Книга вторая 4 страница

-- Мы, значит, не пойдем больше на прогулку? -- спросил Серж несколькодней спустя. И, видя, что Альбина с усталым видом пожимает плечами, прибавил, как быпосмеиваясь над ней:. -- Выходит, ты отказалась от поисков своего дерева? Оба обратили это в шутку. Целый день они смеялись сами над собой.Никакого дерева вовсе не существует. Это сказка, бабушкина сказка. Ивсе-таки они говорили об этом с легкой дрожью. А на следующий день порешили,что пойдут гулять в самую глубь парка, в рощу высоких деревьев, которых Сержеще не видал. В то утро Альбина ничего не захотела брать с собою. Она былазадумчива, даже немного грустна и улыбалась особенно кротко. Онипозавтракали и в парк спустились поздно. Солнце уже поднялось высоко, ононагоняло истому, так что оба медленно шли друг возле друга, ища тени. Они незадержались ни в цветнике, ни во фруктовом саду, через которые лежал ихпуть. Войдя в прохладную и густую тень, они пошли еще медленнее и, не говоряни слова, а лишь глубоко вздыхая, погрузились в благоговейное молчание леса.Уже одно то, что они укрылись от солнечных лучей, видимо, принесло имбольшое облегчение. Потом, когда вокруг них остались только листья далистья, не оставлявшие никакого просвета в залитые солнцем отдаленные частипарка, они, улыбаясь, но в какой-то смутной тревоге, взглянули друг надруга. -- О, как здесь хорошо! -- прошептал Серж. Альбина кивнула головой иничего не ответила. У нее словно сдавило горло. Теперь Серж не держал ее заталию, как обычно; они шагали, склонив головы, и даже не касались друг другараскачивающимися опущенными руками. Вдруг Серж остановился. Он заметил, что со щек Альбины капают слезы,словно вплетаясь в ее улыбку. -- Что с тобой? -- воскликнул он.-- Тебе больно? Ты ушиблась? -- Нет, нет, уверяю тебя... Я смеюсь,-- отозвалась она.-- Сама не знаюпочему, но запах этих деревьев вызывает у меня слезы. И, посмотрев на него, добавила: -- А ты ведь тоже плачешь! Видишь, как здесь хорошо! -- Да,-- прошептал он,-- эта тень точно обволакивает тебя! Войдешь внее, и так сладко становится, прямо до боли. Не правда ли?.. Но скажи мне,нет ли у тебя какого-либо повода для грусти? Не перечил ли я тебе вчем-нибудь? Не сердишься ли ты на меня? Альбина поклялась, что нет. Она очень счастлива. --- Если так, то почему ты не хочешь повеселиться?.. Давай поиграем,побегаем! -- О нет, только не бегать! -- отвечала она, и лицо ее приняловыражение взрослой девицы. Тогда Серж заговорил о других играх: можно, например, влезать надеревья и разыскивать гнезда, собирать землянику, рвать фиалки. Но Альбина с некоторым нетерпением возразила: -- Мы слишком взрослые для этого. Глупо вечно играть да играть. Разветебе не приятнее попросту идти рядом с мной, спокойно-спокойно? В самом деле, она двигалась с такой грацией, что Сержу сейчаспоказалось самым большим удовольствием на свете прислушиваться к стуку еекаблучков по жесткой земле аллеи. До тех пор он еще ни разу не обращалвнимания на изящное покачивание ее стана, на то, каким змеиным извивомволочилась за ней по земле юбка. Для него стало неисчерпаемым источникомрадости смотреть, как она степенным шагом идет рядом с ним. Стольконеведомых прелестей открывалось ему в малейшем изгибе ее стройного тела! -- А ведь ты права! -- воскликнул он.-- Лучше всего идти именно так.Если ты захочешь, я пойду с тобою на край света. Однако через несколько шагов он спросил, не устала ли она. А потом далпонять, что он и сам не прочь отдохнуть. -- Мы могли бы посидеть,-- прошептал он. -- Нет,-- отвечала она,-- мне не хочется! -- Знаешь, давай полежим, как тогда на лугу. Нам будет тепло и уютно. -- Не хочу! Не хочу! И, испуганно отскочив, она ускользнула от протянутых к ней мужских рук.Тогда Серж назвал Альбину глупенькой и вновь попытался поймать ее. Но едваон дотронулся до девушки кончиками пальцев, она так отчаянно вскрикнула, чтоон остановился и сам задрожал. -- Я сделал тебе больно? Альбина ответила не сразу; она сама удивилась, что закричала, и сейчасуже смеялась над своим страхом. -- Нет, оставь меня, не мучь... Что бы мы стали делать сидя? Мне большенравится ходить- И с важным видом, будто в шутку, прибавила: -- Ты сам знаешь, я ищу свое дерево. Тогда он принялся смеяться и предложил поискать вместе. Теперь Серж велсебя кротко и нежно, чтобы как-нибудь снова не напугать ее. Он видел, чтоона вся дрожит, хотя и идет рядом с ним прежней медленной поступью. Ведь то,чего они хотят, запрещено и счастья им не даст! Он сам, как и она,почувствовал себя во власти какого-то сладостного страха. При каждомотдаленном вздохе леса он вздрагивал. Запах деревьев, зеленоватый свет,струившийся с высоких ветвей, едва слышный шепот кустарников -- все этонаполняло обоих радостной тревогой, как будто, свернув с первой тропы, онимогли выйти прямо Навстречу какому-то грозному счастью. Целыми часами они бродили по лесу, но все еще точно прогуливались. Лишьизредка перекидываясь несколькими словами, они ни на шаг не отходили друг отдруга, пробираясь сквозь недра самой глухой, самой темной и густой зелени.Сначала они забрались в заросли, где молодые стволы были не толще рукиребенка. Им приходилось раздвигать зелень, прокладывая себе дорогу срединежных побегов заползавшего прямо в глаза легкого кружева листвы. Следпозади них сейчас же стирался, открывшаяся было трона замыкалась. Серж иАльбина брели, куда глаза глядят, кружась и теряясь в чаще, и только,высокие ветви отмечали качанием пройденный ими путь. Альбину утомляло то,что она ничего не видит в трех шагах от себя; и она почувствовала себясчастливой, когда им удалось, после долгих скитаний, выбраться из этогоогромного кустарника, которому, казалось, не будет конца. Они очутились нанебольшой прогалине, куда. отовсюду сбегались тропинки. Со. всех сторон,среди живых изгородей, тянулись узкие аллеи, поворачиваясь, пересекаясь,изгибаясь, расходясь на самый прихотливый, лад. Серж и Альбинаприподнимались на цыпочки, чтобы заглянуть за живую изгородь, но никуда неспешили. Они с радостью и дальше блуждали бы. среди этого лабиринта,предаваясь удовольствию бесцельной и бесконечной прогулки, если бы их неманила к себе горделивая линия высоких деревьев, раскинувшихся перед ихглазами. И они вступили, наконец, в эту высокую рощу с тем благоговейнымтрепетом., с каким вступают под церковные своды. Побелевшие от лишаев прямыестволы свинцово-серого цвета, непомерно вытягивались ввысь и рядами каменныхколонн уходили в бесконечность. Там, вдалеке, как бы пересекались друг сдругом нефы и приделы храма; их концы суживались теснились. То былопричудливое и смелое здание; его поддерживали тонкие, точно кружевные,ажурные колонны, и сквозь них отовсюду проглядывало синее' небо.Благоговейное безмолвие струилось с гигантских вытянутых стрельчатых арок;обнаженная, суровая земля походила на твердые каменные плиты пола; нитравинки не видно было на ней, одна лишь ржавая пыль опавших листьев. Серж иАльбина прислушивались к стуку своих шагов и сами проникались величавымуединением этого храма.. Конечно, именно здесь и должно было находиться заветное дерево-, тенькоторого доставляет полное блаженство! Оба чувствовали это по томуочарованию, какое охватывало их в полусвете высоких сводов. Деревья казалисьим добрыми существами, исполненными силы, блаженного молчания инеподвижности. Одно за другим окидывали они взором все деревья, и вседеревья были им любы; от их властного спокойствия Альбина и Серж ждалираскрытия тайны, обладание которой позволит им сравняться в росте с исполинскими деревьями и возрадоваться могуществужизни своей. Клены, ясени, буки, кизил теснились точно толпа гигантов,простодушных, гордых и добрых героев, живших в мире, несмотря на то, чтостоило любому из них упасть, и этого было бы достаточно, чтобы поранить•й погубить целый угол леса У вязов были огромные, раздутые,переполненные растительным соком тела и чуть прикрытые легкими пучкамикрошечных листьев конечности. Девически-белые березы и ольхи выгибали тонкиесвои талии и распускали по ветру листву, походившую на волосы гордых богинь,уже наполовину превращенных в деревья. Платаны вздымали вверх прямые торсы,с гладкой красноватой, точно из кусков мозаики, корой. Лиственницыспускались по скату словно толпа варваров, одетых в зеленые полукафтанья иблагоухавших ароматом ладана и смолы. Но владыками леса были дубы, громадныедубы, прямоугольно возвышавшиеся с дуплами внизу стволов и раскинувшие своимогучие руки так, что места под солнцем уже не оставалось. То былидеревья-титаны, пораженные молниями, стоявшие в позах непобежденных бойцов;их разрозненные конечности сами по себе составляли целый лес. Не было ли таинственное дерево одним из этих гигантских дубов? Или,быть может, одним из этих прекрасных платанов, одной из этих белых, словноженщина, берез? Или же одним из вязов с напрягшимися мускулами? Альбина иСерж углублялись все дальше и дальше, сами не зная куда, теряясь в этойтолпе деревьев. Было мгновение, когда им показалось, что они нашли то, чтоискали. Они очутились посреди четырехугольной залы из орешника, в такойпрохладной тени, что даже почувствовали дрожь. Двинулись дальше и вот--новоеволнение: они вошли в рощу каштановых деревьев, всю покрытую зеленым мшистымковром; каштаны раскидывали свои причудливые ветви, до того огромные, что наних вполне можно было бы построить висячие деревни. Еще дальше Альбинаоткрыла полянку, куда оба бросились бегом, так что совсем запыхались. Насамой середине ковра из тонкой травы рожковое дерево струило вокруг целыепотоки зелени. Вавилонскую башню листвы, руины которой были сокрытыроскошной растительностью. Между его корнями были зажаты камни, вырванные изпочвы вздымающимся током растительной силы. Могучие ветви изгибались,разбрасывались вдаль и окружали ствол высокими сводами, --целым семействомновых стволов, беспрестанно умножавшихся в числе. А на коре, испещреннойкровавыми ранами, созревали стручки. Даже плоды свои это дерево-чудовищеприносило как бы с усилием, разрывая собственную кожу. Альбина и Сержмедленно обошли вокруг дерева, вступили под сень его вытянутых ветвей, гдесловно скрещивались улицы целого го- рода, обшарили взглядами зияющие скважины обнаженных корней. И потомушли, так и не испытав нечеловеческого блаженства, которого искали. -- Где это мы? -- спросил Серж. Альбина и сама не знала. Никогда она не попадала сюда с этой стороныпарка. В это время они находились под купами ракитника и акаций; с ихгроздий распространялся необычайно нежный, почти сахарный аромат. -- Вот мы и заблудились,-- со смехом проговорила Альбина.-- Я и в самомделе не знаю этих деревьев. -- Но ведь у сада есть же где-нибудь конец! -- возразил Серж.-- Ты ведьзнаешь, где конец сада? Она сделала широкий жест. -- Нет,-- прошептала она. И оба умолкли. До сих пор они еще не испытывали столь блаженногоощущения беспредельности парка. И сейчас их восхищало сознание, что онисовсем одни посреди такого огромного владения, что и сами не ведают границего. -- Ну, что ж! Значит, мы заблудились,-- весело повторил Серж.-- Такдаже лучше: не знать, куда идешь. Он робко приблизился к ней. -- Ты не боишься? -- О, нет! Во всем саду только ты да я... Кого же мне бояться? Стеныдостаточно высоки. Мы-то их не видим, но они нас охраняют, понимаешь? Он совсем близко подошел к ней и прошептал: -- Только что ты боялась меня. Но она смотрела ему прямо в лицо ясным взором, не мигая. -- Тогда ты мне делал больно,-- отвечала она.-- Теперь же ты такойдобрый. Чего ради стану я бояться тебя! -- В таком случае ты позволишь мне обнять себя, вот так? Вернемся поддеревья. -- Да! Ты можешь обнять меня, мне это приятно. И войдем медленнее,чтобы не так скоро возвратиться домой. Хорошо? Ок положил ей руку на талию. Они вернулись в рощу высоких деревьев, ивеличественные своды заставляли этих взрослых детей, в которых пробуждаласьлюбовь, идти еще медленнее. Альбина сказалась усталою и прислонилась головойк плечу Сержа. Однако никому из них даже не пришло в голову сесть. Это невходило в их планы, это выбило бы их из колеи. Разве можно сравнитьудовольствие от отдыха на траве с той радостью, какую они испытывали, когдабрели рядом, все вперед и вперед? Забыто было и легендарное дерево.Единственно, чего они теперь хотели,-- это близко смотреть друг другу вглаза и улыбаться. И деревья -- клены, вязы, дубы,-- осеняя их светлой своейтенью, нашептывали им первые нежные слова. -- Я люблю тебя! -- тихонько произнес Серж, и от его дыханьязашевелились золотистые волоски на висках Альбины. Тщетно желая найти какое-нибудь иное слово, он все повторял: -- Я люблю тебя! Я люблю тебя! Альбина слушала с чудесной улыбкой! Онаучилась музыке этих слов. -- Я люблю тебя! Я люблю тебя! -- едва слышно прошептала она ещесладостнее жемчужным девическим голосом. И, подняв свои синие глаза, в которых словно занималась заря, онаспросила: -- Как ты меня любишь? Тогда Серж собрался с мыслями. В роще было торжественно и нежно; вглубине храма чуть отдавался трепет приглушенных шагов юной четы.. --Я люблю тебя больше всего на свете,-- отвечал он. -- Ты прекраснеевсего, что я вижу поутру, когда открываю окно. Когда я гляжу на тебя, меняпереполняет радость. Я хотел бы, чтобы со мною была только ты, и был бы'вполне счастлив! Альбина опустила ресницы и покачивала головой, словно слова Сержабаюкали ее. -- Я люблю тебя,-- продолжал он.-- Я не знаю тебя, не знаю, кто ты,откуда явилась. Ты мне не мать и не сестра. Но •я люблю тебя так, что готов отдать тебе все свое сердце и дляостального мира не сохранить ничего... Слушай, я люблю твои щеки,шелковистые, как атлас; я люблю твой рот, который благоухает, как роза;люблю твои глаза, в которых вижу себя вместе с моей любовью; люблю тебя всю,вплоть до твоих ресниц, до этих маленьких жилок, синеющих на бледных твоихвисках... Вот как я люблю тебя, Альбина! -- Да! И я тебя люблю,-- заговорила она. -- У тебя мягкая борода, онаменя не колет, когда я прижимаюсь лбом к твоей шее. Ты сильный, высокий,красивый. Я люблю тебя, Серж! И с минуту оба молчали, охваченные восторгом. Им чудилось, что где-торядом с ними поет флейта, что собственные их слова -- это звуки невидимого,нежного оркестра. Теперь они шли совсем мелкими шажками, склонившись друг кдругу и без конца кружась среди гигантских стволов. Вдали, в колоннадыврывались лучи заходящего солнца: они походили на процессию юных дев, одетыхв белые платья и входящих под глухое •гуденье органа в церковь для совершения свадебного обряда. -- А за что ты меня любишь?--снова спросила Альбина. Серж улыбнулся исначала ничего не ответил, а затем сказал: -- Я люблю тебя за то, что ты пришла. Этим все сказано... Отныне мы стобою одно, мы любим друг друга. И мне кажет- ся, что я не мог бы теперь жить, если бы не любил тебя. Ты -- моедыхание. Он стал говорить тише, как будто во сне. -- Это познается не сразу. Это как-то растет в твоем сердце. И человексам растет, становится сильнее... Ты ведь помнишь, как мы любили друг друга?Но мы в этом не признавались. Мы были дети, мы были глупы. Потом, в одинпрекрасный день ты постигаешь это, и невольно высказываешь... Что нам довсего остального! Мы любим друг друга, потому что вся наша жизнь заключена внашей любви. Альбина запрокинула голову, совсем закрыла глаза и задерживала дыхание.Она наслаждалась молчанием, казалось, еще пропитанным лаской его слов. -- Ты любишь меня? Ты любишь меня? -- лепетала она, не раскрывая глаз. Он молчал, он был очень несчастлив, что не находит других слов длявыражения своей любви. Он медленно обводил взором ее розовое личико,безмятежное точно во сне. Ресницы ее были нежны, словно шелковые; влажныйулыбчивый рот образовывал восхитительную складку; золотистая линия отделялачистый ее лоб от корней волос. Ему хотелось вложить все свое существо в теслова, которые он как будто чувствовал у себя на губах и не мог произнести.Тогда он наклонился еще ниже и, казалось, искал, чему именно в еевосхитительном лице посвятить свое самое заветное слово. Но он так ничего ине сказал, только часто дышал. Он поцеловал Альбину в губы. -- Альбина, я люблю тебя! -- Я люблю тебя, Серж! И оба замерли, трепеща от этого первого своего поцелуя. Она раскрылаглаза широко-широко. Он так и остался с вытянутыми губами. Оба, не краснея,глядели друг на друга. Что-то могучее, властное охватило их. Точно сейчасмежду ними произошла, наконец, долгожданная встреча; точно сейчас онисвиделись вновь -- выросшими, созданными друг для друга и навеки связаннымилюдьми. С минуту они дивились, а затем с восхищением подняли взоры кторжественным сводам листвы, словно вопрошая эти мирные, покойные дерева, недонеслось ли до них эхо поцелуя. Спокойствие и мудрая снисходительностьобитателей рощи обрадовали их; как любовники, уверенные в своейбезнаказанности, они стали веселиться -- шумно, болтливо, нежно ипродолжительно. -- Ах, расскажи мне про те дни, когда ты любил меня! Расскажи мневсе... Любил ли ты меня тогда, когда спал на моей руке? Любил ли ты меня,когда я упала с вишни, а ты стоял внизу бледный и протягивал ко мне руки?Любил ли ты меня там, посреди лугов, когда обнимал за талию, помогая перепрыгивать черезручьи? -- Молчи, я скажу тебе. Я любил тебя всегда... А ты, ты любила меня,любила? Вплоть до ночи жили они одним этим нежным словом "люблю",-- словом,возвращавшимся к ним беспрестанно и всякий раз по-новому. Они вставляли егов каждую фразу, повторяли кстати и некстати, ради одного удовольствияпроизносить его. Серж и не пытался второй раз поцеловать Альбину. В своемневедении они довольствовались тем, что хранили на губах аромат первогопоцелуя. Они нашли дорогу как-то безотчетно, нисколько не заботясь о том, покакой тропе бредут. Когда они выходили из леса, было уже темно; посредичерной зелени вставала желтая луна. Было восхитительно возвращаться домойпри блеске этого скромного светила, глядевшего на них сквозь все просветы влистве больших дерев. -- Луна идет за нами,-- говорила Альбина. Ночь была нежная, теплая, вся в звездах. Из дальних рощ доносилсяшумный шелест. Серж прислушивался и мечтательно произносил: -- Они говорят о нас. Пересекая цветник, они шли среди необычайно нежного благоухания: такпахнут цветы только ночью -- более томно и более сладко; так дышат они восне. -- Покойной ночи, Серж! -- Покойной ночи, Альбина! Они пожали друг другу руки на площадке второго этажа и не зашли в тукомнату, где обыкновенно прощались по вечерам. Они не поцеловались.Оставшись один, Серж уселся на краешек кровати и долго прислушивался к тому,как Альбина укладывалась спать наверху, над его головой. Он устал отсчастья, и его клонило ко сну.

XII

Однако в следующие дни Альбина и Серж стали как-то стесняться другдруга. Они даже избегали каких бы то ни было намеков на свою прогулку поддеревьями. Они не обменялись больше ни одним поцелуем и ни разу не говорилио своей любви друг к другу. Вовсе не стыд удерживал их, а только боязньспугнуть свою радость. А когда они были врозь, они только и жили нежнымивоспоминаниями. Погружаясь в эти воспоминания, оба вновь переживали те часы,которые проводили вместе, обнявшись за талию и ласково дыша в лицо другдругу. Кончилось это тем, что ими овладела какая-то лихорадка. Влюблен- ные глядели друг на друга томными, очень печальными глазами и говорилио вещах, которые их совершенно не интересовали. Посреди долгого молчанияСерж беспокойно спрашивал Альбину: -- Ты нездорова? Она качала головой и отвечала: -- Да нет! Это ты нездоров. У тебя горячие руки. Парк внушал им глухоебеспокойство, они и сами не могли объяснить себе, почему. На каждом поворотетропинки их сторожила какая-то опасность, будто кто-то мог выскочить,схватить их за шиворот, бросить на землю, больно поколотить... Они ни разуне заикались об этих вещах, но все же невольно признавались друг другу всвоей тревоге, ибо по временам кидали вокруг пугливые взоры и от этогостановились словно чужими, даже враждебными. Наконец, однажды утром Альбинапосле долгого колебания заметила: -- Напрасно ты все время сидишь взаперти. Ты опять заболеешь. Серж принужденно засмеялся. -- Мы ведь всюду побывали,-- пробормотал он,-- мы теперь знаем весьпарк. Альбина отрицательно покачала головой; затем тихонько проговорила: -- Нет, нет... Мы еще не видели скал, мы не ходили к источникам. У нихя грелась зимой. Есть еще и такие уголки, где даже камни кажутся живыми. На следующее утро оба, не говоря ни слова, вышли из дому. Они двинулисьналево, мимо грота со спящей мраморной женщиной. Занося ногу на первыекамни, Серж сказал: -- Вот отчего мы тревожились. Надо осмотреть здесь все. Тогда мы, бытьможет, станем спокойнее. / День был душный; стояла тяжелая жара, как перед грозою. Взять другдруга за талию они не посмели. Шли один за другим, и солнце беспощадноприпекало их. Альбина воспользовалась тем, что тропинка расширилась, ипропустила Сержа вперед. Его дыхание беспокоило ее; ей было неприятно, чтоон шел за ней по пятам, почти касаясь ее платья. Вокруг них широкимиуступами вздымались скалы; огромные плиты, шершавые от жестких порослей,лежали на склонах, вперемежку с более нежными пластами. Сначала им попадалсязолотистый дрок, затем целые скатерти тимиана, шалфея, лаванды -- словом,всех ароматических растений; и, наконец, потянулся можжевельник с едкимзапахом и горький розмарин с сильным, одуряющим ароматом. По обеим сторонамдороги то и дело тянулись живые изгороди остролиста, словно решетки изтемной бронзы, кованого железа и полированной меди, решетки изящной слесарной работы, очень сложного орнамента, украшенныемножеством колючих розеток. Затем на пути к источникам им пришлось пройтичерез сосновый бор. Тут скудная тень давила на плечи, как свинец; сухие иглыхрустели на земле под ногами; смолистая пыль обжигала губы. -- Здесь твоему саду, видимо, не до шуток,-- сказал Серж и повернулся кАльбине. Оба улыбнулись. Они находились у источников. Прозрачная вода облегчилаи освежила их. Но эти ключи не прятались под зеленью, как ручьи на равнине,что 'насаждают вокруг себя густолиственный кустарник и лениво спят в еготени. Эти ключи рождались прямо на солнце, они били из отверстий в скале, ини одной травинки не зеленело над голубыми их водами. Казалось, онисеребряные: таким ярким светом были они залиты. На дне, на песке игралосолнце -- живая, светлая, будто дышащая солнечная пыль. Из первого водоемаручейки разбегались, точно протягивая во все стороны белоснежные руки иподпрыгивая, как нагие веселые дети; а потом внезапно низвергалисьводопадами, и мягкая дуга каждого каскада походила на опрокинутый торсбелотелой женщины. -- Окуни руки!-- закричала Альбина.-- На дне вода совсем ледяная! И в самом деле, здесь можно было освежить себе руки. Они брызгали другдругу водой в лицо и так и оставались под дождевой пеленою, подымавшейся стекучей глади вод. Само солнце казалось здесь мокрым. -- Посмотри! -- снова крикнула Альбина.-- Вон цветник, вон луг, вонлес! И с минуту они смотрели на расстилавшийся у их ног Параду. -- Ты видишь,-- продолжала она,-- нигде ни кусочка стены. Вся земляздесь наша -- до самого края небес. Наконец, почти бессознательно, спокойным и доверчивым жестом они обнялидруг друга за талию. У источников их лихорадка утихла. Но, тронувшись впуть, Альбина что-то.вспомнила; она повела Сержа обратно и сказала: -- Там, у подножия скал, я когда-то, давно, видела стену. -- Здесь нет никакой стены,-- прошептал Серж и слегка побледнел. -- Да нет, это не здесь... Должно быть, там, позади каштановой аллеи,за теми кустарниками. Чувствуя, что рука Сержа нервно сжимает ее стан, Альбина прибавила: -- Быть может, я ошибаюсь... Но я припоминаю, что, выходя из аллеи, якак-то сразу прямо перед собой увидела стену. Она преградила мне дорогу,такая высокая, что я испугалась... Я прошла еще несколько шагов и ужасно удивилась. Стена была пробита; вней оказалось громадное отверстие, и сквозь него была видна вся окрестность. Серж смотрел на нее с тревожной мольбою в глазах. Тогда она, пожавплечами, успокоительно добавила: -- Ото! Я тут же заделала дыру! Я уже тебе сказала: мы совсем одни... Яее тотчас же закупорила. У меня был нож, я нарезала терновника, прикатилабольшие камни. Бьюсь об заклад, там теперь и воробью не пролететь... Еслихочешь, пойдем как-нибудь на днях, поглядим,--тогда ты успокоишься. Серж отрицательно покачал головой. Потом они ушли, обняв друг друга заталию. Но почему-то тревога вновь овладела ими. Серж то и дело поглядывал наАльбину исподлобья; ей было тяжело от этих взглядов, и веки ее дрожали.Обоим захотелось поскорее уйти отсюда, чтобы как-нибудь сократить этунеприятную прогулку. Не отдавая себе отчета, точно подчиняясь чьей-то чужойволе, толкавшей их, они обогнули скалу и вышли на площадку, где их вновьопьянило яркое солнце. Но теперь их окутывала не истома ароматических трав,не мускусный запах тимиана, не фимиам лаванды. Теперь они попирали ногамипахучие травы -- горькую полынь, пахнущую гниющим телом руту, жгучую,влажную от сладострастной испарины валерьяну. Тут росли мандрагора, цикута,чемерица, белена. От всего этого кружилась голова; сонная одурь заставлялаих шататься; они держались за руки, а сердце, так и стучало, так ипрыгало... -- Хочешь, я понесу тебя? -- спросил Серж, почувствовав, что Альбинадержится за него. Он было сжал ее обеими руками. Но она, задыхаясь, высвободилась. --Нет, нет, ты душишь меня,--сказала она.--Оставь! Я не знаю, что сомною. Земля уходит из-под ног... Видишь, вот где мне больно. Она взяла его руку и положила себе на грудь. Тогда он смертельнопобледнел. Казалось, он чувствовал себя еще хуже, чем она. У обоих на глазахбыли слезы; они плакали друг о друге и о том, что ничем не умеют себе помочьв беде. Неужели им так и придется умереть от этой неведомой болезни? -- Пойдем-ка лучше в тень, сядем,-- предложил Серж.-- Эти растениязадушат нас своим запахом. И он повел ее за кончики пальцев; она вся содрогалась, едва ондотрагивался до кисти ее руки. Зеленый лесок, где Альбина присела, состоялиз кедров; великолепные деревья раскидывали метров на десять вокруг плоскуюкрышу своих ветвей. А позади вздымались странные хвойные породы: кипа рисы с мягкой и тонкой, вроде густого кружева, зеленью; прямые и торжественные пинии, похожие на священные древние столбы, ещечерные от крови жертв; тисовые деревья, темное одеяние которых отливалосеребром; различные вечнозеленые растения, приземистые, с темной иблестящей, точно из лакированной кожи, листвою, забрызганной желтым икрасным. Эта зелень была так могуча и густа, что солнце, скользя по ней, неделало ее светлее. Особенно удивительна была араукария со своими большими,симметричными ветвями, похожими на клубок пресмыкающихся, взгромоздившихсядруг на друга; она топорщила свои чешуйчатые листья, как топорщит чешуюзмея, если ее раздразнить. Под тяжелой тенью араукарии жара нагоняласладострастную дрему. Воздух спал и не дышал, точно во влажной глубинеалькова. Из благовонных чащ поднимался запах восточной любви, напоминавшийблагоухание накрашенных губ Суламифи. -- А ты не сядешь? -- спросила Альбина. И подвинулась, чтобы дать ему место. Но Серж только отступил ипродолжал стоять. Когда же она пригласила его во второй раз, он опустился наколени в нескольких шагах от нее и зашептал: -- Нет, у меня жар больше твоего. Я обожгу тебя... Послушай, если бы яне боялся сделать тебе больно, я бы обнял тебя крепко-крепко, так крепко,что мы перестали бы страдать. Он подполз на коленях немного ближе к ней. -- О! Заключить тебя в объятия, прижаться к тебе всем телом!.. Я толькооб этом и думаю. Ночью я просыпаюсь и сжимаю в руках пустоту, грезу отебе... Сначала я хотел бы взять тебя только за кончик мизинца; а потом --взять тебя всю, медленно, понемногу, пока от тебя не останется ничего, покаты вся не станешь моей, вся -- от ног и до ресниц, вся целиком. И я сохранилбы тебя навсегда! О, как, должно быть, сладко обладать тем, что любишь! Моесердце растаяло бы в твоем! Он еще приблизился к ней. Теперь ему стоило только протянуть руку,чтобы коснуться ее платья. -- Но, сам не знаю почему, я чувствую себя так далеко от тебя... Междунами какая-то стена, и я не могу сокрушить ее даже кулаками. Однако сегодняя силен. Я мог бы обвить тебя руками, вскинуть на плечо и унести, как своювещь. Но это не то. Этого мне мало. Когда мои руки держат тебя, в нихоказывается только ничтожная часть твоего существа... А где же ты вся, какмне отыскать тебя всю, как? Серж упал на землю, оперся на локти и растянулся так, в позевосторженного обожания. Он поцеловал край платья Альбины. Тогда, точно онпоцеловал ее самое, Альбина внезапно встала и выпрямилась. Приложив руки к вискам, она залепетала, какбезумная: -- Нет, умоляю тебя, пойдем дальше! Она не убежала. Она позволила Сержу следовать за собой, а сама медленнои растерянно шла, спотыкаясь о корни деревьев, обхватив голову руками,заглушая подкатывавшийся к горлу вопль. Когда они вышли из рощи, им пришлосьсделать несколько шагов по скалистым уступам, где громоздилась огромнаяпоросль горячих и сочных растений. Казалось, тут собралось целое скопищебезыменных животных, которые могут привидеться разве только в кошмаре:чудовища вроде пауков, гусениц, мокриц чрезвычайно увеличенных размеров; у одних кожа была гладкая и слизистая; у других -- шершавая, покрытаябезобразной шерстью; у всех волочились больные конечности, вывороченныеноги, сломанные руки... У одних уродливо раздувалось мерзостное брюхо; удругих позвоночники разбухали бесчисленными горбами; третьи, разорванные вклочья, походили на скелеты с вывернутыми суставами. Бугристые кактусынагромождали живучие прыщи, похожие на зеленоватых черепах со страшнымидлинными волосами, более жесткими, чем стальные иглы. Еще более сморщенные икожистые иглистые кактусы напоминали гнезда свившихся клубком гадюк. Каждыйэхинопсис казался горбом, наростом на красноватой шкуре -- чем-то вродегигантского свернувшегося шаром насекомого. Опунтии, как настоящие деревья,возносили вверх мясистые листья, усеянные красноватыми иглами, инапоминавшие собой ульи микроскопических пчел, кишащие насекомыми, спрорванными клетками сот. У гастерий, словно у длинноногих, опрокинутыхнавзничь пауков, во все стороны тянулись лапки с черноватыми, изборожденнымипятнами и узорами суставами. Цереусы расцветали каким-то позорным ростом,точно огромные полипы, точно болезненные опухоли этой слишком горячей земли,появившиеся на свет от отравленных соков. Но особенно густо раскидывалисердцевидные свои цветы на каких-то судорожно запрокинутых стебляхстолетники. Все оттенки зеленого цвета -- нежного и глубокого, желтоватого исероватого, ржаво-коричневого и темного с бледно-золотым бордюром -- былитут налицо. Здесь были растения всех форм: с широкими листьями в виде сердцаи с листьями узкими, как лезвие меча, покрытые кружевом шипов и гладкие,словно подрубленные искусной рукою. Были тут и громадные экземпляры сцветами на высоких стеблях, откуда словно свисали ожерелья розового коралла;были и маленькие, теснившиеся по несколько штук на одном стебельке; былиздесь и мясистые растения, словно выпускавшие во все стороны змеиные жала. -- Возвратимся в тень! -- умолял Серж.-- Ты сядешь, как сидела толькочто, а я опущусь на колени и буду с тобой разговаривать. Крупные капли солнца падали дождем. Торжествующее светило обнималонагую землю, прижимало ее к своей палящей груди. Изнемогая от жары, Альбиназашаталась и повернулась к Сержу. -- Возьми меня...-- прошептала она замирающим голосом. Едва онидотронулись друг до друга, как оба упали, слившись губами в долгом поцелуе,даже не крикнув. И им казалось, что они проваливаются все глубже, будтоскала бесконечно опускается под ними. Оба скользили блуждающими руками полицу, по затылку, по платью друг друга. Но такая близость была им тягостна,и они почти тотчас же поднялись в ужасе, не смея идти дальше в утолениисвоих желаний. Они убежали по разным тропинкам. Серж кинулся к павильону; придя домой, он бросился на кровать; голова у него пылала, сердцесжималось от отчаяния. Альбина же возвратилась только ночью, только послетого, как выплакала все свои слезы в уголке сада. То было первый раз, чтоони вернулись не вместе, утомленные радостью долгой прогулки. Дня три подрядони дулись друг на друга. Оба были очень, очень несчастны.