Политические ценности и политические институты в демократическом транзите

Существует ли связь (и если да, то - какая) между новыми политическими институтами, возникающими в процессе демократического транзита России, и политическими ценностями и массовыми политическими ориентациями российского общества? Проблема эта важна и в теоретическом, и в практическом отношении, и с неизбежностью влечет за собой целый ряд других вопросов более общего характера, относящихся к проблеме демократических транзитов в целом.

В самом деле, в какой мере демократия нуждается в опоре на массовые демократические ценности и ориентации, и являются ли они предпосылками для демократизации? Какие именно ценности и политические ориентации способствуют формированию и функционированию институтов демократии? Являются ли соответствующие ценностные сдвиги предпосылками или же, напротив, результатами заимствования и попыток практического выстраивания новых демократических структур? Наконец, в состоянии ли эти новые политические институты “работать” без массовой поддержки со стороны общества?

Фактически общепризнанно, что поставторитарные и посттоталитарные трансформации и в целом демократические транзиты 3-й “демократической волны” в основном явились результатом внутриэлитной динамики. Хотя те или иные формы массовой мобилизации сыграли свою роль в целом ряде конкретных случаев демократических транзитов (преимущественно в странах Центральной и Восточной Европы), все же именно взаимоотношения между “старыми” и “новыми” элитными группами оказали преимущественное влияние и на сами процессы демократизации, и на формирование и функционирование демократических институтов в “переходных” обществах. Вместе с тем, с теоретической точки зрения, как будто бы не менее очевидно и то, что демократия и ее институты и процедуры, по крайней мере, в перспективе должны нуждаться в легитимизации и массовой поддержке, что в свою очередь не может не основываться на распространении и закреплении в обществе соответствующих - т.е. демократических - политических ценностей и массовых политических ориентаций.

Если это так, то логично спросить себя, как практически эти процессы и взаимосвязи проявляются конкретно в современной России? Происходит ли закрепление в массовом сознании россиян политических ценностей и ориентаций, которые традиционно считаются демократическими? Какое реальное содержание люди в сегодняшней России вкладывают в эти понятия? Как все это связано с практическим функционированием политических институтов?

Для поиска ответов на обозначенные выше вопросы мы, на основании имеющегося социологического материала, постараемся суммировать массовые политические ценности и ориентации советского периода, чтобы сравнить их с теми сдвигами и переменами, которые произошли в массовом сознании и общественном мнении к финальному этапу перестройки. Наконец, опираясь на конкретные социологические данные, мы проследим динамику политических ценностей и массовых политических ориентаций в России в посткоммунистический период, причем, постараемся сделать это в прямой связи с реальными общественно-политическими процессами, и в первую очередь - становлением, развитием и практическим функционированием новых российских политических институтов. С точки зрения методологии, мы исходим из посылки, что только сочетание анализа ценностной динамики современного российского общества с анализом реального функционирования политических институтов и их взаимовлияния позволит приблизиться к пониманию сформулированной выше проблемы взаимосвязи демократии и соответствующих политических ценностей и массовых политических ориентаций.

Говоря о демократических транзитах в целом, следует обратить особое внимание на то отмеченное нами выше обстоятельство, что во всех этих случаях массы и общество в целом не играли ключевой роли в самих процессах преобразований и трансформаций. Хотя при этом нельзя не признать, что в отдельных случаях - как, например, в Польше или Румынии - массовая активность, хотя и весьма разная по своему характеру, выступала важным фактором идущей общественно-политической трансформации. В современной России тоже уже были - и в тех или иных формах периодически случаются - свои всплески активности масс, впрочем, либо связанные с исключительными обстоятельствами (типа двух очень разных защит Белого дома в августе 1991 г. и осенью 1993 г.), либо регионального и в целом локального характера (выступления шахтеров, транспортников и др.). Но как бы то ни было, не они, т.е. не настроения и действия мобилизованных масс сыграли определяющую роль в рассматриваемых нами трансформациях, вызванных преимущественно внутриэлитными процессами. Иначе говоря, взгляды, ценности и ориентации самого общества были во всех этих случаях факторами во многом вторичными.

Как же так? Ведь это важное обстоятельство как будто бы не укладывается в рамки традиционной теории демократии, которая исходит из увязки, даже прямой корреляции между демократией и ее институтами, их стабильностью и эффективностью, с одной стороны, и наличием в обществе массовых политических ориентаций и ценностей демократического характера - с другой (Easton, 1965; Dahl, 1971; Dahl, 1989, и др.). Более того, как мы уже отмечали выше, эта теория исходит из своего рода детерминированности демократии (в том числе вероятности ее возникновения и закрепления в обществе) определенными структурными культурно-ценностными предпосылками, без которых демократизация практически не имеет шансов.

Напомним, впрочем, и о совсем ином - элитарном, но тоже распространенном понимании демократии. С точки зрения элитарного подхода, демократия куда больше зависит от взглядов и поведения элит и отдельных лидеров, чем масс. Один из наиболее известных представителей этого подхода Й. Шумпетер еще в 1942 г. так определил суть демократии: “Демократический метод - это такое институциональное устройство для принятия политических решений, в котором индивиды приобретают власть принимать решения путем конкурентной борьбы за голоса избирателей” (Шумпетер, 1995, стр. 355). Именно такое элитарное понимание демократии по преимуществу и было заимствовано сторонниками процедурного подхода к демократическим транзитам.

И все же, продолжая нашу линию рассуждения, следует сказать, что политические акторы, принимающие свои решения и осуществляющие в ходе внутриэлитного взаимодействия те или иные практические политические шаги, от которых зависит ход демократического транзита, не могут, в частности, так или иначе не учитывать настроения и возможные ответные реакции общества, широких масс населения и не примериваться к ним. Тем самым, массовые политические ориентации и ценности оказываются факторами, оказывающими, пусть непрямое, косвенное, но все же - реальное влияние на ход демократического транзита. В особенности это влияние сказывается на фазе консолидации демократии, которая, в отличие от начальных стадий демократического транзита, предполагает, в конечном счете, соответствие демократических институтов и массовых демократических ценностей и ориентаций общества.

Обращает на себя внимание, что и представители традиционного, т.е. преимущественно структурного подхода к демократии и демократизации теоретически признают, что процессы становления и консолидации демократии подчиняются влиянию разных факторов и, в конечном счете, разным закономерностям. Так, Д. Растоу пишет о том, что "факторы, обеспечивающие устойчивость демократии, не обязательно равнозначны тем, которые породили данную форму устройства политической системы; при объяснении демократии необходимо проводить различие между ее функционированием и генезисом" (Rustow, 1970).

Строго говоря, демократические институты могут быть установлены без массового участия, однако существовать без массовой поддержки и опоры, в том числе в виде соответствующих политических ориентаций и ценностей, демократия не в состоянии. Именно в этом смысле есть все основания говорить о том, что консолидация демократии предполагает в том числе и выработку, и массовое принятие демократической политической культуры, ее ценностей, норм и ориентаций.

Заметим при этом, что в контексте демократического транзита между политическими институтами и политическими ценностями и ориентациями масс достаточно отчетливо выявляется двусторонняя взаимосвязь. С одной стороны, как мы уже подчеркивали выше, существование и практическое функционирование демократических институтов так или иначе, пусть опосредованно, но оказывает свое воздействие на динамику и распространение массовых политических ценностей и ориентаций. Так, например, было в послевоенных условиях в Германии, Италии и Японии, когда в целом импортированные и отчасти буквально насаждаемые политические институты демократии постепенно вызывали изменения в массовом сознании, распространение и закрепление ценностей "гражданской культуры".

В более общем плане можно сказать, что новые демократические институты при всем их несовершенстве, формальном характере и неудовлетворительном функционировании, создают, тем не менее, и практические предпосылки, чтобы политические акторы - индивиды и массы - действовали в соответствии с ними, в их институциональных рамках. А это в свою очередь оказывает свое воздействие и на эволюцию взглядов, ориентаций и ценностей самих политических акторов.

С другой стороны, есть убедительные свидетельства и о том, что фактическое наличие и конкретное распределение в обществе и его подгруппах тех или иных ценностей и ориентаций в свою очередь оказывают влияние на "прививаемые" обществу новые демократические институты. Точнее говоря, на ту конкретную форму, которую они приобретают в новых общественных условиях, и на те конкретные функции, которые они начинают выполнять. В этом плане классическим примером может служить многолетнее исследование Р. Патнема (Putnam, 1993), продемонстрировавшее, что в той же Италии особенности функционирования местных муниципальных властных институтов (построенных, кстати говоря, в послевоенный период по одной общей демократической модели) напрямую связаны с особенностями регионального распределения ценностей и ориентаций "гражданской культуры" среди населения тех или иных итальянских областей.

Таким образом, мы видим, что, с точки зрения теории, институты и ценности в процессе демократических транзитов органично взаимосвязаны и оказывают двустороннее влияние друг на друга. При этом само движение к демократии может начинаться и без наличия соответствующих культурно-ценностных условий, однако консолидация демократии без них, скорее всего, не произойдет. Теперь зададим себе вопрос, каким образом эти общетеоретические положения могут быть применимы к конкретным посткоммунистическим реалиям демократического транзита в России?