Экскурс в историю

В V веке до н.э. китайский философ Сунь Цзы писал, что «причиной победы просвещённого государя и мудрого генерала над противником всякий раз, как они предпри­нимают поход», является наличие у них информации об этом противнике. В 1955 году специальная группа по вопросам разведывательной деятельности при второй ко­миссии Герберта Гувера в своём консультативном докла­де правительству утверждала, что «разведка занимается всем тем, что должно быть известно ещё задолго до того, как предпринимается какая-либо акция». Оба эти заявле­ния, как бы ни был велик разделяющий их отрезок вре­мени, имеют между собой общее — упор, который они де­лают на практическом значении для предпринимаемых действий заблаговременной осведомленности о против­нике.

Стремление иметь заблаговременную информацию, несомненно, порождено инстинктом самосохранения. Правитель спрашивает себя: что случится дальше, как пойдут наши дела, какой линии действий следует нам придерживаться, какова сила моих врагов и что они замышляют против нас? И если мы обратимся к свиде­тельствам писаной истории, то заметим, что подобные вопросы задаются очень давно.

Самыми ранними источниками получения сведений в эпоху, когда человек верил во вмешательство в его дела сверхъестественных сил, были пророки, провидцы, оракулы, прорицатели и астрологи. Если боги заранее знали, что случится в будущем — поскольку они сами до известной степени предопределяли ход событий,— было логично искать указаний о божественных намерениях в откровениях святых людей, в загадках оракулов, в рас­положении звёзд, а часто и в сновидениях.

Мифология и история религий содержат множество примеров вольного или невольного раскрытия божествен­ного промысла в отношении человека самим же чело­веком. Однако лишь немногие из них касаются прак­тических дел государства, исхода военных акций и т. п. И всё же такие примеры встречаются, и я рассматриваю их как самые ранние из вписанных в историю случаев «сбора разведывательных данных».

Саул накануне своей последней битвы «испугался, и крепко дрогнуло сердце его», когда он увидел стан филистимлян. «И вопросил Саул Господа, но Господь не отвечал ему ни во сне, ни через урим, ни через проро­ков» (I книга Царств, гл. 28). Не имея других «источни­ков информации» и желая узнать, как ему следует дей­ствовать в предстоящем сражении, Саул, как известно, вызвал с помощью волшебницы в Аэндоре дух Самуила, и тот поведал ему, что он проиграет сражение и погибнет сам. В одной из последующих глав книги Царств мы чи­таем, что Давид прямо обратился к Господу за советом по военным делам и получил в ответ именно те сведения, которые ему были нужны: «Преследовать ли мне это пол­чище и догоню ли я их?» И сказано ему богом: «Пресле­дуй, догонишь и отнимешь».

Совсем иной характер носит ещё более ранняя «разведывательная операция», также описанная в Биб­лии. В ней бог предложил человеку самому искать «ин­формацию» на месте (книга Чисел, гл. 13).

Когда Моисей находился с сынами израилевыми в пустыне, бог повелел ему послать вождей всех израиль­ских племен «высмотреть землю Ханаанскую», которую он предназначил им в качестве будущего их местожи­тельства. Моисей приказал вождям «осмотреть землю, какова она, и народ, живущий на ней, силен ли он или слаб, малочислен ли он или многочислен, и какова зем­ля, на которой живет, хороша ли она или худа?» Вожди потратили на выполнение этого задания сорок дней. Возвратясь, они доложили Моисею и Аарону следующие сведения об осмотренной ими земле: «В ней подлинно течет молоко и мёд, и вот плоды её» — виноград, гранаты и винные ягоды. Однако затем десять человек из двенад­цати, ходивших на это «разведывательное задание» (двумя не согласными с ними были Иисус Навин и Халев), сообщили, что народ там был сильнее сынов израилевых.

Это были «люди великорослые», а их «города укреп­лённые, весьма большие; и роптали на Моисея и Аарона все сыны израилевы». Тогда бог постановил, что, по­скольку сыны израилевы усомнились в нём, они должны «кочевать в пустыне сорок лет» — по одному году за каждый день, в течение которого соглядатаи, принесшие столь напугавшие израильтян сведения, осматривали указанную им землю.

В этом «разведывательном задании» кроется нечто большее, чем могло бы показаться на первый взгляд. Во-первых, если было необходимо получить верное, бес­пристрастное мнение о земле израильской и о её людях, то такое поручение не стали бы давать политическим вождям. Послали бы специалистов, и, конечно, не две­надцать человек, а двух или трёх. Во-вторых, Моисей и Аарон не нуждались в сведениях об израильской земле, поскольку они доверяли богу. Истинная цель этого задания состояла не в том, чтобы узнать, какова эта земля, а чтобы проверить, что представляли собой вожди израильских племен, насколько сильными они были и в какой мере на них можно было положиться. Когда только двое из них выдержали в глазах бога испытание, он осудил остальных и их народы кочевать в пустыне до тех пор, пока не вырастет новое, более силь­ное поколение и не займет их место.

История знает немало случаев, когда указания, даже совершенно ясные, оставлялись без внимания или когда их даже не пытались получить. Бог Аполлон наделил дочь троянского царя Приама Кассандру, в которую был влюблён, даром пророчества. Но, как говорит нам мифо­логия, став обладательницей этого дара, она надсмеялась над искусителем. Аполлон не мог взять свой дар обрат­но, но он мог (и фактически так и сделал) присовоку­пить к нему ту оговорку, что пророчество Кассандры о том, что похищение Елены будет означать гибель Трои, и её предостережение о знаменитом троянском коне (одна из первых записанных в летописях «обманных операций») были оставлены без внимания.

Греки с их довольно пессимистическими взглядами на взаимоотношения человека с богами, по-видимому, попадали в беду даже в тех случаях, когда получали от богов предупредительную информацию, поскольку такая информация приправлялась настолько большой дозой загадок и противоречий, что становилась либо двусмысленной, либо совершенно непонятной. Рассказы о различных «предостережениях», которые красной нитью проходят через всю греческую мифологию, отра­жают твёрдую уверенность греков в том, что пути богов, как и пути судьбы, неисповедимы.

Геродот сообщает нам, когда спартанцы спросили у Дельфийского оракула, что им сулит военный поход против Аркадии, тот ответил, что они будут танцевать в Тегее (древний город в Аркадии) с «громким топотом». Спартанцы поняли это таким образом, что они отпразд­нуют свою победу в этом краю танцами. Поэтому они вторглись в Тегею, захватив с собой оковы, чтобы обра­тить тегейцев в рабство. Однако они проиграли сражение, были сами обращены в рабство и отправлены работать на полях закованными в те самые цепи, которые при­несли с собой. Цепи гремели у них на ногах, когда они работали, и получался тот «громкий топот», который был предсказан оракулом.

На протяжении столетий Дельфийский оракул про­шёл в своей эволюции через ряд этапов и из «сверхъ­естественного» явления стал институтом, приобретшим более человеческий и более мирской характер. На на­чальном этапе девственница, сидевшая над расщелиной в скале, из которой подымались одурманивающие пары, внимала в состоянии транса ответам бога Аполлона на заданные ему вопросы, а какой-нибудь жрец переводил толпе таинственные магические слова «медиума». Именно тут и крылась большая возможность невольных или преднамеренных ошибок. Позднее дев сменили женщины старше пятидесяти лет, поскольку посещавшие оракула клиенты, видимо, мешали ему работать, проявляя непо­добающий и весьма человеческий интерес к девам. Однако не следует делать вывод, что это обстоятельство якобы отражалось на божественной природе переда­ваемых откровений. Характер более мирского института оракул приобрел, как нам теперь известно, в последующие времена, потому что жрецы, по-видимому, располагали сетью «осведомителей» во всех греческих областях и таким образом были зачастую лучше информированы о положении дел, чем люди, приходившие сюда за совета­ми. Их сведения отнюдь не имели божественного проис­хождения, хотя и выдавались за таковые. Ещё позднее к делу, по-видимому, примешалась известная доля коррупции в результате того, что жрецы владели секретами доверенными им клиентами. Властитель или бог, пользовавшийся благоволением жрецов в Дельфах, может, и подкупивший их, мог получить сведения о своих соперниках и врагах, которые те сами выдали, когда советовались с оракулом. В наиболее плодотвор­ный период своей деятельности оракулы часто давали прекрасные практические советы.

Однако к 400 году до н. э. Восток значительно опере­дил Запад в искусстве разведки, отказываясь от услуг оракулов и прорицателей, хотя они, вполне возможно, и играли важную роль в ещё более древние периоды китайской истории. Сунь Цзы придерживается более практической точки зрения⁴.

«То, что называют «предвидением»,— писал он,— не может быть получено ни от духов, ни от богов, ни пу­тём проведения аналогий с событиями прошлого, ни посредством расчетов. Оно должно быть добыто от лю­дей, знакомых с положением противника».

В одной из глав своей книги «Искусство войны», оза­главленной «Использование тайных агентов», Сунь Цзы излагает основы шпионажа, каким он практиковался китайцами в 400 году до н.э. и, собственно, в большей степени практикуется и сейчас. Он отмечает, что су­ществует пять типов агентов туземные, внутренние, двойные, невозвратимые и живые. Термины «туземные» и «внутренние» агенты соответствуют понятию, которое мы дальше будем именовать агентами «на месте». «Двойной агент» — термин, употребляемый до настоя­щего времени,— это вражеский агент, который был захвачен в плен, соответствующим образом обработан и послан обратно, туда, откуда он пришел, в качестве агента захватившей его стороны. Выражение «невозвра­тимый агент» — китайская тонкость (мы ещё вернемся к нему, когда будем рассматривать методику обманных действий). «Невозвратимыми» философ называет таких агентов, через которых противнику доставляется ложная информация. Сунь Цзы считает их невозвратимыми, по­тому что противник, вероятно, убьёт их, когда обна­ружит, что информация, полученная от них, была лож­ной. Те, кого Сунь Цзы именует «живыми агентами», впоследствии получили название «проникающих аген-

⁴ Сведениями о Сунь Цзы я обязан вышедшему в свет прекрас­ному переводу его книги «Искусство войны» с комментариями гене-

Рала Сэма Гриффитса (Sun Tzu. An of War.— Oxford, Clarendon •ress, 1963) —Прим авт.

тов».Они пробираются на сторону противника, добывая нужные сведения и ухитряются вернуться обратно

живыми.

Сунь Цзы принадлежит заслуга не только в том, что он первым дал детальный анализ методов шпионажа, но и в том, что он первым письменно изложил рекомендации в отношении организации разведывательной службы. Он отмечает, что настоящий разведчик использует все пять типов агентов одновременно, и называет эту систему божественной паутиной, чем-то вроде рыбо­ловной сети, состоящей из множества нитей, скреплён­ных одной общей веревкой. Но этим отнюдь не исчер­пывается вклад Сунь Цзы в теорию разведки. Он пишет о контрразведке, психологической войне, мероприятиях по введению противника в заблуждение, обеспечении безопасности, об искусстве разведки в целом. Неудиви­тельно, что книга Сунь Цзы является любимой книгой Мао Цзэдуна и что чтение её обязательно для специа­листов коммунистического Китая по вопросам тактики. Их методы проведения военных кампаний и сбора* разведывательных данных явно говорят о том, что они придерживаются принципов, разработанных Сунь Цзы.

Вид шпионажа, который рекомендует Сунь Цзы и ко­торый не основывается на указаниях духов или богов, конечно, практиковался и на Западе в древности, однако не столь искусно, как на Востоке. К тому же на Западе он не носил такого организованного характера, и здесь не существовало свода правил, который давал бы возмож­ность одному поколению строить свою работу, основы­ваясь на опыте другого. Большинство зафиксированных в летописях случаев не выходит далеко за рамки того, что мы называли бы рекогносцировкой. Так именно обстояло дело и со второй, более удачной попыткой израильтян разведать обстановку в земле обетованной

Иисус Навин послал двух человек в Иерихон, чтобы «тайно всё высмотреть», и они пришли в дом блудницы Раав (книга Иисуса Навина, гл. 2). Это был, как мне кажется, первый упомянутый в исторических летописях пример того, что сейчас разведчики называют «явка-укрытие». Раав укрыла шпионов, которые добыли нужные им сведения, а позднее благополучно вывела их из города. Израильтяне захватили Иерихон и «всё истребили мечом», оставив в живых одну только Раав и её семью. Тем самым была установлена традиция вознаграждать тех, кто помогает разведке. "

Согласно Геродоту, греки перед великим походом 480 года до н.э. заслали в Персию трёх шпионов, чтобы они выяснили, как велика численность собираемых Ксерксом сил. Все три шпиона были пойманы, и их уже собирались казнить, когда Ксеркс остановил казнь и, к огромному удивлению своих советников, заставил обве­сти шпионов вокруг лагеря, показав им «всех пехотинцев и всех конников и, дав им возможность всласть нагля­деться на всё». Затем он отправил их назад. Замысел Ксеркса сводился к тому, чтобы напугать греков и побу­дить их сдаться без боя, сознательно доведя до них правильную информацию о размерах собранной им армии. Поскольку, как известно, греков это не устраши­ло, его психологическая затея не дала результатов. Сунь Цзы, наверное, предложил бы сделать обратное. Он посо­ветовал бы Ксерксу подкупить шпионов и послать их назад с докладом о том, что его армия значительно меньше и слабее, чем было в действительности. Когда же персы осуществили бы нашествие на Грецию, эти шпио­ны, вероятно, по мнению Сунь Цзы, сообщили бы Ксерксу, что происходит в лагере греков.

Накануне Фермопильской битвы Ксеркс послал «конного соглядая» разузнать, что делают обороняв­шие проход греки и как велика их численность. Несом­ненно, это было не чем иным, как ближней разведкой. Разведчик Ксеркса, очевидно, подобрался очень близко к врагу, поскольку смог сделать доклад о том, что некоторые из увиденных им воинов «занимались гимна­стикой, другие расчёсывали свои длинные волосы». Это был, говоря современным языком, образец «сырой информации», явно нуждавшейся в истолковании и анализе. Поэтому Ксеркс призвал к себе одного из своих советников, знакомого с обычаями греков, и тот объяснил ему, что «эти люди явились сюда, чтобы сра­зиться с нами за проход, и именно к этому они сейчас и готовятся. У них обычай тщательно убирать свою голову перед тем, как пойти на смерть... Тебе предстоит иметь дело с первым царством в Греции и с самыми храбрыми воинами». Ксеркс не совсем доверился этой «оценке» и потерял большое количество своих отборных воинов, бросив их в лобовую атаку против небольшого греческого отряда, которым командовал царь Леонид.

В древние времена использование и размах шпионажа в западном мире зависели, вероятно, от личности, мощи и честолюбия царей и полководцев,от их собственной склонности к военным хитростям и уловкам, отих стрем­ления к власти и от осознания ими необходимости обес­печить безопасность своего царства. Афины во времена демократии и Рим в дни республики не были той средой, которая порождала шпионаж. Государственное управ­ление и политика осуществлялись открыто, так же как планировались и готовились войны. Оставляя в стороне сведения о размерах и расположении вражеских сил в решающие моменты перед вступлением в бой, большой нужды в какой-либо особой информации, в заблаго­временной осведомлённости о противнике, которая мог­ла бы как-то отразиться на исходе крупных операций, не было. Но для великих полководцев, таких как Александр Македонский и Ганнибал, для создателей неожиданно возникающих и, как правило, весьма недолговечных империй дело обстояло иначе. За покоренными народами надо было осуществлять контроль, выявляя малейшие признаки назревающего восстания.

Военные операции, зачастую представлявшие собой чистейшие авантюры, имели значительно больше на­дежды на успех при наличии у затевающей их стороны предварительной осведомленности о мощи и богатстве объекта нападения, равно как и о настроениях и полити­ко-моральном состоянии его правителей и населения. Сведения, которыми мы располагаем, подтверждают, что такие основатели империй, как Александр Великий, царь понтийский Митридат и Ганнибал, значительно чаще пользовались данными разведки и полагались на них, чем их предшественники и современники. Извест­но, что Ганнибал, чрезвычайно искусный стратег, перед походами собирал информацию не только о военном состоянии своих противников, но и об их экономике, причём интересовался выступлениями их государствен­ных деятелей и даже политико-моральным состоянием гражданского населения. Плутарх неоднократно упоми­нает о наличии у Ганнибала «секретной информации», о «соглядатаях, которых он засылал в лагерь своих противников».

Ганнибал, как мне кажется, был менее силён в линг­вистике, чем в стратегии. От Плутарха мы узнаём, что, находясь в Южной Италии, Ганнибал приказал своим проводникам провести его в долину Касинум (прославив­шееся во время второй мировой войны Кассино): «Они же, неправильно поняв его... поскольку его итальянский язык был весьма посредственным, перепутали название и привели его и его армию... в окрестности города Касилинум». В этой местности Ганнибал едва не попал в ловушку, однако всё же успел расправиться с теми, кто его сюда завёл. «Поняв тогда ошибку, которую совер­шили его проводники, и оценив опасность, которой они его подвергли, он тут же накинул им на шею веревку и повесил». Этот эпизод часто рассказывают в наше время в школах разведчиков, чтобы внушить начинающим со­трудникам, насколько необходимо людям их профессии быть точными.

Митридат смог преградить Риму путь дальнейшим завоеваниям в Малой Азии отчасти потому, что сам стал выдающимся разведчиком. В отличие от Ган­нибала, он владел 22 языками и диалектами и знал мест­ные племена и их обычаи куда лучше, чем римляне.

В эпоху средневековья добиться стратегической внезапности в военных походах было невозможно в силу как политической раздробленности государства, так и трудностей с транспортировкой, снабжением и моби­лизацией войск. Для того чтобы собрать армию, требо­вались недели и даже месяцы, но и после того, как войско было сформировано, оно могло двигаться со ско­ростью лишь нескольких миль в день. Экспедиционные силы, перебрасываемые морским путем, могли продви­гаться более незаметно, но было трудно скрыть сосре­доточение кораблей. Так, например, в 1066 году англо­саксонский король Гарольд II располагал всей необхо­димой информацией о замыслах Вильгельма Завоевателя задолго до того, как тот высадился в Гастингсе. Он сам был в Нормандии и видел нормандскую армию в со­стоянии боевой готовности. Он знал, что Вильгельм на­меревается напасть на Англию, и с большой точностью рассчитал намеченную противником дату погрузки войск на суда и место их высадки. Исходя из количества собранных Вильгельмом плавсредств, он довольно точно определил численность войск Вильгельма. Разгром его армии не был следствием плохой стратегической раз­ведки. Он потерпел поражение скорее потому, что его войска устали от боев: непосредственно перед ним они одержали блистательную победу над датчанами при Стенфорд-Бридже. К тому же их измучил длительный форсированный марш.

Наиболее серьёзные политические ошибки, совершен­ные Западной Европой в отношении Востока в средние века, были в значительной степени обусловлены неудовлетворительным состоянием дел со сбором разведыва­тельных данных. Европейские правители всё время старались ослабить Византию, вместо того чтобы поддер­живать её как щит против вторжения. Они не сумели правильно оценить опасность, которую несло с собой быстрое продвижение монголов на Запад. Они также недооценили и турецкую угрозу. Учитывая их предрас­судки, можно полагать, что они повторили бы свои же ошибки, даже если бы могли опираться на лучшую информацию, однако без неё они почти не имели шансов найти правильное решение.

Европейские правители не были достаточно хорошо осведомлены о Византийской империи и восточных славянах; ещё меньше им было известно о мусульман­ском мире, и почти ничего они не знали о том, что проис­ходило в Центральной и Восточной Азии. Император Фридрих II (1212—1250 гг.) пытался поддерживать связи с мусульманскими правителями (и в награду за свои старания был обвинён в ереси), а французский король Людовик IX (1226—1270 гг.) посылал к монго­лам своих эмиссаров. Знаменитая книга Марко Поло о Китае содержит материал, который мог бы быть полезен как источник для стратегической разведки, но никто не пытался использовать её в этих целях. На протяжении большей части периода средневековья итальянские купцы получали довольно широкую информацию о Во­стоке; к несчастью, им редко представлялся случай передать её тем, кто определял восточную политику Европы. Папам не нравилась готовность купцов торговать с врагами истинной веры, а короли не имели с этими куп­цами почти никаких контактов.

В XV веке итальянцы внесли важный вклад в орга­низацию сбора разведданных, учредив постоянные посольства за границей. Особенную ловкость в добывании стратегической информации проявляли венецианские по­сланники. Большинство их докладов отличалось высоким качеством, изобилуя меткими наблюдениями и тонкими выводами. Постоянные посольства обеспечивали возмож­ность непрерывного наблюдения за ситуацией: на их базе можно было создавать регулярные шпионские сети. К XVI веку большинство европейских правительств уже следовали примеру итальянских городов-государств.

Важную часть информации составляли географические описания той или иной местности. Знание местонахождения брода через реку могло позволить армии ускользнуть из окружения, обнаружение горной тропы — помочь ей обойти сильно укрепленные позиции против­ника. Местных жителей обычно удавалось побудить да­вать сведения этого рода. Так, Людовик IX щедро на­градил бедуина, показавшего ему, где можно перейти через один из нильских рукавов, что дало ему возмож­ность осуществить внезапное нападение на мусуль­манскую армию. Сын Людовика обошёл сильно укреп­ленную оборонительную позицию противника в Пире­неях, купив информацию о редко использовавшейся дороге через горы. Более широко известен случай, имев­ший место во время военных действий в районе Креси, когда Эдуард III едва не оказался окружённым крупной французской армией. Пастух показал ему брод через Сомму, и Эдуард не только сумел ускольз­нуть от преследования, но и занять такую сильную обо­ронительную позицию, которая позволила ему разгро­мить французскую армию, когда та напала на него.

С усилением национализма и религиозной борьбы в XVI и XVII веках в западных странах начали появлять­ся специалисты в области разведки в лице министров и секретарей кабинетов, посвящавших значительную часть своей деятельности организации сбора секретной информации. Наряду с тем, что внутреннее недоволь­ство и гражданские раздоры становятся в это время частым явлением, мы одновременно наблюдаем начало разграничения между разведывательной деятельностью за границей и мероприятиями по обеспечению внутрен­ней безопасности. Тогда для существования двух отдель­ных служб с различными задачами и функциями время ещё не назрело, оно пришло позже, однако шпионы в собственной стране уже играли не менее важную роль, чем шпионы за её пределами, и все они направлялись одной и той же рукой.

Одним из мастеров в искусстве обоих видов был сэр фрэнсис Уолсингем, который на протяжении почти всей жизни занимал пост государственного секретаря и был главным специалистом по шпионажу на службе королевы Елизаветы. Рука Уолсингема чувствуется во многих крупных авантюрах, затевавшихся в царствование Елизаветы. Именно он готовил для них почву, соби­рал необходимую информацию, провоцировал заговоры, а затем сам же их разоблачал. Нет, пожалуй, ни одного приёма шпионажа, который не использовался бы им на практике. Благодаря ему плохо продуманный заговор с целью возвести шотландскую королеву Марию Стюарт на английский престол разросся до таких масштабов, что дал в конечном счёте Елизавете удобный предлог подпи­сать смертный приговор Марии. Уолсингем вербовал наиболее одарённых выпускников Оксфордского и Кемб­риджского университетов для продолжения учёбы во Франции, с тем чтобы впоследствии они вошли в доверие французского двора и выведывали его замыслы против Англии. Одним из таких молодых людей был, по-види­мому, Кристофер Марло, и его преждевременная смерть в трактирной драке в Дептфорде явилась, как считают, злосчастным результатом одной из уолсингемовских интриг.

Глубоко продуманным ходом Уолсингема, несомнен­но, явилась искусная обходная операция, обеспечившая Англии сведения о военно-морских силах и замыслах противника, на которых в значительной степени была построена её оборона против испанской армады. Вместо того чтобы попытаться нанести удар прямо по цели, по двору испанского короля Филиппа II, Уолсингем отка­зался от обычно применявшейся в подобных случаях тактики прямой разведки, столь часто обречённой с са­мого начала на провал, а действовал через другие страны, где, как ему было известно, имелись уязвимые места, способные открыть ему доступ в Испанию. Он отправил двух молодых англичан в Италию, играя на их тесных связях с тосканским двором. (В операциях Уолсингема можно проследить одну общую для них всех черту — обманное использование религиозных верований: протестанты маскировались под католиков и клялись в, верности делу врагов Англии.) Молодой англичанин Антони Стенден настолько успешно втерся в доверие тосканского посла в Испании, что сумел пристроить, своих агентов на службу в его миссию в Испании. Таким образом, в испанские порты просочились надежные наблюдатели, которые не являлись англичанами и никак не могли быть заподозрены в том, что находятся на службе у англичан. В виде особой любезности тосканский посол позволил «друзьям» Стендена в Испании пользоваться его дипломатической сумкой, чтобы пере­сылать Стендену в Италию свои «личные» письма.

При Уолсингеме установилась такая практика, когда государственный секретарь её величества перехватывал внутреннюю и внешнюю корреспонденцию, вскрывал её, прочитывал, снова запечатывал и посылал по месту назначения. Для тех случаев, когда корреспонденция оказывалась закодированной или зашифрованной, Уол­сингем держал при себе специалиста, некоего Томаса Фелиппеса, являвшегося одновременно шифровальщи­ком и дешифровалыциком. Это означало, что он изобре­тал надежные шифры для Уолсингема и расшифровывал коды, использованные в перехваченных Уолсингемом посланиях. Именно Фелиппес расшифровывал те до­вольно дилетантские закодированные послания, которые

шли от Марии Стюарт и обратно в её адрес в дни Бабингтонского заговора.

Короче говоря, Уолсингем создал первую в мире вполне профессиональную службу разведки. Несколько позже его соперником стал кардинал Ришелье. Подоб­ных ему мастеров шпионажа не было вплоть до XIX века.

Немало было сделано Джоном Тэрло, главой развед­ки при Кромвеле. Однако, рассматривая его деятельность в историческом плане, я не нахожу, что он обладал той остротой ума, изобретательностью и смелостью, ка­кими отличался Уолсингем. Успеху Тэрло способствова­ло наличие тех весьма внушительных средств, которые были предоставлены в его распоряжение. Он тратил свы­ше 70 тыс. фунтов стерлингов в год. Эта цифра, возмож­но, несколько преувеличена, однако имеющиеся у нас сведения показывают, что он платил своим шпионам за поставляемую ими информацию непомерно большие суммы и поэтому не встречал никаких затруднений с их вербовкой. Между тем Уолсингем, находясь на службе у скупой королевы, имел самый нищенский бюджет и, говорят, нередко вынужден был оплачивать услуги своих агентов из собственного кармана, и при­том в очень скромных размерах.

Тэрло, подобно Уолсингему, занимал должность государственного секретаря, но к этому времени его ве­домство уже получило название разведывательного управления, которое впервые было официально употреб­лено на английском языке по отношению к правитель­ственному органу. Эпоха, в которую жил Тэрло, несом­ненно, представляла собой время крупных заговоров, имевших целью восстановить Карла Стюарта (Карла I) на его троне. По этой причине — опять-таки как во времена Уолсингема — Тэрло руководил одновременно и внутренней службой безопасности, и системой внешней Разведки. Для нужд последней он использовал английских консулов и служивших за границей дипломатов, однако дополнял их работу услугами тайных агентов. Тэрло даже в большей степени, чем Уилсингем, пола­гался на информацию, добываемую посредством почто­вой цензуры, и, безусловно, ему принадлежит заслуга в организации прекрасно действовавшей с точки зрения контрразведки почтовой службы.

Несмотря на, казалось бы, спокойный и едва ли не банальный подход Тэрло к вопросу систематического сбора информации, он зачастую оказывался замешанным в неудавшиеся заговоры. Один из таких заговоров, под­готовлявшийся им по наущению Кромвеля, имел целью убийство Карла и его братьев, герцогов Йоркского и Глостерского, и явился ответной акцией на роялистский заговор против жизни Кромвеля, раскрытый Тэрло. Замысел состоял в том, чтобы заманить трёх королев­ских братьев из Франции в Англию, где их при высадке якобы должен был встретить отряд солдат, который затем взбунтовался бы. Сейчас, по прошествии боль­шого отрезка времени, всё это выглядит шитым белыми нитками и весьма не похоже на тонкие интриги Уолсингема, сумевшего втянуть в свои заговоры Марию Стюарт. Не стоит гадать, попался бы Карл в расстав­ленные для него сети или нет, поскольку один из бли­жайших доверенных Тэрло, Морланд, сообщил Карлу о готовящемся заговоре. Уже через пять дней после того, как Карл вступил на трон, «г-н Морланд был возве­ден в рыцарское достоинство... и король открыто заявил, что это звание было пожаловано Морланду за сведения, которые он ему представил, будучи клерком у министра Тэрло».

Другой иллюстрацией успешной разведывательной операции в XVII веке служит Швеция. Этой стране удавалось сохранять своё положение великой державы в значительной мере благодаря тому, что она обладала наиболее эффективной системой сбора информации во всей Европе. Один русский министр того времени признал, что «шведы знают о нас больше, чем мы сами». В период религиозных войн они усиленно играли на своих протестантских связях и широко использовали людей других национальностей, в частности француз­ских гугенотов, в качестве агентов и осведомителей, в манере, весьма похожей на ту, какая была принята при Уолсингеме, и таким образом избегали неприятностей и прямого обвинения в случае их поимки. Швеция и отчасти Голландия тех дней наглядно иллюстрируют, каким образом относительно небольшие страны могут компен­сировать свой дефицит в силе превосходством в разведке в сочетании с техническим преимуществом и организа­ционным искусством.

В конце XVIII — начале XIX века между деятель­ностью по обеспечению внутренней безопасности и сбо­ром разведывательных данных в зарубежных странах стало возникать различие, с каждым годом проявляв­шееся всё более явно. Великие державы мира создавали с этой целью раздельные службы, возглавляемые каждая своим специалистом, и возлагали на эти службы все бо­лее несхожие задачи. Обусловлено это было, несомненно, тем обстоятельством, что рост внутреннего недовольства, угроза восстания и революции угрожали устойчивости и могуществу крупных автократических и имперских систем Европы и тем самым вызывали к жизни потреб­ность в органах тайной полиции для охраны правителя.

При Наполеоне сначала печально известный Жозеф Фуше, этот продукт крупных заговоров периода Француз­ской революции, а затем полковник Савари являлись одновременно министрами юстиции и начальниками чисто политической тайной полиции и органов контр­разведки. Сбор военной информации и разведывательных данных о других государствах находился, однако, в ру­ках эльзасца Карла Шульмейстера. Последний, хотя и был номинально прикреплен к Савари, однако занимал­ся абсолютно обособленными операциями, целью кото­рых было добыть информацию об австрийских армиях и обмануть австрийцев в отношении численности и намере­ний французских войск.

Появление в XIX столетии крупных наступательных вооруженных сил постепенно вызвало необходимость делать основной упор при добывании информации об иностранных государствах в первую очередь на её воен­ные аспекты, а ответственность за сбор такой инфор­мации переложить на армию. К началу первой мировой войны под эгидой генеральных штабов большинства европейских армий были созданы отдельные органы военной разведки, превратившиеся в главное средство для добывания разведданных об иностранных государ­ствах. Руководили этими органами военные, а не граж­данские лица или министры. Задача же ведения поли­тической разведки по-прежнему лежала главным образом на дипломатах.

Единственным исключением вплоть до 1871 года была Пруссия — прежде всего потому, что одаренный и жаждущий власти Вильгельм Штибер держал в своих руках бразды правления как прусской военной развед­кой, так и прусской тайной полицией. Ему принадлежат заслуги в проведении первых операций массового шпионажа, в изобретении метода насыщения района действий таким количеством шпионов, что не добыть подробной информации, касающейся всех аспектов военного и по­литического положения противника, они не могли. Шпионские сети представляли собой своего рода «пятые колонны», способствовавшие подрыву политико-мораль­ного состояния гражданского населения, внушая ему страх перед приближающимися захватчиками. Раньше для шпионажа использовалось небольшое число из­бранных, занимающих высокое положение лиц. Штибер же набирал своих агентов среди фермеров и лавочни­ков, официантов и горничных. Эти методы он исполь­зовал при подготовке к нападению Пруссии на Австрию в 1866 году и на Францию в 1870 году.

Размеры и полномочия органов внутренней безопасности, как правило, прямо пропорциональны масшта­бам подозрительности и страха, которыми охвачена пра­вящая клика. При жестоком правителе-самодержце тайная полиция пышно расцветает, становится страшной паразитической силой, тянущейся своими щупальцами ко всем слоям населения, охватывающей все стороны жизни нации. Лучший пример подобной организации мы найдем в России XIX века, где устаревшая полити­ческая система испытывала постоянный страх перед собственными народными массами, её либеральными лидерами или опасными идеями и влияниями, проникаю­щими сюда из соседних стран.

Но такое положение в России не представляло собой новшества XIX столетия. В ранние периоды русской истории татары и другие степные народы всегда пыта­лись выяснить силу гарнизонов за стенами русских кремлей. В результате у русских выработалось чувство подозрительности по отношению к любому человеку, пытающемуся попасть в укрепленные города: они опасались, что действительной целью такого проникно­вения была разведка. Традиция прикрепления к каждо­му иностранному гостю «пристава» (что значит бук­вально «прикрепленный»), так чтобы сразу можно было распознать намерения иностранца, уходит своими корня­ми в XVI век. Слежка и «поездки с сопровождающим» имеют в России продолжительную историю. В XVII веке, когда русские начали посылать своих людей за грани­цу для получения образования в иностранных универ­ситетах, они обычно направляли вместе с ними доверен­ное лицо, которое должно было следить за каждой группой студентов и доносить о замеченном в соответ­ствующие инстанции.

Появление организованной политической полиции, находящейся в ведении государства, уходит к учрежде­нию царём Николаем I в 1826 году Третьего отделения личной канцелярии императора, которое в 1878 году было упразднено, и его функции были переданы охранке, или Отделу Безопасности Министерства Внутренних Дел.

Задачей царской охранки была «защита» император­ской семьи и царского режима. В соответствии с этим она вела наблюдение за населением страны с помощью целых армий осведомителей и однажды даже отличилась, установив слежку за таким почтенным человеком, как Лев Толстой, в его поездках по России. Толстой уже давно стал всемирно известной фигурой в литера­туре, но для охранки он по-прежнему оставался лейте­нантом в отставке и «подозрительной личностью».

В конце XIX века за пределами России оказалось так много революционеров, радикально настроенных студентов и эмигрантов, что охранка уже не могла га­рантировать безопасность царской России одним только подавлением революционных настроений внутри страны. Ей надо было заставить замолчать и те голоса, которые доносились сюда из-за границы. Она стала посылать своих агентов, чтобы те вступали и проникали в организа­ции русских студентов и революционеров в Западной Европе, занимались подстрекательством и подрывом морального духа, похищали документы и искали ка­налы, по которым нелегальная литература тайно пере­брасывалась в Россию. Когда в 1912 году Ленин был в Праге, он, сам того не ведая, держал у себя в доме агента охранки.

Придя в 1917 году к власти, большевики распустили и «разоблачили» охранку как типичное орудие угнетения в руках царского режима. Государство рабочих, говорили они, не нуждается в столь отвратительном средстве под­держания закона и порядка. Однако одновременно с этим они создали собственную тайную полицейскую орга­низацию — Чека, о которой мы скажем ниже.

Одной из крупных разведывательных организаций XIX века в Европе являлась организация, содержавшаяся не правительством, а частной фирмой, банкирским домом Ротшильда. Примером создания такой органи­зации в прошлом — в XVI веке — служит банкирский дом Фуггеров в Аугсбурге. Фуггеры создали внуши­тельную финансовую империю, ссужая денежными сред­ствами обедневших государей и государства, позднее так поступали и Ротшильды. То обстоятельство, что Фуг­геры редко ошибались при размещении своих капиталов, было результатом прекрасной организации ими сбора частной информации. Ротшильды, стоило им только достичь более или менее влиятельного положения, стали извлекать пользу из превосходно поставленной службы сбора информации как для самих себя, так и для своих клиентов.

Действуя из контор во Франкфурте-на-Майне, Лон­доне, Париже, Вене и Неаполе в целях обеспечения финансовых интересов своих хозяев, агенты Ротшильда зачастую могли добывать сведения первостепенной важности раньше заинтересованных в них правительств. Так, в 1815 году, когда Европа ожидала сообщений об исходе битвы при Ватерлоо, Натан Ротшильд в Лондоне уже знал, что победа досталась англичанам. В целях наживы он играл на понижение, пустив в продажу цен­ные бумаги английского правительства. Другие дельцы, следившие за каждым его шагом на бирже, последовали его примеру, решив, что англичане и их союзники про­играли сражение при Ватерлоо. В благоприятный момент Ротшильд снова скупил все бумаги по дешевке, а когда, все узнали о победе Англии, цена на правительственные бумаги, естественно, стремительно подскочила.

Шестьдесят лет спустя, в один исторический вечер, потомок Натана Лайонель Ротшильд устроил у себя в доме обед, на котором присутствовал Дизраэли. Во время обеда Лайонель получил секретное сообщение о том, что контрольный пакет акций компании Суэцкого канала, принадлежавший египетскому хидеву, пущен в продажу. Новость чрезвычайно заинтересовала премьер-министра, но, чтобы купить пакет, необходима была сумма, эквивалентная примерно 44 млн. долл. Парламент был распущен на каникулы, и Дизраэли не мог быстро раздобыть такие деньги. Тогда Лайонель купил акции для английского правительства, дав тем самым Дизраэли возможность сделать один из удачнейших ходов в его карьере. Ходили слухи, что некоторые из своих сенсаций Ротшильд добывал с помощью почтовых голубей. Вполне вероятно, что такие слухи не имели под собой почвы, однако доподлинно известно, что один из Ротшильдов, оказавшийся в Париже, когда во время франко-прусской войны 1870 года город был окружен немцами, использовал воздушные шары, а возможно, и почтовых голубей, для сообщения с внешним миром. Мир узнал о заключении перемирия и окончании войны именно этим путем, а не через обычные каналы получения информации.

В первую мировую войну великие державы Европы вступили, имея разведывательные службы, никак не соот­ветствовавшие мощи их вооруженных сил и не при­способленные к выполнению задач, которые ставила пе­ред ними сложная обстановка назревавшего конфликта. Так обстояло дело у обеих сторон. Французская военная разведка была серьёзно ослаблена делом Дрейфуса, и её раздирали внутренние разногласия и интриги. По её оценке численность германской армии была ровно вдвое меньше, чем в действительности, когда эта армия нача­ла в 1914 году военные действия. Германская разведка, ставшая в 1870 году при Штибере весьма эффективной, впала в плачевное состояние после того, как он вышел в отставку. К тому же германский генеральный штаб времен 1914 года с присущим ему высокомерием и само­надеянностью смотрел на разведку и не придавал ей должного значения. Русские незадолго до этого осуществили ход конем в области разведывательных операций, склонив к измене офицера австрийского генерального штаба полковника Альфреда Редля, кото­рый был, в конце концов, разоблачен в 1913 году. (Я ещё вернусь к нему в одной из последующих глав книги.) С его помощью они завладели австро-венгерскими воен­ными планами, что помогло им нанести австрийцам ряд поражений на начальном этапе первой мировой войны. Но после 1913 года австрийцы пересмотрели некоторые из своих планов, и русские, слепо положившиеся на Доставленные Редлем материалы, зачастую испытывали серьёзные неприятности. И, как это ни удивительно, они к тому же давали своим войскам на фронте указания военного характера не шифром, а открыто, и немцы, с радостью подслушивавшие их, получали без всяких затрат со своей стороны ценные сведения о располо­жении русских сил.

Австрийцы, видимо, сумели частично компенсиро­вать измену Редля работой своего агента Альтшиллера, пользовавшегося большим доверием царского военного министра Владимира Сухомлинова и его жены. Общеиз­вестно, что фаворит императорской семьи Сухомлинов, который из кожи вон лез, обхаживая Распутина, был человеком тщеславным, корыстным и бездарным и имел привычку разбрасывать важные военные документы по всему дому. У немцев также был агент, некий полковник Мясоедов, являвшийся, как полагали, любовником госпожи Сухомлиновой. В 1915 году русские повесили его как шпиона.

В целом можно сказать, что если в ходе первой мировой войны и проводилась сколько-нибудь успешная работа по шпионажу (исключая сферу тактических действий), то она относилась не к сухопутным опера­циям. Акции такого рода предпринимались в связи с войной на море или в отдаленных, периферийных районах конфликта. Умелая расшифровка англичанами немец­ких морских кодов была большим достижением раз­ведки, спасшим жизнь множеству людей и давшим Англии возможность продержаться в самые мрачные дни войны. Лоуренс Аравийский на Ближнем Востоке и немец Вассмус в Персии совершали настоящие подвиги в области шпионажа, подрывной работы и разжигания мятежей, подвиги, которые, несомненно, оказали влияние на ход войны в этих районах. Организованные немцами шпионаж и диверсии в Соединенаных Штатах могут быть причислены к наиболее удачным акциям их разведки в первой мировой войне отчасти из-за нашей неподготовленности к ответным мероприятиям.

Тем не менее, война способствовала появлению ряда новшеств в области шпионажа. Так, использование радио для передачи сообщений военного характера открыло новые возможности в деле сбора информации огромного тактического — а иногда и стратегического значения путём перехвата радиосигналов и расшифровки кодов и шифров. Сохранение нейтралитета в первой мировой войне некоторыми стратегически важными государствами, такими как Швеция, Норвегия, Голландия и Швейцария, привело к возникновению нового метод шпионажа. Он заключался в том, что шпионаж в отношении противной стороны осуществлялся через нейтральную страну, несмотря на все усилия нейтралов помешать этому. Тот же метод применялся и в мирное время, особенно в Европе. И, наконец, на арену междуна­родного шпионажа вышел Дальний Восток в лице япон­ской разведывательной службы, которая в последующие годы стала чрезвычайно действенным и опасным фак­тором в области шпионажа.

На период между двумя мировыми войнами пришелся значительный рост числа разведывательных организаций и усложнения их внутренней структуры. Объекты раз­ведки становились всё более технически оснащенными. Обстановка в мире всё более осложнялась. Разведыва­тельная служба в руках новых диктатур в Германии, Италии и Японии стала главным их орудием в зондиро­вании почвы за рубежом для подготовки и осуществления внешней экспансии. В то же время перед лицом угрозы со стороны этих диктатур свободные страны, особенно Англия, вынуждены были возложить на свои разведки новые, труднейшие задачи. Безмолвная война между разведывательными организациями обеих сторон во вто­рой мировой войне даёт много примеров этому и уроков на будущее, к которым я ещё вернусь ниже. Перед лицом общего врага между разведками союзников уста­новилось эффективное сотрудничество, не имевшее себе равного в истории и принесшее самые отрадные резуль­таты.

В дни войны я, находясь на службев УСС, имел честь работать в контакте с английской разведкой, и у меня завязались тесные личные и служебные взаимоот­ношения со многими из её представителей, сохранив­шиеся и после войны.

В Швейцарии я вступил в контакт с группой фран­цузских офицеров, оставшихся верными традиции фран­цузского разведывательного управления и помогших генералу де Голлю и «Свободной Франции» создать соб­ственную разведывательную службу. К концу войны у нас установилось сотрудничество со службой итальян­ской разведки и контрразведки, стоявшей на стороне короля Виктора Эммануила, когда нефашистская Италия примкнула к союзникам. Я также работал вместе с подпольной антифашистской группой в немецком Абвере — профессиональной разведывательной службе германской армии. Группа офицеров Абвера состояла в тайном заговоре против Гитлера. Глава Абвера адмирал Канарис, весьма достопримечательная фигура, был ликвидирован Гитлером, когда после неудавшегося покушения на него в 1944 году были обнаружены документы, свидетельствовавшие о связи Канариса с заговорщиками.

Сотрудничество военного времени способствовало, по-моему, появлению среди разведывательных служб свободного мира чувства единства цели, а после войны и Западная Германия внесла в дело организации разведки свой существенный вклад. Всё это помогает нам отражать те массированные атаки, которые противник предпринимает против нас в настоящее время.

Глава третья

Эволюция американской разведывательной службы

До окончания Второй мировой войны официальные государственные органы США вели активную разведывательную деятельность только во время военных дей­ствий. С установлением мира разведывательные орга­низации, вызванные к жизни требованиями боевой обстановки, резко сокращались, накопленные знания утрачивались и уроки, преподнесённые горьким опытом, забывались. При возникновении нового кризиса, вплоть до Пёрл-Харбора, людям, работавшим в области раз­ведки, приходилось всё начинать сначала.

Разведка, особенно на ранних этапах истории Соеди­ненных Штатов, велась недостаточно официально, поэтому историк или специалист, занимающийся изу­чением развития разведывательного делав США, на­талкивается на серьёзные трудности из-за крайней скудности официальных материалов. Разведывательные операции зачастую проводились генералами и дипло­матами единолично, так сказать, с налёту. В то время это гарантировало в известной степени сохранение секретности, чего трудно было добиться позднее, когда донесения стали представляться в семи экземплярах или же размножаться на ротаторе и рассылаться боль­шому числу должностных лиц, часто не имеющих непос­редственного отношения к разведке. Однако для исто­рика такое положение весьма усложняет задачу. Александр Гамильтон был в штабе генерала Вашингтона одним из тех немногих, кому доверялось расшифровы­вать и прочитывать донесения, написанные тайнописью или закодированные, копий с которых не снималось. Вашингтон, хорошо понимавший необходимость секретности, хранил свои разведывательные мероприятия в столь глубокой тайне, что мы, быть может, никогда не узнаем всех их подробностей.

Правда, позднее двое из офицеров его разведки, Будино и Толмедж, опубликовали мемуары, однако они отличались чрезвычайной сдержанностью. Даже когда через сорок лет после окончания войны Джон Джей² поведал Джеймсу Фенимору Куперу подлинную историю одного шпиона революционных войск, которую тот позднее использовал для своего романа «Шпион»,Джей отказался открыть ему настоящее имя этого че­ловека. Значительную часть сведений о том, что нам известно сегодня как о революционной, так и граждан­ской войнах, удалось выявить только через много поколений после окончания этих войн.

Разведывательная деятельность стоит денег, и аген­там нужно платить. Это государственные деньги, и по­этому даже те из генералов, которые являются ярыми противниками всяких формальностей и безрассудно го­рячими головами, всё же, как правило, составляют от­чёты о затратах, связанных со сбором информации. Вашингтон вёл тщательную запись всех сумм, израс­ходованных им на приобретение сведений разведыватель­ного характера. Обычно он выделял необходимые де­нежные суммы авансом из собственных средств, а затем включал выплаченную сумму в счёт, покрывавший все его расходы, который посылал континентальному кон­грессу. Поскольку Вашингтон расписывал все расходы по отдельным статьям, из его финансовых отчетов следует, что он истратил на сбор секретной информации в годы революционной войны около 17 тыс. долл.— сумму по тем временам огромную. За два столетия до него Уолсингем в Англии также вёл подобную запись, и именно из неё мы почерпнули множество деталей в отношении его разведывательных мероприятий.

Однако не только официальные отчёты свидетельствуют, что денежная сторона дела помогает выявлению исторических фактов. Особенностью разведывательной деятельности в военных условиях является то обстоятельство, что между завершением агентом работы, уплатой ему денежного вознаграждения за неё, всегда

¹ Б Толмедж — майор американской армии, один из перв. разведчиков США — Прим. пер.

² Дж Джей — во время Войны за независимость возглавил специальный (разведывательный) комитет Конгресса американец штатов.— Прим пер.

проходит определённое время. Возможно, что он попал в руки противника и не мог вернуться домой раньше, чем закончилась война. Или же использовавшая его воинская часть поспешно сменила месторасположение, чтобы пойти в наступление или отступить, и оставила его на произвол судьбы без награды за его труды. Может слу­читься, что лишь много лет спустя, и даже только тогда, когда бывший агент или его наследники впадают в нуж­ду, государству предъявляется претензия с требованием уплаты вознаграждения за оказанные ему в прошлом услуги. В силу специфики разведывательной работы бы­вает, что к этому времени уже нет в живых никого, кто мог бы подтвердить справедливость такой претензии, равно как не сохранилось абсолютно никаких докумен­тов. Но при всех условиях подобные факты часто про­ливают свет на разведывательные операции, сыгравшие значительную роль в нашей истории, которые в против­ном случае могли бы остаться совершенно неизвестными.

В декабре 1852 года некий Даниэль Брайан обратил­ся к мировому судье в графстве Тайога, штат Нью-Йорк, и дал под присягой показания, касавшиеся его отца, Александра Брайана, умершего в 1825 году. Даниэль Брайан заявил, что в 1777 году, перед самым началом сражения при Саратоге, генерал Гэйтс сказал его отцу, что хочет, чтобы тот «направился в армию Бургойна в качестве разведчика, поскольку ему необходимы были в этот решающий момент достоверные сведения об артил­лерии противника (о калибре орудий и их количестве), а также информация о намерениях противника». Брайан «отправился в армию Бургойна, купил там кусок сукна на брюки и, пока занимался якобы поисками портного, разведал силу артиллерии и, насколько он мог судить, численность армии. Несмотря на то, что планы действий противника хранились в секрете, он узнал, что на сле­дующий день противник намеревался занять Бимисские высоты».

Даниэль рассказал, что Александр Брайан ушёл из армии Бургойна, вовремя добрался до американских позиций и передал генералу Гэйтсу добытую им информацию. В результате Гэйтс на следующее утро был на "имисских высотах «в полной готовности встретить армию Бургойна». Как нам известно, последняя потерпела жестокое поражение, после чего, десять дней спустя, Бургойн капитулировал в Саратоге. Брайан так и не был вознагражден за свои труды. В ту ночь, когда он отсутствовал, умер его больной ребенок и чуть не умерла жена. Гэйтс пообещал послать семье Брайана врача, однако тот так и не явился. Семьдесят пять лет спустя сын Брайана письменно изложил всю эту исто­рию. Причины его поступка так пока и не выяснены, поскольку нет никаких указаний на то, чтобы от него поступила какая-либо претензия на выплату ему вознаграждения³.

Пока случай или дальнейшие изыскания не дадут нам каких-нибудь новых сведений, мы так и не узнаем, в какой степени победа Гэйтса, которая способствовала перелому в войне и в большой мере определила решение французов помочь нам, была основана на информации доставленной ему Брайаном. Неожиданные находки подобного рода могут только заставить нас задуматься о всех других невоспетых героях, рисковавших жизнью чтобы добыть информацию, нужную для борьбы за Америку.

Шпионом — героем революции, о котором знает каждый американский школьник, является, конечно, Натан Хейл⁴. Но даже Хейл, несмотря на принесённую им жертву, мог бы оказаться забытым, если бы Ганна Адаме не написала о нём в 1799 году в «Истории Новой Англии». Как это ни странно может сейчас показаться, но уже через 22 года после его гибели о нем совершенно забыли и, как писала Адаме, «вряд ли кому-нибудь известно, что такая личность вообще существовала». Благодаря Адаме его сила духа и преданность делу оказали на последующие поколения значительное влия­ние. Но, кроме этого, печальная судьба Хейла сыграла в то время и другую роль. Хейл был добровольцем, диле­тантом, движимым глубоким чувством патриотизма, но плохо подготовленным к выполнению опасной работы разведчика. Его гибель и обстоятельства этой гибели, по-видимому, ясно показали генералу Вашингтону необ­ходимость осуществления более профессиональных, тща-

³ Оригинал показаний сына Брайана находится в коллекции материалов о деятельности разведывательной службы, собранной! Уолтером Пфорцхеймером, чьей любезности мы обязаны приведен­ными выше выдержками.— Прим авт.

⁴ Натан Хейл (1755—1776) считается первым американским разведчиком-героем. При выполнении задания Вашингтона был схвачен и повешен англичанами. Очевидцы сообщали, что перед смертью Н. Хейл заявил - «Я сожалею только о том, что у меня одна жизнь которую я могу отдать за свою родину». На территории штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли ему воздвигнут памятник.— Прим. пер.

тельно подготовленных разведывательных акций. Поте­ряв Хейла, Вашингтон решил организовать управление секретной разведки и избрал в качестве одного из его ру­ководителей майора Бенджамина Толмеджа, который был соучеником Натана Хейла по Йельскому универси­тету и близким его другом. Это обстоятельство послужи­ло для Толмеджа дополнительным стимулом к тому, что­бы добиваться успеха нового начинания. Толмедж ра­ботал в тесном сотрудничестве с неким Робертом Таунсендом.

Таунсенд руководил одной из самых плодотворных и разветвлённых шпионских сетей среди действовавших на стороне колонистов во время революции. Мы, по край­ней мере, не знаем другой ей равной. Объектом её дей­ствий был нью-йоркский район, где находился штаб английских войск. Сложность работы в этом районе со­стояла не столько в сборе информации, сколько в её пе­редаче. (Помню, что генерал Донован всегда усиленно внушал мне важнейшее значение связи. Бесполезно зани­маться сбором сведений, если нет возможности быстро и точно передать их по месту назначения.)

Поскольку англичане держали Нью-Йорк, реку Гудзон и район порта под строгим контролем, было совершенно невозможно или по меньшей мере чрезвы­чайно рискованно пробираться через их линии обороны к Вашингтону в Уэстчестер. Поэтому информация от агентов Таунсенда в Нью-Йорке доставлялась Вашинг­тону окольным, но по тем временам очень быстрым, эффективным и надёжным путем. Она передавалась из Нью-Йорка на северный берег острова Лонг-Айленд, а оттуда через пролив на побережье Коннектикута, где по­падала в руки Толмеджа, который переправлял инфор­мацию Вашингтону.

История знает имена и других шпионов времен ре­волюционной войны, кроме Хейла. Наиболее широко известными из них являются, несомненно, майор Джон Андре⁵ и Бенедикт Арнольд⁶. Эти два господина, быть может, так и не были бы разоблачены, и в этом случае трудно даже представить себе, какой вред они могли бы нанести делу патриотов, если бы не Таунсенд и Толмедж, вторые, по-видимому, были такими же мастерами в об-

⁵ Дж. Андре (1751—1780)—начальник разведки английской армии, повешен американцами.— Прим. пер.

⁶ Б. Арнольд (1741—1801)—американский генерал, решивший предательски сдать англичанам крепость Вест-Пойнт.—. Прим. пер.

ласти контрразведки, как и в сборе военной информации.

Согласно одной версии, Андре как-то посетил некоего английского майора, квартировавшего в доме Таунсенда. Случайно услышанный во время этого посещения раз­говор возбудил подозрения сестры Таунсенда, поделив­шейся ими с братом. Позднее, когда Андре был задержан при попытке перейти американскую линию фронта по выданному ему Арнольдом пропуску, ряд промахов, кото­рые Толмедж не был в состоянии предотвратить, явился для Арнольда сигналом о том, что он разоблачен, и вы­звал его спешное и благополучное бегство.

В типичной «инструкции», составленной в конце 1778 года самим Вашингтоном для Таунсенда, говорится, в частности, следующее: «Общайтесь как можно больше с офицерами и беженцами, посещайте кафе и все об­щественные места в Нью-Йорке». Далее Вашингтон пере­числял интересующие его объекты наблюдения и уточ­нял, какие именно сведения о них были ему нужны «Производятся ли какие-нибудь работы на реке Карле близ Гарлем-тауна и укреплён ли Хорнс-Хук. Если да, тосколько солдат содержится в каждом из этих пунктов и какое количество пушек и какого калибра имеется на месте этих работ».

Приведённый документ может служить образцом подлинно деловой инструкции разведчикам. В нём точно указывается, что требуется узнать, и даже говорится, каким образом следует действовать агенту, чтобы добыть нужные сведения.

Работа по сбору информации об английских штабах в Нью-Йорке и Филадельфии проводилась, по-видимому, бесчисленным множеством частных граждан, лавочников, книготорговцев, трактирщиков и подобных им людей, повседневно соприкасавшихся с английскими офицера­ми, оказывавших им различные услуги, прислушивавших­ся к их разговорам и прикидывавшихся сторонниками тори, чтобы войти к ним в доверие. Тот факт, что пред­ставители обеих сторон говорили на одном и том же язы­ке, имели одни и те же традиции и обычаи, а отлича­лись друг от друга только своими политическими убеж­дениями, делал шпионаж иным по характеру и в извест­ном смысле более лёгкой задачей, чем в случае конфликта между сторонами, различными по национальности, языку и даже внешнему виду. Зато задача контразведки в этих условиях неимоверно усложнялась.

Одним из типичных, невоспетых патриотов того времени был некий Геркулес Маллиган, нью-йоркский портной, имевший широкую клиентуру среди англичан. Соседи считали его тори или, по крайней мере, сочув­ствующим этой партии, поэтому они относились к нему с пренебрежением и всячески портили ему жизнь. Но в первое же утро в Нью-Йорке после окончания войны генерал Вашингтон на глазах всех жителей округи остановился в доме Маллигана и, к огромному изумлению соседей, позавтракал у него. После этого соседям стало ясно, как обстояло дело с Маллиганом. Он, очевидно, собирал по крохам важную информацию, которую черпал из разговоров своих болтливых военных клиентов-англичан, и ухитрялся передавать её генералу, возможно, через Таунсенда.

В период революции разведка отнюдь не ограничива­лась военным шпионажем в колониях. Более хитроумная игра в области международного политического шпио­нажа шла в дипломатических кругах. Ставки были вы­сокими. Главной ареной была Франция, где Бенджамин Франклин возглавлял американскую миссию, целью ко­торой являлось склонить французов на оказание помощи колониям. Англичанам было крайне важно знать, как проходят переговоры Франклина и какую помощь фран­цузы оказывают колониям. Нам, вероятно, никогда не станет известно, сколько шпионов окружало Франклина и скольких он сам имел в Англии. Он был человеком осторожным и к тому же находился в чужой стране, да и в опубликованных им воспоминаниях содержится очень мало сведений об этом периоде его жизни. Однако мы знаем многое о человеке, которому, как кажется, удалось перехитрить Франклина. Впрочем, удалось ли? Это ещё вопрос.

Доктор Эдвард Бэнкрофт родился в английских вла­дениях в Америке в городе Уэстфилд, штат Массачусетс, но получил образование в Англии. Он был назначен секре­тарём американской миссии в Париже, втёрся в дове­рие к Франклину и стал его «верным» помощником и протеже за весьма небольшую плату. Бэнкрофт с успехом изображал из себя лояльного, преданного своей стране американца. Он мог очень неплохо жить на то маленькое жалованье, какое получал от американцев, поскольку его щедро субсидировали англичане. «500 фунтов стерлингов единовременно, такая же сумма в качестве годового жалованья и пожизненная пенсия» — такова была обещанная ему награда. Как человек, посвященный во все секретные дела Франклина (или так он по крайне мере думал), Бэнкрофт, несомненно, был ценным агентом для англичан.

Он передавал свои донесения английскому посольству в Париже, помещая их в бутылку, которую прятал в дупле дерева в Тюильрийском саду. Писались такие донесения тайнописью, между строк любовных писем. Всякий раз, когда имевшаяся у него информация была настолько обильной, что не вмещалась в бутылку, или когда ему нужны были новые указания от англичан, oн попросту ехал в Лондон с благословения Франклина поскольку умел уверить того, что может добыть в Лондоне ценные сведения для американцев. Англичане охот­но снабжали его тем, что мы называем сегодня «куриным кормом», то есть дезориентирующей информацией, спе­циально подготовленной для противника. Таким образом, он был одним из первых агентов-двойников в нашей истории.

Чтобы по возможности отвлечь от своего агента всякие подозрения, англичане даже однажды арестовали Бэнкрофта, когда тот покидал Англию. Тем самым они рассчитывали убедить Франклина в его честности и по­казать, на какие опасности обрекает его верность амери­канскому делу. Всё зависело, конечно, от актёрского таланта доктора Бэнкрофта, и талант этот, очевидно, был настолько велик, что, когда позднее Франклину представили доказательства двуличия его протеже, он отказался поверить им.

Может быть, лукавый Франклин и знал о том, что происходило, однако хотел оставить это в тайне. В 1777 году он писал Джулиане Ритчи, американке, жившей во Франции, которая предупредила его о том, что он окружен шпионами:

«Я весьма обязан Вам за Вашу добрую заботу о моём благополучии, выразившуюся в сообщенной мне инфор­мации. Я не сомневаюсь в том, что она является вполне обоснованной. Однако поскольку невозможно... укрыться от наблюдения шпионов, когда заинтересованные люди считают, что их следует засылать с этой целью, я уже давно руководствуюсь одним правилом, предотвращающим всякие неудобства от подобных интриг. Правило это такое: не заниматься никакими делами, предание коих гласности заставило бы меня краснеть, и делать вид, что пусть себе на здоровье видят шпионы. Когда поступки человека справедливы и честны, то чем больших известно, тем больше растёт и укрепляется его репутация. Поэтому, будь я уверен в том, что мой камер­динер шпион, думаю, что я не уволил бы его за это, если бы он нравился мне в других отношениях. Б. Ф.»⁷

Когда англичане заявили французам официальный дипломатический протест по поводу поддержки ими аме­риканской стороны, они основывали