Рефлексии государства

Наращивая набор признаков, ассоциаций в предикации государственно­сти, очертим линии своего согласия и несогласия с известными концептуа-лизациями государства.

Организмическая теория. Зиждется на наивно-физиологической анало­гии государства с организмом (Платон, Д. Фортескью, А. Шефле, Г. Спен­сер, Д. Ворм, И. Блюнчли). Метафора организма в этатологии, оставаясь метафорой, позитивно обостряет момент структурной целостности госу­дарства как организации. Нельзя отказать в продуктивности самой идее внутренней упорядоченности, согласованности взаимодействия относи­тельно автономных конституентов, обусловленных архитектоникой цело­го. Подобно живому организму государство как социальный организм — динамичное структурно и функционально самосогласованное конкордант-ное единство. Негэнтропийным ресурсом высокой степени упорядоченно­сти, целесообразности государства как органической системы выступают силы и символы, через оперативные акты (побудительные, принудитель­ные), обозначающие контуры влияния, вовлечения. Крепость государст­ва— солидарное участие, обеспечиваемое рассчитанной на конечное при­знание авторитетной инициацией действия. Инициация в дикости (стадия доосевой социальности фазы человеческой общины) — посвятительные обряды. Инициация в цивилизации (стадия осевой социальности фазы че­ловеческого общества):

— институциональная сила: инструкция, распоряжение, указ, подчинение;

-— правовой закон: на более ранних этапах — jus qui jussum — внеш­ний признак полномочного (сильного) властвующего; на более поздних этапах —jus qui justum — внутреннее долженствовательное правосозна­ние от естественной приобщенности фажданина (части) к правооформ-ленному обществу (целому);

— символы: аксиологическая космография, состояние духа народа, этос, вводящий ритуальные доминанты, пограничные знаки, борозды и межи, сплачивающие «своих», дистанцирующие от «чужих».

Государство спаивает мир и совесть, обязанности и права. «От деструк­тивной энтропии к конструктивной организации» — магистраль движения

267 Раздел V

Государство

государственности. В социальной среде растет хаос, идет дезорганиза­ция — им противостоит государственное вмешательство. Вопрос Г. Зим-меля: как возможно общество? — имеет единственно допустимый ответ. Общество возможно как самоорганизация социальности. Благодаря ка­нонизации деятельности правовыми, силовыми, институциональными, ритуальными технологиями, наращивающими потенциал жизнеобеспе­чивающей воспроизводительное™, утрачивается продуктивность, разба-лансируется воспроизводительность, дестабилизируется народ, развали­вается государство.

Поскольку социальный прогресс связан с прогрессом личности (про­стор индивидуальной инициативы), эффективностью персонального ут­верждения, общегосударственная организация и дезорганизация тесней-ше связаны с благополучием среднестатистического просто человека. Процветание целого (большая социальность) неожиданно питается преус­пеянием части (малая социальность). (Так как инновации (реформация) разрушают пространства малой социальности (мир повседневности), пло­дят несоответствие задач на локальном уровне стратегическим интенци­ям тотальности, разражается кризис.) Равновесность универсального мира государственности — производное безмятежности локального мира буд­ничности.

Реалистическая теория государства. В духе философского платониз­ма декларируется примат универсального (государства) над индивидуаль­ным (личностью) (Аристотель, А. Конт, К. Маркс). Сильная сторона под­хода — в проведении холистской платформы: государство отвечает принципам системного бытия объектов, где целое — закон функциониро­вания частей. Тогда как слабая сторона заключается в неадекватном гума­нитарном ущемлении самости: личность — продукт общественных отно­шений; человек — производное обстоятельств. Человекоориентированная социальность демонстрирует правоту позиции с точностью до наоборот: государство не поглощает индивида; личность — не продует, а продуцент обстоятельств. Уравновесить антропологическое (номиналистическое) и государственное (реалистическое) в социальной практике — вопрос вопро­сов. Дело, скорее всего, состоит в общественно-политическом обеспечении предпосылок граждански участливой персональности, что задается совер­шенством конструкции социально-исторического макрокосма. «Закон со­вершенный — закон свободы» — назидает Писание. Суть, следовательно, в гуманитарной высоте социологоса.

Диахронически процесс идет но вектору ослабления потестарности за счет воплощения принципа законности, подведения как уникалии (граж-

данин), так и универсалии (государство) под идею права. Архаичный фа­зис государственности знает дополитическую власть на основе чистой по-литарности (личностное доминирование в бесполитическом обществе). Протополития исподволь, постепенно подводит к протогосударственному состоянию стадии межродовых, межплеменных соединений (вождеств), опирающихся на некие конвенансы. Дальнейшая динамика — поворот от протогосударственности к государственности через рестрикцию политар-ности (деспотического, волюнтаристского начала, нескованной нормой власти, вытекающей непосредственно из грубой силы).

Власть — производна от общения, государство — производно от ци­вильного общения, номократической власти (деспотия, тирания как виды законом не связанного своевластия, произвольного господства, минуя нор­мы, — не цивильны).

Синхронически процесс идет по вектору усиления потестарности, но в некотором горизонте. С чего начинается укрепление государственности — с централизации и автоматизации. Взять царство Цинь. В свое правление в нем Ин Чжэн прибегнул к административной реформе: уничтожил гра­ницы прежних государств, устранил племенные названия из имен царств, ввел всеобщее самоназвание для всех жителей (хэшоу), поделил террито­рию на этнические нейтральные области (цзюнь) и уезды (сянь) во главе с управителями, круг полномочий администрации определил единым за­конодательством, упразднил привилегии местной аристократии, 130 тыс. семей чиновной номенклатуры переселил в столицу под надзор централь­ной власти (фактически вывел этнократию), обезоружил население на ок­раинах, наладил транспортные артерии столицы с провинциями, активи­зировал торговлю.

Гарантийная жизнь обеспечивается равновесием части (человек, граж­данин, подданный) — целого (общество, государство, держава), которое единосущно, как таковое, не сочетается ни сноминализмом, ни с реализ­мом. Перспективнее социальный концептуализм, отрицающий долженсг-вовательносущее преуспеяние общего (государства) отстраненно от реаль-носущего преуспеяния единичного (лица).

Теория государства — Левиафана. Государство — монстр, агрегирую­щий враждебную человеку стихию репрессивного могущества (Т. Гоббс). Подробное описание Левиафана, отождествляемого то с диковинным мор­ским чудовищем, то с крокодилом, то с гигантским змеем, прямо бегущим или же изгибающимся, то с драконом, то с бегемотом, имеется в книге Иова. Упоминания о нем также встречаются в Псалтыри и книге проро­ка Исайи. Дадим выдержку из ветхозаветной книги Иова: «Вот бегемот...

.._ч.:Д|М1т*~1Г·*

Раздел V

он ест траву, как вол...; поворачивает хвостом своим, как ведром; жилы... на бедрах его переплетены; ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; горы приносят ему пищу...; нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; круг зубов его — ужас...; от его чихания показывается свет; глаза у него, как ресницы зари; из пасти его выходят пла­менники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка...; дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя; на шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас; сердце его твер­до, как камень, и жестко, как нижний жернов; когда он поднимается, сила­чи в страхе, совсем теряются от ужаса; меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы; железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево; он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; нет на земле подобного ему: он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости»²⁵.

В идеале государство не урод, не перерожденец, не садист, находящий забаву в том, чтобы насиловать народ, притеснять общество, ущемлять гражданина. Государство — организация, естественноисторически развив­шаяся из потребности институционально-иерархического регулирования деятельностного обмена. Однако полезное целому может идти вразрез с интересами части. Требуемое организации, отмечает Ж-Ж. Руссо, «почти никогда не осуществляется иначе как силой — партикулярные интересы всегда этому противятся»²⁶. Обслуживая интересы целого, государство, как мы знаем, может вставать в надсоциальную и асоциальную позицию, на­ступающую на самость, подрывающую экстерриториальность и общест­ва, и лица. Такова одна сторона дела. Другая заключается в невозможно­сти исчерпывающих народных гарантий от своеволия, волюнтаризма власти. Власть часто импровизирует, действует под влиянием чувств (бес­сознательные импульсы, аффекты). Верно утверждает Б. Спиноза: «Те, кто тешит себя мыслью, что... стоящих у власти можно склонить руководство­ваться в их жизни одним разумом (правоустановленными рационально-все­общими нормами. — Авт.)... грезят о золотом веке поэтов или о сказке»²⁷. Власть бывает неразумна, нерациональна — прямо по Т. Гоббсу, — слов­но слепая дубина, абсолютная мощь чудовищно жестокого молоха, безли­кого, тупого, бездушного. Персонифицируясь, она оборачивается алчной диктатурой лица — тиранически чистая потестарность автократического

²⁵ Иов, 40—41.

"Руссо Ж. Ж. Трактаты. М., 1969. С. 150.

²⁷ Спиноза Б. Избр. произв. М., 1957. Т. 2. С. 289.

Государство

,

плана — султанизм, бонапартизм, цезаризм. Деперсонифицируясь, она становится диктатурой требующего жертв института — этакратии тотали­таристского, хунтистского толка.

Воля граждан неотождествима с волей верховной власти. Совпадение собственных частот колебаний одного и другого если не раритет, то на­стоящая редкость, плодящая коллизии, трения отношений в триаде «госу­дарство—общество—личность». Феноменологически ясно: гипертрофии членов триады нарушают гарантийность жизни, разбалансируют сущест­вование, последовательно давая патологию этатизма (подмена государст­вом общества); охлократии (подмена обществом государства со сломом универсальных правоотлаженных институтов, установлением порывистой, нервической власти толпы); вождизма (подмена личностью государства и общества на базе апостольства героико-иророческой харизмы). Сущност-но же — колоссальной сложности и остроты вопрос: как, не деформируя жизнь, добиться конкордии персоналыюго-социального-государственного? Древний Восток и эллинистический Рим поставили на властный монолог с его жестко иерархированными авторитарно-бюрократическими техно­логиями. Запад с обстановки античного полиса тяготел к диалогической консенсуальной политической культуре с мягкими технологиями парла­ментской демократии. Обозначились, таким образом, две кратократиче-ские ветви: хозяйская политарная и институциональная гражданская власть. Заочная полемика между ними не завершена посегодня.

Предпосылкой впадения в азиатчину служит введение чрезвычайщины, ликвидация сдержек и противовесов, универсализация культа грубой силы. Объявляя, что «страницы счастья — пустые страницы истории» (Г. Гегель), ничтоже сумняшеся, государство контингентирует существование. В сточ­ной канаве находима ли правда? Когда заботы целого поглощены целым, тут не до посторонностей субтильностей типа «общество», «личность». Ни­какой беллетристики: народ — податливый материал экспериментирования.

Осенью 1918 г., в период перемирия, Франция отбирает в германском плену русских солдат и переправляет их в трудовые лагеря без репатриа­ции. Что же правительство большевиков? Занято укреплением собствен­ной власти. Нечто схожее по зоологизму — отношения целого (государ­ства) к части (подданным) в третьем рейхе, условия проживания в котором сводились к порабощению населения. «Какое счастье для правительства, когда люди не мыслят. Мышление должно состоять только в отдаче или исполнении приказа», — оправдывая программу деинтеллектуализации и милитаризации народа, говорил Гитлер.

Обеспечение защиты прав лица и общества достигает народовластие: государство вмешивается в общесоциальный порядок в той мере, в какой

271 Раздел V

допускают граждане. Диспозиционально и презумптивно государство ру­ководствуется народной волей, народной санкцией. Поскольку решение на­рода в чистом виде принимается в весьма затратном, неоперативном, а по­тому трудно реализуемом поле непосредственной демократии, постольку в своей практической линии граждански ориентированное государство тя­готеет к a proiri народолюбивым мягким ламинарным технологиям соци­ального устроения, исключающим турбулентные интервенции в реаль­ность и отдающим пальму первенства мелиоризму и эволюционизму²⁸.

Конвенциональная теория государства. Государство — плод договора, заключенного людьми между собой при невозможности дальнейшего пре­бывания во всеобще враждебном состоянии bellum omnium contra omnes (война всех против всех) (Платон, Полибий, Цицерон, Г. Гроций, Т. Гоббс, Д. Локк, Б. Спиноза, Д. Лилберн, Д. Мильтон, Ж-Ж.Руссо, И. Кант, И. Фих­те, Т. Пейн, А. Радищев, декабристы). Основоположником платформы справедливо считается Платон, вполне логично, казалось бы, размышляв­ший: так как в естественном состоянии господствует право силы, всяк дей­ствует произвольно, эгоистически, сообразно принятой им тактике выжи­вания, все поступают неправедно и, страдая, находят целесообразным «договориться друг с другом, чтобы и не творить несправедливости, и не страдать от нее. Отсюда взяло свое начало законодательство и взаимный договор»²⁹. Не входя в критику несообразий толкований существа «есте­ственного» состояния то как брутальной дикости (Т. Гоббс), то как идил­лической пасторали (Ж-Ж. Руссо), отметим крайнюю симпатичность двух идейных мотивов позиции.

Первый мотив — контрактационность государства. Взаимодействия людей в государстве опираются на некие конвенансы. Государство не лодка, управляемая как попало: «кто сел, тот и правит». «Каждый... пе­редает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, и в результате для нас всех вместе каж­дый член превращается в нераздельную часть целого»³⁰. Флуктуации це­лого при злоупотреблениях верховной власти отменяют договорный характер обязательств: в таких случаях народ восстает. Важна не джасти-фикация социального бунта, важно понимание, что переход из естествен­ного неполитического состояния догосударственных общностей в госу­дарственно-политическое состояние предполагает обуздание власти силы

■^Подр. см.: Политическая антропология. М., 1995; Реформы и контррсформы в России. М, 1996.

¹⁹Платон. Государство. 358с—359а. ³⁰ Руссо Ж. Ж. Цт. соч. С. 160.

Государство

силой власти, что и открывает просторы всеобщей свободы. Не «свобо­ды от», а «свободы для». Свободу, назидает Г. Гегель, нельзя представлять превратно в формальном, субъективном плане, согласно чему офаничение влечения, вожделения, страсти, принадлежащей частному лицу, выдается за ограничение свободы. Наоборот: такое ограничение есть просто усло­вие, делающее «возможным освобождение, а общество и государство яв­ляются такими состояниями, в которых осуществляется свобода»³¹.

Второй мотив — институциональная правосообразность (номо-, ордо-кратичность) государства. Трансформация догосударственного состояния в государственное протекает как кристаллизация в цивилизации механиз­ма обезличенной формально-правовой регламентации общения. С момен­та иституциональной кодификации обмена деятельности, в которой не разглядеть индивида, человек поднялся на более высокий уровень персо­нального отчуждения, став существом не судьбическим, а правонивелиро-ванным, юридическим.

В естественном состоянии люди неравноправны, неравноправность их детерминировалась «хитростью», «силой». В фаждански-политическом, государственном состоянии люди равноправны — однопорядковы перед законом, властью. Сугубо заблуждался Т. Гоббс, полагая, будто воля госу­дарства равнозначна воле персонифицирующих ее лиц (людей, собраний, облаченных властью)³². Воля государства — институционально-правовая воля, несинонимичная воле индивидуально властвующей (правящей). Вла­ститель, верша суд неправедный, своекорыстный, способен действовать негосударственно, противоправно. Отсюда следствия:

— идея имманентных человеку самоценных качеств (прав и свобод), от него не отчужденных, по договору никакой инстанции не передавае­мых. Есть нечто, не подводимое под юрисдикцию государства и права, и это нечто — «самость», «персоналитет», абсолютно суверенный, внепра-во-безгосударственный. Государственно-правовые интервенции терпимы и законны в пространстве институционализированного человека, но не че­ловека вообще;

— идея закона как неперсонифицируемой пропозиции — универсаль­ного, общеобязательного императива, нормы «для всех», а не «для всех ос­тальных». В цивилизации contra варварству нельзя быть ни «вне», ни «над» законом. Позволительно быть «иод» законом, чем гарантируется граждан­ская универсальность правосознания, праводействия. Как акцентирует

³¹ Гегель Г В Ф. Соч. МЛ., 1935. Т. VIII. С. 39—40. ^иСм: Гоббс Т. Избр. произв. М., 1965. Т. I.C. 351.

273 Раздел V

Д. Локк: «Ни для одного человека, находящегося в гражданском общест­ве, не может быть сделано исключения из законов этого общества»³³.

Хотя модель договорное™ государства умозрительна, не верифициру­ется ни на фактуре, ни как схематическая конструкция, она тем не менее полезна дидактически: авторитаризм и правовой строй несовместимы; формальная правосообразность исключает героическую харизму; госу­дарство в своих притязаниях ограничено законом, равно как и волей гра­ждан; субстанциальный корень государственной власти — формальное право и народная легитимация; суверенитет человека есть не скованная ни правом, ни государством верховная власть его над самим собой; государ­ственная апроприация человека невозможна; человек не компонент госу­дарства; им выступает гражданин (персона), личность, выполняющая свой долг перед Отечеством.

Этатизм. Государство — самодовлеющая универсалия, право которой в цивильном — наивысшее. Государство — шествие самого бога в мире, основание его — власть беспредельно свободного, осуществляющегося как всеобщая воля (Г. Гегель).

Государство возникает там и тогда, где и когда появляется необходи­мость обособления функций социального целого, где и когда целое заявля­ет самодостаточность, обнаруживает, обнажает особые, высшие интересы. Сосредоточивая под своей эгидой всю полноту власти, целое реализует ее через «силу» и «право». В таком первоисточном смысле государство при­мыкает к «империи». «Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это но­вое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас»³⁴, — повествует Екк­лесиаст. Империя — не особый (модифицированный) тип государства, а исходно само государство, опирающееся на силу (военную власть) и юрис­дикцию («imperium» есть полнота власти, полномочия). В геральдике сим­волы власти и права передаются фасцией — связанным кожаным ремнем пучком прутьев с воткнутым в него топориком — знаком полномочной должностной и карающей власти. Государство как имнерия и империя как государство — институциональные субъекты социальности, наделены пол­нотой власти, на данной территории в данном народе стяжают монополию на силовую и правовую инициативу. Человек может жить внегосударствен-ной жизнью отшельника, затворника, дервиша, правдоискателя. Лицо, гра­жданин, персона скованы гарротами государства, которое по отношению к ним выполняет функции должностного побуждения, принуждения: с

"Локк Д. Соч. М, 1988. Т. 3. С. 316. "Книга Екклесиаста, 1,10.

Государство

наличным бытием каждого оно соединяет что-нибудь в качестве его усло­вия (порядок частичных ролей) так, что, если «он хочет сохранить первое, ему приходится мириться и со вторым»³⁵. Государство, говоря кратко, жизнедействует как машина выработки условий, анаболитический меха­низм канализации импульсов от людей, народа, общества с образованием вещества социально упорядоченного, цивильного существования. В фун­даменте этого анаболитического механизма, как отмечалось, — монопо­лия, исключительное право на иституциональную (судебную, силовую)

инициативу.

Так как «монополия» — силовая и правовая прерогатива государства — воплощение этатизма, генетически совпадающего с империализмом (сим­биоз милитаризма и юридизма), экспликацию природы этатизма оправдан­но совместить с экспликацией природы абсолютной государственной вла­сти, достигаемой в империи.

За соответствующей исторической фактурой обратимся к истории

Рима.

Вторжение галлов, повлекшее распад латинской федерации, с середины IV в. до н. э. вынудило Рим восстановить свое ведущее положение в Ла-ции силой. В 340—338 гг. идет латинская война за гегемонию Рима в сре­де латинских городов. После разгрома коалиции латинов, аврунков, воль-сков, кампанцев населению неримских городов даровано право римского гражданства. Затем начинается вторая Самнитская война (326—304 гг.), направленная на аннексию Кампании, греческого Неаполя. Третья Самнит­ская война (298—290 гг.) позволила существенно расширить территори­альные владения Рима — он подчинил себе всю среднюю Италию от реки По до северной Лукании. Победив Пирра, с 272 г. Рим продолжает терри­ториальную экспансию — берет Тарент, покоряет независимые племена от Мессанского пролива до реки Рубикон; с этого момента он — крупное го­сударство западного Средиземноморья.

Начало империи, следовательно, связывается с: 1) завладением главен­ства среди равнодостойных городских центров; 2) наращиванием терри­торий через пространственную экспансию. Далее — последовательное усиление государства с дальнейшим ростом территорий за счет захвата. Одно подталкивает к другому: силовое присоединение земель опирается на укрепление государственной машины. Растет внешний экстремизм, рас­тет милитаризация, внутренний этатизм.

I Пуническая война с Карфагеном начинается из-за Сицилии, которая в 241 г. становится первой внеитшшйской римской провинцией. 11 Пуническая

"Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. М., 1971. Т. 2. С. 37.

18* Раздел V

война — следствие пресечения силой карфагенской колонизации Европей­ского материка. В 201 г. подписан мирный договор, лишавший Карфаген заморских владений; африканская держава перестает быть метрополией. Рим же, создавший собственный флот, получивший по контрибуции кар­фагенскую флотилию, оказывается гегемоном западного Средиземномо­рья. Следующий виток имперостроительства — покорение эллинистиче­ского Востока, 1 и II Македонские войны, отторжение от Македонии территорий в Малой Азии, Эгейском море, установление контроля над Македонией, Грецией, война с Антиохом III, укрепление позиций в восточ­ном Средиземноморье. Потом — покорение Коринфа, разгром Ахейско­го союза, подчинение Малой Азии, Сирии, Иудеи, Египта. Затем — III Пу­ническая война, разрушение Карфагена, покорение Испании, Пергама. Таковы вехи 120-летнего силового оформления Римской империи — круп­нейшего государства древности.

Безмятежная державная гомофония продолжалась, а все признаки ее безнадежного деграданса между тем были налицо.

Интересен вопрос: отчего пал Рим?³⁶ Продолжим движение в интри­гующем сюжете. В самом деле: каковы причины упадка государственной суперструктуры, поддерживаемой жесткими политическими технология­ми милитаризма, централизма, бюрократизма (командного администриро­вания)? Говоря односложно и притом не расширяя фактуры, мы склоня­емся к мысли, что корень упадка Рима — в невозможности противостоять внутреннему варварству³⁷; Рим был низвергнут самим Римом. Укажем в связи с этим на такие моменты.

1. Люмпенизация свободных производителей, опускавшихся на социаль­ное дно в поисках пропитания, — интенсивный приток рабов (результат аннексии территорий) сопровождался массовым вытеснением из производ­ства полноправных граждан с прогрессивным ростом деклассированных элементов, пауперов, маргиналов.

2. Сильнейшая имущественная дифференциация населения. Новые тер­ритории не осваивались измученными войной свободными крестьянами, попадали в пользование нобилей, — имперское движение вширь увеличи­вало благосостояние не народа, а правящей верхушки, провоцируя рост социального напряжения.

3. Пассивное торговое сальдо, подрывавшее хозяйство, — доходной статьей государства была едва ли не одна выплачиваемая завоеванными контрибуция; по мере прекращения притока средств нарастали трудности,

"См.: Реформы и контррсформы в России. С. 266—281. ³⁷ Аналогичный взгляд выражал П. Бицилли.

Государство

преодолевавшиеся развитием не производительного, а ростовщического капитала (бурный рост кредитных, меняльных, ссудных, откупных ком­паний).

4. Просчеты в госстроительстве — в Риме так и не оформилось уни­тарное государство с равными правами граждан и полномочиями анкла­вов. Имелась пестрая, внутренне дифференцированная федерация полиэт­нических несамоуправляемых территорий, руководимых центральной властью.

5. Неоперативность и нерациональность управления провинциями, рас­падавшимися на неравноценные общины (свободные, договорные, зависи­мые) с различным регламентом уплаты налогов, порядком исполнительной власти (очередной предводитель провинции издавал эдикт о принципах вла­ствования, что порождало сугубый произвол действий должностных лиц (консулы, проконсулы, преторы), стимулировало разорительную для насе­ления практику поборов (ростовщики, публиканы)).

6. Рост бюрократии, усложнение должностной иерархии, иррадиация власти по гражданскому (сенат, магистраты) и духовному (жреческие кол­легии — понтифики, фламины, салии) секторам.

7. Социальные междоусобицы, внутренние трения в обществе: проти­воречия нобилей (землевладельческая знать) — всадников (торгово-рос-товщическая знать); аристократии — плебса; полномочных — неполно­мочных групп населения.

8. Обезземеление крестьянства, подорвавшее боеспособность армии. Так как легионы пополнялись из числа лиц мужского пола, имевших рим­ское гражданство и земельную собственность, а массовая люмпенизация свободных производителей лишала их возможности землевладения, без­земельные призыву не подлежали, цензовый принцип армейской комплек­тации нарушался, численность армии падала, боеспособность снижалась.

9. Отчаянная политическая борьба — сошлемся на эпопею братьев Гракхов и их адептов, столкновения оптиматов и популяров и т. д.

10. Коррупция — чего стоит одна югертинская война с подкупом вое­начальников, распродажей боевой амуниции, вооружений.

11. Противостояние провинции (национальные движения) метрополии — перманентные восстания на окраинах (кельто-германские племена, африкан­цы, сицилийцы, италики, война Митридата и т. п.).

12. Кризис власти —диктатура Суллы и ею самоотставка, обострившая борьбу за власть с втягиванием в нее периферий (италики, испанцы).

13. Восстания рабов, классовые конфликты.

14. Деспотизация власти —триумвират Помпея, Красса, Цезаря после раз1рома восстания Спартака.

277 Раздел V

15. Падение нравов. Верхи разлагались от роскоши, пресыщения; низы — от нищеты, невостребованности. Непроизводительность, праздность обу­словливали разврат как социальный, так и моральный. В вегетативной сре­де безысходности, неучастия происходила универсализация Каталины как общественного типажа и Клодии как типажа персонального. Обо всем этом сокрушался Саллюстий, говоривший о необходимости формирования наро­да — свободных производителей, крепких собственников, ответственных i-раждан.

Народ, однако, в империи не формировался.

Производительная отсталость рабства, падение уровня жизни неимущих, гнет социальной и местной власти, внутрисоциальные пикировки, антаго­низм метрополии и колоний демонстрировали крайнюю неотлаженность образа существования, свидетельствовали о беспочвенности имперских претензий Рима на владычество миром. Решительными действиями попра­вить положение тщился Цезарь, ставший на путь реформ. От имени госу­дарства он ввел прямые налоги, издал закон против злоупотреблений наме­стников, интенсифицировал колонизацию провинций (Рим реализовывал не греческий — пространственный (клерухии, катекии), а финансово-торго­вый (ростовщичество, аренда, откуп) тип колонизации) — инспирировал переезд на периферию 80 тыс. граждан, предоставил гражданство абори­генной знати, дал автономию ключевым городам, демократизировал управ­ление — расширил сенат, увеличил число магистратур, провел раздачу зе­мель солдатам, на 1/4 списал долг популярам, на 1/3 снизил налоги в азиатских провинциях. Цезарь ввел и сам титул «император», подчеркивая причастность к высшим командным армейским и духовным началам. «Им­ператор» ассоциировал пожизненную связь с войском, пастырство нации («отец отечества», «великий понтифик»), сакрализовывал власть в персоне. Рим стал империей, или монархией августейшей особы, военно-духовной вотчиной властвующего лица.

Инновации Цезаря улучшили ситуацию, но не решили главного — не повысили державную кредитоспособность империи как таковой. Центра­лизовав и сакрализовав власть, Цезарь повысил ее имперскость, что дис­сонировало с народно-демократическим духом преобразований. Империя способна модернизироваться лишь в сторону империи. Этнически гете­рогенные, цивилизованно неоднородные, культурно несопряженные, со­циально конфликтные части возможно удерживать в целом силой армии, административного гнета. «Народно-демократическое», «республикан­ское» — плохая сущностная канва для оптимизации «имперского». «Им­перия» — другой архетип, требующий иных технологий улучшения. Не-сообразие содержания форме преобразований было уловлено обществом.

Государство

В марте 44 г. с Цезарем покончено. Цезарь убит заговорщиками за дефор­мацию перспектив, искажение логики имнеросозидания. Понимая это, более или менее удачливые его преемники только восстанавливали эту логику с тем или иным успехом для себя, преодолевая сопротивление об­стоятельств. Не стремясь к явленческой полноте, воспроизведем и про­комментируем нужное нам в потоке истории, обращая внимание на то, что весь постцезарианский период есть борьба первых государственных лиц за укрепление властных основ империи.

Октавиан (внучатый племянник Цезаря) — упрочил власть, погасил междоусобицы (второй триумвират, борьба с Брутом, Кассием, Секстом Помпеем), разбил Антония, присоединил Египет, установил принципат, ужесточил закон (по части рабовладения), стимулировал мероприятия по укреплению, развитию семьи и брака (холостяки ограничивались в праве наследования, занятия должностей, многодетные подводились под патро­нажные программы), пожаловал гражданство кельтским, лигурипским пле­менам, нещадно подавлял восстания в Фиваиде, Сирии, Малой Азии, Ис­пании, Далмации, Паннонии, расширил европейскую колонизацию (запад Европы), после смерти великого понтифика триумвира Лепида сосредо­точил в своих руках всю полноту власти (военной, гражданской, духов­ной). Двоевластие императора и сената в республике со времен Октавиа-на Августа стало формальным; за фасадом его — личная монархическая власть иринцепса.

Тиберий (усыновленный Августом) — развернул борьбу с сенатской оппозицией за упрочение режима личной власти, закон «об оскорблении величества римского народа» использовал для расправы с личными вра­гами. Едва ли не первый случай в прошлом апелляции к законодательст­ву для узурпирования власти. Характерное смешение государственного и срощенного с ним персонального (манифистирующего государствен­ное) проявляется при режиме Сталина, вводящего уничтожающий ярлык «враг народа» (в «народе» слиты «государство», «нация», «партия», син-кретизированные в лице «первого маршала»), и при режиме Гитлера, пользующегося не менее чудовищным клеймом — «враг государства и народа» («государство» как институт дистанцировано от «партии» и «на­рода», но неотделимо от «фюрера»).

Гай Цезарь (Калигула) — усилил борьбу как с аристократией, так и с

народом.

Нерон — пресек попытки восстановления республики, репрессировал членов сената. Снимая с себя подозрение в поджоге Рима, переложил ответ­ственность за это на первых христиан — ход, превратившийся в элемент хорошо просчитанной политической технологии по усилению репрессий,

279 Раздел V

Государство

укреплению режима собственной власти. (Напрашивается аналогия с огол­телой кампанией против коммунистов, обвиненных фашистами в поджо­ге рейхстага.)

Веспасиан — покончил с междоусобицами, гражданской войной, пода­вил восстания в Понте, Иудее, вывел на авансцену политической жизни знать провинций.

Август завещал не расширять границ империи по причине нехватки средств для обслуживания территорий. Веспасиан реализовал нетривиаль­ный державный ход: держать в узде периферию возможно не силой цен­тральной власти, а компрадорством местной аристократии.

Домициан — подавил мятеж сенатской оппозиции, провел казни сена­торов, конфискацию имущества у аристократов, предпринял перетряски в аппаратах законодательной и исполнительной власти. Убит, проклят се­натом, что знаменует поворот в сторону ослабления единоличной импе­раторской власти и усиления власти высшей бюрократии.

Нерва — ставленник сената (по новому закону о престолонаследии бразды правления передаются не по родству, а по санкции сената), повел линию на укрепление политических позиций олигархов.

Траян — испанский провинциал — продолжил колонизацию Востока (вопреки завету Августа).

Адриан — сдал восточное направление экспансии, как бы предчувст­вуя кризис, принялся за обустройство государственных границ, положил начало политическому сыску, тактике гражданского, бытового фискальст­ва (фрументарии).

Антонин Пий, Марк Аврелий, Коммод — последние Антонины, завер­шают дление «золотого века», становятся участниками, свидетелями фрон­тального государственного кризиса. Марк Аврелий безуспешно ведет вой­ны с германскими, финикийскими, сарматскими народами. Падение боевых качеств армии и вызванные этим вынужденные политические и экономические уступки аборигенным племенам (предоставление римского гражданства, освобождение от податей, выплата субсидий) с целью контро­лирования территорий означали переход на имперское донорство. Провин­ция победила непомерно разбухшее государство цивилизационной отста­лостью, варварством. Центральной власти стало невыгодно, затратно, обременительно обслуживать сложившееся в наличных пределах целое. Общий периферийный нажим по контурам империи, неорганическая гра­жданская натурализация, политическая ассимиляция «инородцев» вызва­ли тотальную конфронтацию населения с государственной машиной. По­следняя, верно, способна некоторое время противостоять одному из своих слагаемых, однако при достаточно упорном, решительном выступлении

населения обречена на гибель. Империя, не имея народа, еще лавировала с населением, когда же оно отвернулось от империи, государственность была повержена ниц. Выступления внешних варваров — пустяковая по­верхность — варвары выступали и прежде; трещину дала сущность: им­перия лишалась субъекта — носителя имперской плоти — имперской вла­сти, имперских институтов, имперской воли, имперской судьбы. Череда державных метаний последующих правителей Рима лишний раз убежда­ет в правоте сказанного.

Непроизводительность рабства ухудшала положение населения. Не­скончаемые усобицы; неотлаженность регламента центральной власти (Ти-берий, Калигула, Клавдий, Нерон приходили к власти на волне борьбы с тиранией предшественников, а завершали правление резней соперников); фаворитизм; гипертрофированная роль дворцовой гвардии (Тиберий заду­шен префектом преторианцев, Гай Цезарь убит трибуном преторианцев, столь незавидная участь постигла и Пертинакса, императорство Дидия Юлиана куплено у преторианцев — сделка послужила поводом к развя­зыванию гражданской войны, в которой участвовали иные претенденты на императорство — легаты Нигер Альбин, Север) — повлекли ослабление центральной власти, предопределив рост местничества. В империи возник, распространился феномен местной культуры — возрождение локальных и региональных языков, обычаев, традиций; безудержная апология «сво­его» — доморощенного, локалистского. Аборигены перестали чтить Рим как Родину; Отечеством вдруг стала этнокультурная провинция. Волнения, начавшиеся на местах при Коммоде, усилились: выступали Британия, Гал­лия, Египет, Испания, Дакия. Продолжался развал армии, переставшей быть общесоциальной силой, перемалывающей местное, племенное.

Захвативший власть в войне легатов (куда были втянуты регионы — Парфия, Антиохия, Византии и т. д.) Септимий Север — провел админи­стративную, армейскую реформы, укрепил городскую общину, семью, по­ощрял ремесленничество, расформировал гвардию алчных, корыстолюби­вых преторианцев. С Септимия и при последующих Северах идет дальнейшая милитаризация и бюрократизация, повышающая экспансив­ность, а значит, жизнеспособность империи. Слияние этих параллельных процессов влечет оформление единого военно-бюрократического комплек­са. Иная далеко идущая акция Севера — расширение гражданской и со­словной государственной базы: права гражданства предоставлялись всем свободным жителям, грани между сословиями приобретают прозрачность (по должностной выслуге разрешается переход из низших сословий в выс­шие). Помимо этого Север легализует солдатские семьи (ранее запрещае­мые); организует солдатские поселки вблизи лагерей; позволяет воинам

281 Раздел V

Государство

вести сельское хозяйство (военные лагеря, таким образом, превращают­ся в военно-земледельческие колонии; армия переходит на натуральное самоснабжение); выдвижение военно-хозяйственных колоний на погра­ничные полосы решает проблемы защиты внешних границ; армия стано­вится профессиональной и хозрасчетной. Север лишил Италию привиле­гированного положения в государстве, как бы уравнял в правах центр и провинцию.

Негативная чехарда на троне после Севера во многом ослабила живо­творный системный эффект нововведений. При Александре Севере углуб­ляется финансовый, при Максимине — гражданский, при Галиене — по­литический кризис — идет порочное полномочное и территориальное дробление власти.

Диоклетиан — решительно выступил против сепаратизма провинций и народных движений, ужесточая режим, разделил власть с Максимианом. Власть стала карательной в отношении как этносов, так и населения в це­лом. Усиление государственной, административной, военной власти дости­галось повышением оперативности управления. Страна делилась на 4 час­ти, подчиненные автономным соправителям. Военная и гражданская власть разделялись. При Диоклетиане империя окончательно становится синони­мом единоличной монархической власти. Старый «принцепс» сменяется новым «dominus» — господарским титулом и порядком правления. Откры­вается эпоха «домината» — юридически оформленного монархического царства без пережитков республики. Император надевает корону, заводит пышный двор, внедряется подобострастный церемониал с падением ниц, сенат вытесняется консисторией. Римская империя обретает черты монар­хии восточного типа. У Диоклетиана «империя» получает свое классиче­ское идейное завершение. В истоках, как отмечалось, «империя» совпадает с «государственно-полномочной властью». По ходу дела, однако, с персо­нификацией «государственного» «этатизм» подменяется «монархизмом». Наглядное подтверждение тому — показательный ряд форм правления в Риме: принципат Августа (государственно-террористический режим) — либерально-республиканская монархия Антонинов — военно-бюрократи­ческая организация Северов — восточная деспотия Диоклетиана.

Константин 1 — перенес столицу в Византии (впоследствии Констан­тинополь), образованием второго Рима (первый навсегда утратил значение столицы мира) фактически легализовал административно-государствен­ный раскол империи. Миланским эдиктом ввел свободу вероисповедания христианства (бывшей антигосударственной религии), завершил управ­ленческую реформу Диоклетиана, создал бюрократическую иерархию ти­тулов (кстати, заимствованную Россией), а с ней — питательную среду

административного произвола (коррупция, казнокрадство, лихоимство,

доносительство).

В период правления преемников Константина 1 — Константина II, Кон­станта, Констанция и двух племянников — усиливается удельность, ослаб­ляется централизм, увеличивается напор варваров по контурам государ­ства, развязываются локальные войны.

Юлиан — порвал с христианством (за что получил прозвище «отступ­ник»), восстановил в правах язычество, правда, мгновенно пришедшее в упадок, продолжил неудачную военную кампанию на Ближнем Востоке. Правление Юлиана положило однозначный конец как язычеству (невзирая на его возрождение, а скорее благодаря ему), так и военной мощи Рима. Рим обрел свободу от варварских культов, но попал в зависимость от вар­варов для ведения внешних и междоусобных войн.

Иовиан — сдал Персии часть Месопотамии, обнаружил неспособ­ность в противостоянии натиску германцев, славян, сарматов, мавров на

империю.

Валентиниан — вновь разделил империю, назначив августом Востока брата Валента. В диумвират братьев достигает пика бюрократизация вла­сти (и связанные с ней чиновные злоупотребления, вымогательства); в ре­зультате массового недовольства населения приходит в движение провин­ция (волнения в Британии, Галлии, Африке, Фракии, на Дунае, в Малой Азии); продолжается развал армии (процветает дезертирство); углубляется внутренний раскол народа, низы которого (рабы, колоны, ремесленники, крестьяне, куриалы) лишаются элементарных условий существования.

Феодосии — в последний раз объединил империю, сплотил западную и восточную части на некоторый срок за счет унификации и унитаризации идеологии: запрещены ереси, покончено с язычеством, укреплена государ­ственная конфессия — христианство.

После смерти Феодосия держава окончательно поделена на западную (Гонорий I) и восточную (Аркадий) половины. Нашествие варваров (вест­готов, гуннов) стерло с лица земли Западную Римскую империю в 476 г.; Восточная Римская империя прекратила существование в 1453 г. вследст­вие взятия Константинополя турками.

Каковы причины падения «вечного города» и олицетворяемой им госу­дарственной мощи? Близлежащий ответ: причина краха империи — «ве­ликое переселение народов», нашествие варваров (гунны, вандалы, остго­ты) — по-школьному правилен, но неприемлем. Формально верные, скорые, быстро находимые ответы — ненаилучшие. Основание держав­ной деградации Рима в нем самом, в его внутренней сущностной неспо­собности продолжать реализовывать свое полномочно-государственное

283 Раздел V

Государство

назначение. Сбой дало целое; подточилось тотальное; ничтожный, дрян­ной, но собственный паразит пожрал колосса, вследствие чего гигант был низложен пигмеем.

«Цивилизация, эксплуатирующая, но не восстанавливающая, не может иметь иного результата, кроме ускорения конца»³⁸, — замечает Н. Федо­ров. Открытая аллюзия этой модели в ее политико-государственных ис­точниках — закат и падение Рима. Будучи мировой империей, Рим экс­плуатировал, но не восстанавливал вверенный ему историей участок цивилизации. Он перестал быть культивирующим началом для подвласт­ных, патронируемых им территорий, народов. Тем самым он был обречен. Катящееся под гору инертное его существование после правления Диок­летиана походило на затянувшуюся агонию измученного болезнью, утра­тившего вкус к бытию, выдохшегося человека. Личная бесталанность, бесцветность, бездарность многих и многих августов от Константина ис­ключительно до Ромула включительно, помноженная на ослабляющую по­тенцию центральной власти нескончаемую возню у трона, междоусобицы, лишь приближала трагическую развязку. Рим пал от имперской неполно­ценности отвечать чаяниям подданных, реагировать на вызовы беспокой­ного времени. Анамнез империи включает такие стадии углубления дер­жавного запустения и упадка.

1. Рим не справился с выполнением общецивилизаторских функций в отношении окраин. Цивилизация противостоит варварству жизневоспро-изводственным отрывом — более высоким уровнем культурных, инду­стриальных, гражданских, земледельческих технологий. «Империя» в наиболее широком смысле, подчеркивает П. Бицилли, есть отношение властвования — подчинения, отношение господствующего народа и под­властных³⁹. Подобное отношение реализуется через кратократическое по-тестарное начало, государственную опеку, силовое давление. Империя в начале своей повышательной фазы наращивает территориальную грома­ду, расширяя масштабы исключительно применением грубой силы. Далее, однако, о себе заявляет логика гарантийного воспроизводственного про­цесса. Завоевать территорию, народ можно — держать их в подчинении одной силой продолжительное время достаточно трудно. Трудно по при­чине затратности — рано ли, поздно ли, силы тают; воевать с народом на его территории невозможно. Для удержания завоеваний в отношении по­коренных окраин требуется программа приемлемого (по крайней мере достаточного для срыва немедленного выступления) существования.

^w Федоров Η. Φ. Философия общего дела. Верный, 1906. С. 209. ³¹⁾См.: Бицилли П. Наследие империи. // Рубежи. 1996. № 8. С. 83.

Если выработать ее удастся, империя, пребывая в повышательной фазе, самостабилизируется. В противном случае внутренние антагонизмы обо­стряются, освободительная борьба нарастает, удерживать целое в исход­ном порядке становится все затруднительнее, империя входит в понижа­тельную фазу развития, характеризующуюся державным деградансом вплоть до распада и краха. В отношении первого Рим преуспел. С держав­ной (аннексионистской) миссией он справился. Последнее, находя точное отражение в общественном сознании, обрело изящную форму поэтиче­ского наставления:

Ты же, о римлянин, помни — державно народами править, В том твои будут искусства...⁴⁰

Властное отношение «центр-гегемон — покоренная периферия» уста­новилось. Но поддерживалось оно исключительно силой. В отношении второго, следовательно, Рим провалился. Империя не выполнила культу-ротворческой, устроительной миссии, функции цивилизаторского обихо-живанил. Применительно к покоренной провинции следует проводить ли­нию либо ассимиляции, либо аккультурации. Ассимилировать столь представительные демографические массивы беспрестанно воюющий Рим технически не мог. Но и развернуть оперативную аккультурацию не мог также. Пространство империи удерживалось Римом твердой рукой — опорой на контингенты и чиновную иерархию. Абсолютно ничем не сдер­живаемое насилие плюс жесткая бюрократическая вертикаль, трансли­рующая на окраины командные директивы (импульсы-империумы), — слишком ущербная технология для удерживания в целом дискордантных частей. Провинция, превращенная в откровенный объект грабежа, заявила свой интерес через тотальную освободительную борьбу, непосредствен­ное восстание. Когда выступает территория, исстрадавшийся, униженный, обездоленный, измученный народ, в действие приводятся сокровенные эпические святыни, мобилизующие коллективную волю, высокий порыв под стягами «свободы», «незавимости», «избавления», — такую террито­рию, такой народ можно уничтожить, но не победить, что полностью обессмысливает пролонгацию империи как завоевательный институт, фор­му агрессивной силовой государственности.

2. Рим не выполнил своих прямых обязательств в отношении собствен­ного народа. Препятствием тому выступали бюрократизация и милитари­зация. Падение производительное™ труда (следствие отвлечения населения на военные кампании), срыв налоговой политики (следствие обеднения на­селения), натурализация хозяйства (следствие обезденежья трудящихся)

Вергилий. Энеида. VI, 847—853.

285 Раздел V

Государство

перманентно превращали государство в диктатуру, не развивающую про­изводство, а сдерживающую его дальнейший развал. Власть императоров казалась неограниченной, но ею все труднее И труднее было распорядиться (о чем сетовал Юлиан-отступник). Страна, государство становились воен­но-бюрократической машиной, утрачивающей поддержку в народе. Уже­сточение репрессивной тактики империи в отношении аборигенов требо­вало увеличения затрат на ее обеспечение. Но разоренная провинция и разоряющиеся собственные производители оказывались банкротами. По­полнение бюджета вызывало нажим, в результате лишь росло недовольство граждан. Бюрократизация и милитаризация усиливали недовольство наро­да, рост недовольства народа усиливал бюрократизацию и милитаризацию. Порочный круг замыкался. Разрыв круга мог связываться с ослаблением бюрократизма и милитаризма, допущением производительной инициати­вы. Ничего подобного, однако, не предусматривалось. Бюрократия, сраста­ясь со двором (высшей властью), росла, приобретала уродливые, если не патологические формы (количество кормлений, раздач, пожалований было безучетным; число одних брадобреев при дворе достигало тысячи). Мили­таризм прогрессировал — следствие нейтрализации развертывающегося национально-освободительного (аборигеннот) движения. Производитель­ная инициатива гасилась командным центральным администрированием (вспомнить диоклетиановский эдикт «De pretiis rerum venalium» — едва ли не первую в истории попытку регулирования цен на товары и услуги свер­ху, вызвавшую взрыв недовольства). Следовательно, выхода для нормали­зации жизни (при недееспособности центральной власти) у граждан импе­рии, кроме как выступать против нее, блокируясь с инородцами, попросту не было. Безысходность же — сильнейший, практически не демпфируемый мобилизующий фактор социального сопротивления.

3. Рим не решил проблемы регламента власти. Это касается прежде все­го двух моментов: отправления и передачи властных функций. Отправле­ние власти во многом опиралось не на легитимный правоустановленный порядок, а на импульсивную импровизацию первых лиц. Правление упо-добливалось лицедейству, держава — театральной сцене, где коронованные особы не столько выполняли обязанности облаченных доверием народа государственных мужей, сколько играли. Притом скорее для себя, нежели для истории. Не случайно Октавиан Август на смертном одре просил про­водить его, как актера, аплодисментами. Неспроста Нерон перед смертью, как видавший виды постановщик, в отношении себя самого посетовал: «какой актер погибает». Игра без порядка, правил сказалась и в гипербо­лизированной роли дворцовой гвардии (преторианцев), учинявшей триви­альный самосуд в отношении императоров (трагедии Тиберия, Калигулы,

Пертинакса), устраивавшей торги на императорский трон (индукция вой­ны легатов). Аналогичное справедливо и касательно вопроса передачи власти. Самый опасный, тревожный момент государственности — после-властие, обостряющее борьбу за трон. Державу Александра Македонского разорила война диадохов. Кризис государства Селевкидов после смерти Антиоха VI целиком и полностью вызван династической враждой (с уча­стием членов царской семьи, временщиков, узурпаторов); по выделении Вавилонии, Персии, Мидии царства не стало. Для предотвращения пара­лича деятельности аппарата государственности смена власти должна про­текать в четко очерченном легитимном, правовом поле. Никаких актов, процедур, задающих канву, контур подобного поля, империя не имела. Довольно сказать, что вдова Севера Юлия Домна санкционировала бра­тоубийство. Под водительством матери (сын Бассиан) убивает брата (дру­гого сына — Гета). В какие тенета жизни ни заведут алчность, граничащий с умопомрачением разгул тщеславия!

Периодические ослабления центральной власти, неоперативность, неэф­фективность политического и хозяйственного дирижизма, по ситуации, шли на руку то местным земельным магнатам, то аборигенной знати, ра­зыгрывающим карту независимости. История Рима превращалась в исто­рию войны на три фронта: с народом, отечественной аристократией, або­ригенами. Вести такого рода войну сколько-нибудь длительный срок немыслимо. Правительство Рима не устраивало периферийных собствен­ников, добивающихся удельной самостоятельности. Падение производст­ва влекло невозможность, выплачивая дань аборигенам, развертывать для них цивилизационные программы. Зависимость от варваров (трудовые ре­сурсы, армейские контингенты) детерминировала расширение властного корпуса их ставленниками (этнизация власти). Державно центр изолировал­ся; претворялся троякий тип отложений — сегментировался народ; в саль-тусах фрагментировались магнаты; регионализировались окраины. Поли­тико-экономической феодализации страны центральное правительство противопоставить что-либо оказывалось неспособным. Пошел катастро­фический разрыв государственной ткани: по пространству некогда плотно сбитой, сплоченной структуры, как круги по воде, распространилась рябь выпадений из империи. Находящие поддержку у местных компрадоров, стали возникать провалы, черные дыры в облике отчуждаемых от целого территорий — варварских королевств. Таковы: Тулузское королевство вестготов, просуществовавшее почти столетие (419—507 гг.); столь же ус­тойчивое Африканское королевство вандалов (439—534 гг.); наконец, Бур­гундское королевство.

287 Раздел V

4. Рим не сплотил население в народ посредством сильной националь­ной идеи, консолидационной ценностной платформы, духовной самоиден­тичности.

«Власть, — подмечает Ш. Денкен, — как раз определяется как сила, способная мобилизовать власть символов, чтобы превращать их в симво­лы власти»⁴¹. Добиться этого римская власть не смогла.

Империя натурально работает по принципу органического плавильно­го котла, переваривающего специфичность этносов, страт, интересов. Цен-тробежности нолиэтничности, ноликультурности, поликонфессионально-сти способна противостоять глубокая единительная державная идеология, унитаристское символическое осознание. Оно-то не выработалось, не от­кристаллизовалось. Часто пропагандистские инициативы в этом направле­нии развивал Октавиан Август, апеллируя к традициям равноправного гра­жданства: он козырял, что превосходил всех своим авторитетом, власти же у него, дескать, не более, чем у тех, кто был его коллегами по магист­ратуре (из торжественной надписи, найденной в древнем Анкире). Реве­ранс в сторону традиций позволял: а) не возмущать римлян против цен­тральной власти; б) поддерживать исходно высокое реноме Рима в борьбе с провинциями, территориями, народами; в) выделять римлян из населе­ния империи. Механизм консолидации «своих» против «чужих» не срабо­тал. К административным нововведениям прибегал Север, пытавшийся уравновесить в статусах провинции, лишая центральные области (Италия) привилегий в государстве. Здравый почин Севера блокировался совершен­но объективным препятствием: в имущественно, сословно, этнически дифференцированном государстве нельзя выработать стереотипа едино­го гражданства. Из гражданства исключались рабы и аборигены Африки, Галлии, Испании, Британии, Малой Азии, Ближнего Востока (за исключе­нием местных элит). Права населения, полномочия анклавов были не рав­ны, что позволяло проводить сугубо имперскую политику «разделяй и властвуй». Духовную реформу пытался вести Константин I, внедрявший-таки идею единой коллективной судьбы посредством огосударствления христианства. Порыв его во многом нейтрализован реставрацией языче­ства Юлианом-отступником, равно как вызванным упадком самоценности жизни состоянием смятения умов, повлекшим идеологические шатания, брожения, достигавшие опасной черты фронтальной эрозии духа (сектант­ство, еретические движения — арианство, донатизм, затем — несториан-ство, монофизитство). Как бы там ни было, но на доктринальном уровне

'Denquin 1. Science politiquc. P., 1991. P. 246.

Государство

Рим не представил архетипа общей, коллективной судьбы. Ему нечем было сплотить народ, мобилизовать его на державотворчество в противо­вес и вопреки центробежным, разъедающим стремлениям агонистов и циркумцеллионов, узурпаторов и копрадоров, магнатов и олигархов, плеб­са и аборигенов. При несложившемся собственном народе Рим погубили разрушающие принцип действия державного плавильного котла космопо­литы — аллохтоны, — не приобщенные к высотам «государства», лишен­ные «Родины» внутренние варвары.

Недовольство народа падением уровня жизни и ее гарантий, обострение борьбы классов, раскол властных элит, провалы центрального управления, стимулирующие удельщину, местничество, выступление аристократии, на­родные волнения, внутренний сепаратизм и внешний экспансионизм, — та­ковы общие, стандартные места, причины краха империй. По такой схеме шел распад Ханьской империи, поделенной военачальниками Цао Цао, Лю Вэем, Сунь Цюанем на северное (Вэй), юго-восточное (У), юго-западное (Шу-Хань) царства. Нечто глубоко родственное, сходное характеризовало распад Кушанской империи, империи Сасанидов. На фактуре «этатист­ских» перипетий имперских организмов с очевидностью проступает цик-лика повышательных и понижательных фаз. Повышательная фаза — вос­ходящий центростремительный вектор — обусловливает централизацию, автократизацию власти, наращивание территориального фонда, переход на ценностный унитаризм, единительную идеологию. Понижательная фаза — нисходящий центробежный вектор — детерминирует сепаратизацию, фрагментацию, феодализацию, дробление территорий, ценностный плюра­лизм, эрозию государственного сознания. Фазовые переходы из одного державного состояния в другое осуществляются силой — необходимой ре(де)централизацией власти, реставрацией (деформацией) консолидацион-ных ценностей. (Преодоление троецарствия, восстановление (Цзиньской) империи в Китае проходило как собирание земель твердой рукой полковод­ца Сыма Яна.)

5.7. ТИПЫ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Континуум государственности задается сочетанием ее системообразую­щих слагаемых. По скольку минимальной посылкой государства выступа­ет триединство народа, власти, территории — каждый элемент триады не­обходим, но недостаточен для конституирования государства; лишь их симбиоз обладает способностью этатоконструкции, — постольку многооб­разие возможных видов государственности покрывается комбинаторикой

19 3ак. 3993

289 Раздел V

Государство

этих фундаментальных комплексов. Субъект государства — народ — исторически и оперативно представлен стратой, этносом, нацией. Объект государства — территория — репрезентируется унитарными, федератив­ными, конфедеративными формами. Власть — способ институциональ­ной связи субъекта и объекта государства — ветвится на частную, част­но-правовую, публичную⁴². В итоге различается 27 вариаций, сводимых в таблицу.

Государство

Народ	страта	этнос	нация
Власть	частная	частно-правовая	публичная
Территория	унитарная	федерация	конфедерация

Охарактеризуем комбинации:

1. Страта, частная, унитарная — диктатура слоя, реализующаяся в мо­дификациях личной (вождизм: цезаризм, султанизм, бонапартизм) или олигархической (хунтизм) власти — любая восточная деспотия вплоть до коммунистических режимов в КНР и КНДР.

2. Страта, частная, федерация — автократизм, тоталитаризм с октяб­ря 1917 г. по апрель 1985 г. в СССР, руководимом «лично» ставленником «ордена коммунистических меченосцев».

3. Страта, частная, конфедерация — вырожденный случай по причи­не нестыкуемости правообеспечения конфедерации с праводеформиро-ванностью частного властвования. Посягательство на узурпацию лицом власти в конфедеративной культуре вызовет немедленный процесс ее распада.

4. Страта, частно-правовая, унитарная — невзирая на разность стату­сов территорий, к этой форме тяготеет Рим преимущественно с правления Юстиниана, обобщившего нормы гражданского права в дигестах (пандек­тах) кодекса Юстиниана, институциях, новеллах.

5. Страта, частно-правовая, федерация — практически вырожденный случай вследствие плохой согласуемости конституентов.

6. Страта, частно-правовая, конфедерация — Швейцария времен Зон-дербунда.

7. Страта, публичная, унитарная — страны народной демократии (Бол­гария, Венгрия, Румыния, Польша, ГДР) времен Варшавского договора.

⁴²Подр. см.: Пастухов В. Б. От государственности к государству: Европа и Россия. // Полис. 1994. №2.

8. Страта, публичная, федерация — трудно воплотимый случай по при-чине рассогласуемости элементов: власть опирающегося на универсальное право слоя эфемерна в многонациональном, конфликтном обществе. По­нимая это, даже больиЛвики в программе партии, принятой V1I1 съездом РКП(б) в 1919 г., в будущем федеративном государстве обещали предос­тавить политические права и возможности всем гражданам после подав­ления «сопротивления эксплуататоров». Выполнение обещания, правда, отложилось до 1936 г. и далее, пока существование проходило в режиме автотеррора масс.

9. Страта, публичная, конфедерация — аналогично предыдущему.

10. Этнос, частная, унитарная — архаичная, племенная (этнократиче-ская) организация (орда).

11. Этнос, частная, федеративная — фратрии, филы, кланы, колена,

трибы.

12. Этнос, частная, конфедеративная — аналогично предыдущему.

13. Этнос, частно-правовая, унитарная — ханьский Китай.

14. Этнос, частно-правовая, федеративная — вырожденный случай.

15. Этнос, частно-правовая, конфедеративная — вырожденный случай.

16. Этнос, публичная, унитарная — модель этнически гомогенного, ор­ганического государства, материализуемая в наши дни в странах Балтии, Чечне, предоставившей по регламенту на президентских выборах право голоса не проживающему в границах территории «гражданину», а «чечен­цу»—«соплеменнику» безотносительно к месту жительства.

17. Этнос, публичная, федерация — вырожденный случай.

18. Этнос, публичная, конфедерация — вырожденный случай.

19. Нация, частная, унитарная — франкистская Испания, салазаровская Португалия.

20. Нация, частная, федерация — доперестроечный СССР.

21. Нация, частная, конфедерация — вырожденный случай.

22. Нация, частно-правовая, унитарная — коммунистический Китай.

23. Нация, частно-правовая, федерация — коммунистический СССР.

24. Нация, частно-правовая, конфедерация — вырожденный случай.

25. Нация, публичная, унитарная — современная Франция, Италия и др.

26. Нация, публичная, федерация — современная Россия, Бразилия, ФРГ, США и др.

27. Нация, публичная, конфедерация — Швейцария. Оценка возможностей демонстрирует:

а) стратовые модификации тяготеют к сословно-корпоративному госу­дарству при формально или неформально узаконенном неравенстве;

19*

291 Раздел V

б) этнические модификации влекут этнократию (в пределе — этнодик-татуру), легализуя национализм, шовинизм, борьбу «своеродцев» с «ино­родцами»;

в) частные модификации власти порождают самовластие (деспотизм);

г) частно-правовые модификации власти дают тип государства с вопло­щенным неравенством; как таковые, свойственны добуржуазному состоя­нию, но реставрируются в период деформированного (есть ли иной?) со­циализма;

д) публичные модификации власти инспирируют политическое, универ­сально-правовое государство.

В горизонтальном движении по компоненту «народ» просматривается динамика «государство-сословие, класс» — «государство-бюрократия» — «государство-народ», подчиненная правилу расширения социального со­держания субъекта власти. Первоначально монополию представительских и управленческих функций стяжают отд