Социология старости и старения

В. Анурин НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОЦИОЛОГИИ СТАРОСТИ¹

Вряд ли кто-то возьмется утверждать и доказывать, что социо­логическая наука уделяла достаточно много внимания старости как особому социальному феномену. Во всяком случае, это вни­мание, ни в какое сравнение не идет с заинтересованностью соци­ологов самыми разнообразными аспектами юности: здесь можно уверенно констатировать, что социология молодежи конституи­ровалась как весьма обширная и разветвленная теория среднего уровня. Правда, можно было бы сослаться на развитие такой на­учной дисциплины, как социальная геронтология, если бы пред­ставители этой научной дисциплины не проявляли в большей сте­пени интерес к чисто социальным (озабоченность проблемами благосостояния пожилых в рамках социальной политики), неже­ли к социологическим вопросам. При этом, разумеется, необхо­димо проводить различие между геронтологией как таковой и со­циальной геронтологией: первая, будучи, по сути, отраслью био­логии (или медицины), трактует старение как генетически зап­рограммированный процесс живых организмов; социальная же геронтология имеет дело со старением в иных аспектах: 1) как процессом, зависящим от социальных условий и связанным с общей социальной и демографической структурой человеческих групп; 2) аспектом изменения личностного статуса в жизненном Цикле; 3) динамическим компонентом стратификации с точки зрения генерационного членства. То, что находится в центре воз­растной социологии, является не хронологическим возрастом индивида, а скорее критерием с точки зрения социальных экс-пектаций и культурных ценностей, с помощью которых индивид обозначается как «молодой», «средних лет» или «пожилой».

Между тем целый ряд тенденций развития тех обществ, которые принято называть «современными», настоятельно подталкивают к необходимости

¹ Анурин В. Некоторые проблемы социологии старости // Пожилые люди — взгляд в XXI век / Под ред. 3. М.Саралиевой. — Н. Новгород: НИСОЦ, 2000. — С. 114-Ц7.

создания особой отраслевой социологи­ческой теории — социологии старости. Нам представляется, что если бы кто-то из социологов предпринял попытку разработать такую научную дисциплину как отдельную теорию среднего уров­ня, ему неизбежно пришлось бы проделывать это в русле трех структурных основных направлений социологической теории — социальной структуры, социального взаимодействия и социаль­ной динамики. Здесь мы попытаемся пунктиром обозначить неко­торые из проблем, которые выделяются наиболее отчетливо в каж­дом из трех этих направлений.

Рассуждая с позиций концепций социальной структуры, мы бы должны были попытаться рассмотреть пожилых как особую социальную группу, и это первым делом поставило бы перед нами вопрос об особом их социальном статусе. Скажем, в до-письмен­ных обществах старики были объектом уважения и почитания, потому что, в отсутствие иных материальных носителей инфор­мации, они являлись живыми хранилищами мудрости, обычаев, имущественных и иных прав. К тому же доля их в общем объеме населения была незначительной в силу низкого уровня средней продолжительности жизни; и когда кто-то доживал до старого возраста, это само по себе выделяло его среди соплеменников. Хотя, конечно, в нашем представлении о более благоприятном положении пожилых в прежние периоды истории человеческого общества присутствует изрядная доля романтизма. Этот роман­тизм рисует идиллическую картину седовласых старцев, сидящих у очага и рассказывающих детям чудесные истории. Такая картин­ка все же закрывает глаза на жестокость, с которой очень часто обращались со стариками в прошлом. Нынешний интерес социо­логии к старению и геронтологии стимулируется прежде всего возрастанием удельного веса пожилых в популяции индустриаль­ных обществ и необходимостью наращивания объема государствен­ной заботы о стариках.

Старость в современном обществе означает неизбежное пони­жение социального статуса — и в филогенетическом (в сравнении с прежними обществами), и в онтогенетическом (сравнительно с прежними возрастными периодами жизни индивида) ракурсах. Прежде всего, это связано с невозможностью продолжения эко­номической активности с прежней интенсивностью. Это влечет за собой падение таких параметров экономического статуса, как ак­тивное распоряжение собственностью (у тех, кто ее имел) и мес­то в системе организации труда (у наемных работников). Посте­пенный или резкий, в связи с выходом на пенсию, уход с рынка труда означает одновременно снижение всех параметров в систе­ме профессиональной стратификации. Эта потеря статуса стано­вится особенно болезненной вследствие того, что она обычно совпадает со снижением доходов и уровня здоровья.

В аспекте изучения особенностей социального взаимодействия проблема старого возраста в современных обществах является про­дуктом инерционного возрастания жизненных экспектаций в дра­матическом сочетаний с культурными и социальными изменени­ями ценностей, связанными с возрастом. В индустриальном обще­стве, где акцент делается скорее на достижениях... относительно ранний выход на пенсию и усиление значимости юности как глав­ного критерия личных и эстетических ценностей существенно из­менили социальный статус пожилых. Эти изменения привели к возникновению дискуссии о старом возрасте как таком этапе жиз­ненного цикла, который связан с освобождением не только от работы, но и вообще от многих нормативных обязательств и соот­ветственно — со снижением общей социабельности.

Проблемы институционального содержания в современном об­ществе вообще непросты, и особенно трудны они в динамичных индустриальных обществах, ориентированных на достижения. Здесь утверждается культ юности, здоровья и жизни. Быть молодым, здоровым и преисполненным жизненной энергии — на это начи­нают смотреть уже не просто как на везение или природный дар, а некоторым образом — как на моральную обязанность каждого члена общества. Следовательно, старение и болезнь нередко рас­сматриваются не только как печальная неизбежность, но и в не­котором роде моральный проступок. Распространение в обществе таких взглядов оказывает серьезное психологическое давление не только на пожилых, но и на тех членов общества, которые при­ближаются к соответствующему возрастному пределу. Не случай­но в западной социологии, социальной психологии и психоана­лизе все чаще ставится проблема так называемого кризиса сред­него возраста (midlife crisis). Под этим понимают комплекс сомне­ний и тревог, испытываемых многими людьми на пятом десяти­летии своей жизни; сорокалетие рассматривается как пропускной пункт в категорию среднего возраста. Люди начинают все чаще размышлять о своей жизни, подвергать переоценке свои отноше­ния с окружающими и обдумывать перспективы биологического износа, связанного со старением. С точки зрения занятости это включает в себя осознание достижения пределов личных успехов и Достижений, а с точки зрения домашних дел — отход от активного исполнения родительских функций по мере того, как дети остав­ляют дом, чтобы основывать свои собственные взрослые связи.

Социальная динамика, главными вопросами которой со вре­мен Конта являются природа, содержание и направленность со­циального изменения, сосредоточит свое внимание на тех трансформациях социального статуса пожилых, которые имеют место ^ПРИ переходе от одного типа общества к другому. На передний ^План здесь выдвигаются две важных проблемы старения. Во-первых, развертывается дискуссия об общем изменении социального статуса пожилых в ходе процессов модернизации и индустриали­зации. Эта проблема связана, в частности, с вопросом о том, не приводит ли господство нуклеарной семьи в эпоху модернизма — и соответственно упадок расширенной — к тому, что пожилые все чаще остаются без родственной поддержки — не только эко­номической, но и эмоционально-психологической. Историческая очевидность наводит на мысль, что домашние хозяйства с более чем двумя поколениями становятся все более редкими в индуст­риальном обществе, и, кроме того, социальная изоляция пожи­лых может изменяться в зависимости от факторов места житель­ства, социального класса и культуры. В современной семье остает­ся значительно меньше места для пожилых, нежели в прежних формах родственной организации. Во-вторых, коммерциализация феномена личности в тех обществах, где престижна юность, дала толчок к росту исследований уже упоминавшегося «кризиса сере­дины жизни», сексуальной активности в старом возрасте, соци­альных вовлеченностей в менопаузе и общих движений за здоро­вье и социальную пригодность пожилых.

Таким Образом, возрастание общей доли стариков в населении и распространение сравнительно раннего ухода на пенсию приво­дят к восприятию самого возраста как социальной проблемы. Ста­рики подвержены негативному стереотипированию и снижению социального статуса. Даже академический дискурс продвигает не­гативный образ старости через такие, скажем, понятия как «бре­мя зависимости» (burden of dependency). (Коэффициент «бремени зависимости» рассчитывается как отношение числа тех, кто еще не пригоден к работе (молодые люди в возрасте ниже рабочего плюс те, кто уже перевалил пенсионный возраст), к численности работающей популяции. Некоторые исследователи считают, что по мере возрастания «бремени зависимости» пожилые будут со­ставлять серьезный тормоз для экономического развития индуст­риальных обществ. В Соединенных Штатах, например, полити­ческий аспект проблемы старения находит свое выражение в воз­никновении таких движений, как Серые Пантеры, предназначен­ных для защиты гражданских прав стариков и противостояния негативному образу старого возраста, продвигаемому коммерциа­лизацией юности.

Разумеется, процесс старения — это универсальный биологи­ческий факт. Однако кого именно рассматривать в качестве старо­го или стареющего — это все чаще становится скорее делом социального определения. Сегодня люди живут дольше, чем когда бы то ни было в человеческой истории. Последствием этого ста­новится повышение порогового возраста, в котором люди оцени­ваются окружающими или сами себя рассматривают как стариков. Сегодня, когда ожидаемая продолжительность жизни устойчиво продвинулась к семидесяти, никто не рассмеется, когда, напри-

мер, мужчину сорока лет описывают как «молодого политика» или «молодого администратора». Важно осознавать эту историче­скую реальность в социальном определении старости.

3. М. Саралиева, С. С. Балабанов ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК В ЦЕНТРАЛЬНОЙ РОССИИ¹

Всматриваясь в XXI век, мы пытаемся увидеть наше будущее и подготовиться к встрече с ним так, чтобы эта встреча не ока­залась шоком. То, что [наступивший] век принесет нам больше изменений, чем прошедшие тысячелетия, — прописная истина. По мнению некоторых авторитетных ученых, например, про­фессора П.Дракера, в начале [III] тысячелетия «наиболее значи­тельные изменения будут обусловлены не научными и техноло­гическими достижениями и даже не трансформирующимся внут­ренним миром человека. Основные события ожидают нас в де­мографической сфере» [Переосмысливая грядущее (перспекти­вы и противоречия современного развития в ответах ведущих американских социологов), 1998, с. 9]. Снижение рождаемости в индустриально развитых странах и постарение населения в [XXI] веке приведет к тому, что обеспечение всем необходимым быст­ро растущего числа граждан старшего поколения станет одной из наиболее острых социальных проблем. «За последние четверть века мы фактически вдвое урезали долю национального дохода, направляемую в пользу граждан в возрасте от 18 до 35 лет, и вдвое увеличили ту его долю, которую получают люди старше 65 лет», — такую статистику приводит американский ученый Л. К. Туроу [там же, с. 10].

В России прогнозы демографического развития до 2010 г. обеща­ют также сохранение высокой доли пожилых людей. По мнению президента Геронтологического общества профессора В. М. Анисимова, демографический взрыв — увеличение числа лиц старше 75 лет — ожидает в ближайшие 10 лет и нашу страну. [Психология зрелости и старения. — 1998. — № 1. — С. 98].

Рост пожилых людей в населении цивилизованных стран при­влек внимание общественности к вопросам их положения в об­ществе и стимулировал социально-психологические, социологи­ческие и иные исследования пожилых. В 1994 г. Комиссией по по­жилым людям при Совете Европы сформулированы принципы, которыми следует руководствоваться при разработке программ, касающихся пожилых людей. <...>

¹ Саралиева З.М., Балабанов С. С. Пожилой человек в Центральной России // Социологические исследования. — 1999. — № 12. — С. 54—65.

В последние годы и в России заметно активизировались в изу­чении проблем пожилых людей представители медицинской на­уки, психологи, геронтологи, социологи, правоведы и другие спе­циалисты (В. М. Анисимов, Н.Ф.Дементьева, Л.Б.Лазебник Н.К.Корсакова, О.В.Краснова, Б.Ю.Шапиро и др.).

Результаты инвентаризации социальных фактов о положении пожилых людей вступают в противоречие с традициями рос­сийского общества, с официальной пропагандой необходимости чуткого и внимательного отношения общества к пожилым людям. Беглый обзор роли пожилых людей в экономической, социаль­ной и даже в политической сферах жизни общества не дает осно­ваний утверждать, что они играют важную роль в современном обществе. Об этом свидетельствует и наше исследование.

В Международный год пожилого человека [ 1999] проведен опрос 527 пожилых людей в возрасте от 60 до 90 лет в Нижнем Новгороде и 13 районах области. Сегодня в регионе, который можно считать моделью Российской Федерации по основным социально-эконо­мическим показателям, пятая часть населения (786 тыс. человек) в возрасте 60 лет и старше. По классификации ООН старым называют население, в составе которого свыше 7 % жителей в возрасте 65 лет и старше. В Нижегородской области таких жителей 15,2 %. Причины постарения населения региона лежат не столько в увеличении про­должительности жизни (за годы реформ она даже снизилась!), сколько в снижении рождаемости и уменьшении доли младших возрастов.

Вступление в пожилой возраст сопровождается для одних рез­ким, для других плавным изменением рода занятий, образа и стиля жизни, материального положения и других условий жизнедеятель­ности. Самое главное (рубежное) событие для большинства по­жилых людей, коренным образом меняющее их образ жизни и положение в обществе, — выход на пенсию. Собственно, для мно­гих именно этот факт знаменует наступление старости — очеред­ного жизненного цикла. Прекращение работы как тягостной и не­приятной обязанности воспринималось с облегчением только 9 % опрошенных, тогда как во всех возрастных когортах и мужчины и женщины (в среднем по 70 %) отмечают, что им нравилось рабо­тать и расставание с привычным и любимым делом, с коллекти­вом — вынужденная необходимость.

Резкую смену привычного образа жизни многие не переносят, и смерть вскоре после выхода на пенсию — явление достаточно распространенное, особенно среди мужчин. В силах отдельных лю­дей (при содействии общества) отдалить от себя этот период и продолжать трудиться. Среди респондентов в активном пожилом возрасте 60 — 69 лет 40 % мужчин и 25 % женщин заявляют, что у них есть желание и силы трудиться. <...>

Выход на пенсию сопровождается нисходящей социальной мо­бильностью. Респондентам предлагалось по девятибалльной шкале социального положения обозначить то место (ступень социаль­ной лестницы), которое они занимали в разные годы жизни. <...>

Результаты опроса показали, что в зрелом возрасте доля рес­пондентов, причисляющих себя к средним стратам (из любой ко­горты), составляла примерно 60 — 65 %, т.е. у людей было ощуще­ние, что они жили в социально однородном обществе («как все»), и менее 20 % видели себя в социальных стратах ниже среднего слоя. На момент опроса во всех возрастных когортах пожилые люди оказались практически полностью вымыты из высоких страт; растёт доля пожилых людей в низших слоях нижегородского обще­ства: во всех возрастных когортах каждый второй пенсионер видит свое место в основании социальной пирамиды. За этим фактом нисходящей мобильности кроются падение доходов, престижа, самоуважения, отчуждение от власти... В самой старшей когорте ощутима доля ветеранов и инвалидов ВОВ с относительно высо­кими пенсиями, с самоощущением «почетного гражданина», что и обусловливает самоидентификацию этой части пенсионеров (2 %) с высокими стратами нижегородского общества.

Интенсивная нисходящая социальная мобильность пожилых лю­дей частично объясняется также увеличением в их демографичес­кой структуре доли женщин, традиционно и неизменно находя­щихся на низких ступеньках социальной лестницы. Тендерная дис­криминация и сегрегация с возрастом только усиливается.

Фактором, смягчающим (тормозящим) нисходящую мобиль­ность пенсионеров, является то обстоятельство, что раньше всех из жизни уходят низшие слои населения, повышая статус про­должающих жить. Основание для такого серьезного заявления — относительно малая доля пенсионеров — выходцев из низкоква­лифицированных рабочих и крестьян, сравнительно невысокая доля лиц с неполным средним и начальным образованием.

Материальное положение следует отнести к самым важным ин­дикаторам социального положения человека. <...> Самая распрос­траненная самооценка пенсионерами своего материального поло­жения — денег хватает только на еду (66 %), еще 5 % утверждают, что живут впроголодь. Однако о нивелировании материального положения пожилых говорить не приходится: оно достаточно диф­ференцировано, хотя и на очень низком уровне.

Совместное проживание с детьми, родственная помощь играет существенную роль в выживании стариков. В этой связи семейное положение является еще одним важнейшим индикатором поло­жения пожилого человека в обществе. <...> Тендерные различия в семейном положении не просто велики, но огромны. Вдовы — самое массовое семейное положение пожилых нижегородцев, вдов­цов значительно меньше.

Супружеские пары без детей («пустое гнездо») составляют 38 % выборки, супружеские пары с взрослыми детьми (семья из трех поколений) — редкость — в сумме 10 %. Несколько чаще встреча­ются случаи, когда пожилой человек (без супруги) живет с деть­ми или с другими родственниками. Чаще всего это бабушки. Как минимум половина пожилых женщин живут в подобных семьях.

42 % пенсионеров живут одни, причем проживающий в оди­ночестве мужчина — редкость. Например, одинокие мужчины со­ставляют в выборке 4 %, тогда как одиноких пожилых женщин в 9 (!) раз больше.

Интересно распределение власти в пожилых семьях. Там, где семейная пожилая пара без детей, 53 % мужей считают себя гла­вами семей, 45 % — равными с супругой. Мнение супруги по по­воду властных отношений в таком семейном ковчеге редко совпа­дает с мнением мужа: 76 % считают свою семью семьей эгалитар­ного типа.

Когда пожилая пара живет вместе с взрослыми детьми и вну­ками, то три четверти стариков мнят себя главой дома. Возраста­ют претензии на власть у пожилых женщин (пресловутая пробле­ма тещ!). В семьях, где вдова живет с родственниками (или у род­ственников), 36 % пожилых женщин считают себя вправе дикто­вать семейному окружению свою волю (либо вынуждены взять на себя бремя лидерства не по своей воле).

У 75 % пожилых людей есть дети — опора в старости. У трех четвертей пенсионеров дети живут вместе с ними, либо в другом месте того же населенного пункта. Близость местожительства иг­рает большую роль в облегчении жизни престарелых, особенно теряющих способность к самообслуживанию. Среди нуждающихся в помощи со стороны каждый второй получает ее постоянно или время от времени, 22 % имеют родственников, но не имеют от них никакой помощи. Наконец, 15% не ждут помощи по этим родственным каналам в силу полного одиночества.

Не остаются в долгу и пенсионеры, хотя свой отцовский или материнский долг перед детьми они давно выполнили: 37 % по­жилых людей иногда помогают родственникам деньгами, продук­тами, услугами, а еще 17% делают это систематически. <...>

С возрастом резко сужается круг общения пожилых людей. Чаще всего остается только узкий семейный круг. С точки зрения моло­дого поколения — ситуация, близкая к домашнему аресту или самоизоляции. Но сами пожилые не воспринимают данное поло­жение столь трагически. 70 % пожилых утверждают, что общения с детьми для них достаточно, четверть сетует, что видятся с детьми реже, чем хотелось бы. Есть и противоположное суждение (3 %) — общения слишком много, надоедают и мешают друг другу.

82 % респондентов, имеющих детей, охарактеризовали свои от­ношения с ними как хорошие, 14 % — не очень хорошие и только 1 % — как плохие. Учитывая, что люди не склонны афишировать внутрисемейные конфликты, можно с уверенностью сказать, что

проблема взаимоотношений лиц разных поколений в семье суще­ствует. <...>

Жилищно-бытовые условия пожилых мало отличаются от жи­лья лиц зрелого возраста. Большинство пожилых нижегородцев (88 % мужчин и 83 % женщин) являются собственниками жилья или ответственными квартиросъемщиками, и данное обстоятель­ство выгодно отличает их от молодого и даже среднего поколения людей, порою не имеющего своей крыши над головой.

В целом жилищно-бытовые условия пожилых людей можно оха­рактеризовать как сносные по российским меркам, по крайней мере только 8 % опрошенных заявили, что жилищные условия плохие или очень плохие. Большинство семей пожилых людей ма­лочисленны и им не тесно в своих квартирах. У 78 —82 % пожилых людей, даже если они живут с детьми и другими родственника­ми, есть отдельная комната в квартире, доме. Массовой пробле­мой, связанной с жильем (более чем для половины опрошенных пожилых нижегородцев), является поддержание дома или квар­тиры в пригодном для жилья состоянии.

Велики различия в показателях коммунальных удобств пожи­лого населения города и деревни. По всем позициям пожилые жи­тели сельской местности уступают горожанам и более всего — старикам из областного центра. Единственное «утешение» для де­ревенских бабушек состоит в том, что комфорт большого города привнес в образ жизни горожан гиподинамию, значительно умень­шил физиологически необходимые физические нагрузки, обру­шил на городских стариков болезни цивилизации. Сельские же старушки обречены на активный, следовательно, более здоровый образ жизни, благодаря чему они и сохраняют свое долголетие.

Для подавляющего числа людей старость и болезни неразрыв­но связаны. В выборке не встретилось пенсионеров, назвавших со­стояние здоровья хорошим или отличным. 70 % респондентов от­мечают, что в молодом и зрелом возрасте, скажем, в 40 лет, они не обращали внимание на здоровье. Но жизнь заставила изменить взгляды, в результате среди пожилых только 25 % продолжают халатно или варварски относиться к своему организму, осталь­ные предпринимают профилактические меры либо следят за здо­ровьем постоянно. Фанатичных приверженцев здоровья, подчи­нивших всю жизнь, все привычки интересам здоровья, практи­чески не было и нет. Отметим, что мы имеем дело с наиболее здоровой частью пожилых людей, сумевших дожить до преклон­ных лет. Менее здоровые уже отошли в мир иной, не познав горе­стей и радостей третьего возраста.

Как реагируют пожилые нижегородцы на условия своего бы­тия? Естественно, по-разному, даже если эти условия одинаковы. Каждый смотрит на объективную реальность сквозь призму своих потребностей, интересов, ценностей и со своей колокольни. Социальное самочувствие пенсионера — это субъективная оценка уровня и степени благополучия непосредственно окружающей его микросреды. <...>

Неизменный блок вопросов в опросах, посвященных исследо­ванию различных сторон повседневной жизни людей, — это вы­явление насущных проблем, которые более всего беспокоят насе­ление.

В первом десятке собрались проблемы, общие практически для всего взрослого населения, нерешенность которых подрывает не просто социальные, но и биологические основы существования человека как живого существа. Спецификой же тревожности по­жилых людей является понятная озабоченность стариков состоя­нием здоровья, недоступностью лекарств и переживание проблем детей и внуков (в интервью рефреном идут слова «я свое отжила, а им еще жить да жить»!). Болезни, физическая немощь и неспо­собность обслужить себя заставляют все чаще задумываться о смерти. Однако фразы типа «жить невмоготу, скорее бы отмучиться», не­которые добавляют «...и других не мучить», в большинстве случа­ев — кокетство или минутная дань слабости и не отражают истин­ного отношения пожилого человека к жизни и смерти...

8 % респондентов в опросе повторили фразу «жизнь в тягость, скорее бы отмучиться». Такие пожелания увеличиваются с возра­стом и фиксируются у каждой четвертой женщины старше 80 лет. Мужчины, как правило, цепляются за жизнь, какой бы тяжелой она ни была. Большинство пожилых нижегородцев свое отно­шение к жизни и смерти высказали твердо и кратко: «хочу жить!» А оглядываясь на прожитое, 92 % пенсионеров заявляют: «Жизнь прожита не зря!»

Спецификой пожилого возраста является краткосрочность жиз­ненных планов, ощущение, что жизнь в любой момент может угаснуть. 53 % живут только сегодняшним днем, 30 % планируют не более чем на год, у 15 % более длительные планы. У нижего­родских бабушек с годами возрастает доля краткосрочных пла­нов, которые можно интерпретировать как «досрочное заверше­ние всех дел на земле», как «социальное умирание раньше смер­ти». У мужчин принципиально иная картина. Доля имеющих дол­госрочные планы одинакова как у шестидесятилетних, так и у восьмидесятилетних представителей некогда сильного пола. Один из секретов такого долголетия — в новых начинаниях старого че­ловека, продолжении творческих занятий, в наличии далеко иду­щих жизненных планов, в силу чего пожилой человек мобилизует энергию на их претворение, а не сидит сложа руки в ожидании «старухи с косой».

Пожилые люди представляют собой большую и внутренне не­однородную общность. Всегда стоит научная и практическая зада­ча попытаться типологизировать эту общность. Половозрастные

критерии интересны, но узки и неполно отражают явления сход­ства и различия пожилых людей. Мы пошли следующим путем.

Достаточно большой опросник эмпирического исследования охватывал все существенные стороны жизни пожилого человека. Цз анкеты размерностью 245 признаков выделено 35 вопросов с порядковыми шкалами и осуществлен переход к пятимерному фак­торному пространству с объясненной дисперсией 41,5 %. По до­минирующим нагрузкам оси новой системы координат существо­вания человека получили следующие названия.

Фактор 1. Самообслуживание человека (F1).

фактор 2. Положение пожилого человека в семье (F2).

Фактор 3. Образование. Интерес к жизни (F3).

Фактор 4. Социальный статус. Радости жизни (F4).

Фактор 5. Интегрированность в социум (F5).

С помощью кластерного анализа в пятимерном социальном про­странстве выявлены внутренне однородные группы пенсионеров, близкие по многим признакам. <...>

Обратим внимание на тендерный срез: три четверти всех опро­шенных пожилых людей — женщины. Относительно благополуч­ный кластер тот, где более всего мужчин, тогда как все остальные женские кластеры можно и нужно отнести к разряду неблагопо­лучных. Социальное неравенство мужчин и женщин продолжает­ся до глубокой старости. Опишем особенности полученных типов пенсионеров. <...>

7мл /.Умиротворенные верующие. Сравнительно не­большой по численности.

Представлен почти полностью женщинами, причем верующи­ми. Большинство относится к низкостатусным группам населения. Проживают в основном в сельской местности и райцентрах. Низ­кий образовательный уровень, тяжелое материальное положение. Но рефлексия по поводу своего незавидного положения неожи­данна — спокойная, без озлобленности, без стенаний по поводу не сложившейся, тяжелой и проклятой жизни. Эти женщины глу­боко прониклись христианскими ценностями, мирская жизнь для них второстепенна, они живут по законам Божьим и, соответ­ственно, с любовью относятся к другим людям. Примирились с несправедливостью земной жизни, полагая, что все напасти — это испытания, которые посылает им Всевышний. Несколько упрощенная интерпретация, но в целом именно ее они выбрали и играют свою социальную роль.

Очень удобный тип пенсионеров для управления и манипули­рования: довольствуются минимумом, покорные и смиренные, ^Не требуют положенного, не протестуют, «не качают права», не жалуются в вышестоящие инстанции.

Тип 2. Обеспокоенная интеллигенция. Тип также преимущественно женский. Но по отношению к жизни противоположен первому. Этот кластер собрал

весьма специфическую, но до­статочно распространенную группу людей преклонного возраста, интеллигенции, преимущественно из областного центра (66% из Н. Новгорода). Здесь самый высокий уровень образования, в про­шлом этих людей можно было отнести к средним слоям общества. Несмотря на тяжелейшее материальное положение, они сохрани­ли чувство собственного достоинства, не смирились со своим депривированным положением, активно возмущаются и протестуют против обнищания, против социальной несправедливости. Боль­ше всех обеспокоены социальным и имущественным расслоением общества, нравственной деградацией современников. Острее реа­гируют на другие общественные проблемы.

Это духовно богатая (развитая культурно) часть пенсионеров, это почти единственная группа (!), имеющая домашние библио­теки. Интересуются жизнью. Теряют веру во взаимопомощь и со­лидарность поколений; считают, что старики могут рассчитывать только на себя. Сталкиваясь со стеной непонимания и безразли­чия в поисках правды в коридорах власти, стали озлобленными; так же, как и большинство людей, перестают доверять окружаю­щим.

Самооценки состояния здоровья несколько лучше, чем в сред­нем по массиву, хотя чаще жалуются на страдания от болей. Эти женщины стойко переносят немощь в старческом возрасте. Острее других пожилых людей переживают нисходящую социальную мо­бильность (половина самоидентифицируется с низшими слоями общества, порою делая это с мазохизмом) и не хотят мириться с существующим отношением общества и государства к пенсионерам.

Тип 3. Депривированные и больные. Здесь самая боль­шая доля женщин (90 %). Самый небольшой, к счастью, по объе­му из рассматриваемых типов. Классический пример того, как люди лишены практически всего: семейного счастья, денег, здоровья, радостей жизни. Их рефлексия по поводу условий своего суще­ствования, по-видимому, адекватна условиям бытия.

Особенность объединенных в этом кластере — плохое состоя­ние здоровья, необходимость постоянного лечения, страдания от большого букета болезней.

Считают себя обиженными, изгоями и в собственной семье, и в обществе. Не верят ничему и никому. Считают, что в семье их обижают и унижают. Их не любили, и они, по-видимому, не ис­пытали большого чувства. Горестей хлебнули, по их словам, боль­ше, чем радостей. Так сложились обстоятельства или они сами обладают несчастным даром притягивать к себе страдания и горь­кие испытания. 72% из них имеют низкий образовательный урО" вень. В большинстве это бывшие малоквалифицированные работ­ницы и колхозницы. Жить с ними в семье психологически трудно. Они в тягость для окружающих родственников не только потому,что требуют ухода, но из-за их отношения к жизни, поскольку паяная категория или тип людей постоянно всем недовольна, они генерируют флюиды тоски, озлобленности, недоверия, ненавис­ти к миру, в котором они задержались. Похоже, что окружающие им платят той же монетой. В этом кластере максимальные показа­тели насилия в семье.

Тип 4. Благополучные пожилые люди. Самый боль­шой кластер. В этом кластере объединились пенсионеры, которые на фоне остальных групп имеют несколько больший доступ к про­стейшим благам человеческого существования. Все остальные кла­стеры можно назвать разновидностями неблагополучия.

Здесь в полтора раза больше мужчин по сравнению со средней долей по выборке и в два-три раза больше представителей силь­ного пола по сравнению с другими кластерами. Одно это уже го­ворит о многом. Кроме того, это самый молодой тип пенсионе­ров, здесь 58 % пожилых не достигли возраста 70 лет.

Преимущества лиц, оказавшихся в этом кластере, многочис­ленны. Кластер объединил вместе людей, имеющих полноценную семью, здесь самая высокая материальная обеспеченность: денег хватает только на питание «всего» у 42 % молодых пенсионеров. У этих лиц активный интерес к жизни за порогом дома.

Здесь минимальное число лиц с плохими медицинскими пока­заниями, минимальное число нуждается в помощи окружающих и социальных работников в обслуживании и ведении домашнего хозяйства. Здесь максимальная доля лиц с положительным итогом жизни, с хорошим социальным самочувствием, с ощущением бод­рости не только духа, но и тела.

Соответственно тому, что им дает государство и общество, так они и относятся к социуму. Достаточно благожелательны, меньше критикуют, проблемность повседневной жизни не вопиет, а кон­статируется без лишних негативных эмоций. В кластере минималь­ная доля верующих, что вполне объяснимо: мужчины как пред­ставители сильного пола реже ищут опоры и поддержки на небе­сах, предпочитая обустроить себя и свою семью на земле.

Тип 5. Одинокие. Разрушенная семья вследствие смерти супруга, факт проживания в одиночестве (80 %) и отсутствие детей у 37 % _ главные особенности лиц, собранных в данном кластере. Другие характеристики, отличающиеся от средних показателей по выборке, состоят в плохом состоянии здоровья, но в сохраняю­щейся способности к самообслуживанию и ведению домашнего хозяйства. Достаточно высоко эти лица оценивают свое былое по­ложение в обществе, хотя ничто не говорит в пользу обоснован­ности подобной самоидентификации социальной структуре ни­жегородского общества.

81 % женщин данного типа живут только сегодняшним днем и не строят долгосрочных планов. Умерли раньше смерти? Социально-психологическое самочувствие — одно из самых скверных. Меньше веры в людей.

По объективным показателям большое сходство с первым кла­стером. Но рефлексия по поводу своего бытия различна.

Думается, что многомерная классификация и типология по­жилых людей дает больше информации для понимания положе­ния и роли этой общности в современном российском обществе.

Один из основных вопросов исследования — взаимоотноше­ние поколений. Глазами пожилых людей эта проблема видится следующим образом. По мнению трети, большинство лиц в моло­дом и зрелом возрастах относятся к старикам в целом с уважени­ем, 56% — безразлично, 12% — неприязненно.

Неприязненное отношение к старикам в обществе, даже на уровне бытового общения, не столь велико, как могло бы быть в наше не самое милосердное время, когда обостряется борьба за ограниченные ресурсы общества между сильными и слабыми. В со­временном российском обществе, хотя и в меньшей степени, чем в западных странах, вступивших в эпоху модернизации, форми­руется отношение к пожилым людям, как ненужным обществу людям. Наш европейский менталитет смягчает это утилитарное от­ношение к пожилым людям как отработавшим свой ресурс, кото­рым место — на свалке. Правда, и на Западе культура полезности людей с ограниченными возможностями, к каким относится и большинство стариков, эволюционирует в сторону культуры до­стоинства.

<...> В развитых странах есть... опыт защиты или помощи по­жилым людям, но ни в одной стране победа над бедностью не одержана, пожилые люди не заняли равного с другими поколе­ниями места в обществе. Социальное неравенство неискоренимо, но надо стремиться сгладить несовершенство общественного уст­ройства соответствующей социальной политикой. Следует не только молодежи, но и старикам предоставлять «равные возможности пол­ноценного участия во всех сферах жизни и видах активности. При этом люди с ограниченными возможностями должны быть интег­рированы в обществе на их собственных условиях, а не приспо­соблены к правилам мира здоровых людей» [Шапиро Б. Ю., 1996, с. 414].

Проведенное исследование в контексте демографического про­гноза позволяет сделать некоторые выводы:

- социально-психологическое тендерное неравенство до глубо­кой старости будет сопровождать еще не одно поколение пожи­лых;

- нисходящая социальная мобильность (по объективным пока­зателям и самооценке), связанная с утратой приписанного стату­са, для большинства пожилых людей не оставляет надежд для воз­можности обретения нового достижительного статуса;

- с феминизацией старости возрастает эмоциональный фон по­ведения пожилых, предрасположенность к манипулированию, оди­ночество пожилых женщин превращает их в социальных сирот, отягчая психологическую жизнь всего общества;

- имущественная, социокультурная, эмоционально-психоло­гическая, ментальная стратификация пожилых осложняет (при ску­дости экономической ресурсной базы и слабой мотивированно­сти среднего и младшего поколений на сочувствие и понимание их жизненных проблем) выработку и реализацию оптимальной социальной политики.

Пока в общественном сознании современного российского об­щества преобладает парадигма «доживания», которая, на наш взгляд, несправедлива, малопродуктивна, недальновидна. Нельзя почти третьей части населения внушать, что она является лишь объектом вспомоществования и почти не подкрепляемой практи­ческой помощью жалости. Социальная политика должна не толь­ко защищать и поддерживать, но и ориентировать пожилых лю­дей на сохранение и развитие их социальной субъектности.