Поскольку этап либерализации был общим для России и других рассматриваемых стран, периодизацию демократического транзита уместнее привести именно в данном разделе.
Временные рамки | Фаза (этап) | Содержание |
1985-1991 | Фаза либерализации | Режим [советский] остается недемократическим, однако постепенно распадается, проходят первые конкурентные выборы, возникает «протодемократическая» российская власть |
1991-1993 | Утверждение демократии | Становление российского государства, начало рыночных реформ, противостояние двух «центров власти», заканчивается ликвидацией «двоевластия», принятием демократической конституции и выборами декабря 1993 |
1994- д.н.в. | Консолидация демократии | Период структурных реформ и «привыкания к выборам». Распадается на несколько этапов, неравномерно воздействующих на консолидацию демократии |
1994-1996 | Борьба с угрозой реставрации | Заканчивается президентскими выборами 1996г. |
1996-1998 | Стагнация реформ | Период политической пассивности российской власти, заканчивается экономическим и политическим кризисом августа 1998г. |
1998-1999 | Решение вопроса преемственности власти | Выход из экономического кризиса, раскол «новой» элиты по вопросу преемственности власти |
2000-2003 | Активизация реформ | Преодоление раскола общества, консолидация центральной власти, нарастание центростремительных тенденций, ускорение структурных реформ в экономике. |
«Воронка причинности» - модель трансформации, описанная А.Мельвилем со ссылкой на Д.Кэмбелла[15] действительно представляется полезной, поскольку позволяет увязать структурные и процедурные факторы, микро и макро уровни анализа. Однако эта модель – как и всякое интегрированное построение - порождает и новую интеллектуальную проблему. Дело в том, что воронка по внешней форме кажется иерархической (пирамидальной, конусной) моделью, где «события понимаются таким образом, как если бы они следовали одно за другим в сходящейся последовательности причинных цепей»[16] Однако (вспомним кухонный опыт) на самом деле любая воронка ломает все иерархии, наполняющая ее субстанция образует водоворот, где причины и следствия хаотически переплетаются и устремляются вниз одним потоком. Соответственно, «выплеснувшуюся» субстанцию вновь приходится раскладывать на структурные и процедурные элементы, которые могут и противоречить друг другу.
|
|
В своем демократическом транзите Россия подтвердила общие схемы транзитологов. Этап либерализации – раскол на «либерализаторов» и «консерваторов» - переход от либерализации к демократизации т.п.[17] Естественно, что в рамки общих теорий вполне укладываются и многие конкретные явления переходной политики. Однако на «промежуточном» уровне – между общими тенденциями и конкретными событиями – России присуща немалая специфика.
|
|
Одна из главных специфических черт – деление общества и элиты не на два, а на три сегмента с точки зрения их позиционирования относительно реформ. Первый – это сегмент «реформаторов», нацеленный на продолжение и углубление реформ, которые как минимум с начала 90-х годов понимались как продвижение к либеральной демократии и рынку. Второй – реставраторский сегмент, представленный на первом этапе консервативной частью КПСС (а в конце 80-х и руководством Компартии РСФСР), в начале 90-х – Фронтом национального спасения, а с 1994 – Компартией РФ. Этот сегмент элиты опирается на устойчивую часть общества, оцениваемую примерно в 20% от всех избирателей. Сложнее определить третий, промежуточный сегмент. На массовом уровне он вербально отвергает «реформы» и «демократию», ностальгирует по СССР, образуя вместе с реставраторами номинальное «антиреформаторское большинство», но категорически не готов возвращаться в прошлое. На уровне элит этот сегмент вначале был представлен сторонниками «мягкого» обновления социализма, а затем – аморфными центристскими образованиями, пассивно сопротивлявшимися рыночным реформам, но не решающимися бросить открытый вызов реформаторской власти. Именно этот сегмент количественно доминировал в хозяйственной элите традиционных секторов экономики и региональной политической и административной элите. Фактически речь идет о «нелиберальной реформаторской элите», во многом укорененной в советском прошлом, но считающей реставрацию невозможной или деструктивной.
Соответственно, на протяжении практически всех 90-х годов интрига политической борьбы сводилась к подвижкам в балансе сил между тремя сегментами – степенью «наступательности» реформаторской и реставрационной элит и реакцией на нее со стороны «нелиберальной элиты». В периоды «реформаторских наступлений» или, напротив, усугубления кризисных явлений в стане реформаторов (как, например, в 1992 или 1998 гг.) такая элита более активно сопротивлялась реформам. Но в случае появления реальной угрозы высшей власти от «реставраторов» или масштабных кризисов (1993, 1998гг.) «нелибералы» в своем большинстве вставали на ее сторону, чтобы не допустить обвала власти.
Именно в силу такого расклада сил в России были невозможны ни люстрации, ни более мягкие формы изоляции старой коммунистической элиты. «Декоммунизация» произошла путем отстранения лишь большей части верхушки советской элиты и окончательного развенчания идеологических символов (часть из которых, впрочем, сохранилась, как, например, Мавзолей, или вернулась в политический обиход, как советский гимн или красное знамя Вооруженных сил). В целом же «демократизаторы» были заинтересованы в союзе с «нелиберальной элитой» в целях удержания контроля над огромной и неоднородной страной.
В такой конфликтогенной обстановке Россия свершила решающий прорыв в демократизации. В период 1992-1993г. в стране были заложены основы рыночной экономики, проведена либерализация цен, приватизация, которые проводились преимущественно «указным правом» и расширенными полномочиями президента. Тогда же была выработана и конституция, вводить которую в действие пришлось после второго кризиса переходной власти. И экономические, и политические преобразования стали возможны благодаря противоречивому и не всегда последовательному, но все же реально действовавшему союзу «демократизаторов» с «нелиберальными реформаторами», которые чуждались либерального пафоса и радикализма экономических преобразований, но принимали их как безальтернативный путь выхода из кризиса и стремились максимизировать свои дивиденды в процессе передела собственности.