22 января 1919 г.
Межев
Дорогой друг,
Одновременно с Вашим письмом появилось солнце, да какое ослепительное! Теперь оно исчезает только на короткие мгновения ровно настолько, чтобы дать время выпасть новому снегу и освежить старый. Несмотря на холод — к которому я, впрочем, привык,— я совершаю утренний туалет при открытом окне, и... чувствую себя нисколько не лучше. Сплю мало и плохо. С желёзками никакого улучшения. Врач — который бывает здесь каждую пятницу — рекомендует мне солнечные ванны (это не очень удобно из-за соседей, но я приспособился). Он разрешил мне небольшие прогулки. Я даже начал немного — совсем немного — заниматься катаньем на санях; как Вы знаете, это вполне безобидный спорт. Но мне предписан почти абсолютный покой. Правда, ходить здесь труднее, чем по аллеям Булонского леса. Надо все время карабкаться вверх, порой по колено в снегу.
Вы думаете, какодилат мне погложет? Я еще не приступил к лечению. Тут никто не умеет обращаться с прибором, а я... боюсь вонзить себе в кость эту штуку. Но в конце концов, если нужно, я попробую. Тогда придется выписать шприц, который я забыл взять с собой. Аптеки в Межеве, конечно, нет и в помине. Парикмахерской тоже нет. Вы даже не можете представить себе, до чего мы тут отрезаны от всего мира. Газеты, и те приходят не каждый день, но на это наплевать — я их не читаю. Все бы ничего, если бы у меня был нормальный сон. Валерьянка
|
|
совершенно не действует. Я написал Шалю, чтобы он передал Вам полагающиеся мне билеты на концерты МОН. Распределите их по своему усмотрению.
Пишите хоть изредка, чтобы меня подбодрить. Хандра одолевает.
Сердечный привет от Вашего
Мориса Равеля
В тот же день, 22 января, Равель написал письмо Жан-Обри, почти в тех же выражениях.