Цены заготовок 10 страница

так необходимо и в национализированной индустрии¹⁷. Это подтверждает нашу точку зрения, что частная индустрия нисколько не исключает возможности демократизации хозяйства, так же как национализированная — не включает сама по себе ее действительности. Признание этого положения с «социалистической» стороны для нас весьма важно.

Самая полная хозяйственная демократия возможна при одновременном существовании государственных и частных предприятий; государственно-частное хозяйство для нее более благоприятно. Напротив, тоталитарное государственное хозяйство ее исключает. Тем самым отпадает догма всеобщей «социализации» и вера в «экспроприацию экспроприаторов». Для демократизации хозяйства вовсе не нужно ставить хозяина, капиталиста, «буржуя» к стенке. Его просто нужно подчинить социальному законодательству, как это уже и теперь отчасти делается в либеральном правовом государстве. Только это законодательство должно гораздо дальше идти по пути реализации хозяйственной демократии, предоставляя рабочим и персоналу вообще права, ограничивающие абсолютную власть предпринимателя и дирекции.

Ненормально и недопустимо, чтобы рабочий чувствовал себя свободным гражданином вне фабрики и покорным рабом внутри фабрики. И это касается не только рабочих внутри фабрики, но и вообще подчиненного персонала внутри всякого аппарата: индустриального, торгового, бюрократического, административного, государственного. Марксизм, считающий, что либеральное демократическое государство неизбежно управляется «капиталистами», скажет, что такое радикальное ограничение их экономической власти никогда не пройдет в либеральной демократии. Но это опровергается опытом английской демократии, где долгое время управляла и в каждый момент опять может управлять рабочая партия. Опровергается также опытом американской демократии, где Рузвельт был избран, несмотря на отчаянное сопротивление мощных капиталистических трестов, и притом был избран четыре раза. И New Deal Рузвельта²*

¹⁷ Так именно проф. Laski был понят и другими участниками конференции. Поэтому Jean Weiler указал, что при конкретном решении социальной проблемы приходится исходить из обоих принципов: как рыночного, так и планового хозяйства и придется непременно прийти к различного рода компромиссам между дирижизмом и либерализмом, и он добавил: «я думаю это так же, как и проф. Laski». См. доклад Harold 1. Laski. «L'Etat, l'ouvrier et le technicien» и прения (Industrialisation et Technocratic. Paris, 1949).

был направлен против капиталистической олигархии и защищал интересы рабочих. Если американский народ отвергает «социализм», то вовсе не в силу власти и влияния «капиталистов», а в силу того, что рабочие не желают социализма, что огромное большинство всего народа не желает социализма, считая его авторитарным и антидемократичным. Американский рабочий есть живое опровержение марксизма: самые «сознательные» рабочие самого развитого «капитализма» не признают никакого социализма; но это не значит, что они не признают «хозяйственной демократии», напротив, они уже осуществляют ее в организации своих мощных рабочих союзов, имеющих огромное влияние в экономике страны. Движение «Human Relations»^3*, возникшее в американском индустриализме, тоже направлено на демократизацию «человеческих отношений» в производстве. Американский народ чувствует, что его экономическая система гораздо более приближается к хозяйственной демократии, нежели любая форма коллективизма, какую мы видели: прибавочная ценность «отнимается» не без согласия рабочих, ибо размеры заработной платы определяются двусторонним соглашением организованного «капитала» — с одной стороны, и организованного труда с другой стороны. При этом организация рабочих настолько мощна и обладает такими капиталами, что может выдерживать огромные забастовки и самым решительным образом влиять на размеры заработной платы; иначе говоря, может ставить свои условия при распределении прибавочного продукта между рабочими, инженерами, директорами и «капиталом», как фондом накопления.

«Железный закон заработной платы» здесь не действует, «обнищание пролетариата» не происходит, и самого «пролетариата» в марксистском смысле просто не существует. Рабочие Америки по уровню жизни соответствуют среднему классу Европы¹⁸. Поэтому классовой ненависти не существует, «Маркс-комплекс» не действует, а принцип «экспроприации экспроприаторов» усваивается преимущественно профессиональными ворами и гангстерами.

Конечно, проблема социальной справедливости требует разрешения в Америке, как и во всей нашей индустриальной культуре. Имманентное зло индустриализма не может не присутство-

¹⁸ До уровня «пролетариата» опускаются здесь только пьяницы и бездельники (особый класс). А рабочий пролетариат, каким он должен быть по теории обнищания, встречается преимущественно в странах «народной демократии», в странах марксизма.

вать в самом мощном индустриализме. Но здесь социальная проблема ставится и решается не на путях марксизма, не на путях традиционного социализма, даже не на путях «неосоциализма», а преимущественно на путях неолиберализма, поскольку он утверждает расширение демократического принципа до пределов, охватывающих хозяйство. В традициях свободной демократии социальный прогресс, социальное творчество, требует созидания хозяйственной демократии. Здесь открываются широкие возможности, ибо за хозяйственную демократию может высказаться подавляющее большинство народа, а именно весь подчиненный персонал индустриального, торгового, государственного и бюрократического аппарата, а также все свободные профессии.

Но так обстоит дело только в свободном демократическом государстве, пока оно существует, пока оно состоит из свободных личностей, желающих расширить, а не уничтожить свою свободу, из людей, не согласных совершить самоотчуждение, требуемое коммунизмом. Никакие частные капиталисты не страшны в свободной демократии. Страшны государственные капиталисты, уничтожающие свободную демократию.

Необходимо осознать эту глубокую связь между государственно-правовой демократией и хозяйственной демократией: совершенно очевидно, что с уничтожением первой исчезает возможность второй; но если не реализуется вторая, то угасает и первая. Человек, чувствующий себя рабом в течение всего трудового дня, перестанет вообще чувствовать себя свободным гражданином и быть им.

Проблема реализации хозяйственной демократии может решаться различным образом в различных государствах с различными традициями социального движения. Но принцип остается тем же: хозяйственная демократия есть последовательное проведение идеи свободы и автономии личности и народа. Хозяйственная демократия отнюдь не тождественна с социализмом и прямо противоположна всякому государственному социализму и госкапитализму. В этом смысле для нас чрезвычайно интересно, как современные «неосоциалисты» представляют себе ее реализацию. Она намечена в своих основах проф. Гурвичем в его книге «Декларация социальных прав»¹⁹ и проведена более детально в смысле юридической формулировки, нежели это было сделано проф. Laski в приведенном нами докладе. Проф. Гурвич

19 Georges Gurvitch. La Declaration des Droits sociaux. Paris, Vrin. 1946.

имеет ценные работы по философии права, социологии и социальной философии, а поэтому его мнение для нас особенно ценно. Подтверждает оно или опровергает наше мнение касательно хозяйственной демократии, как завершения неолиберализма? Прежде всего совершенно ясно, что проф. Гурвич рассматривает хозяйственную демократию, как расширение и последовательное применение демократического принципа вообще: демократия политическая для сохранения своих свобод требует осуществления демократии экономической (с. 13-18). Его «Декларация социальных прав», как показывает само название, исходит из принципа личных прав, автономии, свободы. Свобода от нищеты, борьба с бесконтрольными монополиями, с произволом публичной власти, с безответственностью частной собственности — все это постулаты, которые утверждаются неолиберализмом не менее, чем социализмом. Но основной принцип, который сразу высказывается Гурвичем: «социализация без этатизации» — показывает, что социализм Маркса этим самым безусловно отвергается. И действительно, Коммунистический Манифест понимает социализм, как безусловную национализацию и этатизацию (все орудия производства должны принадлежать пролетарскому государству). Проф. Гурвич и сам противопоставляет свою точку зрения социализму Маркса, который не понимает реальной проблемы хозяйственной демократии (с. 68). Проф. Гурвич следует не за Марксом, а за Прудоном, которого он называет величайшим социальным мыслителем Франции, и даже гениальным. Все его построение вдохновляется Прудоном. Этот последний утверждал, что социализация никоим образом не должна исходить от государства, ибо оно становится при этом деспотом. Он протестовал против произвольной власти в экономической сфере и против концентрации политической и экономической функции в руках государства, иначе говоря, против тоталитарной социализации и национализации, составляющей общепризнанную основу социализма. Прудон всецело отрицал как социализм Маркса, так и социализм Луи Блана. Прудон вообще самым радикальным образом отрицал всякий социализм и коммунизм, употребляя эти термины, как равнозначные; и как можно его упрекать в смешении, если Маркс назвал свой манифест — «Коммунистическим»? Можно сказать, что тот, кто следует за Прудоном, никаким образом не может именоваться «социалистом», но вполне имеет право называться последовательным неолибералом.

Во всех основных пунктах мы находим подтверждение нашей точки зрения на реализацию экономической демократии у проф. Гурвича. Так, прежде всего он признает принцип государственно-частного хозяйства, признает все три вида собственности: 1) государственную собственность, 2) социальную собственность (т. е. собственность свободных автономных обществ) и 3) индивидуальную собственность (в частности, собственность крестьян на принадлежащие им участки земли) (с. 102-105). Такой социальный строй едва ли может быть назван «социализмом». Ограничение абсолютизма частной собственности давно признается либеральными партиями так же, как идея функциональной собственности (с. 87). Всякий «неолиберал», как нами было показано, будет, конечно, последовательным противником «индустриального феодализма», «финансовой олигархии» и прежде всего технократии (с. 47). Без всякого сомнения, он будет отстаивать свободу и автономию общественных групп и союзов (с. 58). И, конечно, он будет поддерживать синдикальные объединения производителей и кооперативные объединения потребителей. Нечего говорить о том, что права граждан и права человека как такового являются существенными принципами всякого либерализма (с. 66-70). Все это подтверждает нашу точку зрения на решение проблемы хозяйственной демократии на путях, прямо противоположных марксизму и всякому авторитарному социализму, а в сущности, и всякому социализму вообще, поскольку он утверждает полную социализацию и национализацию «орудий производства», т. е. всего индустриального аппарата.

В основу всей своей концепции проф. Гурвич кладет свою идею «социального права», которую он развивал в ряде работ по философии права и социологии. Но «социальное право» отнюдь не означает у него «социалистического права», и не может означать, поскольку он вдохновляется Прудоном. В небольшой главе под заглавием «Понятие социального права» он дает здесь отличное разъяснение многих недоразумений, возникавших по поводу этого понятия (с. 71-80). Социальное право означает у него ни более ни менее как автономный правопорядок, создаваемый свободными союзами и объединениями, а не государственным законодательством. Примерами таких объединений могут служить прежде всего рабочие синдикаты и потребительские кооперативы и, наконец, интернациональная организация союза объединенных наций, имеющая собственный автономный договорно-уставный правопорядок. Таким образом, сущность социального права состоит в том, что оно никогда не предписывается гетерономно, а всегда устанавливается автономно, никогда не предписывается свыше, но устанавливается снизу, имманентно, заинтересованными автономными лицами. В сущности, оно столь же «социально», сколь и «индивидуально», ибо «я сам» и «мы все» его устанавливаем и признаем, входя в то или другое общество на правах свободы союзов и объединений. Ни в каком случае социальное право не исходит от государства и не означает «социальной политики», социального законодательства, самого государства. Дело идет не о защите слабых и неимущих со стороны самого государства, но о правах самоорганизации, устраняющей самую возможность беспомощности, социальной изолированности и нищеты. Какой «неолиберал», исходящий из принципа свободы и достоинства человеческой личности, может отрицать такое последовательное проведение принципа хозяйственной демократии? Достаточно подумать о беззащитности и неорганизованности потребителей (т. е., в сущности, всего населения) по отношению к хорошо организованным производителям, могущим в значительной степени определять и диктовать цены производимых вещей. К этой концепции следует только добавить, что социальные законы государства в защиту труда этим нисколько не отвергаются, даже, напротив, предполагаются для возможности создания автономных объединений трудящихся.

Совершенно очевидно, что автор идет по пути неолиберализма, расширяющего демократический принцип автономии на сферу хозяйства. Он опирается при этом на основное право личности создавать свободные союзы, вступать в них и выходить из них. Здесь содержится верная мысль, что хозяйственная свобода создается снизу, автономными личностями на договорных началах. Уже поэтому такие соединения не означают никакого «социализма», ибо в такой же мере содержат в себе и сохраняют «индивидуализм», точнее, индивидуальность каждой отдельной личности. Однако следует помнить, что весь этот правопорядок автономных объединений со своими собственными, ими выработанными, уставами и обычаями все же необходимо предполагает стоящий над ними общегосударственный и принудительно-обязательный правопорядок. И это нисколько не стесняет такие автономные союзы внутри государства, но лишь контролирует и обеспечивает их. Прежде всего государство со своими общеобязательными законами может разрешать или запрещать те или другие объединения в зависимости от их правомерности или неправомерности. Затем, только при наличии общего права и общего государства с его властью, возможна свобода входа и выхода из всех этих союзов и объединений, ибо человек со своими правами «человека и гражданина» стоит над всеми этими союзами, не связан ими. Государственная власть и государственный закон не есть для него лишение свободы, но, напротив, обеспечение его свободы, как человека и как гражданина. Это, конечно, предполагает государство демократическое и правовое, при котором каждый гражданин в свою меру осуществляет народный суверенитет и может в какой-то степени сознавать и чувствовать, что государство — это «мы сами». Только в этих границах можно признавать автономное «социальное право». Это напоминание чрезвычайно важно не только юридически, но и политически. Дело в том, что при сохранении демократического правового государства с его основными законами никакие опыты осуществления частичных национализации, коллективной собственности, союзов потребителей и проч. — не страшны, ибо всегда могут быть отменены и исправлены. В этом высшая ценность всеохватывающего и общеобязательного права, принципиально отличающегося от конвенциональных норм всяких частных союзов и объединений, которые обязательны для человека и гражданина лишь постольку, поскольку он желает оставаться в данном союзе.

Глава девятнадцатая.
Устранение социалистических предрассудков

Хозяйственная демократия требует изменения внутренней правовой структуры каждого индустриального предприятия, изменения правоотношений дирекции и подчиненного персонала (перехода от абсолютной власти к автономным правам), которое осуществимо при помощи правотворчества в рамках либеральной правовой демократии. Но такое правотворчество есть нечто совершенно новое, как новыми являются и формы современного индустриализма. Огромным препятствием для нахождения правильных конкретных мер является социалистическая рутина марксизма, проникшая не только в социалистические партии, но и в социалистическое мышление. В научном диалоге, касающемся проблемы хозяйственной демократии, все еще пользуются неопределенными понятиями «капитализма» и «социализма», потерявшими всякое научное значение. Все еще всплывают привычные постулаты «социализации и национализации», «обобществления орудий производства», уничтожения «рыночного хозяйства» — понятия, взятые из авторитарного социализма, представляющего собою антипод «хозяйственной демократии». Необходимо здесь еще раз суммировать в ряде тезисов все, что нами выше было высказано и обосновано касательно непригодности этих категорий для разрешения проблемы хозяйственной демократии.

1. Полное уничтожение свободного рынка ведет к тоталитарному государственному хозяйству, т. е. к монопольному государственному капитализму, к полному отрицанию хозяйственной демократии. Однако обратно полная свобода рынка (laisser faire) вовсе не означает хозяйственной демократии, как думал старый либерализм. Неолиберализм требует ограниченной свободы рынка. Она ограничивается, с одной стороны, вмешательством государства для защиты свободного обмена от обмана и спекуляции и для поддержания справедливого равновесия сторон, и, с другой стороны, частичной национализацией некоторых отраслей хозяйства, изъятых из системы свободного обмена, иначе говоря, системой государственно-частного хозяйства. Все эти ограничения признаются неолиберализмом, но он настаивает на сохранении некоторой сферы свободного рынка, ибо без нее мы получаем тоталитарно-управляемое хозяйство, исключающее всякую свободу творчества и труда. Невозможно представить себе систему разделения труда без обмена продуктами труда, действиями, услугами (без солидарности). Вопрос только в том, должен ли этот обмен быть свободным. Но обмен определяется всегда спросом и предложением, и вопрос, следовательно, сводится к тому, должен ли спрос и должно ли предложение оставаться свободными. Ответ ясен: уничтожение свободы в этом соотношении означало бы уничтожение свободы выбора, свободы желания, свободы удовлетворения своих и чужих потребностей; свободы выбора того, что я могу «предложить» обществу от себя. Принцип соотношения спроса и предложения есть основной принцип всякой экономики, с ним принуждено считаться и тоталитарное плановое хозяйство, и цену оно принуждено устанавливать, считаясь с этим: никому не нужные вещи не имеют стоимости, их «не стоит» и производить. Но все дело в том, как устанавливается соотношение спроса и предложения, как устанавливается цена: автономно или гетерономно, декретом свыше или договором обменивающихся сторон. Конечно, неолиберализм прав в том, что свободный обмен должен быть сохранен, что он есть элементарное выражение личной свободы; но неверно думать, что свободный рынок уже есть «хозяйственная демократия». Мы видели, что эта последняя реализуется изменением правоотношений власти и подчинения внутри индустриальных, административных, торговых и бюрократических учреждений и предприятий, а свободный обмен к этому прямого отношения не имеет и протекает в совершенно иной сфере.

2. Национализация и социализация, как нами было неоднократно показано, вовсе не тождественна с «хозяйственной демократией». Тоталитарная национализация ее совершенно уничтожает; частичная национализация ее совершенно не обеспечивает. То же нужно сказать о патронате. Уничтожение патроната может дать полное уничтожение «хозяйственной демократии», какое мы имеем в СССР, — а сохранение патроната может оказаться сохранением возможности ее осуществления. Патронат даже может сочувствовать ее реализации как по моральным, так и по экономическим соображениям²⁰. Но и без этого сочувствия и согласия он может быть принужден к ее принятию законодательным путем. Полезно вспомнить, что крепостное право было уничтожено в России законодательным путем (несомненно, хозяйственно-демократический шаг) без всякого уничтожения помещиков и при сочувствии значительной их части; а действительное уничтожение помещиков при помощи «социализации и национализации» привело к восстановлению крепостного права (и во всяком случае, к наиболее антидемократическому хозяйственному режиму). Патронат, «буржуазия» — это те самые козлы отпущения, при помощи которых скрывают истинное зло индустриализма, его технократическую тенденцию.

3. Обобществление орудий производства есть выражение, которое ничего не означает, ибо может означать вещи разные и совершенно противоположные²¹. Оно может означать национализацию, — тоталитарную или частичную, — о которой мы только что говорили, иными словами, государственный капитализм полный или частичный. Но оно может означать коллективное право собственности рабочих на фабрики и заводы, т. е. нечто прямо противоположное государственному капитализму: сами рабочие, а не государство, становятся собственниками и капиталистами, их предприятия могут конкурировать друг с другом и обмениваться продуктами. Мы получаем «капиталистический» режим свободного рынка. О таком «обобществлении» весьма остроумно сказал Mr. Fairless, президент огромного предприятия U.S. Steel Corporation (в своей речи в Торговой палате Питтсбурга): «в своей революционной одержимости Маркс не заметил, что единственная экономическая система в мире, которая дает возможность рабочим владеть и управлять индустриальными предприятиями, есть, как это ни странно, капитализм». Он имел в виду, что рабочие могут стать акционерами

²⁰ Во Франции один фабрикант, примкнувший к оксфордскому движению и увлекший большинство своих рабочих, организовал подлинный рабочий контроль всего предприятия. В этом же направлении мог бы действовать патронат, принадлежащий к демо-христианской партии.

²¹ Оно очень удобно для сокрытия правды, так, напр[имер], Сталин, спрошенный одним журналистом, правда ли, что в СССР существует государственный капитализм, ответил: у нас существует «обобществление орудий производства». Ленин был откровеннее и точнее.

больших предприятий, и показал, что в США это вполне возможно²².

В «теориях прибавочной ценности» встречается у Маркса и этот демагогический слоган: фабрики и заводы будут отданы рабочим, которые сами будут нанимать инженеров и директоров (см. выше, гл. 8). Однако такое решение слишком наивно и явно не социалистично. Маркс, конечно, на нем не остановился. Подлинное решение марксизма дано в Коммунистическом манифесте: «Весь капитал и все орудия производства централизуются в руках пролетарского государства». Вот что означает подлинная социализация и национализация: она означает монопольный государственный капитализм, или тоталитарное государственное хозяйство (как кому нравится называть). Марксизм-ленинизм остается верным Коммунистическому манифесту (см. выше, гл. 14).

Передать фабрики и заводы в собственность наличному составу рабочих или дать им захватить таковые, конечно, не значит «построить социализм». Это значит создать хаос и полный развал индустрии, а затем произвести суровое вмешательство государства, полную национализацию и беспощадную индустриализацию.

4. Профит как прибавочная ценность. Он рассматривается как нечто позорное, «буржуазное», подлежащее уничтожению. Но без «профита» невозможно никакое индустриальное предприятие и никакая хозяйственная деятельность. Рикардо считал предпринимательский профит явлением законным и необходимым и был прав. Он также знал, что источником профита является прибавочная ценность. Маркс объявил отнятие прибавочной ценности эксплуатацией и, следовательно, рассматривал профит как эксплуатацию. Этот экономический абсурд остался в виде традиционного предрассудка вульгарного социализма²³. На самом деле, без «профита» не может функционировать никакое предприятие: Ленин требовал рентабельности от национализированных фабрик и заводов (иначе пришлось бы их оплачивать прямыми налогами, т. е. простым отнятием рабочего заработка у населения). Дело идет, следовательно, не об

²⁰ Он вычислил, что если каждый из платных служащих этого огромного предприятия (число их 300000) купит 85 акций (на 3500 долларов]), то все предприятие будет целиком в их руках. Откладывая 10 долларов] в неделю (размер последней прибавки), они приобретут предприятие менее чем в семь лет.

²¹ Он был нами подробно раскрыт в гл. 5 и 6.

уничтожении «профита», а о разделении «профита» между простыми рабочими и директорами, организаторами, предпринимателями. Дело идет не о «возвращении» прибавочной ценности рабочим, а о распределении прибавочной ценности между всеми факторами индустрии, без которых она не может быть произведена. Кто из социалистов-марксистов впервые открыл, что «прибавочная ценность» всегда будет отниматься? Каутский этого не сказал. Раскрытие этого секрета мы находим у Гильфердинга: он только выражает надежду, что удержание прибавочной ценности будет совершаться с согласия самих рабочих. Это правильный постулат «хозяйственной демократии», но он лишь ставит проблему, а не решает ее: не так-то легко добиться такого согласия. Авторитарный социализм (марксизм-ленинизм) в него не верит и его не ищет и отнимает прибавочную ценность самым беспощадным образом.

5. Неоплаченная работа. Этот агитационный слоган, как мы видели, непрерывно повторяется в произведениях Маркса. Софизм «неоплаченной работы» и покупки «рабочей силы» был нами диалектически распутан: он противоречит собственной теории ценности Маркса (гл. 7). Но нет даже надобности разоблачать этот старательно запутанный софизм. Сразу ясно, что не существует никакой «неоплаченной работы» — она оплачивается предоставлением всего грандиозного индустриального аппарата. Рабочий необходимо платит за пользование построенной машиной, без которой не может произвести ничего, и платить, конечно, может только своим «прибавочным трудом» (т. е. из прибавочного продукта).

Логика Маркса рассуждает так: без наемного труда, без рабочей силы, машина, техника, орудия производства, «капитал» — не могут произвести ничего, следовательно, все производится трудом, рабочей силой. Но заключение это можно перевернуть: без «капитала», т. е. без машины, техники, орудий производства, рабочая сила не может произвести ничего. В лучшем случае она может лишь поддерживать свое жалкое существование, «в поте лица добывать хлеб свой». Прибавочный продукт, а с ним и вся цивилизация и культура зависят прежде всего от «орудий производства». Заключение, неопровержимое для марксизма. Но оно означает, что «прибавочная ценность» производится преимущественно творцами индустриального аппарата, т. е. техниками, изобретателями, учеными, организаторами и капиталистами, хотя и при участии рабочей силы.

Размер прибавочного продукта зависит совсем не от «рабочей силы», которая мало изменяется и скорее уменьшается на протяжении истории, а от совершенства индустриального аппарата, от тех, кто его строит, изобретает и им управляет. Он зависит совсем не от труда как затраты мускульно-нервно-мозговой энергии (рабское хозяйство тратило ее не меньше, а больше), а от творчества, создающего науку, технику и хозяйственно-правовую организацию²⁴. Поэтому при дележе прибавочного продукта (или «прибавочной ценности») рабочая сила может претендовать на весьма скромную часть, ибо прибавочный продукт создается преимущественно творчеством, изобретением, организацией и накоплением. Не существует никакой неоплаченной работы, скорее существует неоплаченное творчество. Доля творчества и изобретения в создании всего того, что превышает простое поддержание жизни и создает цивилизацию и культуру, так велика, что общество и человечество всегда в неоплатном долгу перед этим Прометеем, похищающим для него небесный огонь. Не существует никакой неоплаченной работы, существует лишь хорошо или плохо оплачиваемая работа. «Квалифицированный» труд ценится дороже, ибо он редок и в нем присутствует некоторый элемент творчества. И это новое «качество» не получается ни из какого увеличения «количества».

Только после устранения всех этих традиционных предрассудков марксизма и социализма можно решать реальную и актуальную проблему хозяйственной демократии. Все они попадают мимо цели: или ничего не дают для хозяйственной демократии, или прямо ее уничтожают. Все старые привычки мысли должны быть оставлены. Вопрос должен быть поставлен по-новому. Уравнение со многими неизвестными должно быть составлено заново. Возьмем такое, несомненно демократическое, требование, как согласие рабочего на «отнятие прибавочной ценности», или на «отчуждение прибавочного продукта». По-видимому, оно существенно для хозяйственной демократии точно так же, как для демократического государства существенно согласие граждан уплачивать налоги (выражаемое через народных представителей). Гильфердинг думает, что задача истинно-

²⁴ «Фетишизм труда», который мы встречаем у Маркса, пригоден для мобилизации пролетариата, — сначала революционной, затем трудовой; после национализации и социализации массы получают титул «трудящихся» и благословение трудиться на вечные времена. Но свободная личность находит свое полное выражение не в рабской «работе», а в свободном творчестве.