2015-08-21
279
Глава 41. «Имбирный раздражительный день рождения»
---
EPOV
Я уже сделал дырку в этой комнате с тех пор, как вчера пришел домой из школы. Был уикенд, и это было несчастьем, потому что уикенды стали почти невыносимы. Но в этот уикенд было еще и дополнение, увеличивающее мое несчастье.
Мой день рождения.
Я ненавидел его. Я не позволял себе вспоминать, почему я ненавижу его, я просто знал это. Я позволил общеизвестной двери к этим воспоминаниям закрыться в моем разуме, где от счастливого веселого детства осталось только эхо, которое я прогонял прочь. Это было нетрудно сделать с предельной нехваткой сосредоточенности, которое тяготило меня всю неделю. Мои конечности потяжелели и движения замедлились, как будто воздух превратился в жидкость, но амфетамины делали их иронически беспокойными. Это могло стать реально ошибочным дерьмом, особенно если учесть, что я не получал удовольствия от этого. И сейчас, лежа на своей кровати, я пытался солгать самому себе, что больше не чувствую этого.
Когда я услышал легкий стук в дверь моей спальни, я серьезно разрывался между физическим насилием, примененным к человеку по ту сторону двери, и желанием спрыгнуть с проклятого балкона. Почему они не видят, что я просто хочу остаться один?
Я расстроенно прорычал и закрыл подушкой лицо. Гребаный Эммет. Я знал еще две ночи назад, что какое-нибудь дерьмо типа этого обязательно произойдет. Мы вроде как были связаны, блять, и теперь он не оставит меня в покое.
Все началось в четверг, ближе к полуночи. Я был голоден, и уверен, что папочка К уже отправился в постель, так что прикинул, что кухня свободна. Я был неправ. Я стоял, пялясь на его спину, которая высовывалась из открытого холодильника, пока он не развернулся и не заметил меня.
Изо рта Эммета свисал сэндвич с говядиной, и он пытался удержать много разной фигни в руках, подходя к стойке.
- Ты дерьмово выглядишь, - сказал он, высыпая все перед собой.
- Да? – ровно сказал я.
- Ну и пошел нахрен, - я отлепился от стены и, спотыкаясь, пошел к холодильнику.
Он пожал плечами, и, сбитый с толку, продолжил делать свой сэндвич.
- Пришел перекусить в полночь? Это не в точности четыре блюда Беллы, которые ты выбросил во время ланча, но можно что-то сделать.
Он собирался продолжить, когда я открыл холодильник и тупо уставился на его содержимое. Полностью безучастный к хорошей упомянутой еде. Задница.
Он что-то продолжал говорить, блять, и пока он жужжал, делая свой сэндвич спиной ко мне, я лениво гадал, есть ли у нас что-то общее в этом доме.
- Я думаю, дети в Китае или где-то еще голодают, а ты просто выбрасываешь еду, как долговязая задница, даже не попробовав ее. В то же время наименее удачливые из нас, - он криво ухмыльнулся через плечо, - имеющие наименее хозяйственно сдвинутых девушек, должны на самом деле глотать факт, что несчастная задница просит прощения за прожирание наших налогов, которые мы платим.
- Вот, - он развернулся и вдруг предложил мне тарелку с сэндвичем. Я моргнул, сбитый с толку, и холод от холодильника на мгновение помог мне сосредоточиться и понять, что он предлагает.
Он закатил глаза и передал ее мне.
- Ешь, - все, что он сказал. Я, колеблясь, взял тарелку, и осторожно осмотрел сэндвич, как будто он был присыпан сибирской язвой. Что определенно было возможно.
Потом он продолжил делать свой собственный сэндвич… и, к несчастью, опять заговорил.
- Так что я собираюсь сесть здесь и, блять, поиграть в видео игру. Ты? – нехарактерно спросил он.
Я продолжал держать тарелку и в замешательстве пялился на него, ответив неубедительным «Ух?». Потому что я был немного испуган, что, может, я галлюцинирую от серьезной передозировки Адералла и нехватки сна. И если Эммет был создан моим разумом, то я мог без промедления отправляться в психушку.
Он вздохнул и тряхнул головой.
- Пошли, брат. Не похоже, что ты собираешься спать, - он развернулся и в ожидании приподнял бровь. Какого хрена я соглашусь часами играть с Эмметом?
Я захлопнул холодильник и изучал его лицо, определяя его мотивы. Почему он просит меня? Что стряслось? Почему я так сопротивляюсь, когда знаю, что это облегчит мне ночную скуку? Почему я так сильно ненавижу быть рядом с ним? Разговоры злят меня до чертиков, да. Но это больше чем моя простая нелюбовь к тусклым беседам.
Правда была в том, что я не мог игнорировать сейчас Эммета, и искал оправдание моего раздражения на него. Он злил меня, но мои обычные оправдания были неясными и смутными от моего истощения.
Мы были разными, но я всегда проклинал его происхождение, потому что это было легче, чем принять правду. Он никогда не знал своих родителей или счастливого первого дома, но у него не было шанса потерять это. В его детстве не было откровенно травматических событий, и от него не отказывалась прекрасная семья, в которой он жил. Ему было намного легче, чем мне, но даже это не оправдывает моего возмущения, и я только сейчас осознал, что пялюсь на него в полном ступоре.
В отличие от меня, он встал из пепла, возродился и был готов принять любой удачный случай, который постучится к нему. Но я не раздавал отпущения грехов и противостоял его странному ежедневному основополагающему принципу. Это было главной причиной, по которой я всегда злился на Эммета.
Это было его силой. Он никогда не цеплялся за прошлое. Он мог стать горьким, как я, сдержанно бормоча невозможные «что, если» в своем мозгу, или бороться за функционирование день за днем под весом что-могло-бы-быть. Если он даже и делал это, он никогда не показывал этого, и это никогда не тянуло его вниз.
Я мог восторгаться им за это. Я мог сесть и наблюдать за его ростом, и, возможно, даже научиться у него удивительной способности принимать неприятности в лицо. Но я не мог сделать это, потому что каждая попытка стать ближе к Эммету была приглашением для боли. Я насильно наблюдал за его улыбкой и изучал свою собственную, потому что даже хотя мы не были во многом схожи, у нас было общее. У нас обоих были родители, которые не хотели нас. Мы оба были усыновлены и взяты чистым и стерильным Карлайлом Калленом. Да, он повернул нас к лучшему.
Я напоминал себе об этом каждую секунду, проводимую в его присутствии, чтобы быть спокойным и дружелюбным. Я видел его улыбку и постепенно обижался еще больше от боли, которую это понимание давало мне.
Мне было легче ненавидеть его, и я так и делал.
Это было неправильно, но это заставляло меня чувствовать себя лучше. Это было просто давнее подтверждение, которое я нашел в голове, потому что первый раз за пять лет я не мог больше ничем оправдать это.
И вот как я оказался в гостиной, играя в самую безнравственную игру в истории… с Эмметом Калленом.
Я наморщил лоб на большой экран и попытался понять, какая кнопка отвечает за удар, а какая за выстрел, когда понял, что это одно и то же. Эммет не был доволен.
- Какого черта, Эдвард? - завизжал он смешным женским голосом, от которого мои губы невольно дернулись.
- Предполагается, что ты подцепишь шлюх, посадишь их в свою машину, получишь невероятный минет… - продолжал он, хватая контроллер из моих рук.
- А потом убьешь всех, - он неодобрительно тряхнул головой, когда одна из последних оставшихся проституток села в его краденую машину.
Я откусил от моего посредственного сэндвича, наблюдая за ним.
- Я правильно понял?.. – я прожевал и наклонил голову к экрану.
- Ты не позволяешь убивать женщин, пока ты сексуально не унизишь их, не дав компенсации? – сухо спросил я, поднимая бровь. Он с энтузиазмом кивнул и продемонстрировал это.
Я закатил глаза, наблюдая за экраном.
- Какого хрена я получаю такие широкие знания о чьей-то недееспособности? – спросил я почти искренне, слабо отклонив голову на диван.
Он хихикнул и качнул головой, поворачивая лицо к экрану и громко нажимая кнопки.
- Потому что стрелять в шлюх и угонять машины в видео игре – это то, что делает детей нормальными, Эдвард.
Я не знаю почему, но я наклонил голову набок и смотрел на него, осмысливая абсурдное выражение… Я рассмеялся. Я не мог, блять, удержаться. Громкое фыркание прервало меня, и я на время запаниковал от факта, что я действительно наслаждался этим. Проводя время с версией щедрого сироты, любой был бы разочарован, но я не чувствовал неудобства. Наблюдая, как его глаза сияют от удовольствия, и он смеется со мной, я открыл, что это не приносит боли и испугался. Это не чувствовалось странным, и он не был лучше меня, потому что мог в полной мере отдыхать, и его смех более естественный, в отличие от моих медленных и усталых тихих смешков. Это чувствовалось как пять лет враждебности и возмущения, медленно растворяющихся под действием дерьмовых сэндвичей с говядиной и убийств проституток.
Нормально.
Так что можно было легко предположить, что это Эммет стучится в мою дверь, желая полу-искренне поздравить «С днем рождения» или другое раздражающее дерьмо. Но когда я подошел к двери и со злостью распахнул ее, человек, стоящий передо мной, заставил меня вздохнуть.
- Твою мать, - медленно протянул я, полублагоговейно.
- Мы на самом деле стучимся сегодня? – спросил я, симулируя шок Карлайлу, который стоял в коридоре и переминался с ноги на ногу, засунув руки в карманы.
- Твой ключ не работает? – спросил я, имитируя беспокойство. Он закатил глаза от моего сарказма. Это было больше, чем я сказал ему за всю неделю, так что я не удивился, увидев, что его глаза засветились от небольшого кусочка надежды.
Я определенно склонялся к физическому насилию.
Карлайл, должно быть, увидел раздражение на моем лице, потому что сказал одно слово, которое могло спасти его от зверского словесного нападения.
- Белла, - начал он, показывая излишний интерес к тому, как каждая клеточка моего тела возродилась к жизни и сфокусировалась на его словах.
- Ждет тебя в столовой, - он невольно перевел взгляд на ступеньки и, с осторожностью, опять на меня.
Я пролетел мимо него и спустился по ступенькам. Это было странно, как затянувшееся ощущение, с которым я был так хорошо знаком, неожиданно сместилось из соседнего дома в большую обеденную комнату на первом этаже, где до этого я ни разу ее не видел. Она стояла, опираясь на стол, одетая в коричневый свитер и с ленивой улыбкой, от которой мое сердце зашаталось, и я пошел к ней, радостно удивленный.
Я обнял ее за талию, прижимая к себе и греясь в ее маленькой ухмылке и вздохах, когда она зарывалась лицом в мою шею. Я едва чувствовал навязчивое присутствие Карлайла позади меня, но слышал, как он нервно прокашлялся, молча призывая… отпустить соседскую девочку.
Я ухмыльнулся и прижал ее крепче, зарываясь носом в ее сияющие волосы в молчаливом вызове. Какого хрена он может сделать? Оторвать ее от меня? Я почти фыркнул в ее волосы от этой мысли. Я сомневаюсь, что он пожертвует своими яйцами, чтобы дотронуться до моей девочки. А если он попробует сделать это, он не выживет, увидев ее Внезапный Эмоциональный Срыв.
Так что я крепко держал ее, пока она цеплялась за мою шею, а я укачивал ее из стороны в сторону довольный пока и этим, после чего вдруг стал слишком любопытным и обнадеженным, чтобы держать рот закрытым.
Я повернул голову к ее уху и тихим шепотом, чтобы Карлайл не услышал, спросил,
- Освободили за хорошее поведение? – неспособный скрыть мучение от надежды, которым был пропитан мой шепот.
Она глубоко вздохнула, и от чувства, возникшего в моей груди, я уже знал ответ. Я не подавлял расстройство, выросшее внутри меня, когда она мягко покачала головой на моем плече в знак того, что ее наказание действует в полную силу.
- Насколько? – мрачно спросил я, и я знал, что она поймет.
Она поняла, потому что отклонилась и вымученно улыбнулась, переведя взгляд на Карлайла, стоявшего за нами.
- Сколько позволит доктор Каллен, - она говорила достаточно громко, чтобы он слышал и я смотрел в ее глаза, когда осознал, что что-то изменилось. Отличие от пятницы.
Ее плечи были напряжены, подняты, застыли, и в ее глазах было напряжение, которое я очень хорошо знал. Она спала совсем недавно.
Карлайл наблюдал, как она ведет меня к столу, и я чувствовал, как его глаза пристально разглядывают и документируют каждое наше движение в его голове. Он спокойно поправил ее формальность, попросив использовать его последнее имя.
Он хотел, чтобы она называла его Карлайлом. У меня было несколько предложений, как она могла называть его. Я перебирал их в голове, пока мы садились за стол, и я понял, что она готовила для меня.
И я, наконец, мог съесть все это.
Я ухмыльнулся ей, пока она раскладывала еду передо мной на столе с посудой и салфетками, и маленькой улыбкой, и… это гребано хорошо пахло. Мой желудок сжался и дернулся от запаха, и я с энтузиазмом начал есть, уставясь на нее. Я блокировал Карлайла, стоящего тут же, в комнате, и даже хотя чувствовал, что пожалею, позволив ему вторгнуться в такой интимный момент, я взял ее руку и улыбнулся, как будто мы в моей комнате и сейчас десять вечера.
Ее лицо просветлело от моей улыбки, личной и предназначенной ей одной, и она вздохнула с облегчением и сжала мою руку. Она смотрела, как я ем, протянув руки через стол и положив на них голову, глядя на меня. Я выдал ей все мычания и стоны, потому что я знал, что она любила это.
Она робко, тихо и нежно говорила, пока я ел. Ничего важного и, не начиная обсуждения предмета, как ей удалось прервать на короткое время ее наказание. Я был благодарен за перерыв в драме и напряжении и расслабился в ее присутствии, присоединившись к ее бессмысленной болтовне. Школа, Джаспер, книга, которую она сейчас читала, Элис, все и ничего.
Когда я закончил с едой, она отрезала кусок торта и я скептически посмотрел на нее. Я уже был гребано полон.
Она сузила глаза на мое неопределенное выражение.
- Ой, вот только не надо. Ты возьмешь кусок в свою комнату, я знаю, - как неоспоримый факт сказала она, ставя его передо мной с вопросительным взглядом. Я хихикнул и тряхнул головой, потому что она была такой, блять, привлекательной, когда командовала.
Я съел торт и прикинул, что мне надо будет подобрать другой комплимент, когда мы будем одни и гребано вкусно уже будет недостаточно.
Когда я все съел и чувствовал беспокойство от того, что моей следующей компанией будет бутылочка Пепто-Бисмола, то сдвинул тарелки в сторону и повторил ее позу, протянув руки через стол, положив на них голову и глядя на нее. Мы придвинулись ближе и шепотом разговаривали, и я поглаживал ее руку большим пальцем.
Я грелся в ее широкой и нежной улыбке и думал, что она может спасти для меня всю идею дня рождения, а она продолжала болтать о совершенно неинтересных для меня вещах, если бы они не исходили из ее рта.
- Так что мы были на пляже, - она хихикнула, шепнув и придвинулась ближе.
- Только две семилетние девочки дергали друг друга за волосы и визжали, и Элис полностью побила меня, - она закатила глаза с улыбкой, и я хихикнул, мысленно представив ее плохой семейный отдых.
- Я имею в виду, эта девушка дерется, как кошка, - ее глаза расширились и недоверчиво усмехались. Я улыбнулся и придвинул лицо на моей руке ближе к ней.
- Мы говорили обо всем, не придерживаясь тем, Эдвард. Ногти и укусы, и я думаю, она даже назвала меня страхолюдиной, - она фыркнула от воспоминания о ее и Элис первой битве, и ее рука, протянутая через стол, приподнялась на локте и двинулась в мои волосы, и она начала нежно поглаживать их.
Я удовлетворенно замычал, и начал бороться с тем, чтобы держать глаза открытыми, а она улыбалась мне. Я лениво хихикнул, соглашаясь, передвигая свою руку в ее волосы и начиная поглаживать их. Она вздохнула. Я улыбнулся и придвинулся еще ближе, так, что наши лбы почти соприкасались, и убрал локоны с ее уха подушечками пальцев. Она придвинулась ближе, и я чувствовал ее дыхание на своем лице, и никогда не хотел так сильно поцеловать ее, как в этот момент, пока она смотрела в мои глаза с чувственной тревогой.
Я так долго не целовал ее. Всегда отталкивая ее, даже хотя мне было от этого больно.
Я неумышленно облизал языком губы, и она сократила дистанцию между нашими лбами с довольным вздохом, который обдал мое лицо теплом.
Карлайл полностью разрушил этот момент, прокашлявшись и став полным придурком.
- Думаю, Белле пора идти домой.
Она вздрогнула, испугавшись его голоса, хотя это был почти шепот, потому что забыла, что он здесь. Она перевела взгляд на него и опять мрачно на меня. Я тесно прижал ее руку к моей, потому что не хотел отпускать ее.
Я сел и сердито посмотрел на Карлайла.
- Почему? Мы не делаем ничего плохого, - смущенно и расстроенно заявил я.
Он посмотрел на пол и почесал затылок.
- Пожалуйста, Эдвард, не устраивай сцены, - мягко попросил он, потирая руку и встречаясь с моим взглядом.
Я был готов устроить сцену, полностью насладившись этим, когда Белла внезапно встала.
Она наклонилась ближе к моему уху, нежно потирая мое плечо.
- Все в порядке. С днем рождения, Эдвард, - она поцеловала меня в висок, ставя передо мной на стол пакет с печеньем. Имбирный Раздражительный День Рождения.
Она запаковала рюкзак и повернулась к выходу. Но она была не права насчет одного. Все было не в порядке.
Я с отчаянием наблюдал, как она с раздражением проходит мимо Карлайла.
- До свидания, доктор Каллен, - резко сказала она, и выскользнула из комнаты. Он открыл рот, чтобы поправить ее формальное использование его последнего имени, но она уже ушла, и для нас обоих было очевидно, что это не формальность. Она злилась на него, и почти так же сильно, как и я.
И я не мог, блять, дождаться, чтобы свалить отсюда.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
---
BPOV
Неделя после дня рождения Эдварда тянулась очень медленно. Я насильно синхронизировала в мозгу планы и календарь с днями недели. Надо признать, что Эсме и я начали лучше общаться. Я не была с ней счастлива, она не показывала признаков отступления, но после нашего разговора мы заключили нечто вроде перемирия. Мы согласились не противоречить друг другу и избегали любого упоминания об Эдварде, но я была избавлена от неприятностей из-за нехватки сна или отказа от терапии. Она делала это кристально ясным каждый вечер, перед тем как идти в постель, своим фирменным взглядом и пожеланием спокойной ночи.
Я пряталась под покрывалом с фонариком и читала разные книги, которые Эдвард дал мне. Где-то в глубине моего разума такая незрелая и детская вещь, как чтение под одеялом, выглядела нелепо. Но это создавало для меня новые сложности в темной удушающей атмосфере моей спальни. Они были, но их можно было пережить. Слова в книге становились нечеткими, и мне приходилось по несколько раз перечитывать абзац, прежде чем история укладывалась в моем мозгу. Но зато я не спала.
Сон во время ланча все меньше и меньше сказывался на мне, а длинные ночи в моей постели, проводимые под одеялом с фонариком и книжкой, становились все длиннее и темнее.
Я мысленно разрабатывала коварные планы, чтобы держать мозг занятым. Они обычно касались обмана Эсме увидеть меня с Эдвардом… не привлекая внимания. Не так сильно, как доктор Каллен видел нас в тот день. Не прячась и не сдерживая наши чувства от наблюдающих за нами людей, а так, как мы делали, когда были одни. Просто какой-нибудь маленький момент, который внезапно стал бы для нее знамением, что она не права, и мы можем помочь друг другу.
Может, он погладит рукой мою щеку, когда я напряжена, или я проведу рукой по его волосам, когда он раздражен и беспокоен. Способ, который расслабит нас обоих и облегчит чувство от влияния других. То, что Эсме может увидеть.
Конечно, все эти мысли были невыполнимы, и все планы рассыпались после рационального обдумывания. И к восходу я послушно просто ожидала школы на следующий день, реализуя мое желание его присутствия.
Настроение Эдварда изменилось со дня его рождения. Он стал значительно легче раздражаться, и были моменты, когда я видела его уставившимся в пространство со странным пассивным выражением, которое пугало меня. Расстроенный и что-то высчитывающий.
Я хотела спросить его, о чем он думает. Какие темные мысли заставляют его отдаляться и тихо анализировать? Я не чувствовала необходимости толкать его, потому что сама высчитывала свой собственный способ, но его нехватка сна и вся ситуация в целом заставляли меня серьезно беспокоиться за его поведение. Я начала пугаться, когда он строил планы, не включая меня в них.
В четверг, или, может, среду, я не помню, он подтвердил мои подозрения, когда вел меня на ланч.
Он обнимал меня за плечи, я обнимала его за талию. Это была наша обычная поза, когда мы шли через коридор. Кампус был заполнен возбужденными визгами и бурным смехом от какого-то предстоящего школьного события. Танцы? Может быть, бал? Или баскетбольная игра? Я не могла решить, и у меня не было шанса услышать то, что они так предвкушали, потому что я вела расстроенную беседу с Эдвардом. Тихо шепчась с ним, когда он обводил меня вокруг студентов.
Потом он, наконец, произнес слова, которые, похоже, прорвались через пассивную работу моего мозга за неделю.
- Как только я свалю отсюда ко всем чертям…
- Что? – моя голова немедленно резко поднялась встретить его взгляд.
Он закатил глаза, продолжая вести меня вокруг потока студентов, избегающих его взгляда.
- Мне уже восемнадцать. Я не хочу мириться с тем дерьмом, которое произошло в пятницу, - объяснил он тихим голосом, в который прокралось раздражение на кого-то, с громким воплем пробегающего мимо нас в конец коридора, от чего я вздрогнула.
Я открыла рот, и опять закрыла его, осознав, что знаю, что он подразумевает. Это из-за Карлайла, но это и из-за меня, вставшей между ним и Карлайлом. И это было не то, что предполагалось. Предполагалось, что они уступят и позволят нам видеться друг с другом, и даже хотя эта мысль казалась мне нелепой, все были бы счастливы.
- Нет, - я яростно тряхнула головой, пытаясь встать в шаге перед ним.
- У меня есть план, на самом деле. Я могу убедить Эсме сдаться, а ты знаешь, что если она передумает, то Карлайл последует за ней. – Я быстро отчаянно говорила, защищая мою точку зрения до того, как мы дойдем до кафетерия.
- Это требует времени и терпения, и… - я прервалась и скривилась, отрывисто продолжая.
- О`кей… Может, мне придется ходить на терапию, но это не заботит меня…
Он прервал меня, резко остановив шаги и сильно дернув меня за плечо. Я, смущенная и недоумевающая, опять встретилась с ним взглядом.
Его глаза расширились, губы частично раскрылись, и он уставился на меня.
- Что? – выдохнул он, сведя брови вместе и рассматривая меня.
Вместо того, чтобы подождать, пока я уточню, он быстро и старательно повел меня, игнорируя мое замешательство, проводя нас через бродящую толпу и на скорости проскальзывая между двумя зданиями. Я молча следовала за ним, сбитая с толку, а он привел нас в знакомое место за школой. Именно сюда я убежала, когда попыталась коснуться Эммета и сломалась.
Мы не остановились, пока не дошли до него. Кирпичная стена корпуса математики полностью закрывала нас от остального кампуса, и даже хотя вокруг нас грохотали большие промышленные кондиционеры, это было намного тише и уединеннее, чем мы привыкли.
- Ты хочешь пойти на терапию? – недоверчиво спросил он, отпустив мое плечо и развернувшись ко мне.
Я все еще удивлялась его реакции, но тряхнула головой.
- Нет, но я подумала… если от этого Эсме передумает, я сделаю это, - тихо продолжила я. Я совершенно не хотела этого, но это выглядело как честный компромисс, если подразумевалось, что я смогу быть с Эдвардом. Это было бы достаточной причиной для нее.
Складка, пролегающая между его бровями, углубилась и он отвел взгляд. Он открыл рот. Закрыл. Открыл. Закрыл.
Он много раз повторил это, пока я терпеливо стояла, осматривая окрестности и прикусив губу. Милое уединенное местечко вдруг стало выглядеть как очень удобное место для сна. Конечно, это часто случалось со мной. Мой мозг мог придумывать места для сна везде, особенно когда я сильно уставала. В предыдущую ночь я пялилась на угол внутри холодильника и решила, что там будет удобно, если я уменьшусь до размеров Дюймовочки и приобрету иммунитет к холоду.
Эдвард наконец оторвал меня от моих усыпляющих фантазий, когда рывком повернул ко мне лицо.
- Нет. – резко сказал он, в раздражении пробежав руками через волосы.
- Не будь гребано глупой. Это как раз то, чего они хотят, - тон его голоса вырос, и я забеспокоилась от злости, которая затемнила его глаза, пронизывающие меня взглядом.
Я испугалась, что была такой сонной, что пропустила какую-то жизненно важную информацию за последние пять минут. Почему он так разозлился? Здесь больше никого не было.
- Ну конечно, это то, чего они хотят, - недовольно вздохнула я, засовывая руки в карманы и опираясь на стену с кислым лицом.
- Они думают, что будет магия, и радуги, и я излечусь, и превращусь в нормальную девушку, - горько бубнила я, пиная траву ногой.
Он пробормотал что-то тихо сам себе, и в его глазах показалась неописуемая ярость.
- Ты не видишь, что это было их планом? – спросил он, опять разнервничавшись, как часто было в последнее время, и из каждой клеточки его тела излучались раздражение и расстройство. Я уже привыкла к этому и знала, что сейчас последует длинная тирада, так что расслабилась, опираясь на стену, и просто наблюдала.
- Она восприняла это дерьмо от Карлайла, я это точно знаю. И тот день… - он тряхнул головой и отвел от меня взгляд, засунув руки в карманы, борясь с желанием опять провести ими через волосы.
- Это было то, чего он хотел. Это так гребано прекрасно. Завлечь тебя на терапию и улучшить твое состояние, так, что ты сможешь расширить свои горизонты. Расширить число людей, с которыми ты сможешь встречаться, так, что ты сможешь понять, насколько лучше тебе будет с любым другим ублюдком, который не полностью гребнулся головой, - он приставил палец к виску и постучал по нему, пока говорил. После этого его оживленная тирада завершилась, он потер висок, и его лицо медленно вытянулось.
Я ошеломленно смотрела, раскрыв глаза, как он проводит рукой по волосам и медленно закрывает глаза.
- И это, возможно, как раз то, что произойдет, - тихо выдохнул он, так, что я еле услышала его в шуме кондиционеров.
Он не думал, что я услышу это. Но я услышала.
Я разозленно хмыкнула от того, что он может поверить в такую невероятную нелепость.
- И о чем ты говоришь? – я даже не пыталась скрыть свое раздражение от его полностью необоснованной паранойи. Как будто я могла просто пойти, вылечиться и вдруг найти кого-то получше. Я хотела засмеяться от идиотизма этой мысли. Мои мысли о терапии не были тайным сговором против наших отношений. Это просто деловое соглашение.
Его взгляд опять резко вернулся ко мне, и он выглядел таким странно уязвимым и искренно обеспокоенным, что я встревожилась. Я не могла видеть его таким уязвимым. Предполагалось, что он будет сильным, и, увидев, что его сила иссякает, я почувствовала себя невероятно ранимой.
- Подумай об этом, - вздохнул он, намек на горечь сквозил в его тоне, а рука вернулась в карман.
- Я подразумеваю, что я на самом деле, Белла, по существу, последний мужчина в мире для тебя, - он пожал плечами и отвел глаза, скрывая неуязвимую горечь в своих глазах. Я недоверчиво смотрела на него.
- Ты несерьезно, - выпалила я, чувствуя еще большее возбуждение, чем он даже мог представить. После всего, что я говорила ему, и показывала ему….он реально думает, что это так мало значит для меня? И он реально думает, что я могу быть такой переменчивой в своих эмоциях… даже получив большие возможности? И пока он продолжал избегать моего взгляда, показывая тем самым, что, фактически, вполне серьезен, я оскорбилась.
- Это такой чертовский идиотизм, Эдвард, - выплюнула я, абсолютно обиженная, что он так плохо думает о моей эмоциональной честности. Я приготовилась к моей собственной длинной тираде на эту тему, когда его глаза встретились с моими, яростно вспыхнув.
- Спасибо, блять, за все, - выплюнул он, вынимая руки из карманов и воздевая их в воздух.
- Это просто идиотизм! – он высоко поднял брови на лоб и улыбнулся большой безумной улыбкой.
- Гребано восхитительно. Идиотизм. – Он кивнул и с хлопком уперся руками в бедра.
- И почему я не подумал об этом раньше? – вопросил он, его улыбка опала и трансформировалась в усмешку. Мой рот раскрылся от смены его настроения.
Его палец обвиняюще указывал на меня, а его голос опустился до рыка.
- Каждый раз, когда ты чувствовала себя второстепенной, я изобретал мои проклятые способы заставить тебя почувствовать обратное. Я проводил месяцы, Белла… гребаные месяцы… пытаясь просто… - он покачал головой и убрал палец, не способный завершить предложение.
- И после всего я могу просто сказать тебе, какой гребаной идиоткой ты была. Так что спасибо, - он отвернулся, пробегая пальцами по волосам. Наверно, я бы чувствовала себя менее ужасно, если бы кто-то подкрался ко мне и стукнул по спине.
Он был прав. Моя ненадежность, наверно, виделась ему глупостью, однако он никогда не расстраивался, успокаивая меня. Он был терпелив с моей идиотской сексуальной хренью, проводя ночь за ночью со своей техникой на мне, когда я только и могла, что беспокоиться об этом. Он сделал для меня все. А я просто отвергла его ненадежность наихудшим способом.
Мои плечи опустились, грудь согнулась, и я смотрела на его затылок и вина у меня внутри все росла. Я очистила свой разум и подумала. Я продралась сквозь полное истощение, поставила себя на его место, и прикинула, какой будет лучший подход к тому, чтобы разделаться с его страхами.
А у меня были страхи?
Нет. Мы никогда не занимались любовью, и я даже не представляла, как это для меня возможно. Но, как минимум, он пытался, и, как минимум, я чувствовала – без вопросов – что он хочет меня.
Я отлепилась от стены и потащилась к нему, бросая на него косой взгляд. Его глаза были закрыты, плечи опущены, излучая напряжение и остаточную злость, но он не отреагировал на мое присутствие. Так что я обошла его, встав к нему лицом, и приблизилась. Коснувшись его грудью своей, ощущая на себе его дыхание. Он все еще не раскрывал глаза. Его волосы были невероятно спутаны от его пальцев и разочарования. Сжав его куртку кулаками, я прижалась к его лицу и сильно надавила губами на его губы. Но он отвернулся, так, что мои губы оказались на его стиснутой челюсти, и теперь разочаровалась уже я.
- Прекрати, - прорычала я ему в кожу, прижимая его к себе поближе.
- Ты больше не целуешь меня, - я даже не пыталась маскировать яд в своем голосе, потому что я уже много раз позволяла ему это. Я отпускала его губы, не чувствуя уныния и боли, потому что давала ему время. Но теперь он становился лицемером. Желая, чтобы я убедила его, при этом подпитывая мою ненадежность своими действиями.
Его лицо не двинулось, глаза не открылись, так что я отпустила его куртку и обхватила лицо руками. Я силой повернула его к себе, сокрушив его губы своими, и отчаянно прижимаясь к нему всем телом, разочаровавшись, когда он не отреагировал. Я всосала его верхнюю губу в свой рот, и, с резким вдохом, его рот открылся.
Его язык рванулся из его рта и с силой ворвался между моими губами, а его руки двинулись к моей талии. Он обхватил мои бедра и агрессивно бросил меня ближе, с низким рычанием, вырвавшимся из его груди, и наши языки встретились. Это не было нежно, и это было в милях от чего-то, близкого к ласке. Я с размаху прижалась к нему лицом, наши зубы столкнулись, я глубже протолкнула язык и приняла его агрессию своей собственной.
Его зубы скользили по моим губам и языку, пощипывая и царапая, и он погружался глубже, теснее обхватывая мою талию. Я часто дышала в его рот, придвигаясь невозможно близко к его телу, и вдруг он развернул меня на сто восемьдесят градусов, двигая меня назад. Я споткнулась, прижатая к его губам, и с силой вцепилась в его встрепанные волосы для устойчивости. Я знала, что делаю ему больно, но рычание, которое вырвалось у него, низкое и твердое, напомнило мне, что ему нравится это.
Затем я была прижата к грубой кирпичной стене, и он заклинил меня между ней и своим настойчивым ртом. Я сильнее дернула его за волосы, готовая отпустить их, а он двинул в меня бедрами, уже возбужденный, опять хрипло задыхаясь в мой рот.
Это было больше, чем желание. Это было больше, чем привязанность. И это было много, много больше, чем любовь.
Это было необузданное разочарование, мое и Эдварда. Глотая воздух через поцелуй, сталкивая зубами, наши языки агрессивно ныряли и танцевали. Я дергала и задыхалась с ним, и неистово возвращала поцелуй, страстно желая и до краев наполняясь желанием показать ему, как сильно я его хочу.
Как сильно он нужен мне. Я дергала его волосы кулаками, и отталкивалась от стены прижаться ближе, глубже и грубее, чем он.
Он вдруг отдернулся, часто дыша, и его ладони хлопнули по кирпичной стене с обеих сторон от моей головы. Его тело продолжало сплющивать мое, я задыхалась и открыла глаза, посмотреть на него.
Его глаза мерцали темным, он зажимал меня между собой и стеной. Его руки превратились в два жестких и напряженных бруска, покрытых плотью и кожей, охватывающих меня. Он неровно дышал в мое лицо, уставясь на меня, и мои руки были полны его волосами. Его темное мерцание было чем-то, что я никогда не видела в его глазах до этого. Он всегда был настолько заботлив, чтобы я чувствовала легкость и расслабленность в его присутствии.
В любое другое время я могла бы съежиться и пробормотать безопасное слово. Я видела в его глазах, скрываемое за мерцанием, что он ожидал этого.
Но… я хотела его.
Я почти ужаснулась того, что дало мне возбуждение. То, что заставило мои колени ослабеть, покалывало мои бедра резкими искрами электричества, ограничиваясь моим тазом и торсом. Я стыдилась, что хочу еще большего. Я почти испугалась этого. Если бы я открыла рот и сказала слово, я знала, что он отпрянет, и никогда не обидится, что я не позволила ему это.
Даже хотя он отчаянно хочет это.
Вместо этого я собиралась дать ему это. Не потому, что я боялась возвращения борьбы, а потому что я хотела этого. Глубоко внутри меня что-то умоляло об этом, извиваясь в низу моего живота и заставляя мои конечности расслабиться от предвкушения.
Я выдохнула и, капитулируя, отклонила голову назад на стену, освободив его волосы. Я видела, как моя пассивная поза усилила его темное мерцание, глаза расширились от удивления, а руки обвились вокруг меня.
Он не ожидал этого.
Его глаза метнулись к моим губам, и он прижался ближе к моему телу, проверяя мою реакцию. Я не двинулась, и оставалась абсолютно спокойной, когда он предварительно взял мои запястья в руки и прижал их к стене около моей головы.
Я прикусила губу и оставалась пассивной, пока скандальное возбуждение от моего слабого положения под Эдвардом перебороло любую панику, которую я обычно чувствовала. Когда я не напряглась и не сказала безопасного слова, его глаза потемнели, и он теснее сжал мои запястья, опять вжавшись в меня губами.
Он с новой агрессией начал целовать меня, язык глубоко нырнул в мой рот с твердым хриплым звуком, от которого мои ноги задрожали. Его сила и контроль против моего слабого и нежного тела были жесткими, и требовательными, и… невероятно возбуждающими. Я целовала в ответ так сильно, как могла, и мои запястья оставались спокойными и услужливыми, когда он прижимал их к грубым кирпичам.
Это самое темное мерцание оставалось и излучалось в его поцелуе. Это был вкус его языка. Звук его рычания и чувство его тела, прижимающего меня к стене.
Абсолютное доминирование.
---
