквально взрывала книгоиздательский мир, поражая всех своим экстраординарным подходом и нетривиальными идеями.

***

Пассажиры, шумно переговариваясь, выходили в зал ожидания аэропорта. Вперемешку с английским языком часто можно было услышать немецкую речь, потому что только что совершил посадку рейс №135 Гамбург–Нью-Йорк. Хрупкий мужчина, вставший из кресла в зале ожидания при виде потока пассажиров, внимательно всматривался в выходящих людей.

Выщипанные брови нахмурились, а ровны белые зубы прикусили нижнюю губу, тонкие пальцы до побелевших костяшек вцепились в ремешок явно дорогой сумки, и если бы кто-то подошел поближе, то увидел бы, что его худое тело, закутанное в белоснежно-белый плащ, бьет ощутимая дрожь – не потому, что холодно, просто…

- Том! - радостно кричит он, заметив в толпе кого-то знакомого, и бросается сквозь толпу людей, игнорируя возмущенные толчки и выкрики. С каким-то восторженным писком он ныряет в объятия мужчины в черном пальто, и сразу становится понятно, что это вовсе не хамство или наглость – просто парень соскучился по своему брату или другу. Но следующий за объятиями жадный, пронзительный поцелуй развеивает все сомнения окружающих относительно того, какие отношения связывают этих двоих. Люди постарше презрительно фыркают, кто-то просто отводит взгляд, делая вид, что ничего такого не происходит и двое совершенно взрослых, так солидно выглядящих мужчин не целуются жадно посреди людского потока, никого не замечая, словно никого в мире не существует, кроме них двоих. Только молоденькая девушка с забавно торчащими в стороны темными волосами улыбнулась, потому что она прекрасно знала, что такое настоящая любовь, которая не знает мест и границ, и что она обязательно когда-нибудь напишет про этих двоих, для которых в мире никого нет, кроме друг друга…

***

Смотритель, услышав звук тормозящей у ворот машины, выглянул в окно и, увидев знакомый джип, успокоился и вернулся к своим делам.

Опять приехал этот черноволосый мальчик, хотя… За последние восемь лет из красивого мальчика он превратился в прекрасного мужчину, уверенного в себе, но, что похвально и чему смотритель удивлялся, в отличие от многих он не забыл того мужчину, что спал здесь уже больше восьми лет. Да, он больше не ездил сюда каждую неделю и не плакал. Теперь он приезжал сюда четыре раза в год, точнее, его привозили на черной машине. Иногда ее водитель оставался сидеть внутри и юноша шел на кладбище один, а иногда со своим спутником. Он больше не плакал, просто приносил букет белых роз без шипов и, стоя тихо в одиночестве на коленях, что-то шептал фото на надгробии и временами улыбался. Когда он приходил вместе со своим спутником, то они просто молча стояли, обнявшись, час или даже больше, после чего уезжали.

Смотритель уже давно гадал, кем эти трое приходятся друг другу. Отец и двое сыновей? Тогда почему он стал видеть второго предполагаемого сына намного позже первого? И какая-то неправильность была в отношениях этих двух приезжавших: слишком нежно они смотрели друг на друга, слишком трепетными были касания, слишком интимными объятия, да и веяло от них чем-то таким… небратским.

Усмехнувшись своим мыслям, смотритель залез в холодильник за очередной баночкой пива, которое было его единственным утешением в одинокой старости. Пиво, футбол и вот такие наблюдения за приезжающими.

Он был счастлив, что этот мальчик, вызывающий в его сердце нерастраченную отеческую заботу, никогда не будет коротать старость так, как он. А впрочем… ему было плевать. Главное, что эти двое всегда жертвовали не меньше ста долларов.

***

- Малыш, ты уверен? - мужчина в странной одежде с цветными волосами держал в руке дреды юноши, сидящего в парикмахерском кресле перед зеркалом.

- Да, - тихо выдохнул брюнет.

Он отпустил свою старую жизнь, он отпустил свою боль, он отпустил себя на свободу и не видел больше смысла носить на голове никому не нужные воспоминания. Их можно хранить в сердце, а от тяжелой прически так болит голова…

***

- Эй, верни, Кернер! - по коридору с громким криком несся грозный глава корпорации, которого до дрожи в коленях боялись все сотрудники мужского пола и до обмороков – женского, хотя втайне многие были бы не против, чтобы суровый взгляд босса посмотрел на них не только как на подчиненных. Но все прекрасно знали, что эти фантазии безнадежны, потому что сердце строгого, порой очень жестокого, но который никогда никого не обижал без причины и всегда защищал верных ему людей, Томаса Каулитца было давно занято. Давно и надолго, вернее, не так… давно и навсегда. Хихикающим брюнетом, который, ехидно скалясь, только что выдернул из-под носа своего заработавшегося возлюбленного папку с важными документами и с громким гиканьем, совсем не солидным, будто ему три года, а не тридцать, и он обычный ребенок, а не главный редактор одного из самых популярных в мире журналов, уносится с этой папкой из кабинета, бежит по коридорам и лестницам, сшибая и пугая встречающихся на пути людей, слыша торопливые шаги и наигранно-гневные крики любимого, чтобы потом где-нибудь на лестничном пролете позволить ему догнать себя и с совершенно невинным видом ответить на возмущенный вопрос: «Билл, ты что творишь?» следующее:

- Я просто так соскучился, - и отвести глаза, прекрасно зная, что суровый глава холдинга сейчас наплюет на все важные дела и бумаги, сгребет любимого в охапку и уедет с ним туда, где нет ни сотовой связи, ни городских телефонов, ни интернета и даже телевидения и радио, где нет ничего и никого, кроме них и их любви…

***

- Папы, - маленькая девочка с громким писком несется к двум мужчинам и умудряется повиснуть на шее у обоих, привлекая удивленные взгляды прохожих ко всей честной компании.

Но маленькому чуду в пышном голубом платье и с бантиками совершенно все равно, как на нее и ее пап смотрят чужие дяди и тети, а мужчинам уже давно плевать на весь остальной мир. Кроме их семьи. Они слишком привыкли к пристальному вниманию к своим персонам, чтобы как-то реагировать на это.

Сейчас их намного больше интересовало, что щебет их маленькое чудо после бурного трудового дня в детском саду… О том, что Майк дернул ее за тщательно завязанный утром Биллом хвостик и теперь, как истинный «лыцаль», обязан на ней жениться; что у Джессики новая кукла, и она хочет такую же, что «папочки, ну пожалуйста-плепожалуйста-ласпожалуйста купите куклу, а я буду самой лучшей в миле дочкой и буду есть кашу». А они только посмеиваются, выразительно переглядываясь и прекрасно зная, что завтра после работы, когда Том заберет Билла, они обязательно заедут в детский супермаркет и купят эту куклу, потому что не отказывают своему маленькому чуду ни в чем, потому что нет счастье в мире больше, чем возвращаться вечером и чувствовать в своей ладони маленькую теплую детскую ладошку, слушать ее щебет, перекидываясь смеющимися взглядами над кудрявой головкой с любимым человеком, заходить в супермаркет втроем, есть мороженое или случайно забрести в кино на мультики. Нет счастья в мире больше, когда у тебя есть самая настоящая семья…

***

- Где здесь Джейсон Штуберг? - в приемный покой вышла медсестра, сурово поглядывая на троих изнывающих здесь уже полдня мужчин.

- Я, - с дивана поднялся низкорослый плотный мужчина.

- Поздравляю, у вас мальчик, - улыбнулась женщина и вновь скрылась за дверями родильного отделения. Мужчины несколько минут недоуменно смотрели друг на друга, а потом звонко расхохотались в три голоса.

- Четвертый племянник, - катался на диванчике в истерике светловолосый мужчина, - Джейсон, она тебя убьет…

***

- Том, - медленно тянет развалившейся на диванчике в клубе юноша, но его почти не слышно из-за громкой музыки.

- Что? - кричит сидящий рядом и обнимающий его мужчина.

- Том, - брюнет раздраженно пихает спутника в бок, и, чуть пошатываясь, встает. - Хочу стриптиз…

- Что? - его спутник старательно прислушивается и пытается перекричать музыку, но все равно ничего не слышно.

Так и не дождавшись ответа, пьяный то ли от вина, то ли от близости юноша неловким движением взбирается на столик, сметая с него по пути бокалы, которые со звоном разбиваются о гранитный пол, следом пепельницы и бутылку, и, поймав настороженный взгляд своего возлюбленного, зазывающее улыбается, начиная медленно танцевать.

Движения становятся все откровеннее, юноша касается своего тела, узкие джинсы уже не скрывают его возбуждения, а взгляд мужчины, так и оставшегося сидеть, не может оторваться от брюнета, от его рук, так возбуждающе скользящих по собственному телу, бедер, бесстыдному бугорку на джинсах спереди, чуть приоткрытых пересохших губах, затуманенных страстью и алкоголем глазах. Он радуется, что они решили отдохнуть в VIP-зоне, скрытой от посторонних взглядов, поэтому он сейчас совершенно спокойно может позволить своему парню стянуть с себя футболку, а потом поможет снять ему джинсы, зная, что в этом элитном заведении никто не посмеет побеспокоить отдыхающих, без вызова, поэтому можно не останавливаться только на жадных поцелуях и прикосновениях. Можно позволить все.

Голые тела, жмущиеся друг к другу как можно ближе, жадно скользящие по самым интимным местам ладони и губы, громкие стоны, которые не слышно из-за битов техно, укусы, капли пота, стекающие по лбам и вискам, пальцы, вцепляющиеся в плечи, бедра, обивку диванчика…

А за разбитые бутылки, бокалы, пепельницы и испорченную спермой мебель берут не так уж и дорого.

***

POV Tom

Наша большая и цельная жизнь состоит из тысячи маленьких кусочков, важных и не очень. Какие-то мы забываем сразу, а какие-то не сможем забыть никогда.

Я с улыбкой проснулся от солнечного луча, шкодливо щекочущего нос. Или это?.. Открываю глаза и вижу спящего на себе Билла, черные короткие пряди с белыми перьями которого щекочут мне нос, и которые и разбудили меня, но мне нравилось вот так просыпаться, потому что это было… правильно, что ли. Словно так и должно было быть всю жизнь. Я просыпался так каждое утро три года и понимал, что не хочу просыпаться по-другому, потому что большего мне не надо. Потому что у меня есть все, чего только может желать человек: любимый парень, который отвечает мне полной взаимностью, очаровательная дочь, которую мы удочерили два года назад и которая мирно сопит в соседней комнате нашего загородного дома.

Я так радовался, когда Билл согласился переехать сюда. Этот дом мы покупали вместе и влюбились в него с первого взгляда. Он напоминал старинное поместье из английских романов XVIII века, которое просто каким-то чудо затерялось в пригороде Нью-Йорка. От него и окружавшего его сада веяло таким теплом и спокойствием, что мы, еще даже не осмотрев его внутри, синхронно сказали «да» агентам по недвижимости, и через неделю Билл уже переехал со всеми своими вещами – от почти сотни дизайнерских сумок (и вот зачем ему столько? Этого я до сих пор понять не мог, потому что мне хватало одной, но Билл не был бы Биллом без всего этого огромного количества нужных и не очень вещей) и до фиолетового тапка, который теперь украшал нашу совместную полочку для сувениров.

Я повернул голову и посмотрел на часы: половина седьмого. Через десять минут зазвонит мой будильник и придется вставать, аккуратно перекладывая Билла на его половину кровати. Иногда я думал, зачем нам надо было покупать эту махину, ведь мы прекрасно умещаемся вдвоем и на одноместной? Хотя… вторая половина, на которой, по идее, должен спать Билл, была каждую ночь оккупирована Максом, которого все прекрасно знают, и Скотти, который появился в нашей жизни три года назад, когда Билл подобрал на улице маленький мокрый и грязный пушистый комок и притащил его ко мне домой. После помывки и просушки комок оказался очаровательным щенком, с которым мы не захотели расставаться. Сначала Макс безумно ревновал нас к собаке, но потом две пушистые бестии подружились и уже вместе третировали нас… Так о чем это я? Ах да, скоро зазвонит будильник, я переложу Билла, быстро приму душ, разбужу свое чудо поцелуем и дождусь, пока он сам заползет в душ и там зашумит вода, иначе он, едва я переступлю порог спальни, снова вернется под одеяло (знаем – проходили). Пока я буду гулять со Скотти он примет душ, сварит кофе, разбудит дочку и начнет готовить завтрак. Идиллия, о которой я столько мечтал. И которую я никому не позволю разрушить. Да и никто и ничто уже не сможет ее разрушить, мы ведь столько прошли, чтобы добиться ее.

POV Bill

Привычным движением стягиваю короткие, такие непривычно легкие без дредов волосы в хвост и, тихо напевая приевшуюся песенку из рекламы, спускаюсь вниз. Щелкнуть кнопкой включателя кофеварки и поставить воду для каши. Представляете, я научился варить кашу! На что только не пойдешь ради семьи

Семья. Только при мысли об этом губы растягиваются в улыбке. Не думал, что я еще когда-нибудь смогу быть счастливым, услышав это слово, но нет. Смог.

Каких-то вещей из памяти не сотрешь, да и не надо стирать их. Мама, папа, бабушка и Дэвид всегда со мной, внутри меня. И я знаю, что они счастливы, когда счастлив я, поэтому я стараюсь радоваться как можно больше, а причин у меня для этого много.

В прихожей раздается громкий лай и приглушенная ругань Тома. Не удержавшись, хихикаю себе под нос и высыпаю крупу в кипящую воду.

- Кашеваришь? - на талию ложатся теплые руки.

- Кашеварю, - улыбаюсь и разворачиваюсь в его руках. - Как погуляли? Хорошо?

- Отлично, - улыбается он. - Где Кнопка?

Кнопка. Дочка моя. Внутри что-то сжалось, когда я ее впервые увидел во время одного из благотворительных визитов в сиротском приюте: маленькая, в пятнистом смешном платьице, с торчащими в разные стороны под нелепыми углами светлыми косичками и полными слез голубыми глазами. Сколько формальностей нам пришлось преодолеть, чтобы однажды с Томом привести ее в этот дом, наш дом, в ее комнату, чтобы потом учиться варить кашу и завязывать бантики, чтобы каждое утро вести ее в детский садик, а вечером забирать, чтобы скупать тоннами игрушки и просто потрясающую детскую одежду, чтобы безмерно ее баловать, чтобы слышать, как нас называют «папами», и чувствовать маленькую теплую ладошку в своей.

- Спит еще, - улыбаюсь и, обняв его за шею, прижимаюсь поближе. По загоревшемуся в темно-карих глазах огоньку вижу, что намек понят.

- Это хорошо, только каша опять сгорит, - выдыхает прямо в губы, а глаза смеются.

- Плевать. Еще сварю, - не в силах больше сдерживаться, сам целую его, а кровь внутри начинает привычно бурлить.

- Я так тебя люблю, - выдыхает, вырвавшись из плена моих губ, и внутри что-то сжимается.

- Я тоже тебя очень люблю, - в унисон ему шепотом, чувствуя, как мой голос отдается во всей вселенной, во всем мире, в этой комнате и в его сердце и глазах.

Я так люблю тебя, Том, Мэри, Дэвид, мама, папа, бабушка. Я всех вас люблю. В моем сердце есть место для всех. И так прекрасно понимать это, что хочется плакать от счастья.