Глава II два местных «экспоната»

АЛЕКСЕЙ БИРГЕР

Тайны смотрителя маяка

Глава I ПЛАН СТРАШНОЙ МЕСТИ

Наверно, эта история могла бы и не про­изойти, если бы Фантик нас не довела...

Впрочем, я опять начинаю с разгону, а надо бы обо всем по порядку.

«Мы» — это я, Борис Болдин, и мой млад­ший брат Ванька. Наш отец, Леонид Семе­нович Болдин, уже много лет является хо­зяином самого большого заповедника на се­веро-западе европейской части России, там, где системой Волго-Балта, соединяющей Волгу с Балтийским и северными морями, пронизан насквозь весь край озер, и сами озера стали частью этой системы судоход­ных каналов. Каналов, способных пропус­кать самые большие сухогрузы и туристс­кие теплоходы, из тех четырехпалубных, что потом по открытому морю идут на Соловки. Отец официально называется главным смотрителем и главным егерем заповедни­ка, а еще начальником научно-исследова­тельской биостанции при заповеднике. Глав­ное, что он, как говорится, «один на все руки», и с ним, правителем огромного мас­сива, всегда считалась любая власть, еще с тех времен, когда «гостевые» комплексы при заповеднике — комплексы туристско-охотни-чьих домиков — были объектами хозяйствен­ного управления ЦК. Правда, тогда у отца были помощники и даже машина с шофе­ром (о шофере — разговор особый), но сей­час все разбежались, потому что зарплату давно не платят. Но отец не горюет. Он счи­тает, что так даже лучше — когда весь за­поведник в его единоличном ведении. Иног­да на биостанцию приезжают исследовате­ли — старые друзья отца, в основном еще по биофаку, — занимаются экспериментами и наблюдениями, берут пробы воды и вся­кое такое. В такие времена отец бывает за­нят побольше, чем обычно, и возится вместе с приехавшими с большим удовольствием — «чтобы не совсем забыть науку», как он го­ворит.

В общем, наша семья состоит из отца, мамы, которая занимается домашним хозяй­ством и, когда надо, помогает отцу, потому что тоже выпускница биофака, нас с Вань­кой и огромного волкодава — «кавказца» Топы, или, полностью, Генерала Топтыгина. Мы жили много лет в одном из гостевых комплексов, а Недавно приобрели огромный старинный дом на острове. С одной стороны от острова по озеру проходит граница запо­ведника, а с другой, на «материковом» бере­гу, как мы это называем, находится Город, куда мы ездим по всякой надобности и где наша школа. Между островом и малой го­родской пристанью курсирует небольшой пароходик, типа паромчика, а зимой в Го­род можно просто ходить по льду. А если неохота идти на другой конец острова и ждать паромчика, то можно за десять ми­нут добраться до Города на моторке, сто­ящей на берегу под самым нашим домом. При условии, конечно, что отец не объезжа­ет на моторке заповедник.

Близились к концу летние каникулы, и к нам в гости приехали Егоровы поглядеть на наше новое жилье, которое они еще не видели. Егоровы — это дядя Сережа, тетя Катя и их дочка Фантик. То есть ее полное имя — Фаина, но никто ее так не называет. Дядя Сережа — тоже однокурсник отца. Он долго работал в научном центре при питомнике пушных животных, а потом, когда начались сбои с зарплатой и с деньгами на содержа­ние питомника и зверям и людям пришлось совсем туго, дядя Сережа занял денег, за­дешево выкупил самых «доходяг» среди со­болей, чернобурок и хорьков, сумел их вы­ходить и выкормить и завел собственное пушное хозяйство. Года три, как его дела потихоньку шли на лад. Наш новый дом, с его каменным фундаментом, внутри которо­го скрывались необъятные сводчатые погре­ба, скатанный из огромных бревен и сверху донизу покрытый прекрасной старинной резьбой, привел их в восторг. А мы были рады увидеть Фантика. И все было бы пре­красно, но...

Нет, сначала все было нормально. То есть нормально, не считая того, что мы вляпа­лись в очередные приключения, в которых оказались замешаны и Гришка-вор, и скуп­щики икон, и охотники за наследством, и еще много кто... Ну, об этих приключениях я уже рассказывал — в предыдущей повести, если вы ее читали. А Фантик влетела в эти наши приключения сразу по приезде — не успев опомниться, можно сказать, — поэто­му у нее не было времени на свои прикиды. И лишь когда вся буча закончилась, мы за­метили, наконец, что она сдвинула по фазе. Фантику отвели комнату рядом с нашей. На третий день ее пребывания мы загляну­ли к ней с утра и увидели, что на стене возле ее кровати прицеплен плакатик с изоб­ражением Леонардо ди Каприо и Кейт Уин-слет — тот кадр из фильма, когда они ми­луются на носу «Титаника».

Ты что, спятила? — спросил мой гру­бый братец.

А что такое? — Фантик тут же напряг­лась, готовая перейти в контрнаступление. — Я в этот фильм просто влюблена!

Ив этого смазливого красавчика? — не унимался Ванька. Он созерцал плакатик, для пущего эффекта прищурив один глаз. С прищуренным глазом выражение его лица вообще получалось насмешливей некуда. Даже не насмешливым уже было, а я бы сказал, издевательским.

Ну, знаешь!.. — Фантик закраснелась, от ярости или от смущения, трудно было сказать. — Ты на себя погляди!.. И совсем он не смазливый. Он настоящий художник, и герой к тому же, это по нему видно!

Ага, такой художник... — вякнул Ванька.

Тебе что, фильм не нравится? — спро­сила Фантик.

Нет, катастрофа там классно сдела­на, — признал Ванька. — Но все эти любов­ные сопли... Убрать бы их — вообще было бы здорово!

Ничего ты не понимаешь! — заявила Фантик. — А ты, Борь, как думаешь?

Ну, по-моему, каждый может любить, что хочет, — осторожно ответил я. Мне надо было как-то утихомирить страсти, потому что я ведь был самым старшим в компании (на год старше Фантика и на три старше Ваньки), а и Ванька, и Фантик друг друга стоили, заводиться могли с пол-оборота, и уж если сцеплялись навроде разозленных котят, то тут только клочки летели. — Мы с Ванькой — не фанаты этого фильма, а ты — фанатка, вот и все. Твое право. Если бы ты повесила этот плакатик в общей гостиной, тогда да, пришлось бы снять, если бы кому-то это не понравилось. А в твоей комнате никто тебе не указ.

Умеешь расшаркиваться и распинать­ся, дипломат хренов... — проворчал Ванька. — А по мне, все это... — Но он все-таки успел чуток охолонуть, пока я загибал свою речь, и, вместо того чтобы сказать очередную га­дость, просто махнул рукой.

Словом, с плакатиком мы примирились. Хочет Фантик любоваться «сладкой пароч­кой» при пробуждении или ложась спать — действительно, ее право. Хуже оказалось другое. Фантик постоянно напевала под нос песенку из «Титаника». Обедает — напевает между ложками, разговаривает с кем-ни­будь — напевает между словами, на прогулке напевает, у телевизора напевает... Даже взрослые несколько раз делали ей замеча­ние, Фантик умолкала ненадолго, потом на­чинала вновь напевать, потом извинялась:

— Ой, простите, но это сильнее меня!.. Стоит чуть отвлечься — и опять напевает­ся. И потом, я ведь не просто так напеваю, я, можно сказать, репетирую. Я хочу под эту мелодию выступить в следующей за­четной программе, вот, так сказать, и осва­иваюсь внутри ее еще до того, как встану на коньки!

Фантик занималась в секции фигурного катания и считалась «подающей большие надежды».

Мы выдержали ровно сутки. Вечером сле­дующего дня Ванька заявил мне, когда мы ложились спать:

Все, она меня достала!.. Я не я буду, если не отыграюсь на ней за это свинство!

Ты только того... полегче, — предупре­дил я. «Доставать» Ваньку не рекомендова­лось никогда и никому. Взрывался он по­хлеще любой атомной бомбы.

«Ла-ла ла-ла-ла...» — передразнил Ванька. — Я скоро не смогу слышать само слово «Титаник». Нет, надо ее как-то от­учить.

Как? — просто спросил я.

Лучше всего, — задумчиво проговорил мой братец, — было бы устроить ей столк­новение с айсбергом. Чтобы она сама поба­рахталась в ледяной воде — у нее бы мигом вся дурь из головы вылетела!

Где ты возьмешь айсберг? — поинте­ресовался я.

Айсберга не найти... — вздохнул Вань­ка. — Если бы была пора ледостава или ле­дохода, то за айсберг сошла бы крупная льдина. Но ведь сейчас август, так что ка­кой лед!

Я внутренне порадовался тому, что сей­час август. С Ваньки бы сталось прокатить Фантика на лодке и так столкнуться с льди­ной, чтобы Фантик загремела в воду. После этого ей было бы обеспечено воспаление легких, а нам — такой нагоняй, что предста­вить страшно! И самое обидное, я бы под этот нагоняй попал абсолютно безвинно — для порядка и за компанию...

Впрочем, — чуть воодушевясь, продол­жил Ванька, — сейчас, в августе, вода по ночам все равно уже холодная. А айсберг можно из чего-нибудь изобрести!

Погоди, погоди, — сказал я. — Кроме того, чтобы изобрести, как сделать айсберг, надо изобрести, где взять лодку, которую можно перевернуть. И как нам всем не уто­нуть, когда она перевернется. Ты уверен, что Фантик умеет плавать?

Она ж фигурным катанием занимает­ся, — проворчал мой братец.

Ну и что? — Я не понял, какая здесь логическая связь. — При чем тут это?

Ну, я хочу сказать, что раз она дев­чонка спортивная и тренированная, то дол­жна уметь плавать. Хотя, ты прав, надо за­ранее позаботиться о спасательных жиле­тах.

Ты что, всерьез хочешь все это про­вернуть? — осведомился я.

Совершенно всерьез, — ответил Вань­ка. — А теперь не мешай мне, я буду думать. И свет погаси.

Он по макушку закрылся одеялом и за­думался так крепко, что всю ночь ни звука не издавал.

Я думал, что, проснувшись утром, он за­будет о своей дикой идее или по крайней мере откажется от нее. Но нет!

— Насчет айсберга я, кажется, приду­мал, — сообщил он мне. — Теперь осталось придумать, где лодку взять. Или, еще луч­ше, катерок. Вообще-то я бы предпочел не­большой пассажирский пароходик, хотя бы «мошку», но этого мы точно не заполучим.

А представляешь, как было бы здорово, если бы бились зеркала и привинченные к полу стулья висели над головой! Выглядело бы как в настоящем «Титанике», что надо по­лучилась бы катастрофа!..

Я ничего не ответил. Честно говоря, мной в тот момент владела одна мысль: как сде­лать так, чтобы Ванька отказался от своего замысла. Но к середине дня я тоже «дос­пел» — Фантик пела не переставая, и я на­чал подумывать, что мой братец прав: надо предпринимать что-то резкое, потому что Фантик была уже не нашей Фантиком, а постоянно воющим кошмаром. Пора было спасать ее от нее самой!

— Сдаюсь! — сказал я Ваньке, когда мы на какое-то время оказались одни. — Готов на что угодно, лишь бы это пение кончи­лось! Выкладывай, какие у тебя задумки?

Ура!—обрадовался Ванька. — Я так рад, что ты со мной! Вдвоем мы ей пока­жем!

Так чем ты хочешь заменить айсберг?

Бакеном, — объяснил Ванька. — Не ма­леньким, а большим, из тех, на которых ста­вят сигнальные лампы. Ну, которые зажи­гаются по ночам. Там одна верхушка под лампу — ну, колпак там и прочее — не мень­ше полметра, а целиком он чуть не полтора метра! И в окружности — метр, если не боль­ше! Если лодка врежется в такой бакен, то будет не хуже столкновения корабля с айс­бергом!

Но как ты в него врежешься, если он светит и его видно издалека? — спросил я.

Так это ж хорошо, что его видно... В его свете мы будем видеть все вокруг и не утонем, когда перевернемся... А врезаться в него... Врезаться в него всегда можно! Сде­лаем, например, вид, что нас так сильно не­сет на него течением и ветром, что мы не можем выгрести, а сами разгонимся и — бух!

Ты уверен, что тебе кто-нибудь даст лодку для такой цели? — вопросил я.

Так можно не говорить, для чего мы одалживаем лодку!

И вернуть ее покалеченной? Знаешь, что с нами сделают?

Да, ты прав... — Ванька задумался.— Выход один. Найти какую-нибудь старую, разбитую, никому не нужную лодку, заде­лать и законопатить ее так, чтобы она про­держалась на воде какое-то время, а потом дать ей затонуть. Еще лучше получится, если она затонет по-настоящему!

Вопрос в том, где найти такую лодку...

Ну, где-нибудь найдем... Надо обойти вокруг всего острова. И как увидим какую-нибудь негодную развалину, которую толь­ко на дрова изрубить, так договоримся с ее хозяином, что заберем ее, чтобы она берег не засоряла. От нее только рады будут из­бавиться!

Но все-таки нам надо найти такую раз­валину, которую мы сумеем починить, — предупредил я.

Да мы все, что угодно, сумеем почи­нить! — отмахнулся Ванька. — Разве ты нас не знаешь? Лодке и продержаться-то надо будет на воде не больше получаса!

Что ж, после обеда отправимся на по­иски, — сказал я.

Только вот от Фантика надо избавить­ся... — нахмурился мой братец.

Зачем? Пусть знает, что мы ищем, у кого выклянчить разбитую лодку, чтобы по­чинить ее и заиметь собственное судно! Ведь как мы будем ее использовать, она все рав­но знать не будет!

А вдруг догадается?..

Не догадается. Мы можем даже назвать нашу лодку «Титаник» — якобы чтобы ей доставить удовольствие.

Да, — согласился Ванька. — Так будет еще здоровей! Раз «Титаник», то нечего ей потом обижаться, когда мы затонем!

Итак, после обеда мы отправились в путь. Фантик с нами не пошла: заявила, что мы слишком набегались за последние дни и ей надо немного передохнуть.

— Это ее пение утомило, — язвительно шепнул мне Ванька.

А вот Топа решил отправиться с нами. Он всегда с радостью отправлялся на про­гулки. Виляя хвостом, он припустил вперед и умчался метров на сто от нас. Потом сде­лал широкий круг по полю, вернулся, потом появился вновь.

Куда пойдем? — спросил Ванька.

Может, на дальнюю оконечность ост­рова? — предложил я. — Мы ведь давно со­бирались посмотреть маяк, да все недосуг было.

На дальней оконечности нашего острова Соленый Скит находился небольшой мая­чок. Многие туристские теплоходы, особен­но идущие на север, проходили со стороны нашего дома — с «узкой» стороны между островом и Городом, потому что так для пас­сажиров открывался красивый вид на Го­род с его историческим центром, набереж­ной восемнадцатого века и старинными цер­квями и на лесистые берега. А сухогрузы и наибольшая часть теплоходов, следующих на юг, проходили с «широкой», дальней от нас и от города стороны острова. Для них и предназначался маячок, потому что вокруг имелись и мели, и скрытые водой огромные валуны, некоторые высотой с трехэтажный дом. При низкой воде, особенно в жаркую летнюю пору, верхняя часть этих валунов обнажалась, и они казались крохотными ос­тровками. Мы все мечтали совершить путе­шествие по мини-архипелагу, который они образовывали. Это было бы очень здорово! Можно было бы поиграть в пиратов Южных морей или в первооткрывателей. Но нам надо было освоить столько новых мест, что до дальней части острова с маяком и мини-архипелагом мы никак не могли добраться. Так, погуляли там раза три, вот и все. Те­перь можно было наверстать упущенное, со­вмещая приятное с полезным.

Кроме маяка, по ночам зажигались, как вы уже поняли, световые бакены. С «узкой» стороны хватало двух-трех, а вот с «широ­кой» их было штук десять. Они указывали кораблям безопасный фарватер, а заодно служили предупреждением рыбацким лод­кам и небольшим яхтам, что здесь надо дви­гаться поосторожней, чтобы не смял нена­роком какой-нибудь сухогруз. Впрочем, вла­дельцы лодок и яхт по ночам предпочитали не плавать* в этих водах. Рыбакам там де­лать было нечего, потому что главная рыба шла с другой стороны, дальше, за заповед­ником, где кончалось наше озеро и после короткого соединительного канала начина­лось другое, а яхтсмены в большинстве сво­ем были людьми достаточно разумными, что­бы не рисковать зря и с наступлением тем­ноты вставать у берега на ночлег.

Вот и сейчас, пройдя напрямую, через лесок, и выйдя на дальний берег, мы запри­метили яхту, уже вставшую на прикол не­подалеку от маяка. На всякий случай я по­дозвал Топу и взял его на поводок. Нет, я не боялся, что он кинется на людей, для этого он был слишком хорошо вышколен и воспи­тан. К тому же Топа относился к окружаю­щему миру совсем неплохо, веря, как и все мы (он во всем походил на нас, иначе бы не был нашим псом), что хорошего в нем на­много больше, чем дурного, и просто не по­нимал, зачем надо жрать все, до чего клык достает. Если кто-то ведет себя враждеб­но — то тут да, надо проучить. А если чело­век нормальный, то зачем на него кидаться? Словом, Топа был не из тех кавказцев, ко­торые готовы рвать все, что дышит, и с ко­торыми даже хозяева порой не справляют­ся. Но во-первых, он одним своим видом мог до смерти перепугать людей, раскладывав­шихся на берегу. И во-вторых, если там была собака (а на яхтах в последнее время поче­му-то вместе с людьми часто путешествова­ли собаки), то она могла сама себя погубить. Находились такие идиоты, особенно среди псов бойцовых пород, которым обязательно надо было задраться с Топой, а вот этого Топа терпеть не мог, хотя собак, которые не лезли на него с претензиями, он восприни­мал так же спокойно и добродушно, как лю­дей, которые не желали нам зла. А вы пред­ставляете, что такое восьмидесятикилограм­мовый кавказец, выросший в лесах, на свежем мясе и домашнем твороге, и завали­вающий матерого волка буквально за пять секунд (и сам, кажется, не без примеси вол­чьей крови — имелись подозрения, что его прабабушка согрешила с волком, сбежав на недельку в лес)? У дурных задир не было ни малейшего шанса, даже если хозяева-пижоны (сейчас все говорят «новые русские», но мне больше нравится просто «пижоны») натаскивали их у лучших московских инст­рукторов по «озлоблялке», как попросту на­зывают спецкурсы для служебных и бойцо­вых собак. До смерти противника Топы дело, слава Богу, никогда не доходило, но все равно они оказывались сильно потрепанными, и хорошего тут было мало.

Мне кажется, это свойство заводиться с пол-оборота и «метать икру» Топа перенял от Ваньки. Вряд ли Ванька перенял от него, ведь Топа был на четыре года моложе моего братца. То есть, по собачьим понятиям, муж­чина в самом расцвете сил.

В общем, я взял Топу на поводок, от гре­ха подальше, и так мы вышли к берегу.

Берег с этой стороны острова был совсем пологим и каменистым. Таким пологим и низ­ким, что, надо думать, его затопляло даже при не очень большой воде — всюду между крупными камнями виднелась засохшая зе­леная пленочка, будто ковер настелили. А сами камни, торчавшие во множестве, ка­зались диковинными животными, выбравши­мися на лежбище. Вода изъела их так, что придала им самые разнообразные формы.

Яхту и людей, высадившихся на берег, мы постарались обойти стороной. Ведь если б что пошло не так, я бы сумел удержать Топу лишь силой морального авторитета: при его силе и массе я был для него не якорем, а так, довеском, который без лишних проблем можно поволочь за собой.

Хотя вроде собак не видно. На берегу у костра, разведенного в кольце крупных кам­ней, которые они подтащили и выложили бок о бок, соорудив нечто вроде очага под открытым небом, мы разглядели четырех человек. Трое занимались устройством на ночлег: расставляли палатку, следили за сто­явшими на костре чайником и котелком, выгружали из сумки посуду и вскрывали какие-то банки, похоже, тушенку. А чет­вертый стоял возле и что-то им вдохновен­но рассказывал, размахивая руками и пери­одически указывая то в одну, то в другую сторону. Седые волосы этого рассказчика отсвечивали на солнце, бившем ему в спину и нам в глаза, превращая большую часть его кряжистой фигуры в темный силуэт, от­чего она казалась еще массивней.

— Смотри, — указал Ванька на седого рас­сказчика, — ведь это смотритель маяка, да?

Я кивнул. Точно, это был он. Мы иногда пересекались с ним на пристани, когда ездили в город. Иногда он ехал вместе с нами, а иногда встречал кого-то из знакомых, по­купавших в городе по его просьбе хлеб и другое необходимое. То ли оттого, что он страдал от одиночества, то ли вообще ха­рактер у него был такой, но он очень лю­бил завязывать разговор с окружающими и стягивать на себя общее внимание. За ним ходила слава балагура и выдумщика. Он мог начать плести такую историю, что все сидели дыханье затаив, а потом выяс­нялось, что все это— невероятное вранье. К нам он тоже проявлял любопытство — еще бы, новые люди на острове — и од­нажды за те пятнадцать минут, что мы воз­вращались из Города на остров одним рей­сом, успел нам поведать о фантастически крупных рыбах, которых он ловил, и о фан­тастически умной собаке, которая у него была. Мы все это приняли за чистую моне­ту. Лишь потом нам объяснили, что все, рассказанное им, надо делить по меньшей мере на сто.

И имя у него было причудливое, под стать характеру: Виссарион Северинович. И не запомнишь сразу, и не выговоришь.

Судя по всему, он сейчас с удовольстви­ем выдавал очередную порцию своих баек заезжим яхтсменам.

Увидев нас, он энергично замахал нам рукой:

— Эй, ребятки, идите сюда!

Мы подошли поближе и остановились мет­рах в пяти от костра. Яхтсмен, помешивав­ший варево в котелке, опасливо покосился на Топу:

Не кинется?

Нет, — ответил я. — Он спокойный. Топа, сидеть!

Топа сел и, склонив голову набок, стал с любопытством рассматривать путешествен­ников.

— Вот! — заявил смотритель маяка, ука­зывая на нас. — Сыновья начальника запо­ведника. Можно сказать, главного человека в наших краях! У них и спросите.

— О чем спросить? — осведомился второй яхтсмен, подтаскивавший к костру хворост и высохший топляк.

Спросите, есть ли при заповеднике на­учная станция. — Он повернулся к нам. — Есть? А?

Ну есть, — ответили мы.

И при научной станции специальный водоем, типа садка? В который иногда рыбу очень издалека привозят изучать, как она приживется в наших условиях.

Ну есть, — опять подтвердили мы.

Вот! — торжествующе провозгласил смотритель. — Оттуда она и взялась!

Кто? — спросил Ванька. Ведь мы не слышали начала разговора.

Черноморская акула, — со смешком ответил третий яхтсмен, в этот момент пе­рекатывавший огромный камень, чтобы при­давить им растяжку палатки. — Виссаверин... тьфу, Виссарион Северинович уверяет, что сам ее поймал.

Я что-то «е помню никакую черномор­скую акулу... — нахмурился Ванька. Что до меня, то я похихикивал в кулак.

Так это ж был строго секретный экспе­римент! — завелся смотритель маяка. — Ни­кому было знать не положено, даже вам! Я и сам никогда не узнал бы, если бы эта тварь не запуталась в моих сетях! Ох, перетрух­нул я тогда! Я потом еще больше удивился.

Где же она теперь? — осведомился пер­вый яхтсмен — тот, что занимался готовкой.

Съели, — скорбно сообщил смотритель маяка. — Народ-то у нас жуть какой голод­ный! Я ее на берегу оставил, за тачкой по­шел, потому что на себе ее было не унести, а возвращаюсь — всю уже на куски раста­щили. Потом говорили, что мясо жесткова­тое и странно попахивало, хотя ничего, есть можно.

Яхтсмены расхохотались:

Ну ты, дед, даешь!

Точно говорю, — обиделся смотритель маяка. — У меня плавник остался, потому как несъедобный и на берегу его бросили. Могу предъявить. Я-то думал из всей рыби­ны чучело сделать, да вот не довелось... Но я к тому все это, что вы все-таки с оглядкой здесь купайтесь. Все-таки центр научных экспериментов рядом, мало ли что. А вдруг эта акула акулят наплодить успела, перед тем как я ее поймал?

Мы с Ванькой ловили полный кайф.

— Даже если б это так было, — заметил второй яхтсмен, —г- то они бы давно погибли. Летом здешняя вода бывает слишком хо­лодной для акул, а уж зимой, подо льдом, они бы точно гикнулись.

Кто знает, кто знает... —- покачал голо­вой смотритель маяка. — Может, это был эксперимент по выведению морозоустойчи­вой породы акул!

Зачем? — удивился третий яхтсмен.

— Как «зачем»? — в ответ ему удивился смотритель (и его удивление выглядело не­сколько преувеличенным, по правде гово­ря). — Чтобы создать экологическое равно­весие. Чтобы, скажем, лишних щук подъедали, если щука слишком расплодится. Да мало ли для чего?

Яхтсмены опять расхохотались:

Ой, дед, ты любого уморишь!.. Ладно, давай к нашему столу.

Это я всегда с превеликим удоволь­ствием, — откликнулся смотритель, приса­живаясь к костерку и принимая миску, лож­ку и стакан.

Один яхтсмен стал разливать похлебку по мискам, другой зашел в воду и вытащил охлаждавшиеся у самого берега бутылку водки и пластиковую полуторалитровую бу­тыль минералки. Увидев эти бутылки, смот­ритель довольно крякнул (не из-за мине­ралки, надо полагать).

А вы, ребятки, что ищете? — повер­нулся он к нам.

Так, гуляем, — ответил я. — Вообще-то мы хотели найти разбитую лодку.

Разбитую лодку? Зачем?

Чтобы ее отремонтировать и сделать своей.

И еще мы хотели заглянуть к вам на маяк, — добавил Ванька. — Ведь мы никог­да там не были!

Смотритель кивнул:

— Насчет разбитой лодки, пошарьте вон за тем ивняком. По-моему, там догнивала какая-то рухлядь. А насчет того, чтобы маяк поглядеть, так я буду на месте через часок... с лишним, — поправился он, смерив бутыл­ку оценивающим взглядом. — Если прогуля­ете до этого времени, милости прошу.

— Спасибо, заглянем, — сказал я. — Пой­дем, Топа!

Топа тут же поднялся и бодро пошел ря­дом со мной. Он знал, что, когда мы отойдем метров на сто, я отпущу его с поводка и он -Опять сможет бегать на воле. Мы обогнули мысок и маяк, вышли на утоптанную до­рожку к ивняку, за которым начиналась не­большая рощица. Я отпустил Топу.

— Как же здорово, когда никто не поет! — блаженно вздохнул Ванька.

Я кивнул, хотел что-то ответить, но тут Топа, бежавший метрах в десяти впереди, вдруг замедлил ход, потом вообще остано­вился и утробно зарычал. Обрубки его ушей (кавказцам ведь купируют уши) задергались, а шерсть на загривке стала дыбом.

Мне показалось, что Топа готов сорвать­ся с места и броситься в гущу ивняка на неведомого врага, и я его негромко оклик­нул-

— Топа, стоять!

Топа замер на месте и даже свое рычание постарался обуздать, лишь в глотке у него продолжало еле слышно клокотать, словно Топа был закипающим чайником. Я опять взял Топу на поводок и почесал его за ухом.

Молодец, хороший пес! Теперь веди нас, только тихо!

Что там такое, по-твоему? — шепотом спросил Ванька, когда мы почти крадучись пошли дальше.

Я пожал плечами:

— Не знаю. Но сейчас все выясним. Ведь с Топой нам ничего не страшно!

Глава II ДВА МЕСТНЫХ «ЭКСПОНАТА»

Мы продвигались по самому краю тро­пинки, чтобы, если что, сразу шмыгнуть в кусты. Не потому, что мы чего-то боялись — Топа не дал бы нас в обиду! — но не стоило до поры до времени выдавать свое присут­ствие.

Мы выбрались на пригорок над берегом. Здесь ивняк кончался, а берег изгибался во­внутрь, образовывая небольшой затончик, со стороны воды почти полностью укрытый от глаз. С берега защитой этому местечку служили деревья, да и вообще вероятность того, что этими местами кто-то пройдет, была очень мала. Жилых домов в этой части ост­рова не было, а грибники и собиратели брус­ники прошли бы метрах в ста от берега, потому что ближе для них начиналась до­вольно бесплодная полоса. Словом, наведать­ся в бухточку мог один человек за несколь­ко дней. Это нас, понимаете, угораздило по­пасть туда как раз «вовремя».

Мы прильнули к земле и осторожно выг­лянули с пригорка вниз.

— Фью? — почти неслышно присвистнул Ванька. — Так это ж эти два придурка!

На берегу, у самой воды, мы увидели двух парней, которых отец язвительно называл «местными экспонатами», а Ванька охарак­теризовал намного проще. Первый — Миш­ка Чумов, полный «тормоз» лет шестнадцати-семнадцати. Семейка Чумовых была еще та! Совсем недавно Мишкиного старшего брата посадили. Отец арестовал его за бра­коньерство, а во время следствия добави­лись и незаконное хранение и использова­ние огнестрельного оружия и куча других статей. Мишка тогда грозился поджечь наш дом. Это вообще был стиль его семейки, не­даром на острове их так и называли — «под­жигатели». Чуть что было не по ним — например, кто-то ловил их, когда они обирали чужой огород, ведь они тащили все, что пло­хо лежит, и угрожал сдать в милицию, — как они с ехидной улыбочкой отвечали: «Ну, сдай. А что потом с твоим домом будет, зна­ешь?» И люди отступались, потому что страшнее пожара в сельской местности ни­чего нет, а Чумовы не постеснялись бы вы­полнить свою угрозу. Они были полностью оторванные, чумные — точно по фамилии, семья их была довольно многочисленной, человек восемь, а со всякими двоюродными и троюродными братьями и дядюшками и за два десятка переваливало, и терять им было нечего. Ну, занялось бы так, что огонь перекинулся бы на несколько домов, в том числе и на их нищую халупу, — они бы на­шли, где жить. А если б кого-то из них все же посадили, то уж кто-то из родственнич­ков обязательно подпустил бы обидчику «красного петуха». Их побаивались даже местные крупные бандюги. Еще бы! Ведь если тебе подожгут иномарку или новень­кий коттедж, то можно потом и грохнуть поджигателя, да что толку? Денег с них не взыщешь, а покупать новую машину или восстанавливать дом — себе дороже. Стар­ший брат Мишки — тот, что сейчас сидел, — как-то стащил новенький радиомагнитофон из машины крупнейшего местного «автори­тета» — и то сошло. Мы никак в толк взять не могли, вправду ли Чумовы не боятся смер­ти, зная, что кто-то из родственничков за них отомстит, или они такие недоумки, что просто не понимают, что их по натурально­му могут угробить? Они и жили сегодняш­ним днем — могли пропить последнее из сво­ей халупы, даже кусок шифера с крыши, а завтра отправиться выглядывать, где мож­но «свинтить»*другой кусок шифера и что-нибудь такое, что можно загнать и пропить.

Как бы то ни было, отец в отличие от местных «крутых» не спасовал перед Чумо­выми. Старший Мишкин брат сел надолго и крепко, а вся его родня боялась и близко подходить к нашему дому. В общем, даже Чумовы с их тараканьими мозгами (или, как говорит отец, «с тараканами в мозгах») уяс­нили себе, что хозяин заповедных лесов и вод, обступающих остров со всех сторон, может вломить им так, что даже они не очу­хаются.

Вторым «придурком» или «экспонатом», как хотите, был парень постарше, по клич­ке Шашлык. Кажется, звали его Вовкой, а кличка, наверно, была образована от фами­лии Шлыкин. Стали его сперва называть, с юморком, «Шашлыкин» вместо «Шлыкин», а потом сократили до «Шашлык». Я так по­нимал.

Интересная история была у этого Шаш­лыка. Совсем недавно он перед такими, как Чумовы, нос драл и щедрой рукой дарил десятки на самогонку. Дело в том, что он был двоюродным братом крупного местного «авторитета» по кличке Конь. Этот Конь кон­тролировал свой кусок Города, а вообще-то специализировался на улаживании разборок. Он и его «бойцы» выступали тогда (не без­возмездно, конечно), когда кто-нибудь обра­щался к ним с просьбой уладить дело «по справедливости»: долг там взыскать или при­струнить конкурента, который нечестными способами перебивает право на аренду кафе или оптового склада...

Разумеется, под крылышком Коня Шаш­лыку жилось как у Христа за пазухой. Сам-то Шашлык был бестолковый балбес и умел только денежки прогуливать и проматывать, но в Коне родственные чувства были силь­ны, поэтому он и на жизнь хорошо отстеги­вал своему братцу, и в обиду никому бы его не дал. Если Шашлык начинал задираться и качать права, люди спешили уйти, само­го-то Шашлыка можно было сделать одним ударом, но ведь потом Конь приехал бы раз­бираться...

А потом Коня убили. Насчет того, кто это сделал, слухи ходили разные. Одни говори­ли, что Конь подгадил московской мафии, у которой были кое-какие свои интересы на­счет транзита товаров через наш город. Мол, увлекся и наехал взыскивать долг на один железнодорожный склад, который лучше было не трогать, а с московской мафией шут­ки плохи, ее сила против силы «авторитета» небольшого городка — это разница в весо­вых категориях наподобие Слона и Моськи. Другие утверждали, что Коня прибрал Сте­панов — крупнейший босс города, владелец главного рынка, который он создал из отре­ставрированных и модернизированных тор­говых рядов восемнадцатого века (даже стек­лянный купол возвел над четырехугольником внутреннего двора, образуемого красивыми галереями с рельефными колоннами) и дру­гих точек, буквально «заводов, газет, паро­ходов», потому что и два завода у него те­перь имелись, и одну из местных газет он контролировал, и старый экскурсионный па­роходик приобрел, поставив на причал воз­ле центральной пристани и превратив в очень толково отделанное бар-кафе, рабо­тающее почти круглосуточно. Ведь туристе-. кие теплоходы приставали в нашем городе в любое время суток. Степанов давно разошелся с криминальным бизнесом вроде рэ­кета, с которого начинал, и старался жить «по закону», но уж очень он не любил, когда ему нагло переходили дорогу. Тут в нем «взыгрывало ретивое». А Конь вроде бы во­зомнил, что с самим Степановым может справиться...

В общем, в один прекрасный день к Коню подошли на улице двое очень вежливых мо­лодых людей и завели с ним вполне друже­любный разговор о «деловом предложении». Охрана сначала напряглась, но молодые люди держали себя очень скромно, да и на вид казались слабаками, не представляю­щими опасности. И вот когда охрана рас­слабилась, молодые люди выхватили невесть где спрятанные легкие автоматы и изреше­тили и самого Коня, и всех тех охранников, у кого рука дернулась за пистолетом. Потом они очень спокойно удалились. Все так обал­дели, что даже не подумали их задержи­вать. Убийцы, естественно, словно в воздухе испарились. Как ни искали, не смогли уста­новить, кто они такие, как прибыли в наш город и как уехали.

После этого для Шашлыка наступили трудные дни. Он-то привык жить на широ­кую ногу, да еще имея надежную «крышу», и до него не сразу дошло, что лафа кончилась. Сначала он занимал деньги направо и налево — в основном у бывших дружков Коня, — и какое-то время ему давали, по старой памяти. Но потом ему намекнули, что вообще-то долги надо отдавать. Он страшно удивился, решив, что это шутка. Но когда его в первый раз избили, выбив при этом два зуба, даже ему стало ясно, что шуткам хана. Ему удалось как-то рассчитаться с ос­новными долгами, отдав все, что можно было отдать, в том числе массивный золотой пер­стень с печаткой, который некогда подарил ему Конь. С тех пор он болтался по городу и окрестностям, готовый стибрить все, что пло­хо лежит, клянча у знакомых сигареты и все больше сближаясь с местным отребьем.

— Докатился Шашлык! — прошептал я. — Вместе с Чумовыми ворует, это ж надо!

Топа продолжал порыкивать. И Мишку Чумова, и Шашлыка он терпеть не мог. Да, Топа разбирался в людях, это точно!

— А лодку они в скупку поволокут, факт! — прошептал Ванька.

Шашлык и Чумов сидели на большой алюминиевой лодке, которую они вытащили на берег, и курили сигарету без фильтра — одну на двоих, аккуратно передавая ее друг другу после каждой затяжки. Что Ванька имел в виду, мне было понятно с полуслова.

С тех пор как в нашем городе открылись пункты приема лома цветных металлов, вла­дельцы чего-либо алюминиевого дрожали за свою собственность. По берегу уже лодок двадцать свинтили. Еще бы, ведь на пунк­тах за алюминий давали семь рублей за ки­лограмм, а алюминиевая лодка весит боль­ше двухсот килограммов. Полторы тысячи рублей^ сумасшедшие деньги для наших мест! Лодки обычно выдерживали где-ни­будь от недели до месяца, потом резали на такие куски, чтобы лодку нельзя было опоз­нать, и волокли в скупку. Кроме лодок, об­дирали алюминий с крыш беседок, ворова­ли кастрюли и тазы, а также охотились за другими ценными металлами. Один ворюга погиб, когда залез на столб высоковольтной линии и попробовал срезать несколько про­летов проводов — ведь это ж медь! Но его смерть не остановила других. Прошло со­всем немного времени, и одно из дальних городских предместий (практически дерев­ня, включенная в черту города) осталось без электричества: воры обрезали целый кило­метр проводов с линии, подающей электро­энергию.

Как только городские власти не пытались бороться с этим безумным разгулом воров­ства! Милиция совершала регулярные рейды, и, если в скупке обнаруживалась хоть одна краденая вещь, скупщиков лишали ли­цензии. Но это не помогало. Лицензия офор­млялась на новых, «незапачканных» людей, и все возвращалось на круги своя. В конце концов решили просто закрыть эти пункты. Но и это не помогло. Появились подпольные пункты. Подпольные скупщики давали де­шевле — скажем, не семь рублей за кило, а пять или даже четыре, — а потом гнали гру­зовики туда, где пункты приема продолжа­ли работать. Иногда в какой-нибудь круп­ный город за двести—триста километров от нас. Милиции удалось задержать один та­кой грузовик.

Мы знали про все это, потому что про это знали все, — об этом непрестанно говорила вся округа.

Словом, было понятно, откуда у Шашлы­ка и Мишки Чумова взялась алюминиевая лодка и что они собираются с ней делать.

— Может, напустить на них Топу и за­держать их? — предложил Ванька.

Топа энергично завилял хвостом, полнос­тью поддерживая это предложение.

— Подождем, — шепнул я в ответ, — по­смотрим, что они будут делать. А главное, посмотри туда.

Чуть в стороне от «экспонатов» и их добычи лежала на песке старая деревянная лодка, перевернутая вверх дном. Днище у лодки сгнило наполовину, в нем виднелась большая дыра.

— Наверно, именно ее имел в виду смот­ритель маяка, — добавил я. — Починить ее нам по силам, в сарае найдем подходящие доски, напилим до нужной длины, наколо­тим, потом проконопатим... Нормально по­плывет!

Ванька стал внимательнее рассматривать деревянную лодку. В это время Шашлык докурил сигарету так, что и окурка почти не осталось, и с сожалением бросил микро­скопический окурок на песок.

Ну? — спросил Чумов.

Палки гну! — отозвался Шашлык. — Ждем до вечера.

Тон у него был властным, почти надмен­ным. Видно было, что ему приятно ощущать себя боссом хотя бы над Мишкой Чумовым. А Мишка принимал его лидерство. Ведь у Шашлыка мозгов было чуточку поболее, чем у Мишки, да и старше он был.

— А можа... — неуверенно заикнулся Миш­ка (он часто глотал окончания слов, вот и теперь у него получилось не, «может», а «можа». — А можа, распилить его быстрень­ко, сдать, да и дело с концом?

— Ни в коем разе! — уверенно возразил Шашлык. — Тут дельце покрупнее светит...

Ну да, светит... — проворчал Мишка. — Только до вечера дожить надо... Жрать охо­та, да и похмелиться тоже... И курить... А к вечеру мы бы что другое придумали.

Что ты придумаешь? — огрызнулся Шашлык. — И гляди, какое тут идеальное место для старта! Другую посудину еще пе­регонять надо будет!

А то бы быстро сволокли эту фигови­ну к деду, уж рублей восемьсот он бы нам точно отстегнул, — продолжал ныть Миш­ка. — По четыреста на брата, охренеть мож­но! И тогда даже не надо будет вечером затеваться...

— Ага, дед нам большое спасибо скажет, если мы к нему среди бела дня припремся! — язвительно возразил Шашлык. — И потом, пойми ты, дурья башка, что нам светит на­ много больше четырехсот рублей на рыло. И к тому же сегодня лодку вообще толкать нельзя.

Минимум неделю ей надо отстаиваться, если мы решим ее сдавать.

А я бы прямо сегодня и толкнул... — мечтательно проговорил Мишка.

Вот и попался бы! И хорошо, если ми­лиции. Если мы сегодня лодку погоним, то, думаешь, дед не догадается, чья она? Да он нас самих сдаст, чтоб ему не вломили за со­участие!.. Ладно, пошли. — Шашлык встал. — У, гад! Будет знать, как с меня долги требо­вать! — И он вдарил по лодке ногой, выме­щая на ней свою злость на ее хозяина.

Ты потише, — испуганно сказал Миш­ка. — А то кто услышит...

Да кто нас тут услышит! — отмахнул­ся Шашлык. — Чудик ты, Мишка! То готов лодку опрометью к деду волочь, то лишний звук издать боишься! Пошли!

Он вынул весла из уключин и запрятал их в кусты, а потом пошел прочь, не глядя, идет ли за ним Чумов. Чумов поколебался, с сожалением посмотрел на лодку, а потом рысцой поспешил вдогонку.

Не знаю, кому повезло больше, им или нам, что они направились в противополож­ную от нас сторону, к дороге на пристань и к деревеньке Лучники возле пристани — ос­новному поселению на острове. Мы выжда­ли, пока они исчезнут в дальнем перелеске, а потом спустились в бухточку.

Я отпустил Топу, и он сразу принялся обнюхивать всю землю вокруг. Он все еще был недоволен, что ему не дали попробо­вать на зубок двоих «экспонатов», но поры­кивать перестал. Кажется, он вычитывал по следам что-то очень интересное.

— Классная лодка! — сказал Ванька, ос­матривая добычу Шашлыка и Чумова. — По­чти катер... Ну да, вон отверстия для стоек под навес и ветровое стекло, а вон место для установки мотора. Наверно, когда на ней смонтирована брезентовая каютка да на мо­торчике идешь, это вообще шик получает­ся!.. — Он повернулся ко мне. — А «дедом» они называют хозяина одной из подпольных скупок, факт..'

Факт, — согласился я. — И есть дру­гие занятные факты. Они поперли эту лод­ку у какого-то бандюги, и если он теперь выяснит, кто это сделал, то им не позавиду­ешь!

Почему ты так решил? — спросил Ванька.

— По нескольким причинам. Во-первых, — я стал загибать пальцы, — сейчас, когда лод­ки уводят не глядя, хоть на минуту оставить лодку без присмотра может лишь тот, кто знает: его-то имущество никто не тронет, что­ бы потом плохо не было! Во-вторых, Шаш­лык упомянул, что этот человек вышибал из него долг и, надо полагать, вышиб, раз Шаш­лык такой злой! А долги из Шашлыка выни­мали очень крутые ребята. И в-третьих, Шашлык упомянул, что если «дед» узнает, чья это лодка, то сдаст их этому человеку, чтобы самому не влипнуть, и это будет на­много хуже, чем если их поймает милиция! Складываем все вместе и получаем: они умыкнули лодку у сурового мужика, перед которым робеют скупщики краденого и кото­рый запросто в землю урыть может.

— Точно! — восхитился Ванька. — Я бы, конечно, и сам до всего этого додумался, но ты молодец, что первым сообразил, — доба­вил он.

— Но ведь и это еще не все, — сказал я. — Кажется, Шашлык понимает, что вла­делец лодки оповестит все подпольные скуп­ки и ему станут докладывать обо всех, кто приносит куски алюминия, похожие на раз­резанную лодку. И, услышав про Шашлыка с Чумовым, владелец лодки сразу сообра­зит, кого трясти.

Поэтому Шашлык хочет выдержать лодку подольше, а сегодня ис­пользовать ее для какого-то дела...

— Ну да! — кивнул Ванька. — Он ведь го­ворил, что отсюда удобно стартовать. Но куда? То, что они затевают вечером какую-то пакость, это явно. Знать бы какую... Мо­жет, вечером мы тихо улизнем и проследим за ними?

Я задумался:

— Вряд ли у нас получится. Они пойдут по воде, поэтому нам надо будет держаться подальше. Ведь они будут все видеть на ки­лометр вокруг... Правда, темнота, да еще если туман упадет... Но тогда мы их потеряем, если хоть чуточку от них отстанем. А под­ходить вплотную опять же нельзя. Словом, как ни крути, а лажа получается. И Топа не сможет взять их след на воде...

— Это верно, — со вздохом согласился мой братец. — Эх, если бы ты, Топа, мог чуять
след в воде... Ой, смотри, по-моему, он уню­хал что-то очень важное!

Топа, изучив все вокруг, теперь тщательно исследовал алюминиевую лодку. Вид у него был очень сосредоточенный — если бы он был человеком, мы бы сказали, что он за­думчиво хмурится на пороге какого-то оза­рения.

— Ты что, Топа? — спросил я.

Топа вильнул хвостом, потом сунул голо­ву через борт лодки и стал тщательно об­нюхивать лодку изнутри. Казалось, он вот-вот покачает головой и скажет: «Ну и ну!»

— Да, лодка, похоже, и впрямь совсем не простому человеку принадлежала... — сказал Ванька. — Эх, Топа, если бы ты умел гово­рить!

Топа виновато глянул на Ваньку: извини, мол, не умею, — и продолжил обследование.

— Послушай! — Я хлопнул себя по лбу. — Ведь если Топа запомнил запах хозяина, то мы сможем установить, чья это лодка.

— А где мы будем искать? — спросил Ванька.

— Понятно где! Вокруг гаражей и котель­ной! Все местные крутые в основном тусу­ются там?

Отправляться на берег? Сегодня уже не успеем, — прикинул Ванька, глядя на сол­нце. — Ас этой лодкой надо что-то решать уже сейчас.

А что решать? — сказал я. — Давай перегоним ее в другое место и спрячем. Ког­да мы найдем ее хозяина, то просто скажем, что видели лодку там-то и там-то. Он при­едет за ней и заберет ее. Закладывать Шаш­лыка и Чумова мне как-то не по нутру.

Ну да! — сказал Ванька. — Если хозя­ин лодки не прибьет их насмерть, то они потом на нас отыграются. А мне не нравит­ся ни то, ни другое... И куда мы ее перего­ним?

Осмотрим берег и решим, — сказал я.

Пятнадцатиминутной прогулки вдоль бе­рега нам хватило, чтобы найти подходящее место: в соседней бухточке ветви растущих у самой воды ив образовывали густой ша­тер. Загнать лодку под этот шатер — и ее никто не разглядит ни с воды, ни с берега.

Мы вернулись за лодкой, столкнули ее в воду, достали из кустов весла и перегнали лодку в соседнюю бухту, где привязали к стволу самой ближней к воде ивы. Лодка исчезла под свисающими ветвями, спрятан­ная ими даже еще лучше, чем мы надея­лись. Потом мы вернулись и стали осматри­вать деревянную лодку с раздолбанным дни­щем.

Она оказалась не такой гнилой, как мы боялись. Я нашел в кармане кусок веревки и снял размеры дыры, завязывая на верев­ке узелки.

Нормально! — сказал я. — На самом деле работы будет немного. Вечером наре­жем доски по размеру, а завтра прикатим сюда с досками, гвоздями, дегтем, краской и прочим.

Прикатим? Хочешь сказать, поедем на велосипедах?

Ну да. Тащить весь груз на себе будет не очень приятно, а с тачкой мы тоже заму­чаемся на всех этих кочках, камнях и уха­бах.

Я не о том, — сказал Ванька. — А если Фантик захочет с нами пойти? Ведь у нас всего два велосипеда!

Ну, повезем Фантика на багажнике... Хотя нет, оба багажника будут заняты. Ну, тогда поведем велосипеды в руках — это все равно будет намного легче, чем тачку ка­тить!

Так и сделаем, — одобрил Ванька. И хи­хикнул: — Представляешь, как вечером эти два придурка будут метаться по берегу? А завтра мы вернем лодку хозяину. И все равно не понимаю... — Он подошел к самой воде. — Почему это самое удобное место? Дальний берег — вон он, еле виден, да и ни­чего интересного для воров там, по-моему, нет. Может, они должны с кем-то встретить­ся на воде?

Не наша забота! — сказал я. — Пойдем лучше к смотрителю маяка. Прошло уже намного больше часа.