Книга вторая 2 страница

Наконец однажды утром ей удалось довести его до самого подножьялестницы; при этом она уминала ногами траву и расчищала для него путь средишиповника, загородившего своими гибкими побегами нижние ступени. Потом онимедленно направились к зарослям роз. То был целый лес высоких стволов,верхушки которых раскидывались кронами на манер деревьев, и розовых кустов,таких огромных, что они напоминали непроходимую чащу молодых дубков. Некогдаздесь была изумительнейшая коллекция цветов. Но когда цветник пришел взапустение, все начало расти как попало, и вот возник девственный лес роз; внем заросли все тропы и различные дикие отпрыски до того переплелись, чторозы всех цветов и запахов, казалось, распускались на одном стволе. Ползучиерозы образовали на земле как бы мшистые ковры, другие, вьющиеся, цеплялисьдруг за друга, как плющ, поднимались стеною зелени и при малейшем дуновенийветерка осыпали землю дождем лепестков. Посреди этого леса сами собойобразовались естественные аллеи, узкие тропы, широкие дорожки,восхитительные проходы, которые всегда оставались в благовонной тени. Онивели к перекресткам, к полянам, над которыми раскидывались естественныебеседки из маленьких красных роз; зеленые стены этих беседок были унизаныжелтыми, тоже маленькими розами. Тут были солнечные уголки, сверкавшие, какзеленая, затканная золотом шелковая материя; были и тенистые уголки, вкоторых царила сосредоточенная тишина алькова, издававшие нежный ароматлюбви, аромат увядшего на женской груди букета. Все эти розовые кусты точношептались. В них было множество гнезд, которые точно сами пели. -- Как бы нам не заблудиться! -- сказала Альбина, углубляясь в лес. --Однажды я тут заблудилась. Только когда солнце село, мне удалосьвысвободиться из розовых кустов, которые на каждом шагу хватали меня заплатье. Не успели они пройти нескольких шагов, как Серж, разбитый усталостью,выразил желание присесть. Он даже лег и заснул глубоким сном. Альбина селавозле него и размечталась. Они находились в самом начале тропинки, вблизилужайки. Тропинка уходила далеко-далеко, ее то и дело пересекали солнечныелучи, а с противоположного конца сквозь узкое, круглое отверстие виднелосьголубое небо. Другие дорожки прорезали непроходимую чашу зелени. Поляна былаобразована не сколькими рядами высоких розовых деревьев, раскинувших вокруг такуюбуйную поросль ветвей, такой клубок колючих лиан, что густые завесы листвыцеплялись друг за друга в воздухе и висели, перекидываясь с куста на куст,как летучие шатры. Сквозь эту ажурную листву, напоминавшую кружево,виднелись только крошечные блики лазури, пронизанной солнечной пылью. Сосводов дерев, точно серьги, свисали на ветвях пучки листвы; зеленые стеблиподдерживали все эти сети цветов, спускавшихся до самой земли там, где живойпотолок прогибался и расходился в обе стороны, точно занавес. Между тем Альбина все смотрела на спящего Сержа. Она еще никогда невидала его в таком оцепенении: руки юноши были раскинуты, лицо казалосьмертвым. Итак, он умер для нее, думала девушка, она могла бы поцеловать егов губы, а он бы и не заметил. Печально и рассеянно Альбина стала обрыватьлепестки роз, окружавших ее, чтобы только чем-нибудь занять свои праздныеруки. Над самой ее головой свисал огромный сноп цветов; розы ложились на ееволосы, уши, затылок; плечи ее были укутаны мантией из роз. А рядом, под ее пальцами, падалрозовый дождь из больших нежных лепестков изящной формы, напоминавшихбледно-розовую чистоту девической груди. Розы падали словно снег, покрывалиее поджатые в траве ноги, поднимались ей до колен, засыпали ее юбку,погружая Альбину в свой сугроб до самой талии. А три заблудившихся лепестказалетели к ней за корсаж и легли на грудь; они казались отсветом ее очаровательной наготы. -- О, ленивец! -- пробормотала, наконец, Альбина, соскучившись; схвативдве пригоршни роз, она бросила их Сержу в лицо, чтобы разбудить его. Розы засыпали ему глаза и рот, но он все еще пребывал в оцепенении. Эторассмешило Альбину. Она наклонилась и от полноты чувств стала целовать его:в глаза, в рот, стараясь сдуть розы поцелуями. Но на губах они все-такиостались. И она еще звонче засмеялась, забавляясь этой лаской среди цветов. Серж медленно приподнялся. Он смотрел на нее пораженный и словноиспуганный тем, что она здесь. Он спросил ее: -- Кто ты, откуда ты? Что ты тут делаешь рядом со мной? Альбинапродолжала улыбаться, в восторге от того, что Серж, наконец, проснулся. Итолько тогда он, видимо, вспомнил и счастливым доверчивым тоном началговорить: -- Да, я знаю, ты моя любовь, ты плоть от плоти моей, ты ждешь, чтобы язаключил тебя в свои объятия, и мы стали бы одним целым... Я грезил о тебе.Ты была в моей груди, и я передавал тебе мою кровь, мускулы и кости. Мне небыло больно. Половину моего сердца ты взяла так нежно, что я испытывалсладостное чувство оттого, что так разделил себя надвое. Я ду- мал: что во мне самое лучшее, самое прекрасное? Думал и хотел отдатьэто тебе. Ты могла бы взять все, и я был бы тебе благодарен!.. И япроснулся, когда ты вышла из меня. Ты вышла из моих глаз и из моих уст, яэто отлично чувствовал. Ты была так тепла, так ароматна, так ласкова, чтотрепет твоего тела заставил меня сесть. Альбина слушала его в экстазе. Наконец-то он увидал ее, наконец-тородился совсем, наконец-то по-настоящему выздоравливал! И, протянув к немуруки, она умоляла его продолжать. -- Как я мог жить без тебя?--снова заговорил он.--Но я и не жил, япоходил на какое-то сонное животное... И вот теперь ты моя! И ты не чтоиное, как я сам! Послушай, никогда не покидай меня, я дышу только тобой;уйдешь -- и лишишь меня жизни! Мы пребудем друг 'в друге. Ты будешь в моемтеле, а я в твоем. Если я тебя когда-нибудь покину, пусть я буду проклят,пусть тело мое иссохнет, точно негодная и дурная трава! Он взял ее за руки и дрожащим от восхищения голосом повторил несколькораз: -- Как ты прекрасна! Альбина в падавших на нее солнечных пылинках казалась мелочно-белой.Отблеск дня только чуть золотил ее. А розовый дождь вокруг нее и на нейокунал ее в розовую волну. Ее золотые, непокорные волосы напоминалиразметавшиеся лучи заходящего солнца; они в беспорядке падали ей на затылокогненными прядями. На ней было белое платье, в котором она казалась нагой,до такой степени платье жило на ней, до такой степени оно открывало ей руки,шею, колени. Платье выставляло напоказ ее девственную кожу, котораяраскрывалась, как не знающий стыда цветок, ароматный от природы. Альбинабыла не очень высокая, но удивительно стройная и гибкая, как змея; фигура ееотличалась мягкой сладострастной округлостью линий и редким изяществом ещеразвивающегося, полудетского, но уже созревающего тела. Продолговатое лицо,небольшой лоб, несколько крупный рот -- все это смеялось, все это былооживлено нежной синевой глаз. И вместе с тем она была серьезна; щеки у неебыли гладкие, подбородок полный, она была так же хороша от природы, какхороши сами по себе деревца. -- Как я люблю тебя!-- сказал Серж и привлек ее к себе. Сплетясьруками, они сидели, не целуясь. Они обняли друг друга за талию, прижалисьщекою к щеке и безмолвно застыли, очарованные полным единением. Вокруг нихбуйно цвели розы. То было царство влюбленных цветов -- красных, розовых,белых улыбок. Живые цветы раскрывались в своей наготе, будто расстегнутыекорсажи, показывающие роскошную грудь. Тут были желтые розы, похожие назолотистую кожу берберийских дев, розы соломенного и розы лимонного света, розы цвета солнца -- все оттенки человеческих тел, расцветшихпод палящими небесами. Затем шли более нежные тона: чайные розы самыхочаровательных оттенков выставляли скрытые красы, недоказуемые уголки тела,нежно шелковые, с просинью прожилок. Затем распускалась улыбчивая, смеющаясяжизнь розовых красок: первым шел розовый цвет блестяще-белого оттенка, чутьтронутый камедью, цвет белоснежной девичьей ножки, пробующей воду родника;затем бледно-розовый цвет, более скромный, чем теплая белизнапросвечивающего сквозь чулок колена, более стыдливый, чем отблеск юной ручкив широком рукаве; яркий розовый цвет, напоминающий цвет крови под атласомкожи, цвет голых плеч, обнаженных бедер, всей наготы женщины под ласкойлучей; затем еще тот живой розовый оттенок бутонов девической груди, бутоновполуоткрытых губ, от которых исходит аромат теплого дыхания. Дальшеначинались вьющиеся розы, большие розовые деревья, усеянные множеством белыхцветов. Они покрывали все остальные розы, все эти воздушные тела, кружевомсвоих гроздьев, легкой кисеею своих лепестков. Розы винного оттенка, почтичерные, точно запекшаяся кровь, то и дело как будто пронзали эту непорочнуючистоту жгучей раною страсти. То были брачные ночи этого благовонного леса,соединявшего в себе девственность мая с плодородием июля и августа. Тут были первый робкий поцелуй, сорванный, как цветок, в утро свадьбы. И даже втраве росли махровые розы, ждавшие часа любви в своих наглухо застегнутыхплатьях из густой зелени. Вдоль тропинки, пронизанной солнечными лучами,цветы словно бродили, склонив головки и зазывая пролетающие ветерки. Подраскинутым шатром прогалины как будто блестели улыбки роз. И не было ниодного цветка, который походил бы на другой. Каждая роза любила на свой лад.Одни едва соглашались приоткрыть свой бутон,--эти были очень робки икраснели; другие, распустив корсет, задыхаясь от страсти, совсемраскрывшись, казались смятыми, обезумевшими до потери сознания. Были тут ималенькие, веселые, проворные, тянувшиеся вереницей розочки вроде бантиковна чепце; другие -- громадные, лоснившиеся здоровьем, как разжиревшиесултанши из гарема. Были тут и розы бесстыдные, словно кокотки, выставлявшиенапоказ свои прелести, с лепестками, точно осыпанными рисовой пудрой; были,наоборот, и честные, с допускаемым в буржуазной среде декольте -- и только;были и розы-аристократки -- элегантные, гибкие, предельно оригинальные,мастерицы на тонкую небрежность в туалете. Розы, распустившиеся, как чаши,подносили свой аромат, точно в драгоценном хрустале; розы, опрокинутые, какурны, точили благовоние капля за каплей: круглые розы, похожие на кочаны капусты, издавали нежный запах, как ровное дыхание во сне. Розы в бутонах сжимали свои лепесткии только испускали смутные вздохи девственниц. -- Я люблю тебя, я люблю тебя,-- повторял Серж тихим голосом. И сама Альбина казалась большою розой, одною из бледных роз,раскрывшихся утром. У нее были белые ноги, розовые колени и руки, золотистыеволосы на затылке, шея с восхитительными прожилками, бледная, изысканногооттенка. Она чудесно пахла. Коралловая чаша ее губ распространяла слабыйаромат. И Серж вдыхал его, прижимая Альбину к сердцу. -- О,-- сказала она смеясь,-- мне нисколько не больно. Ты можешь ещесильнее обнять меня. Сержа привел в восторг ее смех, напоминавший звонкую трель птицы. -- Это ты так поешь!-- вскричал он.-- Никогда я не слыхал такогонежного пения... Ты -- моя радость! Она смеялась все звонче, с жемчужными переливами нежных тонов флейты,очень высоких и сопровождаемых другими, более медленными и торжественными.То был какой-то бесконечный смех, в котором гортанный рокот переходил взвучную, победную музыку, славившую пробуждение чувственности. Все смеялосьв этом смехе женщины, рождавшейся для красоты и любви: розы, пахучий лес,весь Параду! До сих пор этому огромному саду недоставало очарованиякрасивого голоса, который сумел бы передать живую радость всех этихдеревьев, вод, солнца. И теперь огромный парк получил, наконец, этот дарволшебного смеха. -- Сколько тебе лет? -- спросила Альбина, оборвав свой певучий смех навысокой, трепещущей ноте. -- Скоро двадцать шесть,-- ответил Серж. Она удивилась. Как? Ему уже двадцать шесть лет? И он сам удивился, чтотак легко ответил на вопрос. Ведь Сержу казалось, что ему не минуло еще игода, дня, часа. -- А тебе сколько лет? -- спросил он в свою очередь. -- Мне шестнадцать. И своим вибрирующим голосом она еще раз повторила, пропела, сколько ейлет. Альбине было смешно, что ей шестнадцать лет, и она смеялась тоненьким,журчащим, как струйка воды, смехом, в котором был какой-то трепетный ритм.Серж разглядывал ее близко-близко, дивясь, что смех может так жить и такзаставлять сиять ее детское личико. Он едва узнавал теперь это лицо сямочками на щеках, с раскрывшимися губами, сквозь которые виднелся влажныйрозовый язычок, с глазами, походившими на клочки синего неба, озаренноговосходом солнца. И когда она повернулась, положив к нему на плечо свойдрожащий от смеха подбородок, ему стало еще теплее. Он протянул руку и машинально провел пальцами по ее затылку. _ Чего ты хочешь? -- спросила она. И, сообразив, воскликнула: -- Ты ищешь мой гребень? Дать тебе гребень? И она протянула ему свойгребень; при этом ее золотые косы рассыпались. Сержу показалось, чторазвернулся тяжелый отрез парчи. Волосы одели ее до поясницы. Пряди, упавшиена грудь, довершили царственный наряд девушки. При виде внезапного пламениэтих волос Серж испустил легкий крик. И стал целовать каждую прядь, обжигаясебе губы об эти лучи заходящего солнца. Теперь Альбина вознаграждала себя после долгого утомительного молчания.Она без умолку болтала, расспрашивала его: -- Ах, как ты меня мучил! Я стала для тебя ничем. Я проводила дни безвсякой для тебя пользы, я была так беспомощна и уже отчаялась, что смогубыть на что-нибудь годной... А ведь в первые дни я тебе помогала. Тогда тыменя видел, говорил со мной... Помнишь, как ты лежал и, засыпая на моемплече, все бормотал, что тебе хорошо со мною? -- Нет,-- отвечал Серж,-- нет, не помню... Я тебя никогда не видал. Ятолько что увидел тебя в первый раз; ты такая красивая, лучезарная,несказанная! Она в нетерпении хлопнула в ладоши и воскликнула: -- А мой гребень? Неужели ты не помнишь, как я давала тебе мой гребень,чтобы успокоить тебя, когда ты совсем превращался в ребенка? Ведь вот исейчас ты искал его в моих волосах... -- Нет, не помню... Твои волосы -- точно мягкий шелк. Никогда я еще нецеловал твоих волос. Она сердилась, приводила различные подробности, рассказывала о том, какон выздоравливал в комнате с голубым потолком. Но он только смеялся и,наконец, приложив руку ее к губам, сказал устало и тревожно: -- Нет, молчи, я не знаю, ничего не хочу знать... Я только чтопроснулся и нашел тебя здесь, среди роз. Вот и все! И он еще раз обнял ее и долго-долго мечтал вслух, вполголоса: -- А может быть, я когда-то уже жил. Должно быть, очень-очень давно...Я тебя любил в каком-то мучительном сне. У тебя были те же синие глаза,продолговатое лицо, манеры ребенка. Но волосы свои ты старательно пряталапод косынкой. И я не решался снять ее: у тебя были такие грозные волосы, онибы умертвили меня... А теперь твои волосы так же нежны, как ты сама. Они ипахнут, как ты. Когда я дотрагиваюсь до них паль- цами, я ощущаю всю твою красоту, все твое изящество. Целуя их, погружаяв них лицо, я пью тебя всю. И он перебирал руками ее длинные локоны, прижимал их к губам, как бывыдавливая из них всю кровь. Он помолчал, потом продолжал: -- Как это странно: еще раньше, чем родиться, ты уже видишь во сне, чтородился... Я был где-то погребен. Мне было холодно. Я слышал, как надо мноютрепещет какая-то жизнь. Но я затыкал себе уши в отчаянии, я привык к своейтемной дыре, я вкушал в ней какие-то чудовищные радости и не старался дажевысвободиться из-под груды земли, которая давила меня... Где это я был? Икто, в конце концов, извлек меня на свет божий? Серж напрягал память. Альбина же теперь, напротив, начала бояться, какбы он чего-нибудь не вспомнил. Она, улыбаясь, взяла прядь своих волос,обернула ее вокруг шеи юноши и привязала его к себе. Этой игрой она вывелаего из задумчивости. -- Ты права,--сказал он,--я твой, а до остального мне мало дела!.. Ведьэто ты извлекла меня из-под земли? Должно.быть, я лежал под этим садом ислышал, как под твоими шагами хрустели камешки на тропинке. Ты меня искала,ты проносила над моей головой и пение птиц, и запах гвоздики, и теплотусолнца... Я смутно надеялся, что в конце концов ты меня отыщешь. Видишь ли,я ждал тебя уже давно, но я никак не думал, что ты придешь ко мне безпокрывала на волосах, на твоих грозных волосах, которые стали теперь, когдаты их распустила, такими нежными. Он усадил ее к себе на колени и приложил свою щеку к ее щеке. -- Не будем больше говорить. Мы теперь навеки вдвоем и одни. Мы любимдруг друга. Они остались сидеть, держа друг друга в невинных объятиях. И такзабылись надолго. Солнце всходило все выше, с ветвей деревьев ниспадалагорячая пыль дневных лучей. Желтые розы, белые розы, красные розы -- всебыли отныне лишь лучезарным сиянием их радости, лишь многообразными ихулыбками. Конечно же, это они заставляли бутоны раскрываться вокруг. Розынадевали на них венки, кидали свои гирлянды к ним на колени. И запах розстановился столь сильным, полным такой нежной влюбленности, что казалсязапахом собственного их дыхания. Затем Серж причесал Альбину. Взял в ладони ее волосы и с очаровательнойнеловкостью, подняв и взгромоздив на затылке ее огромный шиньон, кривовоткнул в него гребень. Получилась прелестная прическа. Затем он поднялся,протянул руки и обнял Альбину за талию, чтобы помочь ей встать. Оба беспрестанно улыбались,не говоря ни слова. Потом потихоньку пошли по тропинке.

VII

Альбина и Серж вошли в цветник. Альбина смотрела на своего спутника стревожной заботливостью: опасалась, что он устал. Но он, смеясь, успокоилее: у него достаточно сил, чтобы отнести ее туда, куда она захочет. Выйдя наосвещенную солнцем поляну, он глубоко и радостно вздохнул. Наконец-то оножил; наконец-то перестал быть растением, погибавшим под смертоноснымдыханием зимы. Как нежно был он благодарен Альбине! Ему хотелось бы избавитьее ножки от жесткого грунта на тропинках. Он мечтал нести ее, прижав кгруди, как младенца, которого убаюкивает мать. Он оберегал ее, как ревнивыйстраж, удалял камни и колючки с ее пути, следил, чтобы ветер не посягнул направо ласкать ее обожаемые волосы, принадлежавшие ему одному. Альбинаприжималась к его плечу в безмятежном, счастливом забытье. Так Альбина и Серж прогуливались по солнышку в первый раз. Ониоставляли за собой волну благоухания. Тропинка дрожала под их шагами, асолнце расстилало им под ноги золотой ковер. Восхитительное зрелищепредставляла собой эта пара, продвигавшаяся среди больших кустов в цвету;ее, казалось, ждали и звали к себе отдаленные аллеи сада, приветствуяшепотом восхищения, как заждавшиеся толпы народа приветствуют своихгосударей. Они как будто составляли одно существо, прекрасное в своейсияющей красоте. И белая кожа Альбины казалась одним целым со смуглою кожеюСержа. Окутанные солнцам, они медленно продвигались вперед. Они и сами былисолнцем. Цветы клонились им навстречу в немом обожании. В цветнике поднялось неутихающее волнение. Это старый цветник устраивалим почетную встречу. Обширный, как поле, запущенный вот уже сотню лет, онстал уголком рая, куда ветер заносил семена редчайших цветов. Счастливыйпокой Параду, сада, спавшего на солнечном припеке, не давал вырождатьсяразным видам флоры. Температура в нем держалась ровная, почва была удобренакаждым произраставшим на ней цветком, старавшимся проявить в этом безмолвиивсю свою силу. Растительность здесь была пышная, великолепная, дикомогущественная; скопление случайностей создало это чудовищное цветение безпомощи заступа и лейки садовника. Природа, предоставленная самой себе,развивалась привольно и без помех в недрах этого запустения, защищенногоестественными силами от непогоды. Она распускалась каждой весной все болеенеистово, чу- довищными скачками, и во все времена года услаждала себя диковиннымибукетами, которые не срывала ничья рука. Казалось, природа с яростьюниспровергала все, что было создано усилиями рук человеческих; она поднималабунт, накидывала сети цветов на аллеи, брала приступом груды щебня, бросаяна них валы разрастающихся мхов, цеплялась за шею мраморных статуй иопрокидывала их при помощи упругих канатов, свитых из ползучих растений; оналомала плиты водоемов, террасы и лестницы, раздвигая их кустарниками; оназаползала всюду, овладевала каждым возделанным когда-то уголком,перестраивала его на свой лад и словно водружала знамя мятежа, сажая тамкакое-нибудь подхваченное по дороге зерно, какую-нибудь неприметную зеленуютравку, разраставшуюся затем в гигантскую поросль. Некогда цветник, разбитыйдля владельца замка, страстно любившего цветы, выставлял на своих затейливыхклумбах и газонах удивительную коллекцию растений. И сейчас там были те жерастения, но расплодившиеся и размножившиеся бесчисленными семьями, которыедо такой степени разрослись во всех углах сада, наполнили его до самых стенограды таким беспорядочным, веселым гомоном, что сад точно превратился вкакой-то вертеп, где опьяневшая природа извергала из себя вербену игвоздику. Альбина вела Сержа, хотя со стороны казалось, что она беспомощноопирается на его плечо и покорно следует за ним. Они пришли сначала к гроту.В глубине рощицы тополей и была вырыта пещера причудливой формы,полуразрушенная обвалившимся в водоем утесом; струйки воды сбегали покамням. Грот исчезал под приступом заполонившей его листвы. Внизу рядышток-роз, казалось, заложили вход решеткой из своих цветов. Тут быликрасные, желтые, сиреневые, белые розы; их стебли тонули в гигантскойкрапиве бронзово-зеленого цвета, которая спокойно распространяла вокруг ядсвоих ожогов. Затем шла уступами удивительная стена ползучих растений: тутбыли жасмин со звездами своих сладких цветов; глициния с листьями точно изтонкого кружева; густой плющ, словно вырезанный из покрытого лаком толя;гибкая жимолость, вся будто унизанная зернышками бледного коралла; ломонос,влюбленно протягивавший руки, украшенные белыми кисточками. А между нимипросовывались другие, более хрупкие цветы, связывая их еще крепче, образуясплошную душистую ткань. Настурции с гладкими зеленоватыми лепестками широкораскрывали свой красно-золотой зев. Испанский горошек, крепкий, как тонкаябечевка, то и дело сверкал пожаром своих искорок. Вьюнки раскидывали во всестороны листья, вырезанные в форме сердечка, и словно вызванивали тысячамибезмолвных колокольчиков перезвон своих изысканных оттенков. Душистыйгорошек был весь будто усеян маленькими бабочками, расправлявшими свои сиреневые илирозовые крылышки и готовыми гари первом дуновении ветерка унестисьдалеко-далеко. Словом, взору представала какая-то громадная шевелюра иззеленя, украшенная блестками цветов; отдельные пряди растрепавшихся волосбеспорядочно раскидывались во все стороны, точно какая-то великаншаопрокинулась на спину, отбросила назад голову в судорогах страсти иразметала свою великолепную гриву благовонными струями. -- Никогда я не осмеливалась входить в эту черную пещеру-- прошепталана ухо Сержу Альбина. Он убеждал ее не бояться и пронес над крапивою. Перед входом в гротлежал обломок скалы, и Сержу пришлось некоторое время держать девушку вобъятиях, пока она наклонялась над отверстием, зиявшим в нескольких футахнад землей. -- Там, на дне ручья,-- прошептала она,-- лежит во весь рост женщина измрамора. Вода изъела ей все лицо. Тогда Серж и сам решил посмотреть. С помощью рук он поднялся на камень.В лицо ему пахнуло прохладой. Среди стволов и струй воды, в солнечном луче,скользнувшем в отверстие пещеры, лежала на спине женщина, нагая до пояса, сповязкой на бедрах. Эта мраморная утопленница, покоившаяся здесь целый век,казалась им самоубийцей; возможно, она когда-то бросилась в нестерпимыхмуках на дно источника. Бежавшая по статуе прозрачная пелена воды сгладилабез следа все черты ее лица, превратившегося в бесформенно белый камень; ногруди ее, словно приподнятые над водою усилием шейных мускулов, остались внеприкосновенности, они жили и набухали прежней страстною негой. -- Смотри-ка, а ведь она не умерла! -- произнес Серж и стал спускатьсяс камня.-- Когда-нибудь надо будет поднять ее оттуда. Альбина вся задрожала и увлекла его от грота. Они снова вышли насолнечный свет и опять очутились среди буйного цветения бывших клумб икуртин. Они шагали по цветущему лугу, как им заблагорассудится: протоптанныхтропинок не было. Вместо ковра под ногами их были прелестные карликовыерастения, которые некогда обозначали края цветочных аллей, а сейчасрасстилались беспредельными полосами. Время от времени они по щиколоткуувязали в крапчатом шелке розовых барвинков, в полосатом атласе миниатюрныхгвоздик, в голубом бархате печальных и маленьких глазков незабудок. А дальшеим приходилось переходить гигантские поросли резеды, доходившие до колен, иим казалось, что их окатывают волны аромата. Потом они свернули на полеландышей, чтобы не топтать соседнего с ним поля фиалок, кото- рые были так нежны, что Серж и Альбина боялись примять хотя бы одинцветочек. В конце концов, теснимые фиалками со всех сторон, окруженныеодними только фиалками, они все же были вынуждены осторожно пройти по этойблагоуханной поляне, точно среди дыхания самой весны. А по ту сторону фиалокраскинулась зеленая шерсть лобелий; она была довольно жесткой, утыканнойсветло-сиреневыми цветочками; далее шли звезды разных оттенков нимфей, голубые чаши немофил, желтыекресты мыльника, розовые и белые кресты ночных фиалок. Все это чертилозигзаги по великолепному бесконечному ковру, по которому ступала четамолодых людей. И вся эта соблазнительная роскошь расстилалась перед ними,дабы они, не зная усталости, могли продолжать дальше свою радостную первуюпрогулку. И опять фиалки, одни фиалки, целое море фиалок струилось отовсюду,обдавая им ноги драгоценными благовониями, провожая их дыханием скрытых подлистьями цветков. Альбина и Серж совсем потерялись. Тысячи растений на более высокихстеблях воздвигали живые изгороди, оставляя, однако, для прохода узкиетропки, по которым им так нравилось идти. Тропинки терялись в глубине,внезапно поворачивали, пересекались, пропадали в непроходимой чаще цветов.Тут были колокольчики с небесно-голубыми кистями цветов; ясминник с нежным мускусным запахом; примулы, выставлявшие свои медныешеи с красными точками; великолепные алые и лиловые флоксы, будтопредлагавшие ветру прясть на своих цветочках-прялочках; красноватый лен натонких, как волосы, стебельках, похожие на полную золотистую лунухризантемы, испускавшие короткие тусклые лучи -- беловатые, лиловатые,розоватые. Юная чета, преодолевая препятствия, продолжала свой радостныйпуть между двумя живыми зелеными изгородями. По правую руку от нее подымалсядикий бадьян, львиный зев падал девственным снегом цветов, покачивалсясероватый курослеп с капелькой росы в каждой из своих маленькихчашечек-цветиков. Налево тянулся длинный ряд садовых колокольчиков всехразновидностей: белых, бледно-розовых, темно-фиолетовых, почти черных,траурно-печальных, роняющих с высоких стеблей букеты своих лепестков,сложенных складками и гофрированных точно креп. А по мере того, как ониподвигались дальше, самые изгороди становились другими; вдоль тропинкитянулись огромные стебли цветущих кавалерских шпор, скрывавшихся средикудрявой листвы, и сквозь них просовывались разверстые пасти темно-рыжегольвиного зева, проглядывала хрупкая листва златоцветов, с цветами, похожимина бабочек с желтыми крылышками, словно тронутыми сверху лаком. Большиеколокольчики разбега лись, вскидывая свои голубые колокола до высоты больших асфоделей,золотой стебель которых, казалось, служил для них колокольней. В одном углувырос громадный укроп, который походил на даму в тонких кружевах, раскрывшуюсвой атласный темно-зеленый зонт. Иной раз Альбина и Серж неожиданнооказывались в тупике и не могли пройти дальше: кучи цветов закупоривалитропинку, нагромождая перед ними нечто вроде скирда с победно развевавшимсянаверху султаном. Подножие образовывали аканты; из-за них выбрасывалисьбагровые цветы гребника, азалии с ломкими, как цветной картон, сухимилепестками, цветы клеркий с большими белыми крестами, похожими на мастерскисделанный крест какого-нибудь варварского ордена. Выше распускались розовыеви-скарии, желтые язычки, белые колинзии; затем шли лагарусы, всаживавшиесреди ярких цветов свои пепельно-зеленые кисти. Еще выше цвела краснаянаперстянка, тоненькими колоннами возвышались синие лупинусы, образуя как быкруглую залу в византийском стиле, щедро размалеванную пурпуром и лазурью. Ана самом верху колоссальный рицинус с листьями кровавого цвета как быраскидывал медный купол. Серж уже протянул было вперед руки, намереваясь пробираться сквозь этучащу, но Альбина стала умолять его не причинять цветам вреда. -- Ты переломаешь стебли, оборвешь листья,-- говорила она.-- А я живуздесь годами и всегда старалась никого не убивать... Пойдем, я покажу тебеанютины глазки. Она заставила Сержа возвратиться назад и вывела его из этого лабиринтаузких тропинок в середину цветника, где в старину находились большиебассейны. Сейчас они были засыпаны землей и представляли собою нечто вродегигантских цветочных горшков с мраморными краями, искрошившимися иразбитыми. В самом большом из них по прихоти ветра пустила ростки чудеснаяклумба анютиных глазок. Бархатные цветочки казались живыми личиками,обрамленными волнистыми фиолетовыми волосами, с желтыми глазами, еще болеебледными устами и нежными подбородками телесного цвета. -- Когда я была маленькая, анютины глазки меня пугали,-- негромкосказала Альбина.-- Вглядись-ка в них хорошенько! Не чудится ли тебе, будтона тебя смотрят тысячи чьих-то глаз? Цветы разом поворачивают свои маленькиелица, точно заводные куклы, которых зарыли в землю. И она потащила его дальше. Они обошли остальные бассейны. В соседнемросли амаранты, щетинившие свои чудовищные гребешки, до который Альбинабоялась дотронуться, принимая их за каких-то гигантских кроваво-красныхгусениц. Бальзамины соломенного, персикового, нежно-розового и даже дымча- того цвета наполняли следующий высохший водоем; семечки их, точно напружинах, лопались с тихим сухим треском. А дальше, посреди обломков фонтанараскинулось великолепное царство гвоздик. Белая гвоздика заползала за крайпоросшего мхом водоема; махровая гвоздика пустила корни в трещинах камней иусеяла их кисеей своих прихотливо изрезанных рюшей; внутри самой пасти льва,когда-то извергавшей воду, цвела красная гвоздика, и цвела она такимимощными пучками, что, казалось, старый калека-лев харкает сгустками крови. Арядом помещалось давно высохшее главное водовместилище, целое озерцо, гденекогда плавали лебеди. Теперь оно стало рощей сирени, под сенью которойукрывали свое нежное, полусонное цветение насквозь благоуханные левкои,вербена и ночная красавица. -- А мы еще не обошли и половины цветника! -- с гордостью проговорилаАльбина.-- Вон там, смотри, целые поля больших цветов, скрывающих меня сголовою: я пропадаю в них, как куропатка во ржи. И они направились туда. Спустились по широкой лестнице, на которойопрокинутые урны еще пылали высокими лиловыми огнями ирисов. По ступенямструею жидкого золота стекал ручей из левкоев. Чертополох по обеим сторонамвозносил свои зелено-бронзовые канделябры, хрупкие, колючие, изогнутые, какклювы фантастических птиц, словно какие-то странные произведения искусстванаподобие изящных китайских курильниц. Между разбитыми перилами спускалисьсветлые косы каких-то ползучих растений, точно зеленоватые волосы речногобога, тронутые плесенью. А пониже раскинулся второй цветник, прорезанныймощными, как дубы, буксами, старыми буксами, когда-то аккуратноподстриженными в виде шаров, пирамид, восьмиугольных башен, а теперьвеликолепно разросшимися, раскинувшими повсюду свои огромные лохмотьятемно-зеленого цвета, между которыми проглядывало синее небо. Альбина повела Сержа направо, к полю, напоминавшему кладбище цветника.Здесь росли печальные скабиозы. Зловещей вереницей смерти тянулись рядымаков, распуская свои тяжелые, горящие лихорадочным румянцем цветы.Трагические анемоны напоминали безутешные толпы людей с мертвенными,землистыми лицами, которых коснулось дыхание заразы. Приземистый дурманраскрывал свои лиловатые воронки, откуда утомленные жизнью насекомые пили яди кончали с собой. Ноготки хоронили под вздувшейся листвою свои цветы, своизвездовидные тела, уже агонизирующие и распространяющие смрад разложения.Тут были и другие печальные растения: тусклые мясистые ранункулы цветаржавого металла; гиацинты и туберозы с удушливым запахом, котором они сами задыхались до смерти. Но над всеми преобладалипепельники -- целые поросли пепельников, облаченных в свои полутраурныелиловые и белые платья из полосатого или гладкого бархата, платья богатые истрогие. А в середине этого печального поля стоял мраморный амур. Он был'искалечен: рука, державшая лук, упала в крапиву. Но он 'все еще улыбалсяиз-под лишаев, изъевших наготу его детского тела. Затем Альбина и Серж по пояс вошли в поле пионов. Белые цветы лопалисьдождем своих крупных лепестков, освежавших руки, будто крупные каплигрозового ливня. Красные цветы походили на лица людей апоплексическогосложения, они пугали своим безудержным смехом. Альбина и Серж двинулисьзатем налево, к полю фуксий, в чащу их стройных и гибких кустарников,восхитительных, как японские безделушки, и увешанных целым миллиономколокольчиков. Затем они перешли поле вероники с лиловыми гроздьями,миновали поля герани и пеларгонии, по которым пробегали пламенные язычки --красные, розовые, белые, будто искорки от костра,.непрестанно раздуваемоговетром. После этого им пришлось обогнуть завесу из шпажника, вышиною стростник; шпажник вздымал свои стреловидные цветы, горевшие в ясном небе, какяркое пламя факелов. Они было заблудились среди леса подсолнечников, в чаществолов, не более тонких, чем талия Альбины. Здесь было темно от жесткихлистьев, таких огромных, что на них уместился бы ребенок; вокруг виднелись•гигантские лики, лики светил, сияющих, как солнце. И, наконец, онивошли в другую рощу, рощу рододендронов, с цветом до того густым, что глазне различал ни ветвей, ни листьев, а только одни чудовищные букеты, полныекорзины нежных чашечек-цветов, подернувших рябью самый горизонт. -- Нет, мы еще не дошли до конца! --воскликнула Альбина.--Идем же, идемдальше! Но Серж остановился. Они находились посреди старинной полуразрушеннойколоннады. Обломки колонн образовали скамейки между порослями белых буквиц ибарвинков. Дальше, позади оставшихся целыми колонн, простирались 'новые поляцветов: поля тюльпанов, напоминавших расписанный фаянс; поля кальцеоларий,похожих на пузырьки на теле с золотыми и красными точками; поля цинний,похожих на разгневанные огромные маргаритки; поля петуний с мягкими, какбатист, лепестками телесно-розового цвета; еще поля, опять поля, поля заполями, и так до бесконечности; какие на 'них росли цветы, увидеть былонельзя; они лежали, как ковры под солнцем, пышные, пестрые, перемежаясь сзеленой травой нежного оттенка. -- Никогда мы не сможем все посмотреть,-- сказал с улыбкой Серж ивытянул руку. -- Приятно, должно быть, посидеть среди такого благоухания. Рядом с ними лежало поле гелиотропов; они так нежно •пахли ванилью, что запах этот придавал ветерку ласковуюбархатистость. Молодые люди уселись на одной из опрокинутых колона, прямосреди кустов великолепных лилий. Ведь они ходили уже больше часа. И вотпришли от роз к лилиям, •пришли дорогой цветов. Лилии предоставили им белоснежно-чистыйприют, после их любовной прогулки среди пламенно тревожной и вместесладостной жимолости, пахнущих мускусом фиалок, благоухающей свежестьюпоцелуя вербены, полного сладострастной истомы, смертоносного ароматаудушливых тубероз. Лилии на высоких стеблях раскидывали над ними белый шатериз белоснежных своих чаш, чуть-чуть оживленных на конце пестиков золотымикапельками. Они пребывали здесь, в самом центре башни чистоты, неприступнойбашни из слоновой кости, как обрученные дети, беспредельно стыдливые 'илюбящие друг Друга со всем очарованием невинности. До самого вечера Альбина и Серж оставались среди лилий. Здесь им былохорошо. Здесь они окончательно возрождались для жизни. У Сержа исчезалпоследний лихорадочный жар в руках. Альбина, сама становилась совсем белой,молочно-белой, без малейшего розового оттенка. Они не замечали, что у них ируки, и шея, и плечи голые. Распущенные волосы не смущали их, не казались имнаготою. Они сидели, прижавшись друг к другу, и светло смеялись, ощущаясвежесть своих объятий. В глазах их сияла прозрачность ключевой воды; ничтоплотское и грязное не омрачало их кристальной чистоты. Щеки их были плодамис бархатистой кожей, еще незрелыми, от которых они и не мечтали вкусить.Когда они покинули поле лилий, обоим было, казалось, не больше, чем подесяти лет. Им чудилось, что они только что встретились, что их только двоев недрах этого большого сада и они будут здесь жить в вечной дружбе ибесконечных играх. А когда они снова шли через цветник, возвращаясь подвечер домой, все цветы как будто сделались более скромными: онидовольствовались тем, что видели юную чету, и смущать покой этих детей нежелали. Рощи пионов, куртины гвоздик, ковры незабудок, шатры из ломоносовтеперь уже не предлагали им приюта любви; цветы тонули теперь в вечернемвоздухе и засыпали такими же чистыми детьми, как и те, что шли мимо них.Анютины глазки дружески кивали Сержу и Альбине своими целомудреннымилепестками. А утомленная резеда, примятая белой юбкой девушки, казалось,сочувствовала молодым людям, стараясь не увеличивать своим дыханиемснедавшей их лихорадки.