Лекция десятая

Оксфорд, 27 августа 1922 года

Человечество должно опять прийти к тому, чтобы со всеми сила­ми, которые живут в душе человека, понять Мистерию Голгофы, понять не только так, как это возможно исходя из сегодняшней цивилизации, но так, чтобы всё существо человека смогло бы связать себя с Мистерией Голгофы. Но это станет для человека возможным только тогда, когда оно сможет, исходя из спиритуального познания, опять приблизиться к Мистерии на Голгофе. Никакое интеллектуалистическое познание не в состоянии дать представление о христианстве и о даваемых им импульсах для всего мира, ибо всякое интеллектуалистическое познание не выходит за пределы человеческого мышления. И нам приходится, если мы имеем познания, связанные лишь с мышлением, черпать наши волевые импульсы, — а они являются важнейшими импульсами христианства — черпать эти импульсы из наших инстинктов. Мы не можем тогда получить их из того мира, где они поистине находятся,— из спиритуального мира. В настоящее время невозможно иначе, как опять направить свой взор на разрешение великого вопроса, стоящего перед человеком: каким образом Мистерия Голгофы есть смысл всего земного развития?

То, что здесь должно быть сказано, хотелось бы лучше всего выразить в образе, в несколько, может быть, парадоксальном образе. Если бы какое-либо существо с какой-нибудь другой планеты сошло бы на Землю, то это существо, поскольку оно не могло бы стать земным человеком, нашло бы, вероятно, на Земле всё достаточно непонятным, но я глубоко убеждён,— и это моё убеждение основывается на познании земного развития, что такое существо, если бы оно прибыло даже с Марса, или Юпитера, было бы глубоко затронуто картиной Леонардо да Винчи «Тайная Вечеря». Ибо такое существо нашло бы в этой картине нечто, что сказало бы ему: с Землёй и её развитием связан некий более глубокий смысл. И из этого более глубокого смысла, в который включена и Мистерия Голгофы, такое существо из совсем другого мира смогло бы понять Землю со всеми прочими явлениями.

Мы, люди современности, совсем не знаем, как глубоко мы увязли в интеллектуалистических абстракциях. Потому мы не можем понять более и вжиться в мир душевного строя людей, живших до Мистерии Голгофы. Эти души людей были совсем иными, чем теперешние души людей. Обычно представляют себе историю человечества слишком сходной с теми событиями, которые происходят сегодня. Но души людей проделали значительное развитие, и во времена до Мистерии Голгофы они были такими, что все люди, даже имеющие примитивное развитие души, усматривали в самих себе нечто, существовавшее как душевное существо, которое можно было бы обозначить как воспоминание о времени, которое человеческая душа переживает до своего нисхождения на Землю, в земное тело.

Подобно тому, как мы теперь в нашей обычной жизни вспоминаем о том, что мы пережили до нашего третьего, четвёртого или пятого года жизни, так в старину и души имели воспоминания о своей доземной жизни в душевно-духовном мире, до своего рождения. Человек, в душевном отношении, представлялся самому себе, до известной степени, прозрачным. Он знал: я есмь душа, и я был душой до того, как я спустился на Землю. И он знал также, особенно, в более старые времена, о некоторых подробностях из своей душевно-духовной жизни до своего нисхождения на Землю! Он переживал самого себя в мировых об­разах. Он взирал вверх к звёздам, и он видел звёзды не как просто какие-то абстрактные конфигурации, как это мы их теперь видим, а он видел их в виде сновидческих имагинаций. Он видел весь мир пронизанным такими имагинациями, и он мог сказать себе: это последний отблеск того духовного мира, из которого я низошёл, и поскольку я, как душа, спустился из этого духовного мира, я нашёл себе пристанище в человеческом теле. И этот человек в старину, никогда не связывал себя так интенсивно со своим человеческим телом, что он мог бы лишиться переживания душевности.

Что же переживал такой человек в старые времена? Он переживал то, что он мог сказать себе: до того, как я спустился на Землю, я был в некоем мире, в котором Солнце не было просто каким-то, испускающим свет небесным телом, а таким, в котором Солнце было собранием высоких духовных иерархий. Я жил не в физическом, а в духовном пространстве, в мире, в котором Солнце не только распространяет свет, но ниспосылает лучистую мудрость. Я жил в мире, в котором Звёзды являются существами, которые осуществляют свою волю. Из этого мира я и спустился. И в связи с таким чувством у человека в древности возникало два переживания: переживание природы (Натуры) и переживание греха.

Этого переживания греха современный человек больше не имеет, ибо грех живёт для него в мире абстрактного мышления, ибо грех для него это только нечто, что он как моральное, не ставит в связь с природной закономерностью. Для человека в старину не существовало этих двух течений в бытии мира: с одной стороны природных законов, а с другой стороны моральных законов. Всякий моральный закон был для него также и законом природы; всякий закон природы был и моральным законом.

Человек мог только сказать себе: я должен был спуститься из божественного духовного мира. Но вследствие того, что я заключил себя в человеческое тело, я стал в отношении того мира, из которого я низошёл, в сущности, больным. И понятие «болезни» и «греха» были связаны друг с другом для того человека в старину. Человек чувствовал себя здесь на Земле так, что ему надо было найти себе возможность преодоления болезни. Поэтому среди этих более древних душ всё более и более возникало сознание: да, нам нужно для нашего воспитания, для нашего исправления нечто исцеляющее. Воспитание — это медицина, воспитание — это терапия. И тогда возникали такие фигуры, как терапевты, появившиеся до Мистерии Голгофы в качестве целителей. В Греции также всякая духовная жизнь ощущалась в тесной связи с процессом исцеления человека, ибо чувствовали: человек был в начале земного развития более здоровым, но он постепенно развивался так, что всё более и более удалялся от божественно-духовной сущности. Таковым было понятие о впадении в болезненное состояние. Таким оно было,— теперь об этом позабыли,— но таким оно было распространено в том мире, в котором потом в ходе истории вступила Мистерия Голгофы. Ибо человек в те старые времена ощущал всё духовное, взирая в прошлое. Он говорил себе: я должен взирать не на время, предшествовавшее моему рождению, если я хочу увидеть духовное, взирать назад в прошлое,— там дух. Из этого духа я родился и этот дух я должен опять найти. Но от этого духа я удалился.

Итак, этот человек прошлого ощущал тот дух, от которого он удалился, как дух Отца. И в мистериях наивысшим посвящённым был тот, кто развил в себе самом, в своём сердце, в своей душе, те силы, через которые он, будучи во вне человеком, мог быть представителем (олицетворять собою) Отца. И когда ученики мистерий переступали врата мистерий и вступали в места обучений, бывших одновременно школами искусств, познания и посвятительного культа, и когда они сто­яли там перед высшим посвящённым, тогда видели в этом высшем посвящённом представителя Бога-Отца.

Высшие посвящённые, «Солнечные герои», были Отцами. Принцип Отца господствовал до Мистерии Голгофы.

И человечество чувствовало, как оно всё более и более удаляет­ся от Отца, о котором можно сказать: «Ex Deo nascimur» (Из Отца мы рождены), и что оно должно быть исцелено. Человечество ожидало в познающем целителя, спасителя. Для нас Христос не живёт более как Спаситель; но только, если ощутят Его опять как Врача Вселенной, как Великого Спасителя, смогут опять отвести Ему правильное место в мире.

Это было основным настроением, которое души людей имели перед Мистерией Голгофы, о своей связи со сверхчувственным миром Отца. И то, что чувствовали в Греции, и что жило в характерной поговорке: «Лучше быть нищим на Земле, чем властелином в царстве теней» — это показывает, как глубоко почувствовало человечество то, насколько удалилось оно всем своим существом от сверхчувственного мира, И в то же время в человечестве жила глубокая тоска по этому сверхчувственному миру!

Но человечество, если бы оно и дальше продолжало бы так разви­ваться, имея сознание только о Боге-Отце, никогда не смогло бы прийти к полному самосознанию «Я» и внутренней свободе. Ибо, для того, чтобы могла быть осуществлена эта внутренняя свобода, в существо человека должно было внедриться (Platz greifen) то, что по отношению к прежнему состоянию рассматривалось, как болезнь. Всё человечество ощущало в себе, в известном смысле болезнь Лазаря. Но это была как раз болезнь, которая вела не к смерти, а к освобождению и к новому познанию вечного человека.

Можно сказать: люди всё больше забывали то духовно-душевное прошлое, бывшее до их рождения; и взор обращался всё более и более к физическому окружающему их миру. Если в ещё более древние времена душа взирала на это физическое окружение через своё тело, то она видела в звёздах образы того духовного, которое она покинула, при своём рождении здесь на Земле. Она видела в свете Солнца излучающуюся мудрость, в которой она жила, как в своей жизненной атмосфере, в самом Солнце видела она хор высших иерархий, ниспославших её на Землю. Но человечество забыло это.

И это чувствовали при приближении VIII, VII и следующих столе­тий до наступления Мистерии Голгофы. И если внешняя история ничего не рассказывает об этом, то это следует отнести как раз к недостаткам внешней истории. Тому, кто умеет спиритуально прослеживать ход истории, она показывает, что в начале развития человечества сущест­вовало весьма сильное сознание о Боге-отце, а что затем это сознание постепенно ослабевало, что человек должен был видеть вокруг себя уже лишённую духовности природу.

Многое оставалось тогда невысказанным, многое оставалось в глубинах подсознания человеческих душ. Но более всего в подсознательных сферах человеческой души возникал вопрос,— люди не сформулировали его словами, oни чувствовали его только своим сердцем — это был вопрос: «вокруг нас природа (Натура), где же тот дух, детьми которого мы являемся»? Этот вопрос жил бессознательно, без того, чтобы он был сформулирован, в лучших душах IV, III, II и I столетий до Р.Х.

Это было время вопросов, время, когда человечество ощущало своё удаление от Бога-Отца, когда оно в своих душах до известной степени ещё чувствовало: «Да, так должно быть, (Ex Deo nascimur), но знаем ли мы это, можем ли это знать?»

Если мы ещё более глубоко заглянем в души людей, живших во время, предшествовавшее наступлению Мистерии Голгофы, то нам представится следующее: Бывшие тогда более простые, примитивные души глубоко ощущали в своём подсознании то, насколько они были отдалены от связи с Отцом. Ибо они были потомками тех первобытных людей, которые отнюдь не были такими звероподобными, как это представляет себе современное естествознание, но которые, несмотря на свой звероподобный облик, несли в себе душу, через которую они, благодаря имевшемуся у них смутному ясновидению, знали, «мы спустились из божественно-духовного мира и, вот, облеклись человеческим телом. В этот земной мир направил нас Бог-Отец. Из Него мы родились».

Но наиболее старые души знали, что в духовных мирах, из которых они спустились, они оставили нечто, что мы теперь называем, или то, что мы позднее вообще называли — именем «Христа». Поэтому первые христианские писатели говорили, что старейшие души были христианами. Эти души действительно понимали, как надо молитвенно об­ращаться к Христу. В духовном мире, в котором они находились, прежде чем они спустились на Землю, тогда Христос был центральным пунктом их устремлений, тогда Христос был Центральным Существом, к которому они обращали свои душевные взоры. И об этом совместном пребывании с Христом в доземной жизни, люди и вспоминали на Земле.

Но были и другие, особые места,— и, например, Платон говорит о них — где ученики посвящались в мистериях, в которых пробуждалось видение сверхчувственных миров, в которых из существа человека высвобождались силы, с помощью которых возможно было достичь прозрения в духовные миры. Эти ученики посвящённых научались действительно, а не просто смутно достигать видения Христа, с Которым люди жили, прежде чем они спустились на Землю. Который был уже наполовину забыт душами людей здесь на Земле,— а они опять достигали восприятия по­лного Его облика. Но при этом они познавали Его как Существо, Кото­рое, до известной степени, утеряло свою значимость, свою задачу во вне-земном мире.

В мистериях II и I веков до Мистерии Голгофы взирали именно определённым образом на то Существо в сверхчувственных ми­рах, которое потом было названо Христом. Взирали на Него так, что потом говорили: «Это Существо, мы видим Его в сверх-земном мире, но Его активность всё более и более убы­вает». Но это было тем Существом, Которое насадило в душах воспоминание о времени до земного рождения, Которое потом ожило в земном бытии. Это Существо было в сверхчувственных мирах Великим Учителем того, чем душа обладала ещё в своих воспоминаниях, после своего нисхождения на Землю. И как Существо, утратившее Свою активность, ибо люди постепенно потеряли это воспоминание, не получали их больше, так представлялось посвящённым это Существо, Которое впоследствии называлось Существом Христа.

И эти посвящённые продолжали далее жить так, что в них всё более и более возникало сознание: «Это Существо, о котором имело ещё воспоминание пра-человечество при своём земном бытии. Это Существо, которое мы теперь видим со всё убывающей активностью в духо­вном мире,— Оно будет искать себе новую жизненную сферу. Оно сой­дёт на Землю, чтобы опять возбудить в человеке сверхчувственную духовность».

И тогда начали говорить о том Существе, которое впоследствии начали именовать Христом, как о таком, Которое в будущем снизойдёт на Землю, примет человеческий облик, как это затем и свершилось при вочеловечивании Его в Иисусе из Назарета. И эти слова о Христе как о будущем,— были одним из главных содержаний бесед, происходивших в последние века перед Мистерией Голгофы. И в тех величествен­ных образах тех трёх волхвов, или царей, из стран Востока мы видим представителей таких посвящённых, которые в своих местах посвяще­ния знали, что Христос придёт, когда исполнятся времена, и знаки на небе возвестят о Нём. И искать Его надо в сокрытом месте. И в Евангелиях звучит повсюду как глубочайшая мистерия, то, что открывается в эволюции человечества, если взглянуть на это опять спиритуальным взором.

Так взирали первобытные люди на сверхчувствен­ное, как на нечто утерянное. В своём подсознании они говорили себе: «мы позабыли Христа». И они взирали на окружающую их природу. В их сердцах возникал вопрос, на который я уже указывал: «Как отыщем мы опять сверхчувственный мир?» И посвящённые в мистериях зна­ли: «То Существо, Которое впоследствии называли Христом, Оно придёт, примет человеческий образ, и то, что душа прежде переживала в своём доземном существовании, они будут переживать при виде Мистерии на Голгофе».

Через это был дан ответ, не в какой-либо интеллектуалистической форме, но как факт, как самое мощное событие из свершившихся когда-либо на Земле, был дан ответ на вопрос: «Как мы придём опять к сверхчувственному?» — И люди, развившие тогда в себе чувство для понимания того, что произошло, получали дальнейшие поучения от тех, кто знал, что в человеке Иисусе обитал поистине Бог, снизошедший на Землю, тот Бог, которого человечество забыло, ибо телесные силы, силы тела развивались тогда для свободы. Он явился в новом облике, так что его можно было видеть, и так, что в дальнейшем история могла говорить о нём, как о земном Существе. Бог, которого прежде знали только в высях духовного мира,— Он сошёл, Он странствовал по Палестине и освятил Землю тем, что сам облёкся в земное тело. Поэтому у тех, кто в тогдашнем смысле были образованными людьми, возникал вопрос: «Каков был тот путь, которым Христос снизошёл до Иисуса?»

В первые века христианства вопрос о Христе был чисто спиритуальным. Исследовался вопрос не об Иисусе, а о Христе, о том, как Он нисшёл на Землю. Взирали к сверхчувственному миру, видели нисхождение Христа на Землю и спрашивали себя: «Как сверхземное Существо стало земным?» — И поэтому простые люди, окружающие Христа Иисуса, как Его ученик, имели возможность говорить с Ним, как с духом и после смерти. И из того главнейшего, что он мог сказать после смерти, сохранились только фрагменты. Но спиритуальная наука, спиритуальное познание имеет возможность узнать, что Христос говорил после смерти своим ближайшим ученикам, когда Он являлся им в Своей Духовности.

Тогда Он говорил им как Великий Целитель, как Терапевт. Он был Утешителем, Он знал тайну, что люди некогда имели воспоминание о Нём, потому что они были вместе о Ним в духовном мире в доземном бытии. И теперь, когда Он мог сказать им: «Прежде я давал вам способность воспоминания о вашем сверхчувственном доземном бытии. А теперь я даю вам, если вы воспримете меня в свои души, если вы воспримите меня в своё сердце, силу пройти сквозь врата смерти с сознанием своего бессмертия. И вы будете познавать не только Отца, — «Ex Deo nascimur» — но вы сможете почувствовать и Сына, вместе с которым вы сможете умереть и всё же остаться живыми — «In Christo morimur».

Это было, конечно, не выражено в тех словах, которые я сейчас произношу, но по смыслу это было тем, что Христос говорил тем, кто близко стоял к Нему после телесной смерти. Люди, когда они были ещё первобытными людьми, не знали смерти, ибо они несли в себе, с того времени, когда они получили сознание, внутреннее сознание о своём душевном, они знали о том, что не могло умереть. Они могли видеть, как вокруг них умирают люди, но смерть была для них одной из видимостей в окружавших их явлениях. Люди не ощущали смерти. И только к тому времени, когда приблизилась Мистерия Голгофы, люди стали ощущать факт смерти, ибо их душевное стало постепенно настолько связанным с телесным, что могло возникнуть сомнение о том, как душа будет дальше жить, когда тело распадётся. В прежние времена этот вопрос и не мог бы возникнуть, ибо люди имели знание о своей душе.

Но вот пришёл Христос, и Он сказал: Я хочу жить с вами на Земле, чтобы вы получили силу, опять оживиться свои души так, так импульсировать их, чтобы вы могли пронести их через смерть как живые души.

Это было тем, что Апостол Павел не понял сразу. Он понял это лишь после того, как для него самого открылся доступ к сверхчувственным мирам, когда он здесь на Земле получил импульс от Иисуса Христа. Поэтому-то сегодня христианство Павла всё менее и менее ценится потому, что оно утверждает, что на Христа следует смотреть, как на нисходящего со сверхземных миров и связующего Свои сверхземные силы с земными людьми.

Так в эволюции человечества, в сознании его, к словам «Из Бога», а именно, из Бога Отца, «мы родились» добавились, исполненные жизни, утешения и силы слова — «Во Христе мы умираем», т.е. «мы живём в Нём».

Чем стал человек благодаря Мистерии Голгофы, это лучше всего предстанет перед нашей душой, если я изображу вам современную эволюцию человечества, а также то, какой мы её надеемся иметь и в будущем; изображу её с точки зрения современного посвящённого. Я уже пытался представить вам точку зрения древнего посвящённого, точку зрения посвящённого времён Мистерии Голгофы, а теперь я попытаюсь представить точку зрения современного посвящённого, того, кто подходит к жизни не с внешним познанием природы, но того, в ком пробудились те, глубоке силы познания, которые мы можем пробудить в душе с помощью тех средств, которые указаны в спиритуальной литературе.

Если этот посвящённый приобретёт такие познания, которые сего­дня почитаются как блестящий триумф науки, имея которые многие люди чувствуют себя обладателями высоких познаний, тогда они почувствуют себя в трагическом положении. Ибо современный посвящённый на­шей эпохи ощущает те познания, которые сегодня считаются в мире особенно ценными и особенно значительными, если этот посвящённый свяжет их со своей душой, то он чувствует в них умирание. И чем более современный посвящённый, перед душой которого сверхземная сфера будет проникаться тем, что сегодня весь мир называет наукой, тем более будет ощущать умирание своей души. Науки для современного учёного — это могила для его души. Она ощущает себя уже заживо связанной со смертью, если он приобретает сведения о Вселенной сообразно со взглядами современной науки. И он чувствует часто это умирание очень глубоко и интенсивно. И тогда он начинает искать ос­нование того, почему же всегда, когда он познаёт современным образом,— умирает, почему он ощущает что-то вроде трупного запаха, когда он подходит как раз к самым высоким современным достижениям; которые он поистине умеет ценить, но которые всё же возбуждают в нём предчувствие смерти.

И тогда он говорит себе, исходя из своих познаний сверхчувственного мира, нечто, что я хотел бы выразить вам с помощью образа: До того, как мы сходим на Землю, мы живём духовно-душевно. От всего того, что мы в полной реальности переживаем там, в доземной жизни духовно-душевно, мы здесь, на Земле имеем только мысли, понятия, представления. Они — в нашей душе. Но какие они в нашей душе?

Посмотрим на человека, каким он стоит в жизни между рождением и смертью, полным жизни, с телом, пронизанным плотью и кровью. Мы называем его живым. Но вот он проходит сквозь врата смерти. От физического тела остаётся труп, который предаётся потом земле, элементам. Мы взираем на физически умершего человека. Мы имеем перед собой труп, остаток живого, пронизанного кровью человека. Человек физически умер. А теперь мы обратим наш взор назад, в нашу собствен­ную душу, но взор, полученный от посвящения. Мы взираем на наши мысли, которые мы имеем теперь в жизни между рождением и смертью, на те мысли, которые возникают от современной мудрости и науки, и вот мы видим: они — труп того, чем мы были до того, как мы низошли на Землю. Так как труп человека относится к полному жизни человеку, так относятся — это мы теперь узнаем — так относятся наши мысли, ко­торые мы сегодня почитаем как высшее богатство, мысли, приносящие нам знания о внешней природе, как трупы, находящиеся в нас, к тому, чем мы были до того, как мы низошли на Землю. Это то, что может пережить посвящённый. Он переживает в мыслях не свою истинную мысль, а он переживает в мыслях труп своей души. Это — факт, это — нечто, что сказано исходя не из какой-то сентиментальности, но это то, что выступает с полной силой перед душой при конкретном познании. Это не слова какого-либо сентиментально-мистического фантазёра, которому хотелось бы сказать что-то о своих смутных чувствах в мистических глубинах своего существа. Но тот, кто сегодня проходит через врата посвящения, тот открывает в своей душе такие мысли, которые одни только дают возможность, — ибо в них нет жизни, — осуществить живую свободу. Эти мысли, являющиеся основой человеческой свободы, не принуждают человека, именно потому, что они мертвы, что в них нет жизни. Человек может сегодня стать свободным существом, потому что он имеет дело не с живыми мыслями, а с мёртвыми. Мёртвые мысли могут быть восприняты человеком и применены для свободы. Но переживают их с полной мировой трагичностью, как трупы души. До того, как душа спустилась в земной мир, всё то, что сегодня является трупом, — было исполнено жизни, было оживотворено. В дух­овных сверхчувственных мирах среди человеческих душ, прошедших через смерть, и живущих уже в духовном мире, или душ, ещё не сошедших на Землю, двигались существа высших Иерархий, стоящих над человеком. В среде этой сферы передвигались также и те элементарные существа, которые находятся в основе природы. Тогда в душе всё было живым. А здесь, в душе мы имеем только наследие из духовного мира: мысль мертва.

Но если мы, как современные посвящённые, сможем соединить себя с Христом, с Тем, как Он проявил Себя в Мистерии Голгофы, мы сможем соединить себя в глубочайшем смысле, согласно словам Апостола Павла: «Не я, но Христос во мне»,— тогда Христос проведёт нас так­же и через эту смерть: тогда мы со своими мыслями проникаем в при­роду, но Христос шествует духовно вместе с нами, и Он погружает наши мысли в земную могилу Природы. Ибо, когда мы имеем наши обычные мысли, то природа становится могилой. Но, если мы подходим с этими мёртвыми мыслями к минералам, к животным, к миру звёзд, к миру облаков, к горам, к рекам, если мы подходим к ним с этими мёртвыми мыслями, но сопровождаемые Христом, по словам «Не я, но Христос во мне», тогда мы переживаем при своём современном посвящении при подходе к кристаллу кварца — то, что из природы, из кристалла кварца, мысль восстаёт живой. Как из минеральной могилы восстаёт мысль — живая. Минеральный мир даёт возникнуть в нас духу. И когда Христос ведёт нас по растительной природе, то везде, где обитали бы мёртвые мысли, везде оттуда возникают живые мысли.

Но мы почувствовали бы себя больными, если бы мы, напротив, взирали бы на природу, на мир звёзд лишь очами всё вычисляющего астронома, и затем вносили бы эти мёртвые мысли в мир, мы почувст­вовали бы себя больными, и болезнь повела бы к смерти. Но если мы предоставим себя водительству Христа, понесём наши мёртвые мысли, в сопровождении Христа, в мир звёзд, в мир Солнца, Луны, облаков, гор, рек, минералов, растений и животных, понесём их во весь физический мир людей,— то всё, при восприятии природы, станет живым, и как бы из могилы всех существ, восстанет живой, исцеляющий нас от сна Дух, Святой Дух. И в сопровождении Христа мы ощущаем себя опять оживлёнными всем тем, что мы прежде переживали как умершие. Мы чувствуем как живой, целящий Дух говорит нам изо всех существ этого мира.

Этого мы должны опять достигнуть с помощью спиритуального познания, нового посвятительного познания. Тогда мы воспримем во всей полноте Мистерию на Голгофе как смысл всего земного бытия, узнаем, как мы должны быть ведомы в ту эпоху, в которую через мёртвые мысли должна быть развита человеческая свобода, как мы должны быть ведомы Христом к познанию природы. Мы узнаем, что Христос не только выполнил Свою собственную судьбу на Земле, приняв смерть на Голгофе, но что Он принёс Земле в дар великую свободу праздника Троицына Дня, давши обетование земному человечеству о животворящем Духе, Который через Его помощь может во­зникнуть из всего, что есть на Земле.

Наше познание остаётся мёртвым, будет даже греховным, если мы не будем пробуждены Христом так, что из всей природы, из всего космического бытия не станет нам опять говорить Дух, Живой Дух.

Тройственность не есть какая-то искусственно выдуманная фор­мула, тройственность: Бога-Отца, Бога-Сына, Бога-Духа Святого, это нечто, что связано со всей эволюцией Космоса. Это становится для нас как некое живое, а не мёртвое познание, когда мы оживим в се­бе самих Христа, как Воскресшего, как Носителя Святого Духа.

Тогда мы поймём, что это было бы болезнью, если бы мы не могли увидеть то божественное, из которого мы родились. Человек, если он атеист, — внутренне предрасположен к болезни. Он остаётся здоровым только в том случае, если его физическая природа так организована, что это «Из Бога я рождён», он сможет внутренне почувствовать из организации своего существа. И ударом судьбы, несчастьем будет, если человек в своей земной жизни не найдёт Христа, не найдёт водительства Христа, могущего его провести через смерть к познанию. Ибо если мы чувствуем «Bo Христе мы умираем» (In Christo morimur), то мы чувствуем также то, что хочет прийти к нам от водительства Христа, тогда мы чувствуем, как из всего восстаёт дух, восстаёт ещё в этой земной жизни. Мы ощущаем себя опять живыми в этой земной жизни, глядим сквозь врата смерти, через которые нас провёл Христос, взираем на ту жизнь, которая находится по ту сто­рону смерти, и знаем теперь, почему Христос ниспослал Дух, Дух Святой: ибо мы можем уже здесь в жизни связать себя с этим Духом Святым, если мы отдадимся водительству Христа. Мы сможем тогда с уверенностью сказать: мы умираем во Христе, когда мы переходим через врата смерти.

То, что мы пережили здесь при нашем познании природы, это является некоторым подготовлением для будущего. Ибо то, что стало бы иначе мёртвой наукой, будет опять пробуждено Живым Духом. Поэтому, когда вместо смерти познания придёт настоящая смерть, отнимающая у нас тело, мы сможем сказать, что мы правильно поняли слова: «Ex Deo nascimur» — «Из Бога рождаемся», «In Christo morimur» — «Во Христе умираем» и мы сможем теперь, глядя сквозь врата смерти, сказать: «Per Spiritum Sanctum reviviscimus» — «Со Святым Духом воскресаем».