Суздаль, 7-го марта 1934 г

[...] Читаю полученные книги, занимаюсь математикой и понемногу продолжаю писать работу о тренде. Эта проблема имеет ближайшее отношение к возможности развития человечества в отношении экономического благосостояния в длительной перспективе. Выводы, к которым я прихожу, во многих отношениях неожиданны для меня самого и очень минорны. Мне бы хотелось скорей кончить эту работу, хотя результаты ее. если бы они увидели когда-либо свет, вызовут, вероятно, еще больший шторм, чем другие мои работы. Однако должен сказать, что хотя я и не имею возможности следить сейчас за научной литературой, но все же прямо или косвенно улавливаю, что некоторые из моих научных построений, сделанных ранее, получают очень хорошее подтверждение и даже прямое признание. Это служит мне некоторым утешением в моей тяжелой судьбе.

[...]

Суздаль, 21-III-1934 [г.]

[...] Благодарю также за поздравление с днём рождения. Как раз в день рождения получил посланные тобою шоколад и пирожные. Таким образом, новый год моей уже продолжительной и не далекой уже к окончанию жизни начался на этот раз "вкусно и сладко".

Вернусь на минуту еще раз к вопросу, который мы обсуждали в предыдущих письмах. Я совсем не намерен искать противоречия в своих суждениях. Хочу только привести несколько соображений и сделать из них выводы.

1. Если я прав, пишешь ты, тогда все суждения о человеческом характере и человеч[еской] психологии чисто субъективны. Нет, о человеческом характере можно установить и некоторые объективные положения. Но ведь речь идет не о человеческом характере, а о существовании общеобязательных и высоких нравственных норм его поведения. Одним из общезначимых положений о человеческом характере и следует считать, что человек по существу своему довольно жестокий зверь, для которого не существует общеобязательных нравственных норм.

2. Но неужели, заключаешь ты, эти нормы нельзя установить на основании истории, психологии и т. д.? Нет, нельзя. И ни история, ни психология этим не занимаются и заниматься не могут. Так же как физиология и патология могут лишь объяснить состояние здорового и больного организма, психология, даже при более высоком своем развитии, могла бы лишь объяснить течение психологических процессов, и притом одинаково у здорового и у помешанного, у высоконравственного и преступно-жестокого человека. Не больше. Но отсюда никаких общеобязательных норм вывести никто не может.

3. Конечно, существовали и даже существуют и аскеты, и люди, подобные Гюйо, Марии Николаевне и т.д. Но разве ими определяется основной колорит [?] и порок жизни? Такие люди именно, как правило, и являются жертвами сурового порока, массового порока, который глубоко окрашен зверством, кровью, жестокостью, вероломством, обманом, который, к сожалению, из века в век в нравственном отношении не обнаруживает никакого определенного прогресса и который в волнах своих погребет бесчисленное множество жертв.

4. Именно против указанной жестокости жизненного порока я и предупреждал тебя, желая тебе блага и боясь, что при своем душевном укладе, при своей вере, будто из психологии вытекают какие-либо нравственные нормы, которые обязывают людей, при своем преувеличенном представлении о значении присутствия в истории аспектов и людей, живущих по Канту, ты легко можешь стать еще новой вечерней жертвой жизненной прозы. Оберечь себя и Аленку от этого - это и есть твой нравственный долг теперь, долг более живой, конкретный и высокий, чем всякий иной, хотя бы и отвечающий нормам той или иной системы моральной философии. Этих систем равно столько, сколько было их авторов!

[...] Хотя я не держусь очень высокого мнения о своей учености и тем более о своем уме [...]. Я ведь не могу не сознавать, какое множество горя и уныния принес я в силу своей судьбы в твою жизнь, которая при ином, более штампованном и умеющем плавать по течению волн жизненного порока (см. выше), муже была бы безоблачной и спокойной. Ну об этом пока довольно. [...]

В твоем письме была какая-то загадочная фраза, что кто-то считает меня по существу вырванным из процесса научной работы в лучшие годы, видным знатоком некоторых проблем динамики. Кто именно - ты не сообщила, считая это, очевидно, несущественным. Ты имела в виду, очевидно, какое-то заявление проф. Ирвинга Фишера. Проф. Фишер настолько значительная (вероятно, одна из самых значительных сейчас) мировая величина, что его мнение мне далеко не безразлично, даже очень не безразлично. Поэтому я убедительно прошу тебя сообщить мне об этом подробно. Если он что-либо говорил о моих работах в печати, то нельзя ли прислать мне самую его работу. [...]

Суздаль, 28-III-1934 [г.]

[...]

2. Иного ответа от Акулова по другому и более трудному вопросу лично я не ожидал, т[ак] к[ак] с самого начала этот вопрос представлялся мне гораздо более безнадежным, чем хотелось бы. Я думаю, что Енукидзе тебя не примет. Но все же попробуй пойти к нему на прием. Весь вопрос в том, идти ли тебе, т.е. просить ли его о приеме тебе непосредственно, или попробовать прибегнуть к чьей-либо помощи. Мне трудно, пожалуй, указать, к чьей именно. Может быть, все же попробуешь повидать Пятакова и попросить его, во-первых, о его содействии по самому делу непосредственно, во-вторых, о содействии приему тебя у Енукидзе. Кроме Пятакова, может быть, свиданию с Енукидзе может помочь также Замнаркомзема СССР Летова. Но так или иначе, прямо или косвенно, я прошу тебя воспользоваться советом Акулова и попросить о приеме у Енукидзе. Самый его ответ на твою просьбу очень важен. В зависимости от него я решу вопрос о моем заявлении во ВЦИК. Ввиду сказанного очень прошу тебя немедленно и с полной точностью сообщить мне о результатах твоей просьбы перед Енукидзе.

[...]

Суздаль, 11-IV-1934 [г.]

[...] Спасибо за сообщение содержания того места из статьи проф. Фишера, которое имеет отношение к моим работам. Оно очень приятно для меня, т[ак] к[ак] Фишер является одним из наиболее авторитетных и блестящих экономистов нашего времени. Оно ценно для меня также и потому, что основано на мнении о моих работах, а не на простой любезности: с Фишером я хотя и встречался на научном конгрессе в Чикаго, но никогда не был сколько-нибудь близко знаком. Следовательно, у него не было никаких оснований включать меня в число экономистов, что-либо сделавших для науки, в силу простой любезности. Объективно говоря, я и сам, следя отсюда, из тюрьмы, за ходом мирового экономического развития (поскольку до меня доходят некоторые данные прессы), считаю, что некоторые высказанные мною идеи и основанные на них прогнозы получили жизненную проверку и, по-видимому, вошли в фонд признанных положений. В отзыве проф. Фишера приятно для меня также то, что он является показателем известного чувства ценности к мысли другого, и в частности моей. Я от этого отучен. Но все сказанное одновременно будит и ужасно горькие переживания. Прошло уже четыре года, как я лишен возможности продолжать свою научную работу. Четыре года, как я поставлен в обстановку отупляющего однообразия, расшатывающего физическое и моральное здоровье. Строго говоря, для дальнейшей научной работы я считаю себя погибшим. Все те новые и, может быть, объективно небезынтересные мысли, которые у меня были и возникли, постепенно предаются погребению, т[ак] к[ак] в тюрьме ничего подлинно серьезного сделать нельзя и никогда, никто в тюрьме ничего подобного не сделал. Самая обесцененная ценность теперь - это человеческая жизнь и мысль. И это сознание, которое не оставляет меня никогда, а порой, как сейчас, оживает с особой силой, подавляет.

Тем не менее, преодолевая себя, стараюсь как можно меньше думать об этом и продолжаю понемногу работать с теми жалкими (до смешного) средствами и материалами, которыми располагаю.

[...]

Суздаль, 18-IV-1934 [г.]

[...] Большинство людей, вероятно, отчасти и я сам. таковы, что при наступлении несчастья утешают себя надеждой на его незначительность и переходящий характер и не принимают мер против него. Когда же оно, нарастая, превращается в подлинное и неустранимое горе, начинают бесполезно сожалеть, что упустили время и не принимали нужных мер, когда это было еще возможно. [...]

Суздаль, 25-IV-1934 [г.]

[...] Напрасно ты упрекаешь меня в какой-то склонности к пессимизму. Я твердо занимаю, но последовательнее, чем ранее, совершенно реалистическую позицию. Не хочу, не имею оснований и не буду утешать себя какими-либо иллюзиями, т[ак] к[ак] это и бесполезно, и, главное, глупо. Жить и работать мне осталось совсем немного. Учитывая же происходящую колоссальную потерю времени и сил, надежд особых на результаты своих работ не возлагаю. Цитата из статьи Ирвинга Фишера произвела на меня вовсе не односторонне-омрачающее впечатление, как, по-видимому, показалось тебе. Она доставила мне известное удовлетворение, но по контрасту с реальными условиями разбудила и тяжелые думы.

[...]

Суздаль, 30-V-1934 [г.]

[...] Стоит довольно холодная погода. И вся жизнь кажется такой холодной, осенней, бессмысленно мрачной, лишенной каких-либо притягательных сил. Вспоминается невольно полное безысходной грусти, почти отчаяния, стихотворение Тургенева, где основной вдохновившей его идеей служит равнодушие природы к судьбам и страданиям человека. Только если бы я писал аналогичное стихотворение, то расширил бы и обобщил бы мысль Тургенева. Я говорил бы о природе, не противопоставляя ее человеку и истории, а о природе, как о немом, бессердечном и бессмысленном процессе, включая в этот процесс и саму человеческую историческую жизнь, в основе которой в конце концов лежат лишь те суровые законы, которые установил Дарвин для жизни в биологическом смысле слова. Моему настроению в данный момент больше всего созвучен Пушкин с его "Брожу ли я вдоль улиц шумных", и особенно в последней строфе этого замечательного произведения...

За последнее время работаю мало и почти не пишу. Не пишу потому, что все еще не могу разрешить ту систему уравнений, о которой писал, а она имеет для работы одно из центральных значений и является во многих отношениях новой и оригинальной идеей. Мало же работаю потому, что чувствую какую-то невыразимую душевную усталость и вместе с тем физическую слабость. Не хочется даже читать.

[...]

Суздаль, 6-VI-1934 [г.]

[...] Продолжаю чувствовать по-прежнему настоящее [?] физическое (общее) недомогание и одновременно апатию. Занимаюсь очень мало и очень малоуспешно. Более того, чувствую какое-то ужасное притупление самого интереса к занимавшим меня вопросам. Это связано, конечно, с физическим самочувствием, но отчасти и с тем, что мне никак не удается удовлетворительно разрешить (при имеющихся у меня технических возможностях) те проблемы, к которым я подошел в ходе работы, которые считаю новыми, важными и без разрешения которых я психологически не могу двинуться дальше. Это довольно мучительное состояние.

Для выхода из него нужно не только лучшее физическое самочувствие, не только большие технические возможности исследования, но и душевный подъем. Последнего у меня сейчас тоже нет. Преобладает резко выраженное минорное, депрессивное состояние. Я объясняю его прогрессирующее усиление взрывом стихийной подавляющейся реакции против бессмысленности моего положения, тоской о потерянных четырех годах [...], психологическим подрывом какой-либо веры в будущее, в людей, которым веришь еще ты, сознанием невольной скованности всех моих душевных движений. Долго ли я буду в состоянии выносить еще последнюю - не знаю. Может быть, очень недолго.

[...]

Суздаль, 19-VI-[19]34 [г.]

[...] Сегодня 19[-е] - ровно 4 года со дня заключения. Осталось совсем немного: ровно столько же!

[...] Тяжелая колесница истории проехала по нашему поколению.

[...]

На днях выпросил себе косу и обкосил в саду газоны и дорожки. В физическом крестьянском труде действительно есть много здорового и красивого. Мне невольно вспомнилось детство, когда я косил по чудесным летним росам на лугах с мужиками. Жаль только, что в данном случае слишком мала была потребность в косе.

[...]

Суздаль,11-VII-1934 [г.]

[...] После длительной проверки я пришел теперь к выводу, что уравнения составлены и решены верно. Но этого мало: я изменил оценку значения решения их. Теперь, после дополнительной работы, я склонен думать, что составление и решение упомянутых уравнений представляет собой в полном смысле слова открытие, которое позволяет построить совершенно новый, в высшей степени увлекательный и важный раздел теоретической экономики, и притом на строгих и точных основаниях. Мне удалось получить чрезвычайно простую формулу, которая позволяет, если даны какие-либо две основные величины, характеризующие состояние и изменение народного хозяйства во времени, например количество самодеятельного населения и сумма национального капитала, достаточно точно путем простого вычисления определять (и предсказывать изменения) все другие основные величины хозяйства, т.е. народный доход, заработную плату, процент, производство средств производства и средств потребления, производительность труда и т.д. Должен по совести сказать тебе, что давно не получал столь чудесных результатов, не ожидал их и был поражен, когда проверка на данных Англии и Соед[иненных] Шт[атов] с поразительной точностью подтвердила найденный закон. Теперь, по-видимому, я действительно смогу, хотя бы начерно, написать книгу, которая не прошла бы незаметно. С чисто математической стороны мне очень помог Гурса, и я очень признателен тебе за него. Вообще я так благодарен и так обязан тебе, моя милая Женичка, что если только буду жив, напишу и когда-либо напечатаю книгу о тренде, то посвящу ее тебе.

[...]

Суздаль, 15-VIII-[19]34 [г.]

[...]

2. Важнейшие научные работы мои, напечатанные по-русски, можно свести к следующим:

а) Основные учения о законах социально-экономического развития (1913 г.).

b) Рынок хлебов... (июль 1922).

с) Мировое хозяйство и его конъюнктуры во время и после войны (июль 1922 г.).

d) Проблема научного предвидения (1927 г.).

e) Динамика цен промышленных и сельскохозяйственных товаров (1928 г.).

f) Свыше 100 научных статей, помещенных в различных журналах.

3. На иностранных языках мои работы печатались в Америке в журнале "The quorterly journal of economics", в Англии в "Bulletin of London and Combridge economic service". в Германии в "Archiv fur Sozialwissenschaft (und Sozialpolitik)" и "Zeitschrift fur Betribswirtschaft", во Франции в "Revue international du travial".

4. Что же касается отзывов о моих работах, появившихся в печати, то я могу привести здесь лишь те, которыми располагаю здесь.

Имея в виду мои работы по теории цен промышленных и с{ельско]хозяйств[енных] товаров, руководящий английский журнал по теоретической экономии "Economic journal" писал, что "это очень значительные работы по вопросу о динамике цен" (том XXXVIII, с. 688).

Имея в виду различные мои работы по теории экономической динамики, один из наиболее видных американских экономистов Митчелль в своей книге пишет: "Исследования ван-Гельдер[е]на и Кондратьева открывают увлекательную перспективу новых работ" (Mitchell, Business cycles, 1927 г., стр. 229). Другой американский экономист со столь же большим и широко известным мировым именем проф. Ирвинг Фишер дал о моих работах еще более определенный положительный отзыв. (Этого отзыва в подлиннике у меня сейчас под руками нет.)

Кроме того, считаю необходимым отметить, что мои работы по экономической теории, напечатанные на иностранных языках, вызвали вообще значительное внимание к себе и стали предметом довольно широкого обсуждения. Им уделено большое место в работах профессоров Уордвела, Митчелля, Кузнеца, Вагенфира, Фогеля, Вагемана, Джона, Андерсона, Хебера и др. Некоторые из моих научных выводов получили столь общее признание, что введены даже в такой всемирно известный классический сводный труд итогов научных работ, как "Handworterbuch der Staat {s} wissenschaften" (4-е последнее издание).

В СССР все мои научные работы пользовались острым вниманием. Некоторые из них встретили определенно критическое отношение, но другие, наоборот, получили достаточно положительное признание. К сожалению, я не имею под руками русских отзывов. Их было так много, что я даже затрудняюсь определенно указать, где их взять. Могу лишь по памяти указать положительную рецензию Бронского на мою книгу "Мировое хозяйство", напечатанную в Вестнике Комакадемии, вероятно, за конец 1922 или за 1923 г. Помню также, что очень положительные отзывы были на мою работу о движении цен, помещенную в сборнике СТО "На новых путях". Но где были напечатаны эти рецензии, относящиеся также к 1922-[19]23 г., не могу точно указать. Вероятно, в журналах "Экономическое обозрение", "Социалистическое хозяйство", "Красная новь", "Кредит и хозяйство". Положительны были также рецензии на книгу о хлебном рынке. [...] Считаю необходимым указать также, что, как указано в предисловии, я руководил разработкой одной из тем, которая была в особой главе изложена в получившей общее признание и громкую известность в СССР книге под ред. Я. А. Яковлева "Социалистические пути реконструкции с[ельского] хозяйства" (заглавие привожу, м[ожет] б[ыть], не точно). Эта глава книги взята целиком из написанной мною специальной работы.

5. Тебя интересовало, далее, в каких известных научных обществах я состоял членом. Привожу перечень этих учреждений:

а. Американская академия социальных наук.

b. Американская экономическая ассоциация.

с. Американская ассоциация по вопросам сельскохозяйственной экономии.

d.. Американское статистическое общество.

е. Американское социологическое об[щест]во.

ж. Лондонское экономическое общество.

з. Лондонское статистическое общество.

и. Кроме того, я был членом редакционного совета научного журнала.

6. Последний вопрос, который тебя интересует, - это вопрос о той научной работе, которую я вел здесь. В этом письме отвечу на него очень кратко и сообщу лишь то, что интересовало тебя больше всего. В одном из следующих писем, уже из интереса к теме, быть может, напишу подробнее.

Моя работа была посвящена проблеме динамики расширенного воспроизводства, т.е. той теме. большое теоретическое и практическое значение которой было выдвинуто т. Сталиным в речи на конференции аграрников-марксистов. Работа была разделена на две части, из которых первая относится к капиталистическому, а вторая - к плановому социалистическому хозяйству. Предварительные результаты получены пока по первой части. Но и они уже представляют большой интерес. Работа велась при помощи строго количественного метода. Исходя из определенных общих предпосылок, отвечающих учению Маркса о расширенном воспроизводстве (Капитал. Т. II), я построил систему дифференциальных уравнений в частных производных. Интегрируя их, я получил ряд простых формул, которые в соответствии с упомянутыми предпосылками в строгой форме выражают закон общей динамики расширенного воспроизводства для капиталистического общества. По условиям работы я был лишен возможности достаточно тщательно проверить свои выводы. Но на основании тех фактических данных, которыми я располагаю, они представляются мне правдоподобными и научно ценными. В частности, полученные формулы, по-видимому, позволяют достаточно точно устанавливать фазу развития, достигнутую данным анализируемым хозяйством, определять степень отставания в развитии одной страны от другой (в силу закона неравномерного развития, [с]формулированного Лениным) и усовершенствовать приемы анализа явлений общего кризиса капиталистического хозяйства.

Однако даже и в этой первой части работа далеко не закончена, и в данных условиях (недостаток необходимой литературы и статистических материалов, отсутствие технической помощи в больших счетных работах и т. д.) она едва ли может быть закончена. И это тем более, что с начала лета я чувствую себя физически и психически все хуже и хуже и фактически вынужден прервать работу.

Вот, кажется, ответ на все вопросы, которые тебя интересовали. Разумеется, ты уже сама определишь, что из этих ответов заслуживает внимания и что - нет. [...]

Суздаль, 22-VIII-[19]34 [г.]

[...] Всю свою жизнь я жил будущим. Всю свою жизнь я пробивался через столь густой частокол препятствий каждого данного настоящего дня, что невольно перемещал все внимание на будущее. Настоящее мне всегда казалось не подлинным. Подлинным казалось лишь будущее, когда частокол препятствий будет наконец пройден и можно будет все свои силы отдать подлинной увлекающей научной работе и все свое душевное внимание только тебе. Эти черты свойственны всякому, кто психологически является идеалистом. Но как тяжело поэтому видеть, что притягивающее будущее подобно принцессе-грезе остается лишь грезой. Тогда начинаешь остро ценить настоящее. Но увы, его тоже нет, о нем тоже приходится только мечтать. Я и мечтаю о нем. Причем мечты эти для меня сливаются с мечтой о тебе. Так я стал совсем мечтателем. И может быть, уже останусь им, т[ак] к[ак] скоро и будущее, и настоящее может стать невозвратным прошлым. [...]

Суздаль, 5-IX-[19]34 [г.]

[...] свидание с мамой и Павликом произвело на меня очень сильное впечатление. Когда я вошел в знакомую тебе комнату, то увидел прежде всего маленький ссохшийся комочек большого, подлинного, невыразимого горя. Это была моя мать. Первые слова, которые я услышал, и рыдания: "Родной мой, отца-то ведь уже нет, и Сережи нет, и тебя-то нет". Я обнял ее, не будучи в состоянии произнести никакого слова. Услышав рыдания с левой стороны, я обернулся и увидел рослого, загорелого, добродушного и безудержно плачущего крестьянского парня. Это был мой брат Павлик. Такую сцену мне пришлось пережить впервые. Я не хотел плакать, но слезы неудержимо лились сами. И долго, очень долго, я не мог выговорить всего несколько слов: "Мама, как ты постарела". Должен признаться, что даже теперь, вновь переживая пережитое, я с трудом пишу, и болезненная жалость к несчастной матери вновь душит меня. Есть нечто невыразимое в любви матери и в любви к матери. И только теперь я понимаю, почему так величественны своим трагизмом письма к матери Калява [нрэб] и др[угих], написанные из тюрьмы, или последнее свидание с матерью, описанное в воспоминаниях различных лиц...

Суздаль, 13-IX-[19]34 [г.]

[...] Существует много культурных ценностей: научных, эстетических, моральных и т. д. Сознание их значения во многих отношениях наполняет человеческую жизнь, служит источником возвышающих интеллектуальных и эмоциональных переживаний. Но все эти ценности при всем их непреходящем и, м[ожет] б[ыть], даже бессмертном значении по самому существу своему безличны и равнодушны к человеку, точнее к конкретному человеку. Поэтому они не в состоянии до конца наполнить собой человеческую жизнь, придать ей характер интимного процесса, осмысленного и привлекательного. поддерживающего и согревающего не с точки зрения вечности,, а с точки зрения каждого дня и каждой минуты. Эту функцию в жизни человека выполняет семья, и только она, если она сама имеет прочные морально-чувственные основания и связана с детьми. [...]

Когда мама была у меня, она мне рассказала среди многого другого, о чем я не пишу, что Машутку и ее мужа уволили недавно с фабрики за то, что она моя сестра, а он ее муж. Я просил маму, чтобы она сообщила мне об этом подробно, и намереваюсь писать жалобу прокурору Акулову. [...]

Я уже писал тебе, что считаю сейчас подачу заявлений по делу целесообразной, даже не дожидаясь все ускользающего определенного ответа и, может быть, именно поэтому. Не знаю, что именно ты уже сделала в этом направлении, но надеюсь, что сделаешь все, что можно. Я слишком соскучился без тебя и Аленки и слишком остро чувствую потрясение органических основ своей жизни под влиянием медленно, но верно и хладнокровно убивающей человека тюрьмы, чтобы не сделать последнюю лояльную попытку. [...]

Суздаль. 7-IX-[19]34 [г.]

[...] Очень мучает бессонница. Но работать понемногу продолжаю. Тебя интересовал ход работы. Как я уже сообщал тебе, я решил привести в систематический вид то, что написал по теории тренда ранее, т.е. решил писать книгу уже достаточно систематически. В этом направлении я закончил следующие главы: Гл. I. Основные проблемы теории экономической динамики. Гл. II. Тренд, или проблема теории экономической динамики. Гл. Ш. Состояние учения о тренде в теории социальной [?] экономики. Сейчас я пишу гл. IV. Стохастический анализ временного ряда и проблема тренда. Когда эта глава будет кончена, будет написана 1/3 книги. К сожалению, эта 1/3 составит не менее 15 печатных листов, и я уже вижу, что придется потом опять сокращать. Некоторые из дальнейших глав потребуют больших эмпирических данных, и за эти главы я больше всего боюсь, т[ак] к[ак] в тюрьме с ними справиться будет трудно. Как только кончу эту книгу, начну книгу о больших колебаниях, план которой и содержание для меня уже вполне ясны. Затем буду писать книгу о малых циклах и кризисах. А после этого вернусь к вводной общеметодологической части, которую в черновиках передал тебе. И наконец, закончу все пятой книгой по синтетической теории социально-экономической генетики или развития. Впрочем, все это планы, для которых нужны силы, душевное спокойствие и вера. Поэтому планы могут остаться только планами. [...]

Суздаль, 14-XI-[19]34 [г.]

[...] Я вполне понимаю, что ты не в состоянии делать больше, чем то, что можешь. Но я ужасно устал от неопределенности и [...] больше всего хочу только некоторой определенности и беспристрастности выяснения моего вопроса. [...] Если он (Акулов. - Публ.) тебя примет, то ты, поблагодарив его за прежнее внимание, укажи на изменившееся состояние моего здоровья и на тщетность твоих попыток найти разрешение вопроса на прежнем указанном им пути (об этих попытках и о сердечности т. Енукидзе к тебе ты можешь ему рассказать) и попроси у него как у человека, революционера и прокурора по человечеству совета, что тебе предпринять далее. [...]

б. Меня очень умилило и удивило, что при решении вопроса об обмене комнатами ты все еще руководствуешься критерием - будет ли мне удобно заниматься. Откуда у тебя эта иллюзия, что мне еще удастся заниматься наукой дома? [...]

Суздаль, 12-XII-[19]34 [г.]

[...] В общем на душе тревожно. Преобладает минорное настроение. Тянет временами к философствованию и даже к поэзии. Хотел бы когда-нибудь написать философию общественной и личной морали, действительно основанную на опыте, и в свете опыта рассмотреть карусель всемирной истории человечества. Мне кажется, что это была бы занятная и тема, и книга. Ницше приблизился к этой теме и задаче. Но у него было недостаточно фактических данных, и потому его блестящие афоризмы остались и малоубедительными, и малопонятными. Но, может быть, для некоторых чувств и настроений вообще нет средств выражения в прозаическом языке. И чем дальше, тем больше становится мне ясно, как мало можно передать средствами обыденного языка и какое громадное значение имеет искусство, искусство всякого рода, особенно музыка, и в какой мере источником всякого искусства служит невыразимость многих человеческих переживаний. Одним словом, кроме упомянутой книги, хотел бы я написать также цикл философских стихотворений. Может быть, и попытаюсь даже. Как видишь, меня тянет мое настроение в какие-то иные направления от чисто научных специальных работ.

Но все же стараюсь сдерживать себя и продолжаю заниматься своей основной работой. Движется она у меня медленно, но понемногу движется. Вероятно, редко кому когда-либо приходилось вести такую работу в менее благоприятных условиях, чем мне, и при меньшем наличии возбуждающих стимулов, чем у меня. [...]

Суздаль, 19-XII-[19]34 [г.]

[...] Работа движется необычайно медленно. И нужно было бы продлить жизнь в несколько раз, чтобы сделать все то, что я хотел бы сделать. А между тем она не только не удлиняется, а быстро, быстро сокращается. [...]

Суздаль, 26-XII-1934 [г.]

[...] Я хотел бы сказать тебе, что в известном смысле каждый человек действительно живет в плоскости не только "феноменального", но и "ноуменального" мира. И лишь в гранях последнего выражается подлинный строй души человека. Творчество, искусство, поэзия выражают душу человека в гранях "ноуменального" мира. Я отчетливо почувствовал это, когда писал [...] стихотворение. Поэзия не существует без известного художественного вымысла. Но и в этом вымысле выражается подлинная правда. [...]

1935 /Суздальский политизолятор/

Суздаль, 23-I-1935 [г.]

[...] друзей у меня в тяжелую минуту оказалось много меньше, чем тогда, когда была во мне нужда. [...] Но, может быть, о приеме у тов. Акулова ты могла бы поговорить или с Георгием Леонидовичем [Пятаковым. - Публ ] или с Отто Юлиевичем [ Шмидтом. - Публ.]. С первым ты могла бы также поговорить о праве пользования библиотекой НКТПрома.

[...] Относительно Монтэня должен тебя разочаровать. Когда-то в достуденческий и начально-студенческий период, когда я много занимался историей литературы и даже печатал критические статьи, я читал и Монтэня. Но очень мало. И вопреки твоему предположению, не знаю его. [...]

Джон в своих замечаниях о моей работе прав, так как в той работе, которую он разбирает, я прямо заявил, что не имею в виду давать теорию проблемы: в то время речь шла об установлении наличия самой проблемы. Этому и была посвящена статья. И ее значение состоит в том, что открытые в ней циклы теперь, насколько я могу судить, стали общепризнанными и без них уже нельзя понять действительность, в частности современное состояние конъюнктуры.

[...]

Суздаль, 27-II-[19]35 [г.]

Милая Женичка,

Подтверждаю с благодарностью получение 25 р. денег, посылки, где был словарь, и двух книг. Пакет со статистическими данными и копией статьи пока не получил. [...]

Теперь вопрос о книгах для Алешика. Это трудный вопрос. Я так давно разлучен с ней, что для меня он особенно труден. Но все же после длительных раздумий я рекомендовал бы давать ей для чтения следующие книги и приблизительно в следующем порядке в каждом разделе, взятом отдельно.

I. Раздел: Сказки, народный эпос и фантастические произведения.

1. Сказки Пушкина.

2. Рейнике-Лис (автора забыл в данную минуту, потом, вероятно, вспомню).

3. Сказки Андерсена.

4. Былины.

5. Жюль Верн.

6. Калевала.

7. Майн Рид (отдельные вещи, но не много).

8. Гайявата.

9. Сервантес. "Дон Кихот" (в сокращенном издании).

10. Сказки Гофмана.

II. Повести, рассказы, романы.

1. Пушкин (весь, кроме наиболее сложных вещей, как "Борис Годунов" и др.).

2. Гоголь (весь).

3. Толстой (Детство и отрочество. Казаки. Севастопольские рассказы).

4. Тургенев (Записки охотника и некоторые рассказы).

5. Гончаров (Фрегат Паллада).

6. Короленко (Лес шумит. Река играет. Без языка).

7. Ал. Толстой (Князь серебряный и др.).

8. Загоскин (Юрий Милославский).

9. Дюма (Три мушкетера).

10. Альф. Додэ (Разные вещи).

11.Теккерей [нрзб].

12. Гарин (Детство Темы).

13. Гаршин (Attalla princeps, Красный цветок и др.).

14. Мамин-Сибиряк (Уральские рассказы различные).

15. Станюкович (Морские рассказы и др.).

16. Чехов и Горький: отдельные рассказы (например, Письмо к дедушке, Дети, Налим, Хирургия и др. Чехова; Челкаш Горького).

III. Научно-популярная литература.

1. По естественным вопросам можно было бы попробовать дать Лушкевича...[нрзб]. Жизнь или чудеса [?] природы. Около сорока маленьких книжек с картинками по самым различным вопросам. Но начать с № 1 и т.д.

2. Хорошо бы что-либо по истории. Но что именно, я указать не в состоянии, так как не знаю популярной литературы. Это, вероятно, лучше знаешь ты. Может быть, есть простые [?] исторические хрестоматии [?] Конкретные [?], с картинками [?].

3. Биографии выдающихся людей, особенно ученых, писателей. Были изданы в свое время различные серии, например Павленкова. Это очень важно!

Примечания: 1) Я не знаю, что она уже из указанных книг читала. То, что читала, разумеется, отпадает. 2) Книги, которые ей с самого начала покажутся неинтересными, заставлять читать не следует. 3) Желательно также книги из различных разделов чередовать или давать одновременно книги из 2-х различных отделов. 4) Хотя в каждом отделе и желательно придерживаться примерно указанного порядка, но не строго. 5) Очень бы хорошо беседовать с Алешиком о прочитанном и приучать ее к способности рассказывать прочитанное.

Пожалуйста, сообщай мне, как у нее пойдет чтение.

Я прошу тебя прекратить затрату каких-либо сил и времени на т[ак] н[азываемые] хлопоты относительно меня ввиду их иллюзорности и полной бесплодности. [...] нужно посмотреть правде в глаза и прямо сказать, что возможностей у тебя нет никаких.

[...]

Суздаль, 17-IV-[19]35 [г.]

[...]

P.S. Я просил тебя начать свое обращение к Акулову со звонка по телефону, т[ак] к[ак] это дало бы тебе затем возможность справляться о результатах письма даже в том случае, если бы приема ты и не получила. Но кто знает, м[ожет] б[ыть], он и принял бы тебя. Кто-то сказал тебе, что приемов у него нет. Но это явно неверная информация: их не может не быть. Делая эту приписку, я ни о чем не прошу тебя вновь, т[ак] к[ак] смотрю на все это уже с полным равнодушием. Н.К.

Суздаль, 22-V-1935 [г.]

[...] по делу звонить не надо, тем более что это, по-видимому, не улучшит положения дела и вообще не повлияет на него. Предоставь его собственному течению. [...]

Суздаль, 29-V-[19]35 [г.]

[...]

Глава моей работы, о которой я тебе писал и которая тебя интересует, называется "Стохастический анализ временного ряда и определение формы тренда". Она посвящена теоретико-вероятностному обоснованию приемов установления труда по эмпирическим данным после того, как общая форма тренда выведена дедуктивно. Иначе говоря, в ней я пытаюсь разрешить вопрос о том, как можно эмпирически проверить те законы тренда, о которых я писал тебе в прошлом году и которые первоначально были установлены мною. Глава эта носит преимущественно математический теоретико-вероятностный характер и была очень трудна. Трудной будет также следующая, тоже отвлеченная [?] глава под заглавием "Абстрактная теория тренда". После этого мне останется написать 2-3 главы с эмпирическим содержанием, и работа будет окончена. Но конец ее еще не близко, хотя и теперь она уже превысила 30 печатных листов. Чем больше я пишу ее, тем больше угнетает меня сознание, что я ее делаю только для себя...

[...]