Я беседа

Ребенка снова забрали в больницу из-за инфекционного заболевания и затруднений при питье. После того как клиентка описала свою совместную жизнь с мужем, тема меняется.

Г о с п о ж а Р. Мне было так жалко, что я не кормлю ее грудью... она до сих пор не может сосать. Было так приятно давать ей грудь...

Т е р а п е в т. Приятно — но в то же время это сильно разочаровывало.

Г о с п о ж а Р. Я спрашиваю себя, что ее успокаивает — мое тело

или что-то другое. Может быть, просто теплота, идущая от тела... любого... медсестры например...

Т е р а п е в т. Вам бы хотелось, чтобы она чувствовала именно вас.

Г о с п о ж а Р. Действительно ли я успокаиваю ее? В больнице о ней теперь снова заботятся так много людей.

Т е р а п е в т. И вы немного ревнуете.

Г о с п о ж а Р. Что только думают окружающие насчет того, какая я мать?

Т е р а п е в т. Это очень важно — что думают про вас окружающие?!

Г о с п о ж а Р. Они могут подумать все, что угодно... Мне не верит­ся, что я мать ребенка с отклонениями в развитии. (Иронично.) Все должны сочувствовать такой матери... оберегать ее... заботиться о ней... А я этого боюсь!

Т е р а п е в т. Вам все это кажется неискренним?

Г о с п о ж а Р. Я никогда не знаю, искренне это или нет. Обо мне много заботятся, меня обнимают, утешают, звонят мне, приглашают куда-то... Но я редко чувствую, что все это всерьез.

Т е р а п е в т. Вас чрезвычайно волнует, кто, в конце концов, вооб­ще может принять вас... любить... такой какая вы есть?

Г о с п о ж а Р. Мне так тяжело переносить, когда Линда плачет и ей плохо.

Т е р а п е в т. И начинает казаться, что вы неспособны ничего сде­лать как следует.

Г о с п о ж а Р. Да. Что я плохая мать! Но я не хочу так думать. Иног­да меня тянет кричать: «Я не хочу ребенка с пороком развития!» Все в жизни должно быть легко и...

Т е р а п е в т. В такие моменты ее правда очень тяжело переносить...

Г о с п о ж а Р. Каждый считает себя самым умным и дает советы, как с ней обращаться. В конце концов это выводит меня из себя, иног­да я даже становлюсь агрессивна с Линдой... Сегодня она показалась мне такой чужой, такой безобразной... А некоторые вообще думают: как только можно любить такого ребенка?!

Т е р а п е в т. Сегодня вы пришли от нее в ужас...

Г о с п о ж а Р. Во мне все так противоречиво... У меня больше нет сил. Мне бы хотелось всем нравиться, чтобы все меня понимали и лю­били... как ребенка, наверное... Я должна бы делать гораздо больше. С рождением Линды я проявила свою полную несостоятельность!

Т е р а п е в т. В чем вы себя обвиняете?

Госпожа Р. молчит.

Т е р а п е в т. У вас в голове крутится мысль, которую очень непро­сто высказать.

Г о с п о ж а Р. В том, что я не дала Линде умереть... Я всегда под­чинялась, всегда ориентировалась на других... на сестер...

Т е р а п е в т. Вас мучает то, что для Линды, возможно, было бы луч­ше не оставаться в живых?

Г о с п о ж а Р. Меня так быстро начинает мучить чувство вины, внут­ренний голос говорит мне, что я должна быть милой и неагрессивной!.. Сейчас все так мрачно.

Т е р а п е в т. Иногда это уже просто перебор... тогда вы начинаете чувствовать, что больше не можете.

Г о с п о ж а Р. Мне бы хотелось иметь такое место, в котором мож­но скрыться... такое пристанище — тихое, залитое солнцем... где нет проблем, где все пути открыты...

Т е р а п е в т. То есть иногда вам... хочется сбежать?..

Г о с п о ж а Р. (останавливается). Теперь давайте лучше будем го­ворить только о Линде...

Т е р а п е в т. Вам неприятно все время говорить о себе?

Г о с п о ж а Р. Да.

Этот отрывок показывает, в каком темпе и какими рывками происходит исследование клиенткой самой себя; на первых порах это типично. Госпожа Р. проявляет всю полноту быстроменяющихся ощущений и чувств, показывая тем самым принципиальную готовность раскрыться перед терапевтом и ища его сочувствия. Од­нако содержание этих переживаний затрагивается лишь мимохо­дом, и поэтому кажется, что они как бы нанизаны друг на друга. На то, что говорит терапевт, клиентка почти не реагирует. Она уклоняется от общения; чувствуется страх выдать себя. Бегство от психотерапевта имеет свои корни в том же детском опыте (мать притесняла ее), что и бегство от ребенка. Госпожа Р. пока еще не может разобраться с некоторыми аспектами своего образа и по­этому ссылается на то, как ее должны, по идее, видеть другие. Самым сложным оказывается выразить желание отказаться от ре­бенка — и клиентка также делает это через пересказ слов других людей. Желание исчезнуть, оказаться где-нибудь в другом месте она пока что допускает только в том случае, если тут же упрекает себя в бездарности и никчемности. Как только терапевт употреб­ляет слово «сбежать», клиентка сразу прерывает ход разговора и меняет тему.

Многоплановость коммуникации очень тяжела для психотера­певта, тогда как душевная уязвимость, различимая за отрывоч­ными намеками госпожи Р., запрещает ему называть своими име­нами более глубокие чувства. Поэтому он старается выбирать ос­торожные слова, ориентированные на представления женщины о самой себе. Он хочет дать ей понять, что нерешительность и отри­цательные чувства позволительны и будут приняты. Терапевт по­нимает, какую опасность ощущает клиентка из-за тяжелой и с каждым днем все более невыносимой ситуации с дочерью, и бла­годаря этому пониманию женщине становится легче осознать свои чувства; собственное желание отдалиться от ребенка она принять еще не в состоянии. Вероятно, первый раз в жизни госпожа Р. чувствует, что может поделиться глубоко волнующими ее ощуще­ниями без боязни, что их отвергнут или сочтут «неискренними».

Связь между событиями предшествующих лет и нынешним кризисом, вызванным отклонением в развитии ребенка, выявля­ется уже на этом этапе. Ощущение ответственности за будущее ребенка заставляет клиентку вспомнить о том, как давили на нее в детстве и юности, и воскрешает чувство вины, которое теперь, как и тогда, мешает осознать свою подавленность и не позволяет выразить протест. Психотерапевт принимает негативные эмоции клиентки, понимает ощущаемую ею угрозу, и это дает толчок к тому, чтобы чувство безопасности, которое она с ним ассоции­ровала, превратилось во влюбленность. Работа с этим желанием — иметь личную связь с терапевтом — приводит к разочарованию и возвращает прежние обиды, ощущение одиночества и беспомощ­ности. Теперь наступает отрезвление. Оно влечет за собой, с одной стороны, взрыв протеста, пропуски сеансов без предупреждения, с другой — ведет к тому, что клиентка начинает разоблачать саму себя. Важным доказательством доверия становится то, что она признается в своих ночных загулах с употреблением наркотиков и неразборчивыми половыми связями; теперь с этой проблемой ста­новится возможно работать.

Большие затраты сил на уход за ребенком и психические на­грузки заставляют госпожу Р. вести себя непоследовательно и то принимать, то отвергать терапевта. Но она пытается разобраться с этой ситуацией и находит все больше аналогий с переживаниями и разочарованиями детства. Впервые она по-настояшему эмоцио­нально, ничего не скрывая, говорит о том, что пережила из-за не оправдавшего надежды отца, из-за холодной и надменной матери. Внезапно всплывают воспоминания о травме, связанной с Лин­дой. За своей деструктивной деятельностью клиентка постепенно начинает различать страстное желание душевной близости.

Фаза ухудшения состояния. Ухудшение общего состояния здо­ровья происходит неожиданно — на предыдущих сеансах налицо была стабилизация и более глубокое самоисследование. Теперь снова возникают физические симптомы — диарея и головокружение; в связи со страхом смерти и намерением развестись с мужем усиливается депрессия. На усталость от заботы о ребенке и от ночной жизни госпожа Р. отвечает реакцией «короткого замы­кания»: проезжает в машине на красный свет, невнимательно переходит дорогу. Терапевт предполагает мысли о самоубийстве, и это приводит к конфликту. Женщина возмущенно упрекает его в том, что он не принимает ее всерьез, раз считает способной на такое. С гордостью за собственную смелость рассказать о столь неоднозначной вещи и разобраться с ней клиентка раскрывает факт сексуальных домогательств со стороны отца.

Фаза работы с чувствами. Снова начинается работа с разоча­рованиями предшествующих лет жизни, что на этот раз ведет к более интенсивному переживанию чувства горя по поводу тех со­бытий и порождает стремление к чему-то лучшему. Чем больше госпожа Р. понимает историю своей жизни как историю человека, которого любили только при выполнении конкретных нелегких условий (условие матери: быть не тем, кто ты есть на самом деле), тем меньше ей хочется вести саморазрушительный образ жизни. Это желание нанести себе вред возникало из-за чувства вины, являющегося, в свою очередь, следствием проблем с дочерью. Состояние здоровья клиентки улучшается; идея отказаться от Линды наконец высказывается и обретает предварительные контуры. Постепенно становится ясно, что такое решение для госпожи Р. невозможно. Эти разговоры снова приводят к воспоминани­ям о травме рождения ребенка, имеющего отклонения в разви­тии, к чувству вины и самобичеванию. Последнее проявляется особенно в том, что она считает себя виновной в пороке развития дочери, потому что последовала совету не той акушерки.