Любовная история Джереми Питта

История любви Джереми Питта, молодого шкипера из Сомерсетшира, судьбакоторого одной богатой трагическими событиями ночью накрепко сплелась ссудьбой Питера Блада, относит нас к тем великим для капитана Блада дням,когда под его командой находилось пять кораблей и свыше тысячи людейразличной национальности, добровольно пришедших на службу к этому искусномуфлотоводцу, зная, что ему всегда сопутствует удача. И на этот раз он только что вернулся из удачного набега на испанскуюфлотилию ловцов жемчуга у Рио-дель-Хача. Он возвратился на Тортугу, чтобыпроизвести необходимый ремонт судов, и нельзя сказать, чтобы это былосделано преждевременно. В Кайонской бухте стояло в это время на якоре еще несколько пиратскихкораблей, и маленький городок гудел от их шумного бражничания. Таверны илавчонки, торговавшие ромом, процветали; кабатчики и женщины всехнациональностей, белые и полукровки, представлявшие столь же пестрое людскоесборище, как сами пираты, легко освобождали грабителей от значительной частиих добычи, отнятой у испанцев, которые, в свою очередь, нередко мало чемотличались от грабителей. Это было, как всегда, беспокойное время для господина д'Ожерона --представителя французской Вест-Индской компании и губернатора Тортуги. Губернатор д'Ожерон, как мы знаем, неплохо вел свои дела, собирая даньс пиратов путем портовых пошлин, а также различными другими способами.Губернатор имел, как мы тоже, конечно, помним, двух дочерей: стройнуюжизнерадостную Люсьен и статную пышноволосую брюнетку Мадлен, котораяоднажды, пав жертвой пиратских чар некоего Левасера, позволила себяпохитить, затем была вырвана из хищных рук этого негодяя капитаном Бладом идоставлена к отцу целой-невредимой и несколько отрезвевшей. С того времени господин д'Ожерон стал с особой осторожностью и разборомпринимать гостей в своем большом белом доме, утопающем в ароматной зеленисада и расположенном на высоком холме в предместье города. Капитан Блад после столь ценной услуги, оказанной им этому семейству,был принят в нем почти как свой. А поскольку его офицеров никак нельзя былопричислить к разряду обыкновенных пиратов, так как все они былиполитическими бунтарями и лишь изгнание заставило их примкнуть к "береговомубратству", им также оказывался в доме губернатора хороший прием. Отсюда возникали новые трудности. Если двери дома губернатора былиоткрыты для корсаров, сподвижников Блада, губернатор не мог, не нанесяобиды, закрыть их для других командиров пиратских кораблей, и емуприходилось терпеть посещения некоторых лиц, не пользовавшихся ни довериемего, ни симпатией, -- терпеть, невзирая на протесты некоего почетного гостяиз Франции -- деликатного и утонченного мосье де Меркера, никак нерасположенного встречаться в гостиной с пиратами. Де Меркер был сыном одного из директоров французской Вест-Индскойкомпании и по приказу отца путешествовал по принадлежащим ей колониям,знакомясь с положением дел и набираясь ума. Фрегат "Сийнь", доставивший егок берегам Тортуги неделю назад, все еще стоял на якоре в Кайонской бухте,ожидая, когда сей юноша почтет для себя удобным возвратиться на борт. Отсюдалегко можно было заключить, что гость -- важная птица, и, следовательно,губернатору надлежало со всем возможным усердием идти навстречу егожеланиям. Но как пойдешь им навстречу, когда приходится иметь дело хотя бы стаким чванливым и нахально-грубым парнем, как капитан Тондер с "Рейн Марго"?Губернатор д'Ожерон не видел никакой возможности закрыть перед этим пиратомдвери своего дома, как того желал де Меркер. Он не мог решиться на это дажепосле того, как стало совершенно очевидно, что негодяя Тендера привлекаетсюда общество мадемуазель Люсьен. Другой жертвой тех же чар пал молодой Джереми Питт. Впрочем, Питт былчеловеком совсем иного склада, и если знаки внимания, которые он оказывалмадемуазель Люсьен, и вызывали у д'Ожерона некоторое недовольство, то это нешло ни в какое сравнение с той тревогой, которую порождал в нем Тондер. А Джереми Питт, казалось, самой природой был создан, чтобы возбуждать ксебе любовь. Ясные голубые глаза, прямой, открытый взгляд, нежная кожа,правильные черты лица, золотые кудри и стройная атлетическая фигура в ладнопригнанном, аккуратном костюме -- все это не могло не привлекать к немусердца. Мужественность и сила сочетались в нем с женственной мягкостьюнатуры. Трудно было представить себе человека, более не похожего наполитического заговорщика, коим он когда-то был, или на пирата, коим онтеперь, в сущности, являлся. Приятные манеры и хорошо подвешенный язык, апорой, в минуты вдохновения, уменье изъясняться красноречиво и дажепоэтически завершали этот портрет идеального любовника. Что-то неуловимое, проскальзывавшее в ласковом обращении с ним девушки(а быть может, это просто нашептывали ему его мечты), заставляло Джеремидумать, что он ей не безразличен, и однажды вечером, гуляя с ней поддушистыми перечными деревьями в саду ее отца, он открылся ей в любви и,прежде чем она успела прийти в себя от этого ошеломляющего признания, обнялее и поцеловал. -- Мосье Джереми... как вы могли?.. Вы не должны были этого делать, --вся дрожа, пролепетала Люсьен, получив наконец возможность перевести дух.(Джереми увидел, что в глазах у нее стоят слезы.) -- Если мой отец узнает... Джереми не дал ей договорить. -- Конечно, он узнает! -- с жаром воскликнул юноша. -- Я и хочу, чтобыон узнал. Узнал тотчас же. Вдали показались де Меркер и Мадлен, и Люсьен направилась к ним, ноДжереми, ни секунды не медля, бросился разыскивать губернатора. Д'Ожерон, изящный, элегантный, принесший с собой на эти туземныеострова Нового Света всю изысканную учтивость Старого Света, не сумелскрыть, что он крайне огорчен. Сколотив немалое состояние за время своегогубернаторства, он строил честолюбивые планы для своих рано лишившихсяматери дочерей и мечтал в самом недалеком времени отправить их во Францию. Все это он и изложил мистеру Питту -- не резко и не грубо, но в самойделикатной форме, всячески щадя его чувства, -- и в заключение добавил, чтоЛюсьен уже помолвлена. Джереми был поражен. -- Как так! Почему же она ничего не сказала мне? -- воскликнул он,совершенно забывая о том, что сам не дал ей для этого ни малейшейвозможности. -- Может быть, она не вполне отдает себе в этом отчет. Вы же знаете,как подобные браки принято заключать во Франции. Мистер Питт попробовал было горячо выступить в защиту естественногоотбора, но Д'Ожерон прервал его красноречивую тираду раньше, чем он успелосновательно развить свою мысль. -- Дорогой мой мистер Питт, друг мой, прошу вас, поразмыслитехорошенько, вспомните, какое положение занимаете вы в обществе. Вы --флибустьер, искатель приключений, Я говорю это не в осуждение и не в обидувам. Я просто хочу указать на то, что ваша жизнь зависит от удачи. Девушке,получившей самое утонченное воспитание, вы должны предложить обеспеченноесуществование и надежный кров, а разве вы в состоянии это сделать? Если бывы сами имели дочь, отдали бы вы ее руку человеку, чья судьба была быподобна вашей? -- Да, если бы она полюбила его, -- сказал мистер Питт. -- Ах, что такое любовь, друг мой? Джереми, считая, что после только что пережитого упоения и внезапногостремительного погружения в бездну горя ему это куда как хорошо известно, несумел тем не менее облечь приобретенные им познания в слова. Д'Ожеронснисходительно улыбнулся, наблюдая его замешательство. -- Для влюбленного все исчерпывается любовью, я понимаю вас. Но дляотца этого мало -- ведь он ответствен за судьбу своего ребенка. Вы оказалимне большую честь, мосье Питт. Я в отчаянии, что вынужден отклонить вашепредложение. Уважая чувства друг друга, нам не следует, думается мне,касаться в дальнейшем этой темы. Общеизвестно, однако, что когда какой-либо молодой человек делаетоткрытие, что не может жить без той или иной молодой особы, и если он приэтом со свойственным всем влюбленным эгоизмом верит, что и она не может безнего жить, едва ли первое возникшее на пути препятствие заставит егоотказаться от своих притязаний. Впрочем, в настоящую минуту Джереми был лишен возможности стоять насвоем, ввиду появления величавой Мадлен в сопровождении де Меркера. Поискавглазами Люсьен, молодой француз осведомился о ней. У него были красивыеглаза и красивый голос, и вообще он был, несомненно, красивый мужчина,безукоризненно одетый и с безукоризненными манерами, довольно рослый, ностоль хрупкого, деликатного сложения, что казалось -- подуй ветер посильнее,и он поднимет его на воздух словно былинку. Впрочем, держался мосье деМеркер весьма уверенно, что странно противоречило его почтиболезненно-изнеженному виду. Он, по-видимому, был удивлен, не обнаружив мадемуазель Люсьен вкабинете ее отца. Мосье де Меркер хотел, по его словам, умолять ее спеть емуеще раз те провансальские песенки, которыми она услаждала его слух накануневечером. И он жестом указал на стоявшие в углу клавикорды. Мадленотправилась разыскивать сестру. Мистер Питт встал и откланялся. В еготеперешнем состоянии духа у него едва ли хватило бы терпения слушать, какмадемуазель Люсьен будет петь провансальские песенки для господина деМеркера. И Питт отправился излить душу капитану Бладу, которого он нашел в егопросторной каюте на флагманском корабле "Арабелла". Питер Блад отложил в сторону порядком потрепанный томик Горация, дабывыслушать горестную жалобу своего молодого шкипера и друга. Полулежа наподушках, брошенных на крышку ларя под кормовым окном, капитан Блад былисполнен сочувствия и безжалостно суров. -- Д'Ожерон, безусловно, прав, -- заявил он. -- Твой образ жизни,Джереми, не дает тебе права обзаводиться семьей. И это еще не единственнаяпричина, почему ты должен выкинуть такую вздорную идею из головы, -- добавилон. -- Другая причина в самой Люсьен: это очаровательное, соблазнительноедитя, но слишком легкомысленное и ветреное, чтобы обеспечить душевный покойсупругу, который не всегда будет находиться возле нее и, следовательно, несможет ни оградить ее от опасности, ни остеречь. Этот малый, Тондер, что нидень таскается в дом губернатора. А тебе, Джереми, не приходило в головупоинтересоваться, что его туда влечет? А этот субтильный хлыщ, этотфранцузик де Меркер, почему он до сих пор торчит на Тортуге? И, поверь мне,есть еще и другие, которые, как и ты, получают восхитительную усладу вобществе этой молодой особы, всегда готовой с охотой выслушивать любовныепризнания. -- Чтоб отсох твой гнусный язык! -- загремел влюбленный Питт, весь кипяот праведного гнева. -- По какому праву позволяешь ты себе говорить подобныевещи? -- По праву здравого смысла и не затуманенного любовью зрения. Не тыпервый поцеловал нежные губки мадемуазель Люсьен и не ты последний будешь ихцеловать, даже если женишься на ней. Будь благодарен судьбе, что ее папашане на тебе остановил свой выбор. Хорошенькие девчонки, вроде этой ЛюсьенД'Ожерон, существуют только для того, чтобы приносить беды и тревоги в мир. Джереми не пожелал больше слушать подобные богохульства. Он сказал, чтотолько такой человек, как Блад -- без веры, без идеалов, -- может стольнизко думать о самом нежном, самом чистом, самом святом создании на земле. Ион выбежал из каюты, оставив капитана Блада в обществе его любимого Горация. И все же слова Блада заронили крупицу ядовитого сомнения в сердцевлюбленного. Ревность, получившая основательное подтверждение своихподозрений, может убить любовь наповал, но ревность, питаемая однимисомнениями, лишь жарче разжигает пламя любви. И ранним утром мистер Питт,весь горя в любовной лихорадке, презрел полученный от господина д'Ожеронаотказ и отправился в белый губернаторский дом на холме. На сей раз он явилсятуда ранее обычного и нашел владычицу своего сердца прогуливающейся в саду.Она гуляла в обществе капитана Тендера -- человека, пользующегося весьмадурной славой. Говорили, что он был когда-то первым фехтовальщиком в Парижеи, убив кого-то на дуэли, бежал за океан, спасаясь от мести семьи погибшего.Он был невысок ростом, жилист, а его стальная мускулатура производилаобманчивое впечатление сухощавости. Одевался он с несколько кричащейэлегантностью и двигался удивительно проворно и легко. Внешность его можнобыло бы назвать банальной, если бы не маленькие, черные, круглые, какбусины, глазки, взгляд которых был необычайно пронзителен. В настоящиймомент взгляд этот довольно нагло пронзал Джереми Питта, как бы предлагаяему убраться туда, откуда он пришел. Правая рука капитана обвивала талиюмадемуазель Люсьен. При появлении мистера Питта рука продолжала оставаться втом же положении, пока сама мадемуазель в некотором замешательстве невысвободилась из этих полуобъятий. -- А, это мосье Джереми! -- воскликнула она и добавила (ни с того ни ссего, как показалось мистеру Питту): -- Я вас не ждала! Джереми почти машинально поднес к губам протянутую ему руку, бормочаприветствие на своем плоховатом французском языке. Последовал обменнесколькими банальными фразами, затем наступила неловкая пауза, и Тондерсказал, насупив брови: -- Если дама говорит мне, что она меня не ждала, я делаю отсюда вывод,что мое появление для нее нежелательно. -- Охотно верю, что вам не раз приходилось делать подобный вывод. Капитан Тондер улыбнулся. Завзятые дуэлянты, как известно, отличаютсязавидным самообладанием. -- Но не выслушивать дерзости. Не всегда благоразумно позволять себеговорить дерзости. Порой за это приходится довольно чувствительнорасплачиваться... Тут вмешалась Люсьен. Взгляд у нее был испуганный, голос дрожал: -- Что это такое? О чем вы говорите? Вы не правы, мосье Тондер. С чеговы взяли, что появление мосье Джереми для меня нежелательно? Мосье Джереми-- мой друг, а появление друга всегда желательно. -- Возможно, для вас, мадемуазель. Но для других ваших друзей оно можетбыть крайне нежелательным. -- И опять вы не правы. -- Теперь она говорила ледяным тоном. -- Я немогу считать своим другом того, кому кажется нежелательным появление моихдрузей. Капитан закусил губу, и это дало маленькое удовлетворение Джереми,которого обдало жаром, когда он увидел руку капитана на талии девушки, чьигубы он целовал еще вчера. Беспощадные слова капитана Блада невольно всплылив его памяти в этот миг. Появление д'Ожерона и де Меркера положило конец этой маленькой стычке.Оба эти господина слегка запыхались -- казалось, они спешили сюда со всехног, но, увидав, кто находится в саду, облегченно сбавили шаг. Д'Ожерон,по-видимому, предполагал застать несколько иное общество и был приятноудивлен, словно безопасность Люсьен обеспечивалась главным образомколичеством ее поклонников. Появление новых лиц разрядило атмосферу, нокапитан Тондер, как видно, не стремился к миролюбивому общению и удалился.Прощаясь с Джереми, он произнес многозначительно, с недоброй улыбкой: -- Я буду с нетерпением ожидать случая, мосье, возобновить наш с вамизанимательный спор. Вскоре и Джереми хотел откланяться, но Д'Ожерон задержал его: -- Повремените еще минуту, мосье Питт. Ласково взяв молодого человека под руку, он увлек его в сторону от деМеркера и Люсьен. Они прошли до конца аллеи и углубились под сводыапельсиновых деревьев, привезенных сюда из Европы. Здесь было тенисто ипрохладно, спелые плоды поблескивали, словно фонарики, в темно-зеленойлистве. -- Мне не понравились слова капитана Тондера, сказанные вам напрощанье, мосье Питт, и его улыбка тоже. Это очень опасный человек. Будьтеосторожны, берегитесь его. Джереми Питт вспыхнул: -- Уж не думаете ли вы, что я его боюсь? -- Я думаю, что вы поступили бы благоразумно, стараясь держаться отнего подальше. Повторяю, он очень опасный человек. Это негодяй! И оннавещает нас слишком часто. -- Зачем же вы ему позволяете, будучи о нем такого мнения? Д'Ожерон скорчил гримасу. -- Будучи о нем такого мнения, как могу я ему воспрепятствовать? -- Вы боитесь его? -- Признаться, да. Но не за себя я боюсь, мосье Питт. За Люсьен. Онпытается ухаживать за ней. Голос Джереми задрожал от гнева: -- И вы не можете закрыть для него дверь вашего дома? -- Могу, конечно. -- Д'Ожерон криво усмехнулся. -- Я проделал нечтоподобное однажды с Левасером. Вам известна эта история? -- Да, но... но... -- Джереми запнулся, испытывая некотороезамешательство, однако все же преодолел его. -- Мадемуазель Мадлен былаобманута, она позволила Левасеру увлечь себя... Вы же не допускаете, чтобымадемуазель Люсьен... -- А почему я не могу этого допустить? Известного обаяния он не лишен,этот каналья Тондер, и у него даже есть некоторые преимущества передЛевасером. Он вращался в хорошем обществе и умеет себя держать, когда емуэто нужно. Наглому, предприимчивому авантюристу ничего не стоит соблазнитьтакое неопытное дитя, как Люсьен. У Джереми упало сердце. Он сказал, совершенно расстроенный: -- Но что дает такая проволочка? Ведь рано или поздно вам все равнопридется отказать ему. И тогда... что будет тогда? -- Я сам задаю себе этот вопрос, -- мрачно сказал Д'Ожерон. -- Новсегда лучше отсрочить беду. Глядишь, какой-нибудь случай и помешает ейнагрянуть. -- Внезапно он заговорил другим тоном: -- Однако я прошу у васпрощения, мой дорогой мосье Питт. Наша беседа слишком отклонилась в сторону.Отцовская тревога! Я просто хотел предостеречь вас и очень надеюсь, что выприслушаетесь к моим словам. Мосье Питту все было ясно. Д'Ожерон, видимо, считал, что Тондерпочувствовал в Джереми своего соперника, а такие люди, как он, неостанавливаются ни перед чем, когда им нужно убрать кого-нибудь со своегопути. -- Очень вам признателен, мосье Д'Ожерон. Я могу постоять за себя. -- Надеюсь. От всего сердца надеюсь, что это так. На том их беседа закончилась, и они расстались. Джереми вернулся на "Арабеллу" и после обеда, прогуливаясь вместе скапитаном Бладом по палубе, поведал ему о том, что произошло утром в садугубернатора. Блад выслушал его с задумчивым видом. -- У него было достаточно оснований предостеречь тебя. Странно только,почему он дал себе труд этим заниматься. Я повидаюсь с ним, да, да,непременно. Возможно, моя помощь будет ему небесполезна, хотя мне пока ещене ясно, в чем она может проявиться. А ты, Джереми, будь благоразумен ипосиди лучше на корабле. Можешь, черт побери, не сомневаться, что Тондербудет искать встречи с тобой. -- А я, что ж, должен ее избегать? -- презрительно фыркнул Джереми. -- Да, если ты не дурак. -- Иначе говоря -- если я трус. -- А не кажется ли тебе, что живой трус лучше мертвого дурака, каковымты неизбежно окажешься, если позволишь Тендеру сводить с тобой счеты? Незабывай, что этот человек -- первоклассный фехтовальщик, ну, а ты... --Капитан Блад присвистнул. -- Это пахнет самым обыкновенным убийством. Акакая доблесть в том, что тебя заколют, как барана? Питт в глубине души чувствовал, что капитан прав, но признаться в этомбыло бы слишком унизительно. Поэтому он пренебрег советом Блада, на другойже день сошел на берег и отправился вместе с Хагторпом и Волверстоном втаверну "У французского короля", где его и обнаружил Тондер. Время приближалось к полудню, и в большом зале таверны былополным-полно пиратов, матросов с французского фрегата, искателей жемчуга, атакже всевозможных жуликов и бродяг обоего пола, которые, подобно хищнымакулам, всегда вьются вокруг моряков, а пуще всего -- вокруг пиратов, знаяих привычку сорить деньгами. В плохо освещенном зале воздух был удушлив отедкого табачного дыма, винного перегара, испарений человеческих тел. Тондер вошел небрежной, ленивой походкой; левая рука его покоилась наэфесе шпаги. Отвечая на поклоны, он протискался сквозь толпу и остановилсяперед сидевшим за столиком Джереми. -- Вы позволите? -- спросил он и, не дожидаясь ответа, пододвинул себетабурет и сел. -- Какая удача, что мы можем так скоро возобновить нашмаленький спор, который был вчера, к сожалению, прерван. Джереми сразу понял, куда он клонит, и поглядел на него в некоторомзамешательстве. Его товарищи, не знавшие, о чем идет речь, тоже уставилисьна француза. -- Мы, мне помнится, обсуждали вопрос о том, что появление некоторыхлиц порой бывает нежелательным и что у вас не хватает сообразительностипонять, в какой мере это относится к вам. Джереми наклонился вперед. -- Не важно, что мы обсуждали. Вы пришли сюда, как я понимаю, чтобызатеять со мной ссору? -- Я? -- Капитан Тондер поднял брови, потом нахмурился. -- С чего выэто взяли? Вы мне не мешаете. Вы просто не в состоянии ничем мне помешать.Если б вы оказались на моем пути, я бы раздавил вас, как блоху. -- И онпрезрительно и нагло рассмеялся прямо в лицо Джереми, чем сразу и достигсвоей цели -- этот смех задел Джереми за живое. -- Смотрите не ошибитесь, принимая меня за блоху. -- Ах, вот как? -- Тондер встал. -- В таком случае поостерегитесьдокучать мне снова или, предупреждаю, я раздавлю вас одним щелчком! -- Онговорил намеренно громко, чтобы все могли его слышать. Его резкий голоспривлек к себе внимание, и шум в зале затих. Тондер презрительно повернулся к Джереми спиной, но застыл на месте,услыхав: -- Нет, постой, грязный пес! Капитан Тондер обернулся. Его брови поползли вверх. Злобный оскалприподнял кончики тоненьких усиков. А дородный силач Волверстон, все еще непонимая, что происходит, инстинктивно старался удержать Джереми, которыйтоже вскочил с табурета. -- Пес? Так, так! -- с расстановкой проговорил Тондер. -- Пес, сказаливы? Вполне уместное сочетание -- пес и блоха. Но тем не менее пес -- это мнене нравится. Не будете ли вы столь любезны взять пса обратно? И притомнемедленно! Я не отличаюсь терпеливостью, мосье Питт. -- Разумеется, я возьму его обратно, -- сказал Джереми. -- Зачемобижать животное. -- Под животным вы подразумеваете меня? -- Я подразумеваю пса. Надо было бы сказать не пес, а... -- Крыса, -- резко произнес чей-то голос за спиной Тендера, заставивего обернуться. На пороге, небрежно опираясь на свою черную трость, высокий,элегантный, в черном, расшитом серебром костюме стоял капитан Блад. Егогорбоносое, обожженное солнцем и ветром лицо было обращено к капитануТендеру, холодные синие глаза смотрели на него в упор. Он неторопливонаправился к французу. -- Крыса, на мой взгляд, как-то лучше определяет вашу сущность, капитанТондер, -- непринужденно и бесстрастно проговорил он и остановился, ожидая,что скажет тот. Раздался дружный взрыв хохота. Когда он смолк, прозвучал ответ Тендера: -- Понимаю, понимаю. Крошка шкипер находится под надежной защитой.Папаша Блад встревает не в свое дело, дабы спасти этого трусишку. -- Само собой разумеется, я должен взять его под защиту. Разве я могудопустить, чтобы какой-то наглец бретер заколол моего шкипера? Конечно, ядолжен вмешаться. И вы могли это предвидеть, капитан Тондер. Вы не толькопрезренный негодяй, но и жалкий трус -- вот почему я сравнил вас с крысой.Вы рассчитываете на свое уменье владеть шпагой, но решаетесь пускать ее вход только против тех, кого считаете не слишком искушенными в этом ремесле.Так поступают лишь трусы. Ну, и, разумеется, убийцы. Ведь, насколько мнеизвестно, убийцей заклеймили вас во Франции. -- Это ложь! -- сказал Тондер, побелев как полотно. Капитан Блад, обернувший оружие Тендера против него самого, намеренностараясь разжечь его ярость, невозмутимо возразил: -- А вы попробуйте доказать мне это на деле, и я возьму свои словаобратно, прежде чем проколю вас шпагой... или после того. По крайней мере выполучите возможность закончить с честью бесчестно прожитую жизнь. Здесь естьеще одна комната, довольно просторная и пустая, мы можем... Но Тондер, злобно усмехнувшись, перебил его: -- Ну нет, со мной эти штучки не пройдут. У меня разговор не с вами, ас мистером Питтом. -- Это подождет. Сначала решим наш спор. Тондер взял себя в руки. Он побледнел еще сильнее и тяжело дышал. -- Послушайте, капитан Блад. Ваш шкипер нанес мне оскорбление: онназвал меня грязным псом в присутствии всех этих людей. Вы намеренностараетесь ввязаться в ссору, которая не имеет никакого отношения к вам. Такне по правилам, и я призываю всех в свидетели. Это был ловкий ход, и он оправдал себя. Присутствующие оказались настороне Тендера. Матросы из команды капитана Блада угрюмо молчали, аостальные закричали, что француз прав. Даже Хагторп и Волверстон и те моглитолько молча пожать плечами, а Джереми сам окончательно погубил дело,поддержав своего противника: -- Капитан Тондер прав, Питер. Наши с ним дела тебя не касаются. -- Вы слышите? -- закричал Тондер. -- Нет, касаются. Мало ли что он говорит. Вы замыслили убийство,негодяй, и я этого не допущу. -- Капитан Блад, отбросив свою трость, положилруку на эфес шпаги. Но дюжина крепких рук тотчас схватила его, со всех сторон раздалисьгневные крики протеста, и, лишенный поддержки своих товарищей, он вынужденбыл уступить. Ведь даже верный Волверстон, неизменный его сторонник, шепталему в ухо: -- Остановись, Питер! Во имя бога! Ты же всех взбунтуешь против насиз-за такой безделицы. Ты опоздал. Парень сам виноват -- зачем лез на рожон? -- А вы что здесь делали? Почему вы его не удержали? Ну вот, глядите!Он пошел драться, идиот безмозглый! Джереми уже направлялся в соседнюю комнату: он был похож на ягненка,покорно шагающего на бойню и даже ведущего за собой своего мясника. Хагторпшел рядом с ним, Тондер -- сзади, остальные замыкали шествие. Капитан Блад, с трудом удерживаясь, чтобы не броситься на Тендера,присоединился вместе с Волверстоном к толпе зевак. В просторной полупустой комнате столы и табуреты быстро сдвинули кстене. Помещение это представляло собой, в сущности, пристройку -- нечтосреднее между навесом и сараем, с земляным полом и длинным отверстием водной из стен, которая не доходила до потолка фута на три. В эту щель лилисьжаркие лучи послеполуденного солнца. Противники, обнаженные по пояс, со шпагой в руке, стали друг противдруга: Джереми -- высокий, статный, мускулистый, Тондер -- худощавый,жилистый, проворный и гибкий, как кошка. Хозяин таверны и все его помощникиприсоединились к толпе зрителей, расположившихся вдоль стен. Несколько молоденьких девчонок, самых отчаянных, тоже пришли поглядетьна поединок, но большинство женщин остались в общем зале. Капитан Блад и Волверстон остановились в глубине комнаты возле стола,на который были свалены различные предметы с других столов: кружки, кувшины,бурдюк с вином и пара медных подсвечников с круглыми, похожими на блюдцаподставками. Пока дуэлянты готовились к схватке, Питер Блад, побледневший,несмотря на свой загар, рассеянно перебирал в руках валявшиеся на столепредметы, и в глазах его вспыхивал зловещий огонек, словно ему хотелосьзапустить одним из этих предметов кому-то в голову. Секундантом Джереми вызвался быть Хагторп. Секундантом Тендера оказалсяВентадур, лейтенант с "Рейн Марго". Противников поставили в противоположныхконцах комнаты, боком к солнцу, и Джереми, занимая позицию, поймал взглядБлада. Он улыбнулся своему капитану, а Блад, лицо которого былососредоточенно и хмуро, сделал ему знак глазами. На секунду во взглядеДжереми отразилось недоумение, затем блеснула догадка. Вентадур скомандовал: -- Начинайте, господа! Со звоном скрестились шпаги, и почти в то же мгновение, повинуясьполученному от своего капитана сигналу, Джереми прыгнул в сторону и атаковалТендера с левого бока. Это заставило Тендера повернуться лицом к нему и ксолнцу и дало Джереми некоторое преимущество перед противником, а именноэтого и добивался Блад. Джереми изо всех сил старался удержать Тендера вэтой позиции, но тот был слишком искусным для него противником. Опытныйфехтовальщик, он умело отражал все удары, а затем, сделав ответный выпад,воспользовался моментом, чтобы, в свою очередь, отскочить в сторону ивынудить противника поменяться с ним местами. Теперь каждый из них занималту позицию, в которой находился его противник в начале схватки. Блад скрипнул зубами, увидав, что Джереми потерял свое единственноепреимущество перед этим бретером, твердо намеренным его убить. Однако,против ожидания, поединок затягивался. Потому ли, что на стороне Джеремибыла сила, молодость, высокий рост? Или рука опытного дуэлянта стала менееискусной, так как давно не держала шпаги? Но ни то, ни другое не давалодостаточного объяснения происходящему. Тондер атаковал, его шпага описываласверкающие круги перед самой грудью противника, мгновенно нащупывая слабыестороны в его неуклюжей защите: он давно уже мог прикончить Джереми... и неделал этого. Забавлялся ли он, играя с ним, как кошка с мышью, или, бытьможет, побаиваясь капитана Блада и возможных последствий столь откровенногоубийства его шкипера у всех на глазах, намеревался не убивать, а лишьискалечить его? Зрители, наблюдавшие поединок, недоумевали. Их недоумение усилилось,когда Тондер, еще раз отскочив в сторону, оказался спиной к солнцу и вынудилсвоего беспомощного противника занять то невыгодное положение, в котором самТондер находился в начале поединка. Такой прием со стороны Тондерапроизводил впечатление утонченной жестокости. Капитан Блад, к которому Тондер повернулся теперь лицом, взял со столаодин из медных подсвечников. Никто не смотрел на Блада; все глаза былиприкованы к дуэлянтам. Блад же, казалось, утратил всякий интерес к поединку.Его внимание было целиком поглощено подсвечником. Он поднял его и,разглядывая углубление для свечи, привел блюдцеобразное основаниеподсвечника в вертикальное положение. И в ту же секунду рука Тендеравнезапно дрогнула, и шпага его, промедлив какой-то миг, не сумела отразитьнеловкий выпад Джереми, продолжавшего механически обороняться. Не встретивсопротивления, шпага Джереми вонзилась в грудь Тендера. Пораженные зрители еще не успели прийти в себя от столь неожиданногозавершения поединка, а капитан Блад уже опустился на одно колено возлераспростертого на земляном полу тела. Теперь он был хирург, все остальноеотступило на задний план. Он велел принести воды и чистых полотняных тряпок.Джереми, пораженный больше всех, стоял возле и отупело глядел на сраженногопротивника. Когда Блад начал обследовать рану, Тондер, на мгновение лишившийсясознания, пришел в себя. Глаза его открылись, и взгляд остановился насклоненном над ним лице капитана Блада. -- Убийца! -- пробормотал он сквозь стиснутые зубы, и голова егобессильно свесилась на грудь. -- Совсем напротив, -- сказал капитан Блад и с помощью Вентадура,поддерживавшего безжизненное тело, принялся ловко бинтовать рану. -- Я вашспаситель. Он не умрет, -- добавил он, обращаясь к окружающим, -- хоть его ипроткнули насквозь. Через месяц он будет хорохориться и бесчинствоватьснова. Но дня два-три ему следует полежать, и за ним нужно поухаживать. Поднявшись на борт "Арабеллы", Джереми был как в тумане. Всепроисшедшее стояло перед его глазами, словно видения какого-то странногосна. Ведь он уже смотрел в лицо смерти, и все же он жив. Вечером за ужином вкапитанской каюте Джереми позволил себе пофилософствовать на эту тему. -- Вот доказательство того, -- сказал он, -- что никогда не надо падатьдухом и признавать себя побежденным в схватке. Меня сегодня совершеннозапросто могли бы отправить на тот свет. А почему? Исключительно потому, чтоя был не уверен в себе -- заранее решил, что Тондер лучше меня владеетшпагой. -- Быть может, это все же так, -- проронил капитан Блад. -- Почему же тогда мне запросто удалось продырявить его? -- В самом деле, Питер, как могло такое случиться? -- Этот вопрос,волновавший всех присутствовавших, задал Волверстон. Ответил Хагторп: -- А просто дело в том, что этот мерзавец бахвалился всюду и везде, чтоон, дескать, непобедим. Вот все ему и поверили. Так частенько создаетсявокруг человека пустая слава. На том обсуждение поединка и закончилось. Наутро капитан Блад заметил, что не мешало бы нанести визит д'Ожерону исообщить о происшедшем. Его, как губернатора Тортуги, следует поставить визвестность о поединке: по закону дуэлянты должны дать ему свои объяснения,хотя, по существу, этого, может быть, и не требуется, так как он личнознаком с обоими. Джереми же всегда, под любым предлогом стремившийся в домгубернатора, в это утро стремился туда особенно сильно, чувствуя, что победана поединке придает ему в какой-то мере ореол героя. Когда они в шлюпке приближались к берегу, капитан Блад отметил, чтофранцузский фрегат "Сийнь" уже не стоит у причала, а Джереми рассеянноотвечал, что, верно, Меркер покинул наконец Тортугу. Губернатор встретил их чрезвычайно сердечно. Он уже слышал, чтопроизошло в таверне "У французского короля". Они могут не затруднять себяобъяснениями. Никакого официального расследования предпринято не будет. Емупрекрасно известны мотивы этой дуэли. -- Если бы исход поединка был иным, -- откровенно признался губернатор,-- я бы, конечно, действовал иначе. Прекрасно зная, кто зачинщик ссоры, --не я ли предостерегал вас, мосье Питт? -- я вынужден был бы принять мерыпротив Тендера и, быть может, просить вашего содействия, капитан Блад. Вколонии тоже должен поддерживаться какой-то порядок. Но все произошло какнельзя более удачно. Я счастлив и бесконечно благодарен вам, мосье Питт. Такие речи показались Питту хорошим предзнаменованием, и он попросилразрешения засвидетельствовать свое почтение мадемуазель Люсьен. Д'Ожерон поглядел на него в крайнем изумлении. -- Люсьен? Но Люсьен здесь уже нет. Сегодня утром она отплыла нафранцузском фрегате во Францию вместе со своим супругом. -- Отплыла... с супругом?.. -- как эхо, повторил Джереми, чувствуя, чтоу него закружилась голова и засосало под ложечкой. -- Да, с мосье де Меркером. Разве я не говорил вам, что она помолвлена?Отец Бенуа обвенчал их сегодня на заре. Вот почему я так счастлив и такблагодарен вам, мосье Питт. Пока капитан Тондер преследовал ее как тень, яне решался дать согласие на брак. Памятуя о том, что проделал однаждыЛевасер, я боялся отпустить от себя Люсьен. Тондер, без сомнения, последовалбы за ней, как когда-то Левасер, и в открытом море мог бы отважиться на то,чего он не решался позволить себе здесь, на Тортуге. -- И поэтому, -- сказал капитан Блад ледяным тоном, -- вы стравили этихдвух, чтобы, пока они тут дрались, третий мог улизнуть с добычей. Это, мосьед'Ожерон, ловкий, но не слишком дружественный поступок. -- Вы разгневались на меня, капитан! -- Д'Ожерон был искреннерасстроен. -- Но я ведь должен был в первую очередь позаботиться о своейдочери! И притом я же ни секунды не сомневался в исходе поединка. Нашдорогой мосье Питт не мог не победить этого негодяя Тендера. -- Наш дорогой мосье Питт, -- сухо сказал Блад, -- руководимый любовьюк вашей дочери, очень легко мог лишиться жизни, убирая с пути препятствия,мешающие осуществлению желательного для вас союза. Ты видишь, Джереми, --продолжал он, беря под руку своего молодого шкипера, который стоял, повесивголову, бледный как мел, -- какие западни уготованы тому, кто любитбезрассудно и теряет голову. Пойдем, дружок. Разрешите нам откланяться,мосье д'Ожерон. Он чуть ли не силой увлек молодого человека за собой. Однако капитанБлад был зол, очень зол и, остановившись в дверях, повернулся к губернаторус улыбкой, не предвещавшей добра. -- А вы не подумали о том, что я ради мосье Питта могу проделать какраз то самое, что мог бы проделать Тондер и чего вы так боитесь? Вы неподумали о том, что я могу погнаться за фрегатом и похитить вашу дочь длямоего шкипера? -- Великий боже! -- воскликнул д'Ожерон, мгновенно приходя в ужас приодной мысли о возможности такого возмездия. -- Нет, вы никогда этого несделаете! -- Вы правы, не сделаю. Но известно ли вам, почему? -- Потому, что я доверился вам. И потому, что вы -- человек чести. -- Человек чести! -- Капитан Блад присвистнул. -- Я -- пират. Нет, непоэтому, а только потому, что ваша дочь недостойна быть женой мистера Питта,о чем я ему все время толковал и что он теперь сам, я надеюсь, понимает. Это была единственная месть, которую позволил себе Питер Блад. Рассчитавшись таким образом с губернатором д'Ожероном за его коварныйпоступок, он покинул его дом, уведя с собой убитого горем Джереми. Они уже приближались к молу, когда немое отчаяние юноши внезапноуступило место бешеному гневу, Его одурачили, обвели вокруг пальца и дажежизнь его поставили на карту ради своих подлых целей! Ну, он им еще покажет! -- Попадись он мне только, этот де Меркер! -- бушевал Джереми. -- Да, воображаю, каких ты тогда натворишь дел! -- насмешливо произнескапитан Блад. -- Я его проучу, как проучил этого пса Тендера. Тут капитан Блад остановился и дал себе посмеяться вволю: -- Да ты сразу стал записным дуэлянтом, Джереми! Прямо грозой всехшелковых камзолов! Ах, пожалуй, мне пора отрезвить тебя, мой дорогой Тибальд[81], пока ты со своим бахвальством не влип сноха в какую-нибудь сквернуюисторию. Хмурая морщина прорезала высокий чистый лоб юноши. -- Что это значит -- отрезвить меня? -- сурово опросил он. -- Уложил явчера этого француза или не уложил? -- Нет, не уложил! -- снова от души расхохотавшись, отвечал Блад. -- Как так? Я его не уложил? -- Джереми подбоченился. -- Кто же еготогда уложил, хотелось бы мне знать? Кто? Может быть, ты скажешь мне? -- Скажу. Я его уложил, -- сказал капитан Блад я снова стал серьезен.-- Я его уложил медным подсвечником. Я ослепил его, пустив ему солнце вглаза, пока ты там ковырялся со своей шпагой... -- И, заметив, как побледнелДжереми, он поспешил напомнить: -- Иначе он убил бы тебя. -- Кривая усмешкапробежала по его гордым губам, в светлых глазах блеснуло что-то неуловимое,и с горькой иронией он произнес: -- Я же капитан Блад.