Государство

Согласимся с Э. Дюркгеймом: при нынешнем состоянии исследований мы в полной мере не представляем ни того, что есть государство, ни отку­да оно. Немногочисленные составляющие предмет наукооборота, впрочем, расхожие идеи поставляют расплывчатые понятия, неясные, смутные впе­чатления, полные предрассудков и предвзятостей. Неглубоким шаблонам в этатистике правильно предъявить ноту циркулярную. С позиций статики сомнительно отождествление государства с классовым институтом на-сильственности — государство есть орудие эксплуататорского подавления, машина корыстного угнетения на значительном, но все-таки ограниченном интервале истории. С позиций динамики ложно значительна агенетическая платформа привнесенное™ государственной организации — государство кристаллизуется изнутри на собственной основе в питательной среде ме­жиндивидного деятельностного обмена; государство как таковое не экспор­тируется извне: экспорт выступает катализатором, ингибитором выполне­ния общесоциальных дел, но не его источником; изначально — исходно государство оформляется естественно — органически.

Доказательства в виде частных формул «мне кажется» в теории госу­дарства не проходят. Хотя двумя словами псевдоморфичности ни классо­вой, ни экзогенной парадигмы не выразить, конечный итог таков — госу­дарство может выполнять классовую функцию, но ею не поглощается; государство может инициироваться внешним вмешательством, но им в своем генезисе не покрывается.

В непредвзятом толковании существо государства лишено привкуса ка­кой бы το ни было социальной частичности; оно гораздо богаче упомянутых

_________ Государств!

неоригинальных трактовок. Государство оформляется там и тогда, где и когда объективируется потребность институциализации проявлений обще­ственного целого. Бродильный фермент государственности — регуляция функционирования самодостаточного социального монолита со специфи­ческими автономными параметрами. Геотектоника групповой жизни (стратифицирование, экзогенное вмешательство) лишь оттеняет это явле­ние, но его не исчерпывает.

Повторяем: главное — объективное налаживание воспроизводства коллективного существования, требующее институциональной дифферен-цировки — обособления, закрепления — ролей социального целого во всех моментах (полномочия, нормы, права, обязанности). Суверенная общеобязательность должностного, властно-организационного, публично-правового в человеческой коммуникации и интеракции, — геркулесоиы столпы вопроса, обсуждение которого предполагает рефлексию объемную, междисциплинарную. Суть в том, что своей предметной масштабностью сюжеты природы, происхождение государства выходят за пределы епархии собственно юридической. Они адекватно осмысливаются лишь в некоем синтетическом юридико-философском знании — философии государства и права, науке, конгениальной таким дисциплинам, как философия истории, философия политики. Концентрические феномены нормосообразованно-сти, властной организованности, легитимной иерархированности — темы не узкоспециальных усилий. Одно дело — мыслить в мире (первопоряд-ковая научная деятельность, отвечающая приложениям разума в юриспру­денции, истории, политике), иное дело — мыслить о мире (метауровень фи­лософского понимания). Форма истории, политики, государственности — уникальна, тогда как содержание их — универсально. Частные науки, ана­лизирующие форму явлений, ищут «правду текущей жизни». Философски экипированные метаисторические, политические, юридические системы социософского профиля осмысливают содержание явлений, «правду тай­ного предназначения». Водораздел между двумя «правдами» проходит по основанию единичной или всеобщей субъектности.

На уровне «логии» (специальных наук) выявляется существо деятель­ности; на уровне «софии» (металогия) выявляется существо смысла дея­тельности. В одном случае возникает линия «правды лица», в другом слу­чае — линия «правды народа, государственности». Онтологический срез рассуждений поставляет дихотомию личностного-сверхличностного, сво-бодного-предопределенного в творении жизни. Деяния лиц — эгоистич­ны, партикулярны, обозримы; совокупный результат деяний лиц — импер-сонален, едва не вынужден. Как правило, получается то, чего никто не желал. Живем, живем, а в конце жизни — одни пустяки, ищем, где всем

235 Раздел V

просторно, — находим же железную клетку наличного порядка; стремим­ся к бытию, захватывающему дух, — имеем мелкие, редкие крохи доброго бескорыстного, красивого. Горняя тоска по необыкновенному перебива­ется дольней мудростью кротких...

Четко фиксируемый разрыв цели и результата нашей (исторической, политической, государственной) деятельности питает стратегию «хитрос­ти» мирового разума: некая высшая интеллигенция «хитрит», разбаланси-руя намерения, интенцию и плод тщаний. Врожденным и неустранимым пороком данной, заявленной Д. Вико и развитой Г. Гегелем идейной куль­туры, выступает, однако, подрыв естественности. Наука кредитует лишь опирающиеся на понятия собственной динамики, исключающие скрытые параметры, каузально фундированные модели. С этих позиций конструк­ция «хитрости разума», очевидно, неадекватна.

Как строить социософию, проводя глубокую концептуализацию объем­ных явлений исторического, политического, государственного? В створе вопроса зададимся проблемой причин трагедии лиц у власти. Н. Карамзин, подхватывающий его взгляд А. Толстой усматривают корни коллизий в возмездии за преступления: отчаявшийся народ поворачивается телесным тылом к тиранам — историческим (политическим, государственным) ли­цедеям. Возникает контрастная оппозиция деспотов властолюбцев (Иван IV, Борис Годунов и т. д.) — просвещенных монархов (Екатерина II, Алек­сандр I и т. д.). «Нет зверя свирепее человека, если к страстям его присое­диняется власть», — говорит Плутарх, высказывая истину почти абсолют­ную. Изуверившись в самовластии, несении тягостей правления, Иван IV убеждает Федора «царствовать благочестиво, с любовию и милостию»'. Но как диссонирует наставление с тактическим опытом управления дер­жавой! Личное дело не совпадает с делом государственным. Гений и зло­действо не единятся в сфере духа, но идут рука об руку в сфере власти. Генрих IV, Ричард III — престолозахватчики-интриганы, Екатерина Меди­чи — отравительница родственников, Иван IV, Петр I — палачи сыновей, Екатерина II — сообщница убийц мужа, Ленин, Троцкий, Сталин — наро-доненавистники. Примеры, конечно, легко множатся.

А. Пушкин, сторонники историко-юридической школы (К. Кавелин, С. Соловьев) разводят перипетии персональной судьбы и логики государст­венного устроения. Характер эпохи — производное черт не лица, а социаль­но-исторических обстояний. Скажем, Смутное время на Руси порождено не особенностями царя Бориса как тронодержателя. Оно — дериват борьбы сил, интересов. Годунов, полагает А. Пушкин, обречен: безотносительно

Государство

Карамзин Η. Μ. История государства Российского. СПб., 1821. Т. 9. С. 434.

к психологической предрасположенности к тирании, восстанавливавшей 'против него народ, он не отвечал назначению. Такой нестандартный ход мысли чреват накатом вопросов: что есть историческое, политическое, го­сударственное назначение? Каковы неявные пружины влияния (силы, ин­тересы), и как они проступают в явной личностной деятельности? Есть ли история (политика, государственность) результирующая взаимодейст­вия лиц или манифестация сверхличностного (провидения)? Если первое, то почему содержание истории (политики, государственности) рассогла­совано с ее формой? Если второе, то в чем корень предопределения?

Поставленные вопросы, в конце концов, как к исходному пункту стя­гиваются к одному: если «назначение» в истории, политике, государствен­ности не вымысел, то в чем высший умысел, промысел, кем он установ­лен, как он проявим в жизни?

Резонные чувства растерянности, недоуменности ввиду последнего усугубляются многозначительной сентенцией Б. Дизраэли: «Миром управляют совсем не те, кого считают правителями люди, не знающие, что творится за кулисами». Итак... закулисье. Рефлексия его статуса упирает­ся в общем случае в экспозицию баланса личностного-государственного, человеческого-властного, индивидуального-державного, в синкретизме ис- торико-политической деятельности. Метафизика роли лица в истории сни­мается, следовательно, метафизикой государственности — фундамен­тальной гуманитарной наукой, полноценное оформление которой принадлежит будущему.

5.1. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОБЩНОСТИ

Человеческая общность — предельная таксономическая категория, вы­ражающая идею коллективности жизнеобеспечения на основе рациональ­но-оптимизирующего, адаптирующего солидарного разделения и распреде­ления кооперативных ролей в условиях группового взаимодействия. Для человеческой общности важен тип интерактивных связей, материально (тех­нические акты) или идеально (символические акты) определяющих способ организации совместной жизни в некотором органическом или неорганиче­ском целом. Органическая целостность есть ассоциативная форма целост­ности, получаемая через неформально-однородный порядок членства на базе сущностного единства, тождественности его составляющих, скреплен­ных вполне захватывающими узами сопричастия, вовлечения. Таковы по­рождаемые чувсгвом союзничества родовые, этнические, гражданские, по­лисные, орденские, кастовые социальные единицы, интегрирующие адептов

237 Раздел V

отчетливым осознанием кровной, ценностной, поведенческой близости, братство — сходности, сродственности. Неорганическая целостность пред­ставляет конгломеративное скопление индивидов, жизнедействующих как атомарные особи через формальный регламент связи, механически соче­тательное присутствие. Каждая обособленная единица, не проявляя соли­дарности к себе подобным, реализует автономное существование. С прив­кусом оглядочности повадок, приспособленчества. Для этого случая подходящим предметно-объединительным систематическим понятием вы­ступает «смесь».

Качество органичности-неорганичности вариантно, переходно. Представ­ляется сугубо ошибочной модель Макаревича — Тенниса, вводящая жест­кую дихотомию органической общности в виде социальной группы, единен­ной целью (Iemeinschaft), — неорганической общности в виде социальной группы, образованной договорным началом (Iesellschaft). В качестве первого традиционно называется семья, в качестве второго — коммерческое обще­ство. Наш контраргумент линии Макаревича — Тенниса — самоочевидная эмпирическая констатация обратного. И обычно приводимая в качестве Iemeinschaft семья может быть неорганичной — вполне формальный поря­док межсубъективных связей (в особенности в ситуации законодательного запрета на разводы) при браке по расчету. И набившее оскомину Iesellschaft может быть органичным — российские коммерческо-торговые товарищест­ва, артели, оформлявшиеся складыванием не капиталов, а персон.

В качестве системы отсчета обще-общинной естественно-совместной жизни, где сказывается зависимость «всех от всех», примем антропологи­чески, правда, недоуточненный, но социально относительно очерченный институт — первобытное стадо.

Эпоха первобытного стада охватывает по временным меркам колос­сальный фрагмент истории, начиная с австралопитеков и кончая неандер­тальцами. Строгое квалифицирующее суждение о социальной динамике в этот период ввиду отсутствия конкретных данных навряд ли возможно. Главное содержание, основная направленность этого интервала скорее все­го, как можно предположить, — «усиление тенденции к половым связям за пределами своего стада и затем ее конституционализация, полное ис­ключение браков между особями, принадлежавшими к разным поколени­ям, укрепление длительных и постоянных контактов между матерью и всеми ее детьми, а также переход биологических связей между ними в сферу осознания родства»². Исходя из этого правомерно выделить три эта­па эволюции социальности в первобытном стаде.

Алексеев В. II. Становление человечества. М., 1984. С. 285.

Государство

Австралопитеки. Предковая форма человека, представители которой, не владея речью, не имея развитой ментальности, будучи способными к изготовлению примитивных каменных и костяных орудий, практикуют собирательство, элементарные виды охоты, фундируют социальность пре­имущественным избеганием «половых связей между представителями разных поколений и подвижности мужской части... стада при относитель­ной стабильности женской»³.

Архантропы (питекантропы, синантропы). Древнейшие люди, но фи­зиологической конституции очень близкие антропоидам (понгидам, си-миидам) — владеют диалогической речью, зачатками понятийной памяти, ведут загонную охоту крупных животных, дифференцируют социальные роли по естественным возможностям (престарелые, немощные постоян­но поддерживают огонь), обладают представлением о кровном родстве по материнской линии, организующем социальность.

Неандертальцы. Ископаемые люди, приближенные к современным, имеют зачатки родовой организации, выражающейся в конституционали-зации половых связей мужских особей за пределами коллектива, что в конечном итоге обусловливает переход социальных отношений в родовую форму⁴.

Последняя фаза эволюции первобытного стада, следовательно, интен­сифицируя прогрессивное усложнение, упорядочение внутригрупповых связей, дает начало оформлению кровнородственных общностей.

5.2. ДОГОСУДАРСТВЕННОСТЬ

Кровнородственные общности вполне реальных популяционных групп, компактно расселенных, объединенных кровным родством, различаются величиной, теснотой родственных отношений. Богатство фактуры, дефи­цит идей,связанных с ее концептуализацией, непроясненность многих мест, обеспечивающих добротную периодизацию, не позволяет останав­ливаться на вопросе, оказывающемся предметом специальных, но не на­ших изысканий, сколько-нибудь подробно. Зафиксируем лишь кажущееся несомненным.

Структурными единицами послестадной — общинной — формы соци­альности выступают следующие.

Родовая община. Начнем с лишенных претензий на строгость и полноту констатирующих суждений. Родовая община, род есть первичный способ

¹ Там же. С. 286. ⁴ См.: Там же.

239 Раздел V

связи людей при бессобственнической кровнородственной кооперации жизни на базе сознания родства. Складывается в верхнем палеолите. Пру­жиной социальных отношений при родовом строе оказываются: а) исклю­чение браков между представителями разных поколений; б) консолидация детей вокруг матери; в) табуация внутригрупгювых браков. Прямыми следствиями (а) и (б) явилась естественная функциональная и ролевая стратификация и иерархизация популяционных групп, локальная ассоциа­ция индивидов, ускорившая дифференциацию межсубъективных связей в деятельностном обмене. Результатом (в) выступила экзогамия, через аут-бридинг способствовавшая взаимоконтакту родов, а значит, сращению их во фратрии (филы) и племена. В своей эволюции общинно-родовая стадия проходит две фазы: фазу ранней и развитой общины. Жизнеобеспечение в первой (верхний палеолит, мезолит) протекает посредством присваиваю­щего хозяйства (собирательство, охота, рыболовство) за счет прямого по­требления вещества природы. Во второй (неолит, бронза) складываются зачатки производительного хозяйства в виде земледелия и скотоводства. Род в развитой общине представлен как в матриархальной, так и в патри­архальной форме.

Материнский род, фиксировавший отношения между кровниками, в ка­честве жизнепроизводитсльной ячейки предполагал функционирование рода в целом. Отцовский род с характерной для него патрилинейностью в качестве основной воспроизводственной ячейки жизни предполагал пат­риархальную семью.

Семья. Естественная общность на базе непосредственного родства, от­теняемого моментом неотьединимости, органической присущности друг другу. Близость, нежность, доверие, послушание, повиновение — перво­статейные скрепы семьи. Как сказал бы Г. Гегель, форма сознательного ус­мотрения здесь отсутствует; присутствует инстинктивная часть натуры, идущая от побуждения и чувства, проявления дополнительности полов в межсубъективных связях (общение, продление рода, забота о потомстве, потребности первичной социализации). В динамике семьи как малой груп­пы прослеживаются стадии: кровнородственная семья (строится на табуа-ции браков между представителями разных поколений), групповая семья (крепится на табуации инцеста, имеет эндогамную и экзогамную вариа­цию), парная семья (предполагает моногамию, развивается с патриархата). Хотя производственный и кровнородственный процессы в родовом обще­стве не совпадали (в пользу иного нет данных), окончательно они раздели­лись в относительно позднюю промышленно-капиталистическую эпоху, когда семья из сельско-производящей вступила в стадию индустриально-урбанистической нуклеарной семьи, дрейфующей от «дома» (фамильный

Государство

работный патриархальный дом с чадами и домочадцами) к «очагу» (роди­тели-супруги с детьми).

Под влиянием патрилинейности род постепенно распадается на страти­фицированные группы — малые семьи, которые, будучи несамодостаточ­ными в воспроизводственном отношении, под давлением экзогамии объ­единяются в соседские общины.

Соседская (территориальная) община. Результат консолидации близко­расположенных патриархальных семей (домохозяйств) разных родов, на данной территории ведущих воспроизводственную деятельность. Стадия соседской общины привносит новые модуляции в течение социогенеза. Ввиду экзогамности рода его полноценное существование предполагает необходимость брачных связей, как минимум, между двумя родовыми группами. Последние ассоциируются в племя, подчеркивающее признак единокровности человеческой общности: соплеменники единятся общи­ми предками, территорией проживания, языком, самосознанием, самона­званием. Говоря современным языком, все это имеет этническую окраску: человеческая общность, скрепленная узами кровного родства, автономией коллективных ценностей, судьбы, традиции, в данном географическом ареале, есть этнос.

Соседская община сдвигает акценты с этичности на социальность. Без­относительно к стадиально-типологическим разновидностям общины она передает начало социальной структурированности групповой жизни. Ро­довая община — универсальный институт коллективности — носитель всей совокупности социальных функций. Соседская община жизнедейст-вует как агрегация семейных (фамильных) хозяйств. В своем институцио­нальном измерении она, во-первых, не синкретична — часть общинных функций приняла на себя семья; во-вторых, объединяя в основном сопле­менников, она лишена собственно этнической выраженности родо-племен-ной организации; ее основное воспроизводственное назначение реализу­ется помимо родоплеменной привязки. Осью группового взаимодействия становится непосредственно производство, логика его налаживания, под­держания. Со стадии соседской (территориальной) общины намечается дивергенция этнической и воспроизводственной определенности родо­племенной социальности.

Родо-племенной строй, как правило, представлял единство кровнородст­венной и антропогеоценотической составляющей: хозяйственный коллектив в сочетании с осваиваемой им территорией, суммой оказываемых на нее воздействий с позиций этнической составляющей в принципе гомогенен. География, хозяйство, кровь тут нераздельны, взаимополагаемы. Соседская (территориальная) община данное единство разрушает— хозяйственный

16 3ак. 3993

241 Раздел V

коллектив с суммой производительных воздействий на среду обитания свое этническое представительство постепенно утрачивает. Центр тяжести пе­ремещается в сторону оптимальности, эффективности хозяйствования; хо­зяйствовать означает теперь не поддерживать племенные приемы перера­ботки фрагментов природы (консервация традиционных технологий), а усиливать господство над географической средой. Указанное, катализируя техногенез, дает толчок: а) переходу от примитивных форм природопотреб-ления к развитым; б) смешению племен, замене кровнородственных сцепок территориальными.

Переход к развитому земледелию, стойловому содержанию скота, от­гонному скотоводству сопровождался прогрессивным усложнением про­изводства, стабилизацией получения пищи, созданием продовольственных запасов. Этот процесс означал освобождение хозяйственного коллектива от непосредственной повседневной зависимости от эксплуатируемой тер­ритории: производители обрели возможность изменять микросреду в нужном направлении, а не подчиняться ей⁵.

Значение перехода от потребляющего к производящему хозяйству в конце мезолита и в неолите огромно: резко повышая качество жизни, ан-тропогеоценозы второй ступени разрушают заскорузлые рамки родо-пле-менных воспроизводственных контуров, инициируют перемешивание племен, поднимают производство, создают достаточный прибавочный продукт, за счет чего осуществляют имущественное расслоение, усложня­ют социальную структуру, стратифицируют и иерархируют население, подготавливая и приближая стадию государственности.

Резюмируя, уточним: с позиций социальности догосударственное сель-скообщинное состояние проходит фазы:

1) ранняя община: по характеру жизнеобеспечения — присваивающее хозяйство; по хронологии — верхний палеолит, мезолит;

2) развитая община: по характеру жизнеобеспечения — начало произ­водящего хозяйства; по хронологии — неолит, бронза.

Социальность как атрибуция человека свойственна ему изначально. Од­нако с фазы (2), рубежа неолита социальность меняется качественно. Что есть социальность в принципе? Говоря односложно, — естественная стихия общения, межсубъективного взаимодействия, деятельностного обмена, где неуклонно как простое производное кооперативное™ кристаллизуется по­ложительное общежительного. Его атмосфера взращивает цивильность — способность коллективного авто- и эктопреображения. Первое предопреде­ляет развитие духовных и практически-духовных, второе — практических

⁵ См.: Там же. С. 380.

Государство

форм культуры. Сама же культура в виде развернутого органического след­ствия социальности проявляет себя в качестве четырехтактного механиз­ма порождения, умножения, закрепления и передачи групповых ценностей, понимаемых широко — как непреходящие плоды завоевания человечно­сти. Чем лучше данный механизм выверен, отлажен, тем более высоко со­стояние общественной цивильности. (Отсюда, между прочим, явствует: идея примата базиса нацеливает на концептуализацию лишь непорядка в цивильной истории.)

Из сказанного удержим во внимании, что существо социальности — коллективный автокаталитический эффект окультуривания: под воздейст­вием практических форм деятельности преображается среда обитания, под воздействием духовных и практически-духовных форм деятельности преображается гуманитарная сфера — идет самовозвышение, прогрессив­ный ценностный рост. Главное — перманентное возделывание как непре­менный итог действования в коллективной организации.

С рубежа неолита фазы развитой общины в характере последней наме­чается глубокий внутренний сдвиг.

Обретение относительной независимости от природы при переходе к производящей экономике резко усилило собственно цивилизаторские по­тенции человека. Понятие «жить» со времени неолита совпадает с поня­тием «культивировать, производить». Логика окультуривания производя­щего хозяйствования (антропогеоценозы второй ступени), уменьшая вмешательство естественного отбора, стихийных сил природы в истори­ческую судьбу человеческих коллективов и увеличивая их вторично-при­родное — культурное — начало, заметно усложняет социальную компо­ненту жизни. На месте малочисленных кровнородственных первобытных групп возникают этнически перемешанные (при соседской, территориаль­ной общине) иерархированные крупные социальные общности. Их внут­реннее организационное строение более не зависит от средовых факторов.

Автономизация архитектоники социальных коллективов, их численно­сти от давлений природы, переработка племенного, общинно-родового вещества в общинно-производительное объективирует явление социаль­ного института как надындивидуального способа кооперации обществен­ных (родовых) индивидов. Этим все сказано.

Значение неолитической революции не сводится к сдвигу от потреб­ляющего к производящему хозяйству. Значение ее гораздо более глубоко, объемно. Оно в зачатии социально институционального.

«Малая» и «большая» социальности в синкретическом первобытно-об­щежительном обособились, отчленились. «Малая» социальность аккуму-

243 Раздел V

лировала опыт персональной коммуникации в естественном повседневном бывании. «Большая» социальность воплотила опыт нормосообразного (благочинного) поведения индивида-части, обретающего устойчивость через осознание принадлежности к фундаментальному общественному обще-целому «на людях». «Малая» социальность сосредоточила персо­нально-волевые, центробежные, тогда как «большая» социальность — им-персонально-сознательные, центростремительные импульсы и реакции. «Малая» социальность стала эгоистической индивидоцентричной логикой персонального участия, действия; «большая» социальность — коллекти­вистической логикой вовлечения — со-участия, взаимо-действия.

Цивильное разделение этих двух логик на рубеже неолита на фоне на­бирающей силу производящей экономики, перемещения племен, имуще­ственного расслоения, усложнения символико-магических модусов духов­ности, перерастания примитивно-охотничьего колдовства в изощренную земледельческо-скотоводческую культовость, замены локальной группо­вой табуации универсальной регуляцией общественных связей через обы­чай, традицию, предание, — составило канву превращения догосударст-венного состояния социальности в предгосударственное.