Семнадцать

- Легли, прости, что звоню так, рано. Ты уже не спишь? - Это было в тотже самый день, сразу после восьми утра по моим часам. - Сейчас уже не сплю, - ответила она. - Как поживаешь этим утром, вуки? - У тебя сегодня будет свободное время? Наш вчерашний разговорпродолжался не очень долго, и я подумал, что мы могли бы позавтракатьвместе, если тебе позволяет распорядок дня. А может быть и пообедать тоже? Последовало молчание. Я сразу понял, что навязываюсь. Это заставиломеня содрогнуться. Мне не следовало звонить. - Ты сказал, что сегодня улетаешь обратно во Флориду. - Я передумал. Я полечу завтра. - О, Ричард, извини меня. Я собираюсь позавтракать с Идой, а затем уменя будет встреча. На обед у меня тоже назначена встреча. Мне очень жаль,потому что я бы хотела быть с тобой, но я ведь думала, что ты уезжаешь. Это будет мне хорошим уроком, думал я, чтобы я не был слишкомсамонадеянным. Как я мог подумать, что ей нечего делать кроме того, чтобысидеть и разговаривать со мной? Я сразу же почувствовал себя одиноким. - Нет проблем, - сказал я. - Как бы то ни было, мне лучше улетать. Номогу ли я сказать тебе, как мне понравился наш вчерашний вечер? Я могуслушать тебя и разговаривать с тобой до тех нор, пока не раскрошитсяпоследнее печенье в мире. Ты знаешь это? Если ты этого не знаешь, позвольмне сказать тебе! - Я могу сказать то же самое. Но после всех пирожных, которыми менякормил Поросенок, мне придется поститься целую неделю, чтобы я снова смоглаузнать себя, так я поправилась. И почему бы тебе не полюбить семечки исельдерей? - В следующий раз я принесу тебе семечки сельдерея. - Не забудь. - Иди досыпай. Извини, что разбудил тебя. Большое спасибо за вчерашнийвечер. - Тебе тоже спасибо, - ответила она. - Пока. Я повесил трубку и началскладывать одежду в свою сумку. Успею ли я до темноты так далеко на восток, если вылечу из Лос-Анжелесасейчас? Я не люблю ночных полетов на "Т-ЗЗ". Если двигатель заглохнет, чтолюбая вынужденная посадка на таком тяжелом скоростном аэроплане будетдовольно сложной даже в дневное время, а непроглядная темнота сделает еесовершенно непривлекательной. Если я полдня буду в воздухе, думал я, тогда в Остин, штат Техас, яприлечу к пяти часам по их времени. Взлетев в шесть, я буду во Флоридегде-то в девять-тридцать или десять часов по тамошнему времени. Будет ли ещесветло в десять часов вечера? Нет. Да, и что же теперь делать? До сих пор "Т" был надежным аэропланом...единственная неполадка, которую я не устранил, - это небольшое загадочноепротекание в гидравлической системе. Но даже если я потеряю всюгидравлическую жидкость, катастрофы не будет. Скоростные тормоза могут несработать, поворот элеронов может стать затрудненным, тормоза колесслабоваты. Но со всем этим можно будет справиться. Когда я заканчивал упаковку вещей и обдумывал предстоящий полет, у меняпоявилось едва заметное дурное предчувствие. Я не мог увидеть, какприземляюсь во Флориде. Что может подвести? Погода? Я пообещал себе никогдане летать больше во время грозы, поэтому если она будет приближаться, яскорее всего сяду. Неисправность в электрической системе? Это может стать проблемой. Прекращение подачи электрического напряженияв аэроплане "Т" означает, что я не смогу подкачивать насосами топливо изхвостового и крыльевых блоков, в результате чего можно продолжать полет,пользуясь горючим только на концах крыльев и внутри фюзеляжа. Большая частьприборов выходит из строя. Все радиоприемники и навигационное оборудованиене срабатывает. Отсутствуют скоростные тормоза и управление полетом спомощью закрылков. Неисправность в электрической системе означаетприземление на большой скорости, которое требует длинной посадочной полосы.Все сигнальные огни, конечно, отсутствуют. Генератор и электрическая система никогда раньше не выходили из строя ине намекали на то, что собираются сделать это. Этот мой аэроплан не похож на"Мустанга". Что же вызывает у меня беспокойство? Я сел на краю кровати, закрыл глаза, расслабился и представил себе свойсамолет проплывающим передо мной. Я плавно переходил взглядом от однойдетали к другой в поисках неисправности до тех пор, пока не осмотрел его относа до хвоста. Лишь, несколько второстепенных особенностей привлекли моевнимание... протектор на одной из покрышек был почти гладким, эластичныйуплотнитель на клапане одного из цилиндров был изношенным, имелась небольшаяутечка в гидравлической системе, скрытая где-то в середине моторного отсека,которую мы так и не обнаружили. Определенно не было никаких телепатическихпредупреждений о том, что сдаст электрическая или какая-то другая система. Ивсе же, когда я пытался визуализировать свое прибытие во Флориду сегоднявечером, я не мог этого сделать. Несомненно, во Флориду я сегодня не прилечу. Я приземлюсь где-то вдругом месте до наступления темноты. И даже в этом случае я не мог представить себя направляющимся куда-тоот своего "Т-ЗЗ" сегодня во второй половине дня. Это, должна быть такаяпростая вещь - увидеть, себя и своем воображении. Вот я, заглушающий мотор;ты можешь, вообразить себе это, Ричард? Ты заглушающий мотор в каком-тоаэропорту, где ты приземлился... Я не мог вообразить этого. Как насчет последней попытки? Ты наверняка сможешь увидеть последнийповорот, посадочную полосу, которая, покачиваясь, величественно приближаетсяк тебе, выпущенное шасси и три маленьких значка с колесиками внизу, которыепоявляются на панели управления, когда шасси зафиксировано. Ничего подобного. Проклятье, думал я. Сегодня вышла из строя не электрическая система, амоя физическая. Я потянулся к телефону и позвонил на метеорологическую станцию. Втечение всего дня на моем пути до штата Нью-Мехико будет хорошая погода,сказала девушка, затем я войду в холодный фронт с грозовыми облаками высотойдо 39 000 футов. Я бы облетел вершины грозовых туч на высоте 41 000 футов побезоблачному небу, если бы мой "Т" мог взбираться так высоко. Почему я немогу вообразить себя благополучно приземляющимся? Еще один звонок. На этот раз в ангар. - Тед? Привет, это Ричард. Я приеду где-то через час - и ты,пожалуйста, выкати мой "Т" и позаботься, чтобы он был полностью заправлен.Проверь кислород, проверь масло. Возможно, придется добавить полпинтыгидравлической жидкости. Я разложил на кровати карты, отметил для себя навигационные частоты,позывные и высоту, на которой я собирался лететь. Я рассчитал сколько смогупролететь, пока не кончится горючее. Если будет необходимость, можно будетподняться и до 41 000 футов, но это с трудом. Я собрал карты, поднял свою сумку и, расплатившись за проживание вгостинице, взял такси до аэродрома. Приятно будет снова увидеть своихфлоридских девушек. Думаю, что это будет чудесно. Уложив вещи в аэроплан, закрыв багажник на два замка и проверив ихнадежность, я забрался по лесенке в кабину, вытянул из чехла свой шлем иповесил его на выступ фонаря. В это трудно поверить. Через двадцать минутэтот аэроплан со мной будет лететь на высоте четырех миль, пересекая границуштата Аризона. - РИЧАРД! - Позвал Тед из двери офиса. - ТЕЛЕФОН! БУДЕШЬ РАЗГОВАРИВАТЬ? - НЕТ! СКАЖИ, ЧТО Я УЛЕТЕЛ! - А затем из любопытства. - А КТОСПРАШИВАЕТ? Он подошел к телефону, а затем крикнул мне: - ЛЕСЛИ ПЭРРИШ! - СКАЖИ ЕЙ, ЧТО Я СЕЙЧАС ПОДОЙДУ! - Я оставил шлем и кислородную маскувисеть там, где они были, и побежал к телефону. К тому времени, когда она заехала за мной в аэропорт, все детали дляназемного обслуживания самолета уже были на своих местах; воздухозаборноеотверстие и выхлопная труба закрыты; фонарь опущен, зафиксирован и покрытчехлом, а вся большая машина отправлена в ангар на еще одну ночь. Вот почему я не мог увидеть своей посадки, - думал я, - я не могпредставить себе того будущего, потому что его не должно было быть! Со своимчемоданом я уселся на сидение рядом с ней. - Привет, маленький, крохотный вуки, который такой же, как и все другиевуки, только еще в тысячу раз меньше, - сказал я, - я очень рад видеть тебя!Как случилось так, что твои дела позволили тебе выкроить время? Лесли ездила в пушисто-бархатной роскошной машине песочного цвета. После того, как мы посмотрели фильм, в котором был вуки, эта машинаполучила новое имя Банта, которое было дано ей в честь пушистого, похожегона мамонта животного песочного цвета из этого же фильма. Машина плавно отделилась, от тротуара и вынесла нас в реку разноцветныхБант, которые сновали туда-сюда по улице. - Поскольку у нас с тобой так мало времени, чтобы побыть вместе, ярешила, что смогу немного перестроить свои планы. Сейчас мне обязательнонужно забрать некоторые вещи в Академии, а затем я свободна. Где бы ты хотелсо мной позавтракать? - Да где угодно. В "Волшебной сковородке", например, если там неттолпы. Там есть зал для некурящих. Помнишь, ты когда-то мне об этом сказала? - В это время там придется ждать около часа. - А сколько у нас времени? - А сколько ты хочешь? - Обед? Кино? Шахматы? Разговор? - О, дорогая! Ты освободилась от работы ради меня на целый день? Тыдаже не представляешь, как много это значит. - Это значит, что я предпочитаю провести время в обществе заезжеговуки, а не в обществе кого-то другого. Но на этот раз без хот-фаджа, печеньяи прочих сластей! Если ты хочешь, можешь есть все эти нехорошие лакомства,но я возвращаюсь на диету, чтобы искупить свои грехи! Пока мы ехали, я рассказал ей о своих удивительных предчувствиях этимутром, о моей мысленной проверке самолета и его готовности к полету, о техстранных случаях в прошлом, когда результаты оказывались удивительноточными. Она вежливо и внимательно слушала меня. Так было всегда, когда ярассказывал о чем-то сверхъестественном. Я чувствовал при этом, что за еевежливостью по отношению ко мне в такие минуты, стоит желание найтиобъяснение событий и интересных случайностей, которые она не осмеливаласьрассматривать раньше. Она слушала так, будто я был каким-то ее знакомымЛефом Эриксоном, вернувшимся из путешествия со снимками тех мест, о которыхона слышала, но которых никогда не исследовала. Припарковав машину возле здания, где располагалась администрацияКинематографической Академии, она сказала: - Я буду там не больше минуты. Пойдешь со мной или останешься? - Я подожду. Не спеши. Я смотрел на нее из машины и видел, как она идет в толпе по освещенномусолнцем тротуару. Она была скромно одета - белая летняя блузка поверх белойюбки, - но, Боже мой, как поворачивались головы прохожих! Каждый мужчина,проходивший в радиусе ста футов, замедлял шаг, чтобы посмотреть на нее.Волосы цвета пшеничного меда свободно рассыпались у нее на плечах и засияли,когда она поторопилась, чтобы успеть перебежать улицу за последние несколькосекунд до переключения светофора. Она помахала шоферу, который подождал ее,в знак благодарности, и он махнул ей в ответ, польщенный наградой. Какая пленительная женщина, думал я. Жаль, что в этом мы не похожи. Она вошла в здание, а я растянулся на сидении и зевнул. Чтобы как-тоиспользовать это время, думал я, почему бы не наверстать весь сон,пропущенный предыдущей ночью? Дня этого потребуется аутогенный отдых втечение пяти минут. Я закрыл глаза и один раз глубоко вдохнул. Мое тело полностьюрасслабленно: сейчас. Еще один вдох. Мой ум полностью расслаблен: сейчас. Япогружаюсь и глубокий сон: сейчас. Я проснусь в тот миг, когда Лесливернется, таким же отдохнувшим, как после восьмичасового глубокогонормального сна. Самовнушение действует особенно хорошо, если в ночь перед этим спатьвсего лишь два часа. Мои ум провалился в темноту; уличный шум постепеннозатих. Увязнув в глубокой черной смоле, время остановилось. И вдруг средиэтой кромешной тьмы появился!!СВЕТ!! Мне показалось, будто на меня упала звезда, которая была в десятьдесятков раз ярче, чем солнце, и вспышка ее света внезапно оглушила меня. Ни тени, ни цвета, ни тепла, ни мерцания, ни тела, ни неба, ни земли,ни пространства, ни времени, ни вещей, ни людей, ни слов, один только СВЕТ! Я безмолвно плавал в сиянии. Это не свет, осознавал я, это необъятноенепрекращающееся великолепие, пронизывающее собой то, что когда-то было мной- это не свет. Этот свет просто олицетворяет нечто, он выражает собой что-тодругое, более яркое, чем свет, - он выражает Любовь! Причем такую сильную,что сама идея о силе кажется смешным перышком мысли, если ее рассматривать всвете той грандиозной любви, которая поглотила меня. Я ЕСТЬ! ТЫ ЕСТЬ! И ЛЮБОВЬ: ЭТО ВСЕ: В ЭТОМ ВЕСЬ СМЫСЛ! Радость охватила меня всего и рвала меня на части. Атом отделялся отатома в пламени этой любви. Я был спичкой, упавшей на солнце. Такой сильнойрадости невозможно было выносить. Ни одного мгновения больше! Я задыхался.Пожалуйста, не надо! Как только я попросил, Любовь отступила, померкла и превратилась вночь, которая была солнечным полуднем на Беверли-Хиллз в северном полушариитретьей планеты, обращающейся вокруг небольшой звездочки во второстепеннойгалактике в не представляющей интереса вселенной, которая является всеголишь незначительной особенностью одной из возможностей вообразить себепространство-время. Я был микроскопическим проявлением жизни, которая вдействительности бесконечно велика. И споткнувшись за кулисами сцены в этомвселенском театре, я в течение одной наносекунды видел свою собственнуюреальность и чуть было не превратился в пар от потрясения. Я проснулся, сидя в Банте, мое сердце стучало, а по лицу текли слезы. - АЙ! - громко произнес я. - АЙ-ай-ай! Любовь! Такая сильная! Если бы она была зеленой, она бы оказалась такойзеленой, такой невообразимо зеленой, что даже Идея о Зеленом не могла бы еевообразить... это подобно тому, как стоишь на огромном шаре... как стоишь насолнце, хотя это было не солнце, у него не было краев, не было горизонта.Такое сияние и НИКАКОГО МЕРЦАНИЯ, я смотрел открытыми глазами на самоеяркое... но нет, у меня не было глаз. Я НЕ СМОГ ПЕРЕНЕСТИ РАДОСТИ ЭТОЙ ЛЮБВИЭто было похоже на то, что я уронил свою последнюю свечу в темную впадину, ачерез некоторое время моя подруга, чтобы я мог лучше видеть, зажглаводородную бомбу. По сравнению с этим светом весь этот мир... По сравнению с этим светомидея о жизни и смерти кажется просто... неуместной. Я сидел в машине, моргая глазами и задыхаясь. Господи! Мне понадобилосьдесять минут, чтобы снова научиться дышать. Что... почему... Ну и ну! Вдали на тротуаре внезапно промелькнула улыбающаяся блондинка, и всеголовы в толпе повернулись, чтобы разглядывать ее. Через некоторое времяЛесли открыла дверцу, бросила на сидение кучу конвертов и села за руль. - Извини, что я задержалась, вук. Там полно народу. Ты здесь не умер отскуки? - Лесли, я хочу тебе рассказать. Самое удивительное... только чтослучилось. - Она повернулась ко мне с тревогой. - Ричард, как ты себя чувствуешь? - Прекрасно! - воскликнул я. - Прекрасно, прекрасно, прекрасно. Я сразу же начал рассказывать без всякой последовательности и замолктолько тогда, когда рассказал по частям все, что со мной произошло. - Я сидел здесь после того, как ты ушла, потом закрыл глаза... Свет, ноэто был не свет. Ярче, чем свет, но без мерцания и совсем не причиняющийболи. ЛЮБОВЬ, но не как затасканное односложное слово, а Любовь, КотораяЕСТЬ! Я никогда раньше не думал, что она такова. И ЛЮБОВЬ! ЭТО ВСЕ: В ЭТОМВЕСЬ СМЫСЛ! Это слова, но тогда не было слов и даже идей. Что-то подобноекогда-нибудь... тебе это знакомо? - Да, - сказала она. И после продолжительной паузы, которая ейпотребовалась для того, чтобы вспомнить, она продолжила. - Это было в небе,среди звезд, когда я вышла из тела. Единство с жизнью, со вселенной, котораястоль прекрасна, и такая всепоглощающая любовь - все это заставило менярыдать от радости! - Но почему это случается с нами? Я просто собирался чуть-чутьвздремнуть, воспользовавшись самогипнозом. Я это делал раньше сотню раз! Атеперь, РАЗ! Ты можешь представить себе такую радость, которую ты просишьпрекратить, потому что не в силах выносить ее? - Да, - сказала она. - Я знаю... Некоторое время мы оба сидели молча. Затем она завела Банту, и мызатерялись среди городского транспорта, радуясь тому, что снова оказалисьвместе.