Цена предательства

Капитан Блад был доволен жизнью, другими словами, он был доволен собой. Стоя на молу в скалистой Кайонской бухте, он смотрел на свои суда. Небез чувства гордости оглядывал он пять больших кораблей, составлявших егофлотилию, -- ведь когда-то все они, от киля до верхушек мачт, принадлежалиИспании. Вон стоит его флагманский корабль "Арабелла" с сорока пушками наборту; красный его корпус и золоченые порты сверкают в лучах заходящегосолнца. А рядом -- бело-голубая "Элизабет", не уступающая флагману помощности огня, и позади нее -- три корабля поменьше, на каждом -- подвадцать пушек, все три захваченные в жаркой схватке, у Маракайбо, откуда оних на днях привел. Этим кораблям, именовавшимся прежде "Инфанта","Сан-Филипе" и "Санто-Нинно", Питер Блад присвоил имена трех парок [76] --"Клото", "Лахезис" и "Атропос", как бы давая этим понять, что отныне онистанут вершителями судеб всех испанских кораблей, какие могут имповстречаться в океане. Проявив в этом случае юмор пополам с ученостью, капитан Блад, как я ужесказал, испытывал довольство собой. Его команда насчитывала около тысячичеловек, и при желании он мог в любую минуту удвоить это число, ибо егоудача уже вошла в поговорку, а что может быть драгоценней удачи в глазахтех, кто в поисках рискованных авантюр очертя голову следует за вожаком?Даже великий Генри Морган в зените своей славы не обладал такой властью иавторитетом. Нет, даже Монтбар, получивший от испанцев прозвище"Истребитель", не нагонял на них в свое время такого страха, как теперь донПедро Сангре -- так звучало по-испански имя Питера Блада. Капитан Блад знал, что он объявлен вне закона. И не только корольиспанский, могуществу которого он не раз бросал вызов, но и английскийкороль, не без основания им презираемый, -- оба искали способа егоуничтожить. А недавно до Тортуги долетела весть, что последняя жертвакапитана Блада -- испанский адмирал дон Мигель де Эспиноса, особенно жестокопострадавший от его руки, -- объявил награду в восемьдесят тысяч испанскихреалов тому, кто сумеет взять капитана Блада живым и передать ему с рук наруки. Обуреваемый жаждой мщения, дон Мигель не мог удовлетвориться простымумерщвлением капитана Блада. Однако все это отнюдь не запугало капитана Блада, не заставило егоутратить веру в свою звезду, а посему он вовсе не собирался похоронить себязаживо в надежной бухте Тортуги. За все страдания, которые он претерпел отлюдей -- а претерпел он немало, -- ему должна была заплатить Испания. Приэтом он преследовал двойную цель: вознаградить себя и в то же времясослужить службу если не презираемому им Стюарту, то Англии, аследовательно, и всему остальному цивилизованному миру, которого алчная,жестокая и фанатичная Испания с присущим ей коварством пыталась лишитьвсяких связей с Новым Светом. Питер Блад спускался с мола, где уже улеглась шумная и пестраявседневная сутолока, когда из шлюпки, доставившей его к пристани, раздалсяоклик боцмана с "Арабеллы": -- Ждать тебя к восьми склянкам, капитан? -- Да, к восьми склянкам! -- не оборачиваясь, крикнул Блад и зашагалдальше, помахивая длинной черной тростью, как всегда изысканно-элегантный, втемно-сером, расшитом серебром костюме. Он направился к центру города. Большинство прохожих кланялись,приветствуя его, остальные просто глазели. Он шел по широкой немощеной Рю дюРуа де Франс, которую заботливые горожане обсадили пальмами, стремясьпридать ей более нарядный вид. Когда он поравнялся с таверной "Уфранцузского короля", кучка корсаров, торчавших у входа, вытянулась вструнку. Из окон доносился приглушенный гул голосов, обрывки нестройногопения, визгливый женский смех и грубая брань, а на фоне этих разнообразныхзвуков равномерно и глухо стучали игральные кости и звенели стаканы. Питеру Бладу стало ясно, что его корсары весело спускают золото,привезенное из Маракайбо. Ватага каких-то головорезов, вывалившись наружу издверей этого дома бесчестия, встретила его приветственными криками. Разве небыл он некоронованным королем всех отщепенцев, объединившихся в великое"береговое братство"? Он помахал тростью, отвечая на их приветствия, и прошел мимо. У негобыло дело к господину д'Ожерону, губернатору Тортуги, и это дело привело егов красивый белый дом, стоявший на возвышенности в восточном предместьегорода. Капитан Блад, человек осторожный и предусмотрительный, деятельноготовился к тому дню, когда смерть или падение короля Якова II откроют емупуть обратно на родину. С некоторого времени у него вошло в обычайпередавать часть своих трофеев губернатору в обмен на векселя французскихбанков, которые тот переправлял для хранения в Париж. Питер Блад был всегдажеланным гостем в доме губернатора, и не только потому, что сделки эти быливыгодны д'Ожерону; у губернатора были на это и более глубокие причины:однажды капитан Блад оказал ему неоценимую услугу, вырвав его дочь Мадлен изрук похитившего ее пирата. С того дня и сам д'Ожерон, и его сын, и двоедочерей считали капитана Блада самым близким другом своей семьи. Поэтому не было ничего удивительного в том, что, как только былопокончено с делами, мадемуазель д'Ожерон-старшая пожелала прогуляться сгостем по душистой аллее отцовского сада и проводить его до ворот. Мадемуазель д'Ожерон, жгучая брюнетка, с матово-бледным лицом, высокаяи стройная, одетая богато, по последней парижской моде, славилась не толькосвоей романтической красотой, но и романтическим складом характера. И когдав сгущающихся вечерних сумерках она грациозно скользнула в сад за капитаном,ее намерения, как выяснилось, носили к тому же несколько романтическийоттенок. -- Мосье, я умоляю вас быть начеку, -- с легкой запинкой произнесла онапо-французски. -- Вы приобрели себе слишком много врагов. Питер Блад остановился и, сняв шляпу, так низко склонился передмадемуазель д'Ожерон, что длинные черные локоны почти закрыли его точеное,бронзовое, как у цыгана, лицо. -- Мадемуазель, ваша забота чрезвычайно мне льстит. О да, чрезвычайно.-- Он выпрямился, и его дерзкие глаза, казавшиеся совсем светлыми подчерными как смоль бровями, с веселой усмешкой встретили ее взгляд. -- Выправы, у меня нет недостатка во врагах. Но это -- цена известности. Лишьтот, кто ничего не стоит, не имеет врагов. Однако здесь, на Тортуге, у меняврагов нет. -- Вы вполне в этом уверены? Тон ее вопроса заставил его задуматься. Он нахмурился и сказал,пристально вглядываясь в ее лицо: -- Вам что-то известно, мадемуазель, как я догадываюсь? -- Почти ничего. Не больше того, что сообщил мне сегодня один из нашихслуг. Он сказал, что испанский адмирал назначил награду за вашу голову. -- У адмирала просто такая манера -- делать мне комплименты,мадемуазель. -- И еще он сказал, что Каузак грозился во всеуслышание, что заставитвас пожалеть о том, как вы обошлись с ним в деле у Маракайбо. -- Каузак? Это имя заставило капитана Блада подумать, что он, пожалуй,поторопился, заявив, будто у него нет врагов на Тортуге. Он совсем забыл проКаузака. Но Каузак, как видно, отнюдь не склонен был забыть про капитанаБлада. Он был с Бладом в деле при Маракайбо, но они не поладили, и Каузак подоброй воле откололся от него и крепко на этом просчитался. Однако, каквсякий самовлюбленный тупица, он во всем винил капитана Блада, который якобыобвел его вокруг пальца. После этого он никогда даже не пытался скрыть своюнеобоснованную ненависть к Бладу. -- Вот как, он грозит мне? -- промолвил капитан Блад. -- Ну, этонесколько опрометчиво и даже нескромно с его стороны. К тому же всемизвестно, что его никто не обижал. Когда ему показалось, что угрожавшая намопасность слишком, велика, пожелал отколоться от нас, и мы не стали егоудерживать. -- Но он при этом лишился своей доли добычи, и с тех пор над ним и егокомандой смеется вся Тортуга. Разве вы не понимаете, какие чувства должениспытывать к вам этот негодяй? Они уже подходили к воротам. -- Вы будете его остерегаться? -- с мольбой спросила девушка. --Постарайтесь держаться от него подальше. Капитан Блад улыбнулся, тронутый ее заботой. -- Я должен это сделать хотя бы для того, чтобы иметь возможностьслужить вам. -- И он церемонно склонился в поцелуе над ее рукой. Однако он не придал особого значения ее словам. Что Каузак вынашиваетпланы мщения -- этому он легко мог поверить. Но чтобы Каузак здесь, наТортуге, решился открыто ему угрожать -- это казалось маловероятным: такойтрусливый тупица едва ли мог отважиться на столь опасное бахвальство. Питер Блад вышел за ворота и быстро зашагал в теплом бархатистомполумраке надвигающейся ночи и вскоре вышел на залитую огнями Рю дю Руа деФранс. Он уже приближался к концу этой почти безлюдной в вечерний час улицы,когда какая-то тень скользнула ему навстречу из проулка. Он насторожился и замедлил шаг, но тут же увидел, что перед нимженщина, и услышал ее негромкий оклик: -- Капитан Блад! Он остановился. Женщина подошла ближе и заговорила быстро,взволнованно, с трудом переводя дыхание: -- Я видела, вы проходили здесь два часа назад, да было еще светло, нуя и побоялась заговорить с вами у всех на глазах. Решила: подожду, покуда вывернетесь. Не ходите дальше, капитан, -- вы идете навстречу опасности,навстречу смерти! Он был озадачен и только сейчас узнал ее. Перед глазами его возникласцена, разыгравшаяся неделю назад в таверне "У французского короля". Двоепьяных головорезов сцепились из-за женщины -- жалкого обломка, вышвырнутогосудьбой из Европы И прибитого к островам Нового Света. Эта несчастная,сохранившая еще некоторую миловидность, но столь же грязная и потрепанная,как ее полуистлевшие лохмотья, пыталась вмешаться в свару, причиной которойбыла она сама, но один из головорезов отвесил ей хорошую затрещину, и тогдаБлад в порыве рыцарского гнева сбил негодяя с ног и вывел Женщину изпритона. -- Они устроили на вас засаду вот там, недалеко отсюда, -- говорилаженщина. -- Они хотят вас убить. -- Кто -- они? -- спросил Питер Блад, мгновенно вспомнивпредостережение мадемуазель д'Ожерон. -- Их там десятка два. И если только они узнают... если они увидят, какя вас тут остановила... мне сегодня же ночью перережут глотку. Она пугливо озиралась по сторонам в темноте, голос ее дрожал от страха,который, казалось, все возрастал. Внезапно она хрипло вскрикнула: -- Да не стойте же здесь! Идите за мной, я укрою вас до утра вбезопасном месте. Утром вы вернетесь на свой корабль и хорошо сделаете, еслине будете его покидать или хотя бы станете ходить не един, а с товарищами.Идемте! -- Она потянула за рукав. -- Спокойней, спокойней! -- сказал Питер Блад, высвобождая свой рукав.-- Куда это ты меня тащишь? -- Ах, да не все ли равно куда, раз вы этим избежите опасности! -- Онаснова с силой потянула его за рукав. -- Вы были добры ко мне, и я не могупозволить, чтобы вас убили. А нас обоих зарежут, если вы не пойдете со мной! Уступив наконец ее уговорам -- скорее ради ее безопасности, нежели радисвоей, -- Питер Блад позволил женщине увлечь его за собой с широкой улицы вузкий проулок, из которого она выбежала, чтобы перехватить его. По однойстороне этого проулка стояли на довольно большом расстоянии друг от другадеревянные одноэтажные хибарки, по другой -- тянулась ограда какого-тоучастка. Возле второй хибарки женщина остановилась. Низенькая дверь былараспахнута настежь, внутри тускло мерцал огонек медной керосиновой лампы. -- Входите, -- шепнула женщина. Две ступеньки вели в хибарку, пол которой был ниже улицы. Питер Бладспустился по ступенькам и шагнул в комнату. В ноздри ему ударил тяжелый, тошнотворный запах табачного перегара икоптящей лампы. И прежде чем он успел оглядеться по сторонам в этом тускломсвете, страшный удар по голове, нанесенный сзади каким-то тяжелым предметом,оглушил его, и в полуобморочном состоянии он повалился ничком на грязныйземляной пол. Женщина пронзительно взвизгнула, но визг, внезапно оборвавшись, перешелв хриплый, сдавленный стон, словно ее душили, и снова наступила тишина. Капитан Блад не успел пошевелиться, не успел даже собраться с мыслями,как чьи-то ловкие жилистые руки быстро принялись за дело: ему скрутили рукиза спину, сыромятными ремнями стянули кисти и лодыжки, затем подняли,пихнули на стул и крепко-накрепко привязали к спинке стула. Коренастый, похожий на обезьяну человек склонил над ним свое мощноетуловище на уродливо коротких кривых ногах. Рукава голубой рубахи,закатанные выше локтя, обнажали длинные мускулистые волосатые руки.Маленькие черные глазки злобно поблескивали на широком, плоском, как умулата, лице. Красный в белую полоску платок был повязан низко, по самыеброви. В огромное ухо было продето тяжелое золотое кольцо. Питер Блад молча смотрел на него, стараясь подавить закипавшее в нембешенство, которое все усиливалось, по мере того как прояснялось егосознание. Инстинкт подсказывал ему, что гнев, ярость никак не помогут емусейчас и любой ценой следует их обуздать. Он взял себя в руки. -- Каузак! -- с расстановкой произнес он. -- Какая приятная, нонеожиданная встреча! -- Да, вот и ты сел наконец на мель, капитан, -- сказал Каузак ирассмеялся негромко, злобно и мстительно. Питер Блад отвел от него глаза и поглядел на женщину, котораяизвивалась, стараясь вырваться из рук сообщника Каузака. -- Уймись ты, шлюха! Уймись, не то придушу! -- пригрозил ей тот. -- Что вы хотите сделать с ним, Сэм? -- визжала женщина. -- Не твое дело, старуха. -- Нет, мое, мое! Ты сказал, что ему грозит опасность, и я поверилатебе, поверила тебе, лживая ты скотина! -- Ну да, так оно и было. А теперь ему тут хорошо и удобно. А ты ступайтуда, Молли. -- Он подтолкнул ее к открытой двери в темный альков. -- Не пойду я!.. -- огрызнулась она. -- Ступай, тебе говорят! -- прикрикнул он. -- Смотри, хуже будет! И, грубо схватив женщину, которая упиралась и брыкалась что было мочи,он поволок ее через всю комнату, выпихнул за дверь и запер дверь назадвижку. -- Сиди там, чертова шельма, и чтоб тихо было, не то я успокою тебя навеки вечные. Из-за двери донесся стон, затем заскрипела кровать -- как видно,женщина в отчаянии бросилась на нее, -- и все стихло. Питер Блад решил, что ее участие в этом деле теперь для него более илименее ясно и, по-видимому, закончено. Он поглядел на своего бывшегосотоварища и улыбнулся с наигранным спокойствием, хотя на душе у него былодалеко не спокойно. -- Не проявлю ли я чрезмерную нескромность, если позволю себе спросить,каковы твои намерения, Каузак? -- осведомился он. Приятель Каузака, долговязый, вихлястый малый, тощий и скуластый,сильно смахивающий на индейца, рассмеялся, навалившись грудью на стол. Егоодежда изобличала в нем охотника. Он ответил за Каузака, который молчал,насупившись, не сводя мрачного взгляда с пленника: -- Мы намерены передать тебя в руки дона Мигеля де Эспиноса. И, наклонившись к лампе, он оправил фитиль. Пламя вспыхнуло ярче, ималенькая грязная комната словно увеличилась в размерах. -- C'est са [77], -- сказал Каузак. -- А дон Мигель, надо полагать,вздернет тебя на нок-рее. -- А, так тут еще и дон Мигель затесался! Какая честь! Верно, это цена,назначенная за мою голову, так раззадорила вас всех? Что ж, это самаяподходящая для тебя работенка, Каузак, клянусь честью! Но все ли ты учел,приятель? У тебя впереди по курсу есть кое-какие подводные рифы. Хейтон сошлюпкой должен встретить меня у мола, когда пробьет восемь склянок. Я и такуже запоздал -- восемь склянок пробило час назад, если не больше, и сейчастам поднимается тревога. Все знают, куда я шел, и отправятся туда искатьменя. А ты сам знаешь, ребята, чтобы меня найти, перетряхнут и вывернутнаизнанку весь этот город, как старый мешок. Что ждет тебя тогда, Каузак? Тыподумал об этом? Вся твоя беда в том, что ты начисто лишен воображения,Каузак. Ведь это недостаток воображения заставил тебя удрать с пустымируками из Маракайбо. И если б не я, ты еще по сей день потел бы на веслах накакой-нибудь испанской галере. А ты вот обозлился на меня и, как упрямыйболван, не видишь дальше собственного носа, думаешь только о том, чтобывыместить на мне свою злобу, и сам на всех парусах летишь к своей погибели.Если в твоей башке есть хоть крупица здравого смысла, приятель, тебе бы надосейчас поскорее убрать парус и лечь, пока еще не поздно, в дрейф. Но Каузак в ответ лишь злобно покосился на Блада и принялся молчаобшаривать его карманы. Его товарищ наблюдал за этим, усевшись на трехногийсосновый табурет. -- Который час, Каузак? -- спросил он. Каузак поглядел на часы Питера Блада. -- Без минуты половина десятого, Сэм. -- Сдохнуть можно! -- проворчал Сэм. -- Три часа ждать еще! -- Там, в шкафу, есть кости, -- сказал Каузак. -- А тут у нас найдется,что поставить на кон. И он ткнул большим пальцем через плечо на стол, где появилась кучкаразнообразных предметов, извлеченных из карманов капитана Блада: двадцатьзолотых монет, немного серебра, золотые часы в форме луковицы, золотаятабакерка, пистолет и, наконец, булавка с крупным драгоценным камнем,которую Каузак вынул из кружевного жабо капитана. Рядом лежали шпага Блада иего серый кожаный патронташ, богато расшитый золотом. Сэм встал, подошел к шкафу и достал оттуда кости. Он бросил их на столи, пододвинув свой табурет к столу, сел. Монеты он разделил на двеодинаковые кучки. К одной кучке прибавил шпагу и часы, К другой -- пистолет,табакерку и булавку с драгоценным камнем. Питер Блад, внимательно и настороженно следивший за ними, почти нечувствуя боли от удара по голове -- так напряженно искал он в эти минутыкакого-либо пути к спасению, -- заговорил снова. Страх и отчаяние сжималиего сердце, но он мужественно не позволял себе в этом признаться. -- И еще одного обстоятельства ты не учел, -- медленно, словно нехотяпроцедил он сквозь зубы. -- А что, если я пожелаю дать за себя выкуп,значительно превосходящий ту сумму, которую испанский адмирал предлагает замою голову? Но это не произвело на них впечатления. А Каузак даже поднял его насмех. -- Tiens! [78] А ты же был уверен, что Хейтон явится сюда освободитьтебя. Как же так? И он расхохотался, а за ним и Сэм. -- Это вполне вероятно, -- сказал капитан Блад. -- Вполне вероятно. Нополной уверенности у меня нет. Ничего нет абсолютно верного в этом неверноммире. Даже и то, что испанец заплатит вам эти восемьдесят тысяч реалов, тоесть ту сумму, в которую он, как мне сообщили, оценил мою голову. Со мной тыможешь заключить более выгодную сделку, Каузак. Он умолк, но его острый, наблюдательный взгляд успел уловить алчныйблеск, мгновенно вспыхнувший в глазах француза; успел заметить он и хмуросдвинутые брови второго бандита. Помолчав, он продолжал: -- Ты можешь заключить со мной такую сделку, которая вознаградит тебяза все, что ты потерял у Маракайбо. Потому что за каждую тысячу реалов,обещанную адмиралом, я предлагаю тебе две. Каузак онемел с открытым ртом, выпучив глаза. -- Сто шестьдесят тысяч? -- ахнул он, не скрывая своего изумления. Но огромный кулак Сэма обрушился на шаткий стол. Сэм грубо выбранился. -- Хватит! -- загремел он. -- Как я договорился, так и сделаю. А несделаю, мне несдобровать... да и тебе, Каузак, тоже. Да неужто ты, Каузак,такая курица, что поверил этому беркуту? Ведь он заклюет тебя, как только тывыпустишь его на свободу! -- Каузак знает, что я сдержу слово, -- сказал Блад. -- Мы с нимплавали вместе. Он знает, что мое слово ценится дороже золота дажеиспанцами. -- Ну и пусть. А для меня оно не имеет цены. -- Сэм угрожающе приблизилк капитану Бладу свое скуластое злое лицо с тяжелыми, набрякшими веками инизким, покатым лбом. -- Я пообещался доставить тебя сегодня в полночь вцелости и сохранности куда следует, а когда я берусь за дело, я его делаю.Понятно? Капитан Блад посмотрел на него и, как это ни странно, широко улыбнулся. -- Ну еще бы, -- сказал он. -- Ваше разъяснение не оставляет места длязагадок. И он действительно так думал. Ибо теперь для него стало ясно, что этоименно Сэм вошел в сделку с испанцами и не осмеливается нарушить договор,опасаясь за свою жизнь. -- Тем лучше для тебя, -- заверил его Сэм. -- И если не хочешь, чтобытебе опять забили кляп в рот, так попридержи свой вонючий язык еще часикатри. Уразумел? И он снова приблизил к лицу пленника свою скуластую физиономию иуставился на него с угрозой и насмешкой. Да, капитан Блад уразумел все. И, уразумев, перестал отчаянно цеплятьсяза единственную соломинку, дававшую ему какой-то проблеск надежды. Онпонимал, что должен сидеть здесь, беспомощный, прикрученный к стулу ремнями,и ждать, когда его передадут с рук на руки кому-то еще, кто доставит его кдону Мигелю де Эспиноса. О том, что произойдет дальше, он старался не думать. Он знал чудовищнуюжестокость испанцев, и для него не составляло труда представить себе, какбудет неистовствовать адмирал. Холодный пот прошиб его при одной мысли обэтом. Неужто его феерическая, головокружительная карьера должна оборватьсястоль бесславно? Неужто ему, победителю, горделиво бороздившему воды Мэйна,суждено безвестно сгинуть, барахтаясь в грязной воде какого-нибудь трюма! Онне мог возлагать никаких надежд на поиски, уже сейчас, вероятно,предпринятые Хейтоном. Да, конечно, ребята перевернут вверх дном весь город-- в этом он нисколько не сомневался. Но он не сомневался и в том, что,когда они доберутся сюда, будет уже слишком поздно. Они могут выследить этихдвух предателей и жестоко отомстить им, но ему это уже не поможет. От страстного, неистового желания вырваться на свободу в голове у негомутилось, отчаяние парализовало ум и волю. Тысяча преданных ему душой ителом людей были здесь, рядом, -- стоило, казалось, только крикнуть... но онбыл бессилен призвать их на помощь и вскоре будет отдан во властьмстительного кастильца! Эта мысль, сколько бы он ни гнал ее от себя,настойчиво возвращалась к нему снова и снова; она стучала в висках,качалась, словно маятник, в его мозгу, мешала сосредоточиться... А затем внезапно ему удалось овладеть собой. Мозг прояснился и заработал деятельно и четко, почти сверхъестественночетко. Питер Блад знал цену Каузаку -- это был алчный, продажный прохвост,готовый предать любого ради своей корысти. И этот Сэм тоже, вероятно, нелучше, а может, даже и хуже; ведь его-то толкнула на это дело одна толькожажда наживы -- проклятые испанские деньги, цена его, Питера Блада, жизни.Питер Блад пришел к заключению, что он слишком рано оставил попыткиперещеголять в щедрости испанского адмирала, перебить его цену. Можно ещепопытаться бросить кость этим двум грязным псам, чтобы они перегрызли из-занее друг другу глотку. Некоторое время он молча наблюдал за ними, подмечая злобный и жадныйблеск глаз, то следивших за падением костей, то поглядывавших на жалкиекучки золота, оружие и прочие предметы, от которых негодяи очистили егокарманы и за обладание которыми сражались теперь, коротая время в ожиданииназначенного часа за игрой в кости. А затем он услышал свой собственныйголос, громко нарушивший тишину: -- Вы тут тратите время на игру из-за какого-нибудь полпенса, а стоитвам протянуть руку, и каждый из вас станет богачом. -- Ты опять за свое? -- заворчал Сэм. Но капитан Блад и ухом не повел и продолжал дальше: -- К той цене крови, которую назначил испанский адмирал, я делаюнадбавку в триста двадцать тысяч. Покупаю у вас мою жизнь за четыреста тысячреалов. Сэм, разозлившись, вскочил было на ноги, да так и окаменел, пораженныйграндиозностью названной суммы; Каузак поднялся тоже, и они стояли другпротив друга по обе стороны стола, дрожа от возбуждения; ни тот, ни другойне произнес еще ни слова, но глаза их уже загорелись алчным огнем. Наконецфранцуз нарушил молчание: -- Боже милостивый, четыреста тысяч! -- Он вымолвил это медленно, струдом ворочая языком, словно стремясь, чтобы огромная цифра проникла в егомозг и дошла до сознания его соучастника. Он повторил: -- Четыреста тысяч,по двести тысяч на каждого! Разрази меня гром! За такие денежки стоитрискнуть, а, Сэм? -- Куча денег, что и говорить, -- задумчиво проговорил Сэм. Потом онвдруг опомнился: -- Чума на тебя! Так ведь это слова! Кто им поверит?Попробуй освободи-ка его, как ты тогда заставишь его платить, да он... -- О нет, я заплачу, -- сказал Блад. -- Каузак может подтвердить, что явсегда плачу. Учтите, -- добавил он, помолчав, -- что такая сумма, даже еслиее поделить, сделает каждого из вас богачом, и вы до конца дней своих будетежить припеваючи, в полном достатке. -- Он рассмеялся. -- Ну же, ребята, неваляйте дурака! Каузак облизнул пересохшие губы и поглядел на своего компаньона. -- Давай рискнем, -- заискивающе пробормотал он. -- Сейчас еще десятинет, и мы до полуночи успеем удрать так далеко, что испанцам нас ни в жизньне догнать. Но переубедить Сэма было нелегко. Он размышлял. И хотя приманка былавелика, Сэм никак не мог решиться принять это соблазнительное предложение,ибо ему мерещилась в нем двойная опасность. Связавшись с испанцами, онтеперь боялся отступиться от них: ему казалось, что тогда его неминуемо ждетгибель, либо от руки разъяренных испанцев, которых он предаст, либо от рукисамого Блада, который, если его освободить, конечно, ничего им не простит.Так лучше уж без особого риска взять верные сорок тысяч, чем гоняться закакими-то призрачными сотнями тысяч, раз это к тому же сопряжено с такойопасностью. -- Не бывать этому, и все! -- сердито закричал он. -- А ты, капитан,заткнись! Я, кажется, тебя предупреждал. -- А, черт! -- хрипло выругался Каузак. -- А я говорю, что стоитрискнуть! Стоит! -- Ты говоришь? А ты-то чем рискуешь? Испанцы даже не знают, что тыввязался в это дело. Тебе легко, приятель, говорить "стоит рискнуть! ",когда тебе и рисковать-то не придется. Вот мне -- другое дело. Если я надуюиспанца, он сразу смекнет, чем тут пахнет. Да что толковать! Я дал слово, ая своему слову хозяин. И хватит об этом. Решительный, свирепый, он стоял напротив Каузака по другую сторонустола, и Каузак, хмуро глянув на тощее непреклонное лицо, вздохнул с досадойи снова опустился на табурет. Блад ясно видел, что в душе француза клокочет злоба. Несмотря намстительную ненависть, которую этот корыстный мошенник питал к Бладу,завладеть деньгами своего врага было для него соблазнительнее, чем лишатьего жизни, и нетрудно было догадаться, какую досаду испытывает он, видя, чтовозможность крупной наживы уплывает у него из-под носа только потому, чтодля его компаньона это сопряжено с риском. Некоторое время эта достойная парочка хранила молчание. Молчал и Блад,считая, что ему пока не следует ничего добавлять к уже сказанному, так каксейчас это не принесет плодов. Вместе с тем он все же испытывал некотороеудовлетворение, видя, что ему удалось посеять рознь между компаньонами. Когда же он наконец заговорил, нарушив нависшее в комнате угрюмоемолчание, его слова, казалось, имели мало связи со всем предыдущим. -- Хотя вы, по-видимому, твердо решили продать меня испанцам, это ещеотнюдь не причина, чтобы я умирал тут у вас от жажды. В горле у меняпересохло, как в солончаковой пустыне, ей-богу. И хотя мучившая его жажда служила для него лишь предлогом, чтобыдостичь своей цели, тем не менее она была отнюдь не притворной, и надосказать, что его тюремщики так же сильно от нее страдали. Воздух в этойкомнате с запертыми наглухо дверями и окнами был нестерпимо удушлив. Сэмпровел рукой по влажному лбу и стряхнул капельки пота. -- Дьявол! Ну и жарища! -- пробормотал он. -- Мне тоже пить охота. Каузак облизнул воспаленные губы. -- А здесь в доме нет ничего? -- спросил он. -- Нету. Да тут до таверны два шага. -- Сэм поднялся со стула. -- Пойдупринесу кувшин вина. Душа Питера Блада снова взмыла ввысь на крыльях надежды. Произошлоименно то, чего он добивался. Зная пристрастие этих подонков к бутылке, онрассчитывал, что разговор о жажде легко повлечет за собой желание ееудовлетворить, а это, в свою очередь, приведет к тому, что один из нихотправится за вином, и, если повезет, это будет Сэм. А уж с Каузаком-то ондоговорится в два счета -- в этом капитан Блад не сомневался. И тут этот кретин Каузак проявил излишнее нетерпение и тем испортил вседело. Он тоже вскочил на ноги. -- Кувшин вина! Вот это дело! -- заорал он. -- Давай ступай скорей! Ясам прямо помираю -- так в глотке пересохло. Голос его задрожал от волнения, и ухо Сэма сразу уловило этунетерпеливую дрожь. Он приостановился, внимательно вгляделся в своегокомпаньона и как в открытой книге прочел на лице этого мелкого жулика всеего коварные намерения. Губы его скривились в усмешке. -- Я что-то передумал, -- медленно произнес он, -- Лучше уж ты ступай,а я здесь покараулю. У Каузака отвалилась челюсть; он даже побледнел. И капитан Блад уже втретий раз проклял в душе его непроходимую глупость. -- Ты что -- не доверяешь мне? -- проворчал Каузак. -- Да нет... Не то чтобы... -- последовал уклончивый ответ. -- Толькоуж лучше я останусь. Тут Каузак и в самом деле рассвирепел: -- Ах, так! Да пошел ты к дьяволу! Если ты мне не доверяешь, так я тебетоже не доверяю. -- А тебе незачем мне доверять. Ты знаешь, что меня его посулы несоблазняют. Значит, мне его и сторожить. Минуты две эти гнусные союзники молча сверлили друг друга взглядом итолько сопели сердито. Затем Каузак угрюмо отвел глаза в сторону, пожалплечами и отвернулся, словно поневоле признавая, что против доводов Сэма непоспоришь. Он постоял еще немного, прищурившись, о чем-то размышляя. И, каквидно приняв внезапно какое-то решение, произнес: -- Да ладно, пойду! -- повернулся и быстро вышел из комнаты. Когда дверь за французом захлопнулась, Сэм опустился на табурет. Бладприслушивался к быстро удаляющимся шагам, пока они не замерли вдали. Инеожиданно громко расхохотался, заставив вздрогнуть своего стража. Сэм подозрительно на него поглядел: -- Что это тебя так разбирает, капитан? Блад, как мы знаем, предпочел бы иметь дело с Каузаком. С тем он могдействовать наверняка. Добиться чего-нибудь от Сэма представлялосьмаловероятным, ибо он явно боялся испанцев как огня. И тем не менееиспробовать надо было все, любую, самую ничтожную возможность. -- Меня забавляет твоя беспечность, -- отвечал капитан Блад. --Сторожить меня ты ему не доверил, а за вином отпустил... -- Так что ж за беда? -- А если он вернется не один? -- загадочно проронил капитан Блад. -- Чума на него! -- вскричал Сэм. -- Пусть он только попробует со мнойтакие шутки шутить, пристрелю, как собаку! Я с этими шутниками нецеремонюсь. -- Тебе так и так нужно от него избавиться, Сэм. Это же мерзавец ипредатель, мне ли его не знать. Ты ему стал сегодня поперек дороги, и онтебе этого не забудет. Сам бы мог понять -- ты же видишь, как он предалменя. Да только ты все равно ничего не понимаешь. У тебя есть глаза, Сэм, ноты видишь не больше, чем слепой щенок. И голова у тебя вроде есть, но еевполне могла бы заменить и тыква, иначе ты не стал бы колебаться междуиспанцем и мной. -- А, ты опять про это! -- Да, разумеется. Предлагаю тебе четыреста тысяч и ручаюсь честью, чтоне буду помнить зла и мстить тебе. Даже Каузак пытался тебе втолковать, чтомоему слову можно верить, -- он-то не колебался принять мое предложение. Питер Блад умолк. Бандит-охотник молча смотрел на него, размышляя. Лицоу него посерело от волнения, пот крупными каплями выступил на лбу. -- Четыреста тысяч, говоришь? -- прохрипел он наконец. -- Ну, а то как же? Зачем тебе делиться с этим французом? Думаешь, онстал бы делиться с тобой? Он бы, уж конечно, постарался всадить тебе нож вспину, а все денежки положить себе в карман. Ну же, Сэм, смелей, не упустисвоего счастья! К дьяволу испанцев! Чего ты их боишься! Ты боишься каких-топризраков. Я защищу тебя от них! На борту моего флагманского корабля тыбудешь в полной безопасности. Сэм оживился, глаза его сверкнули, но тут же потухли снова,затуманенные тревогой. -- Четыреста тысяч... Да больно уж риск велик... -- Да какой же риск -- ровным счетом никакого, -- сказал капитан Блад.-- Вполовину меньше риска, чем продавать меня испанцам. Ведь рано или поздноэта сделка выйдет наружу, и тогда, приятель, тебе живым из Тортуги не уйти.И даже если ты отсюда улизнешь, мои ребята разыщут тебя и на дне морском. -- Да откуда они про меня узнают? -- Найдется кто-нибудь, кто им донесет, -- так всегда бывает. Дурак тыбыл, что взялся за это дело, и дважды дурак, что связался с Каузаком, он жеповсюду кричал, что рассчитается со мной. Так на кого же в первую очередьпадет подозрение, как не на него? И как только его схватят -- а уж схватятего как пить дать! -- он тут же выдаст тебя, можешь не сомневаться. -- Провалиться мне, а ведь ты верно говоришь! -- вскричал Сэм, когдавсе эти соображения, совсем не приходившие ему на ум, проникли наконец в егосознание. -- И все остальное, что я тебе говорю, тоже верно, Сэм, уж ты несомневайся. -- Постой, дай мне подумать. Питер Блад и на этот раз почел за лучшее ограничиться сказанным. Покачто в этом разговоре с Сэмом он достиг такого успеха, на который даже несмел надеяться. Сомнение в душе Сэма посеяно -- оставалось ждать, чтобы онодало всходы. Минуты бежали. Сэм, положив локти на стол, опустив голову на скрещенныеруки, сидел неподвижно, погруженный в свои думы. Когда он наконец поднялголову, Питер Блад при желтоватом свете лампы заметил, как побледнело егоблестевшее от пота лицо. "Как глубоко проник в душу Сэма влитый по каплеяд?" -- думал пленник. Внезапно Сэм вытащил из-за пояса пистолет иобследовал затравку. Питеру Бладу эти его действия показались довольнозловещими, и особенно потому, что Сэм не сунул пистолет обратно за пояс. Онпродолжал возиться с пистолетом; изжелта-серое лицо его было мрачно, губытвердо сжаты. -- Сэм, -- негромко окликнул его капитан Блад. -- Ну, что ты надумал? -- Я не дам этому ублюдку одурачить меня. -- А дальше что? -- А дальше там видно будет. Питер Блад с трудом подавил в себе желание подстрекнуть этого дубинуеще раз. В полном молчании, нарушаемом лишь тиканьем часов Питера Блада,лежавших на столе, время тянулось бесконечно. Наконец где-то далеко впереулке послышался звук шагов. Шаги приближались, звучали все громче, дверьраспахнулась, и на пороге возник Каузак с большим черным бурдюком вина вруках. Сэм уже вскочил на ноги, правую руку он держал за спиной. -- Куда это ты провалился? -- проворчал он. -- Почему так долго? Каузак был бледен и запыхался, словно бежал бегом. Мозг Питера Блада,работавший в эти минуты с поразительной точностью, мгновенно отметил, чтоКаузак и не думал бежать. В чем же причина его состояния? Видимо, оноявлялось следствием волнения или страха. -- Я торопился, -- сказал француз, -- да уж больно пить захотелось.Задержался малость, чтобы прополоскать глотку. Вот твое вино. Он плюхнул бурдюк на стол. И в то же мгновение Сэм почти в упор выстрелил ему прямо в сердце. Картина, которая предстала взору Питера Блада в клубах ядовитого дыма,заставившего его закашляться, запечатлелась в его памяти на всю жизнь.Каузак лежал на полу ничком, тело его судорожно подергивалось, а Сэм,перегнувшись через стол, смотрел на него, и на тощем лице его играла хищнаяусмешка. -- Я с тобой, французская скотина, не желаю попадать впросак, -- дал онсвое запоздалое объяснение, словно убитый мог еще его слышать. Затем он положил пистолет и потянулся к бурдюку. Запрокинув голову, онвылил изрядное количество вина в свою пересохшую глотку. Громко чмокнул,облизнул губы, опустил бурдюк на стол и скорчил гримасу, словно почувствовавво рту горький привкус. Внезапно страшная догадка сверкнула в его мозгу, и вглазах отразился испуг. Он снова схватил бурдюк и понюхал вино, громко,точно собака, втягивая ноздрями воздух. Лицо его посерело, расширенными отужаса глазами он уставился на Питера Блада и сдавленным голосом выкрикнулодно-единственное слово: -- Манзанилла! Схватив бурдюк, он швырнул его в распростертое на полу мертвое тело,изрыгая чудовищную брань. А в следующее мгновение он уже скорчился от боли, схватившись руками заживот. Забыв о Бладе, обо всем, кроме сжигавшего его внутренности огня, онсобрал последние силы, бросился к двери и пинком распахнул ее. Это усилие, казалось, удесятерило его муки. Страшная судорога согнулаего тело пополам, так что колени почти уперлись в грудь, и сыпавшаяся с егоязыка брань перешла в нечленораздельный, звериный вой. Наконец он рухнул напол и лежал, обезумев от боли, извиваясь, как червяк. Питер Блад угрюмо смотрел на него. Он был потрясен, но не озадачен. Кэтой загадке, собственно, не требовалось подбирать ключа -- единственноечленораздельное слово, произнесенное Сэмом, полностью проливало на нее свет. Едва ли еще когда-нибудь возмездие столь своевременно и быстронастигало двух преступных негодяев. Каузак подбавил в вино сок ядовитогояблока, раздобыть который ничего не стоило на Тортуге. Желая отделаться отсвоего компаньона, чтобы ударить по рукам с капитаном Бладом и забрать себевесь выкуп, он отравил сообщника в ту минуту, когда сам уже пал от его руки. Острый ум капитана Блада выручил его и на этот раз из беды, однако визвестной мере он должен был благодарить за избавление от смерти и своюсчастливую звезду. Корчившийся на полу человек мало-помалу затих. Теперь он лежалсовершенно неподвижно на пороге распахнутой двери. Капитан Блад, безуспешно пытавшийся порвать путы, чтобы оказать емупомощь, услышал стук в дверь, ведущую в альков; тут он вспомнил о женщине,бессознательно завлекшей его в эту западню. Как видно, звук выстрела и воплиСэма побудили ее к действию. -- Постарайтесь выломать дверь! -- крикнул ей капитан Блад. -- Здесьтеперь никого нет, кроме меня. Жидкая дощатая дверь быстро поддалась, когда женщина налегла на нееплечом. Растрепанная, с одичалым взором, она ворвалась в комнату и,взвизгнув, приросла к месту при виде представшей ее глазам картины. -- Перестань визжать, голубушка! -- резко прикрикнул на нее Блад, чтобысразу привести ее в чувство. -- Тебе нечего их теперь страшиться. Они небольше могут причинить тебе вреда, чем эти табуретки. Мертвецы еще никому неделали зла. Вон там валяется нож. Возьми и разрежь эти чертовы ремни. Через минуту он был уже на ногах и отряхивал свой помятый плюмаж. Потомвзял шпагу, пистолет, часы и табакерку. Золотые монеты он сгреб в однунебольшую кучку на столе и присоединил к ним булавку с драгоценным камнем. -- Буду рад, если это поможет тебе вернуться на родину, -- сказал онженщине. -- Ведь где-нибудь-то родина у тебя есть? Женщина разрыдалась. Капитан Блад взял шляпу, поднял валявшуюся на полутрость и, пожелав женщине доброй ночи, вышел из хибарки. Десять минут спустя он столкнулся на молу с возбужденной толпойкорсаров с горящими факелами в руках. Это была поисковая партия, которуюХагторп и Волверстон отрядили прочесать город. Единственный глаз Волверстонаяростно сверкнул при виде капитана Блада. -- Где ты околачиваешься, дьявол тебя раздери? -- спросил Волверстон. -- Пытался выяснить, приносят ли счастье деньги, полученные ценойпредательства, -- отвечал капитан Блад.