Заключение

На конкретном примере поэтики Пушкина и Брюсова нам открылось типологическое различие, чрезвычайно важное для исторической и теоретической поэтики. Существуют два поэтических стиля, которые могут быть условно обозначены как стиль классический и романтический. Для классического стиля характерна сознательность и разумность в выборе и употреблении слов — вещественно-логический принцип словосочетания. Поэт

владеет логической стихией речи: слова употребляются им с полнотой логического и вещественного смысла. Соединение слов всегда единственное, индивидуальное, неповторяемое в таком сочетании; связь между эпитетом и его предметом синтетическая, так что эпитет вносит существенно новую художественную черту в определение предмета. Синтаксическое построение является строгим, логически расчлененным и гармоничным. Композиционное целое распадается на ясные и легко обозримые части. В общем, элемент смысла, вещественного значения слов управляет сложением поэтического произведения. Внешние, наиболее заметные признаки такого стиля отмечались не раз: стремление слова стать точным понятием, метонимические обобщения и перифраза, обилие сентенций в эпиграмматически законченной форме, заостренных в форме логической антитезы, распределенной в ритмически параллельных стихах, связанных между собою парной рифмой (александрийский стих во французской поэзии, героическое двустишие — в английской, шестистопный ямб с парными рифмами — в немецкой и русской).

В противоположность этому для романтического стиля характерно преобладание стихии эмоциональной и напевной, желание воздействовать на слушателя скорее звуком, чем смыслом слов, вызвать «настроение», т. е. смутные, точнее, неопределенные лирические переживания, в эмоционально взволнованной душе воспринимающего. Логический или вещественный смысл слов может быть затемнен: слова лишь намекают на некоторое общее и неопределенное значение; целая группа слов имеет одинаковый смысл, определяемый общей эмоциональной окраской всего выражения. Поэтому в выборе слов и их соединении нет той индивидуальности, неповторяемости, незаменимости каждого отдельного слова, которая отличает классический стиль. Эмоциональный синтаксис характеризуется лирическими восклицаниями, вопросами и многоточиями. Основной художественный принцип — это повторение, — повторение отдельных звуков и слов или целых стихов, создающее впечатление эмоционального нагнетания, лирического сгущения впечатления. Параллелизм и повторение простейших синтаксических единиц определяет собой построение синтаксического целого. Общая композиция художественного произведения всегда окрашена лирически и обнаруживает эмоциональное участие автора в изображаемом им повествовании и действии.

С этим связано принципиально различное отношение поэтов классического и романтического типа к своему искусству. Поэт-классик смотрит на искусство как на строительство прекрасного; поэтическое произведение есть прекрасное здание, подчиненное в своем строении априорным законам прекрасного; важно, чтобы построенное здание имело внутреннее равновесие, было закончено и совершенно и подчинялось единому художественному закону. Поэт-романтик хочет выразить в произведении свое пере-

живание; он открывает свою душу и исповедуется; он ищет выразительных средств, которые могли бы передать его душевное настроение, как можно более непосредственно и живо; поэтическое произведение романтика представляет интерес в меру оригинальности, богатства, интересности личности его творца. Классический поэт — мастер своего дела, профессионал, подчиняющийся условностям своего искусства и законам связывающего его материала. Романтический поэт всегда борется с этими условностями и законами; он ищет новой формы, абсолютно соответствующей его переживанию; он особенно остро ощущает невыразимость переживания во всей его полноте в условных формах доступного ему искусства.³⁰

Это типологическое противоположение воплощается конкретно в творчестве отдельных поэтов и целых поэтических школ. Русские символисты, к которым принадлежит и Брюсов, — типичные представители романтической поэтики. В произведениях отдельных представителей этого литературного движения, несмотря на глубокие различия формального и внутреннего характера, легко обнаружить некоторое стилистическое единство, замечающееся в употреблении тех же приемов музыкально-лирического стиля. Обилие лирических повторений может служить в этом смысле легко уловимым показательным признаком. Оно сопровождается всякий раз другими отмеченными нами особенностями романтического стиля. Приведем несколько примеров.

Одно из наиболее ранних стихотворений, знаменующих зарождение новой поэтической школы, это «Песня» Зинаиды Гиппиус (1893). Оно построено на лирических повторениях песенного характера, ненужных с точки зрения логического и вещественного содержания, но обладающих большой лирической действенностью и эмоциональной выразительностью:

Окно мое высоко над землею,

Высоко над землею.

Я вижу только небо с вечернею зарею, —

С вечернею зарею.

И небо кажется пустым и бледным,

Таким пустым и бледным,

Оно не сжалится над сердцем бедным,

Над моим сердцем бедным...

Лирический стиль Федора Сологуба сложился независимо от поэзии Зинаиды Гиппиус и раньше ее; между тем Сологуб пользуется совершенно сходным поэтическим приемом в известном стихотворении «Звезда Маир» (1898):

Звезда Маир сияет надо мною,

Звезда Маир,

И озарен прекрасною звездою

Далекий мир.

Земля Ойле плывет в волнах эфира,

Земля Ойле,

И ясен свет блистающий Маира

На той земле.

Река Лигой в стране любви и мира,

Река Лигой

Колеблет тихо ясный лик Маир»

Своей волной.

Бряцанье лир, цветов благоуханье,

Бряцанье лир,

И песни жен слились в одно дыханье,

Хваля Маир.

Поэзия Константина Бальмонта отличается признаками существенно иными, чем стихотворения этих ранних представителей русского символизма. Но для Бальмонта так же характерен песенный стиль («Будем как солнце», 1902).

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце

И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце

И выси. гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть море

И пышный цвет долин.

Я заключил миры в едином взоре,

Я властелин.

……………………………………..

Я в этот мир пришел, чтобы видеть солнце,

А если день погас,

Я буду петь... Я буду петь о солнце

В предсмертный час!

Быть может, еще более характерно другое стихотворение Бальмонта из того же сборника, вся композиция которого построена на параллелизме и лирических повторениях. Первый и второй стихи первой строфы, так же как третий и четвертый, соответственно параллельны первому и второму, третьему и четвертому стихам всех последующих строф. Кроме того, второй стих параллелен первому и четвертый — третьему.

Она отдалась без упрека,

Она целовала без слов.

— Как темное море глубоко,

Как дышат края облаков!

Она не твердила: «Не надо!»,

Обетов она не ждала.

— Как сладостно дышит прохлада,

Как тает вечерняя мгла!

Она не страшилась возмездья,

Она не боялась утрат.

— Как сказочно светят созвездья,

Как звезды бессмертно горят!

Александр Блок принадлежит к другому поколению русских символистов. Но общая черта лирическо-музыкального стиля присуща и его поэзии. Известное стихотворение «Шаги Командора» (1910 — 1912) построено целиком на повторении основных эмоционально действенных слов:

Настежь дверь. Из непомерной стужи,

Словно хриплый бой ночных часов —

Бой часов: «Ты звал меня на ужин.

Я пришел. А ты готов?..»

На вопрос жестокий нет ответа,

Нет ответа — тишина.

В пышной спальне страшно в час рассвета,

Слуги спят, и ночь бледна.

В час рассвета холодно и странно,

В час рассвета — ночь мутна.

Дева Света! Где ты, донна Анна?

Анна! Анна! — Тишина.

Только в грозном утреннем тумане

Бьют часы в последний раз:

Донна Анна в смертный час твой встанет,

Анна встанет в смертный час.³¹

Лирические повторения служат для нас лишь внешним признаком романтического стиля, легче всего уловимым.³² С его присутствием связаны неизбежно и другие признаки: неясность словоупотребления, затемнение логического и вещественного смысла слов, особенности синтаксического построения и композиции, богатство звуковой выразительности — в рифмах, внешних л внутренних, аллитерации, словесной инструментовке и т. д. Для стилистического единства эпохи характерно появление всех этих приемов у разных поэтов, одновременно и независимо друг от друга, как выражения одинакового художественного устремления и «творческого импульса» («élan vital», по терминологии Бергсона), объединяющего новое поколение поэтов. Приведенные примеры подтверждают нашу основную мысль: русские символисты являются представителями неоромантической поэтики.

Символизм в России не был связан с поэтическим наследием Пушкина. Его корни — в романтическом течении русской лирики, восходящем к Жуковскому. От Жуковского через Тютчева, Фета и школу Фета (Ал. Толстой, Полонский и, в особенности, Владимир Соловьев) эта поэтическая традиция передается русским символистам. Русская читающая публика восприняла стихотворения первых символистов как знамение некоего перелома в поэтических вкусах, потому что она не знала ни Тютчева, ни Фета, ни Соловьева: эти поэты возрождаются вместе с победой символизма. На самом деле переход от лирики Фета к поэзии Бальмонта, от Владимира Соловьева к юношеским стихам Блока

нигде не связан с появлением принципиально новых художественных фактов и представляет скорее количественное, нежели качественное изменение.³³ И там и тут мы имеем поэзию звуков и лирических настроений, а не логического смысла и зрительных образов.

Искусство Пушкина и поэтов его группы обладает всеми признаками стиля классического.³⁴ В этом смысле Пушкин завершает собой развитие классической традиции в русской поэзии, восходящей к Державину и Ломоносову и воспитанной преимущественно на французской поэтической культуре в противоположность Жуковскому, Тютчеву и Фету, примыкающим к немецкой романтической лирике. Лишь немногие из поэтов пушкинской плеяды сохранили основные черты классической традиции; например, Баратынский, Лермонтов и Тютчев, во многом связанные с Пушкиным, подчинили материалы, заимствованные от учителя, законам иного, романтического стиля. Среди поэтов XIX в. Пушкин имел много поклонников, но мало учеников, Пушкинскую традицию совершенно вытеснила другая, романтическая традиция, восходящая к Жуковскому. Символисты в этом смысле не внесли ничего нового: они примкнули к поэтическому стилю русской романтической школы. Лишь в самые последние годы замечается поворот, знаменующий действительное возвращение к Пушкину через голову всего литературного развития XIX в. Впервые М. Кузмин, воспитанный на «прекрасной ясности» французского и русского XVIII в., наметил возможность такого перелома. Лирика Анны Ахматовой, с ее словесной четкостью и строгостью, с ее любовью к эпиграмматической формуле и расчлененной логической композиции, с ее отказом от лирических повторений и элементарной напевности песенного типа, знаменует окончательное возвращение к классической традиции. «Белая стая» возникла под знаком внимательного и проникновенного изучения Пушкина и Баратынского.

Возвращаясь к вопросу о Брюсове, мы вправе более тесным образом связать его с группой ранних представителей русского символизма, поэтов-индивидуалистов, например таких, как Бальмонт. Это искатели сильных и ярких переживаний, создатели лирических произведений, окрашенных односторонней страстной напряженностью, светлых и мрачных, прекрасных и сладостных слов, объединенных резкими контрастами, усиленных лирическими повторениями. Среди поэтов романтической школы Брюсов приближается к представителям романтического индивидуализма, Байрону и Лермонтову. Любопытно сопоставить брюсовские «Баллады» с эротической балладой Лермонтова «Тамара». Несмотря на несходство общего замысла («Тамара» задумана как баллада народная, как песня сказителя, странника-слепца) и на ритмическое несходство («Тамара» написана трехстопным амфибрахием), мы можем отметить существенное сходство поэтических приемов.

Словесные повторения: «Чернея на черной скале» (ср. «... белее белых лилий...»), «Уста прилипали к устам», «Старинная башня стояла» и «В той башне старинной и тесной» (вариант), «Волна на волну набегала, Волна погоняла волну».

Контрасты: «Прекрасна, как ангел небесный, Как демон коварна и зла» (ср.: «Близ ангела две дщери тьмы!»).

Экзотика:

На мягкой пуховой постели,

В парчу и жемчуг убрана,

Ждала она гостя... Шипели

Пред нею два кубка вина.

Внутренние повторения. Неточное, эмоционально обобщенное словоупотребление:

И слышался голос Тамары:

Он весь был желанье и страсть.

В нем были всесильные чары,

Была непонятная власть.

Последняя строка представляет пример гармонии на а и повторение плавных и носовых (л, н). Ср. в этом смысле также первую строфу или: «Волна на волну набегала, Волна погоняла волну» (в, л, н; а — у — а — а — а — у).

Лермонтов, как и Брюсов, — поэт музыкально-романтического типа, поэт настроений и звуков. В литературе нередко указывалось, какую роль играют звуки в его художественном воображении. Поэтому у Лермонтова так часто встречаются логически невыразительные сочетания, вроде «страстью безумно-мятежной», «в безмолвном и гордом страданьи». Вероятно, сравнение работы Лермонтова и Пушкина над одинаковым материалом дало бы результаты, сходные с выводами нашего исследования о Брюсове.

1916 — 1922 гг.