2015-09-07
336
чтобы удовлетворить свои потребности. Поскольку у невроти-
ка есть такие настоятельные, но не удовлетворенные потреб-
ности, постольку его восприятие и понимание должны быть
отчуждены от реальности.
Концепция блокады боли очень важна для моей гипотезы,
так как я считаю, что чувствование это единый, тотальный про-
цесс, вовлекающий весь организм в целом, и когда мы блоки-
руем такое критически важное чувство, как ощущение, как пер-
вичная боль, мы вообще лишаем себя способности чувствовать
что бы то ни было.
Первичные у так сказать, первородные чувства, это резерву-
ар, откуда мы черпаем, а невроз — это крышка резервуара. Нев-
роз подавляет почти все чувства — как удовольствие, так и боль.
Именно поэтому все пациенты, прошедшие лечение на сеан-
сах первичной терапии, говорят: «Я снова стал чувствовать».
Они рассказывают, что впервые за все время, прошедшее с дет-
ства ощутили чувство радости и удовольствия.
Упоминание о резервуаре боли в организме невротика —
это не просто метафора для более наглядного представления;
очень часто пациенты сами описывают свое состояние, прибе-
гая именно к ней в той или иной форме (они говорят, что носят
в себе ядовитый бак со страданием). Например, каждый раз,
когда папа бьет ребенка, у последнего возникает следующее
чувство: «Папа, пожалуйста, будь со мной ласковым! Пожалуй-
ста, не пугай меня так сильно!» Но ребенок не говорит этого по
целому ряду причин. Обычно он так поглощен своей борьбой,
что и не осознает своих чувств, но если бы даже и осознавал, то
такая честность и искренность («Ты пугаешь меня, папа!») могла
бы показаться родителю такой угрозой, что он удвоил бы нака-
зания. Поэтому ребенок выражает то, что он не может сказать,
своим поведением — приобретая опыт, он становится более
примирительным, менее назойливым и более вежливым.
Первичная боль накапливается постепенно, укладываясь
слоями и порождая напряжение, которое требует разрядки. Та-
кая разрядка может произойти только в том случае, если удастся
соединить напряжение с обусловившей его причиной. Каждый
инцидент надо пережить заново и связать его с перенесенной
болью, но необходимо снова почувствовать ощущение, общее
всем прошлым переживаниям. В приведенном выше случае,
когда заново познаваемое чувство связывается с отцом, паци-
ента буквально захлестывает одно воспоминание за другим (из
резервуара, где они хранились) о тех моментах, когда отец пу-
гал его. Этот феномен свидетельствует в пользу действитель-
ного существования ключевых первичных сцен, которые пред-
ставляют множество переживаний, каждое из которых связано
с центральным, основным чувством. Процесс первичной пси-
хотерапии — это опустошение резервуара первичной боли.
Когда емкость становится пустой, я считаю, что пациент стал
реальной личностью и выздоровел.
Подавление и вытеснение первичной боли определяются
потребностью в выживании. Маленький ребенок сделает все,
что угодно, лишь бы только угодить своим родителям. Один
пациент очень красочно рассказывал об этом феномене: «Я сде-
лался чужим самому себе. Я попросту убил маленького Джим-
ми, потому что он был грубым и диким озорником, а они хоте-
ли ребенка кроткого и нежного. Я избавился от маленького
Джимми, чтобы выжить с моими сумасшедшими родителями.
Я убил своего лучшего друга. Это был отвратительный посту-
пок, но у меня не было иного выбора».
Поскольку мы рождаемся на свет цельными людьми» то
наше реальное «я» будет постоянно пытаться пробиться на по-
верхность сознания и произвести необходимые ментальные
связи. Если бы не было такой прирожденной потребности в
цельности, то реальное «я» могло быть отчужденным навсегда;
оно бы спокойно лежало на дне нашего подсознания и не пы-
талось бы вмешаться в поведение. Невроз возникает из потреб-
ности снова стать цельной личностью, потребности обрести
естественное «я», естественное осознание истинной собствен-
ной личности. Нереальное «я» это барьер на пути к выздоров-
лению, враг, которого надо во что бы то ни стало уничтожить.
От психотерапевта требуется немало умения и усилий для
того, чтобы на сеансах первичной терапии заставить пациента
и его организм снова испытать ту забытую раннюю первичную
боль. Неважно, насколько сильно пациент стремится выздоро-
веть, он все равно всегда проявляет сопротивление, не желая
ощущать заново болезненные чувства. Действительно, многие
пациенты боятся «сойти с ума», когда оказываются на грани
повторного ощущения первичной боли.
Для наших целей основным признаком, главным аспектом
первичной боли является то, что упакованная в глубинах со-
знания, она вечно остается нетронутой, первозданной и такой
же интенсивной, какой она была в момент своего возникнове-
ния. Она остается незатронутой жизненными обстоятельства-
ми и личным опытом пациента, каким бы он ни был. Сорока-
пятилетние пациенты ощущают эту раннюю боль и обиду с по-
разительной интенсивностью, словно они переживают их —
сорок с лишним лет спустя после того как они были причине-
ны — в первый раз; и мне представляется, что так оно и есть.
Эта боль никогда не переживается в своем полном объеме; она
обрывается и загоняется в подсознание очень быстро, и никог-
да не ощущается целиком. Но первичная боль весьма терпели-
ва. Она изводит нас и окольными путями каждый день напо-
минает нам о своем существовании. В полный голос она требу-
ет своего освобождения весьма редко.
Чаще эта боль вплетается в ткань личности и поэтому пере-
стает ощущаться и не распознается. Невротический механизм
вытесняет боль.
Это происходит автоматически, так как боль в любом слу-
чае должна найти выход — осознанный или нет. Освобождение
может явиться в форме приклеенной к лицу улыбки, которая
словно говорит: «Будьте со мной милы», или принимать форму
физического недуга который взывает к окружающим: «Поза-
ботьтесь обо мне». Освобождение может проявиться громоглас-
ным и бесцеремонным поведением, или, наоборот, большой
приспособленностью к общественной деятельности — и все это
только для того, чтобы сказать во весь голос: «Обрати же на меня
внимание, папочка!» Неважно, какого положения добился че-
ловек в своей жизни, неважно, насколько серьезна и «зрела»
его защита — если слегка поскрести эту внешнюю оболочку, то
под ней всегда можно найти обиженного ребенка.
Я хочу особо подчеркнуть, что переживание первичной
боли — это не просто знание о боли, это бытие в боли, это зна-
чит самому стать болью. Так как человеческий организм пред-
ставляет собой психофизическое единство, то я полагаю, что
никакой подход, предусматривающий расчленение этого един-
ства, не может быть успешным. Диетические клиники, клини-
ки речевой терапии и даже психотерапевтические клиники яв-
ляются учреждениями, в которых из общей картины вычленя-
ют отдельные симптомы и пытаются воздействовать на них в
отрыве от целостного организма. Невроз не является ни мен-
тальным, ни эмоциональным расстройством — он и то, и дру-
гое. Для того, чтобы снова обрести цельность, надо почувство-
вать и распознать расщепление и испустить крик воссоедине-
ния, который восстановит единство личности. Чем интенсив-
нее ощущает пациент расщепление, тем интенсивнее и глубже
переживание воссоединения расщепленных частей сознания.
Первичная гипотеза утверждает, что все наши нынешние
страдания — чрезмерные или не имеющие отношения к реаль-
ности, составляют первичный пул боли. Само существование
этого пула заставляет неприятные чувства долго удерживаться
в сознании после того, как человеку нанесли мелкую обиду или
сделали тривиальное замечание.
Вероятно, все мы знаем злобных или боязливых людей,
людей, которые, каждое утро просыпаются объятые гневом или
страхом, как накануне, без всякой видимой причины. Откуда
ежедневно берутся эти чувства? Полагаю, что они, словно чер-
ти из табакерки, выскакивают из первичного резервуара.
Все, что разрывает защитный покров нереальности, откры-
вает выход первичной боли, и она поднимается на уровень со-
знания. Например, одной пациентке, которой никогда в жиз-
ни не удавалось угодить матери, друг однажды шутя сказал, что
ее чудесные голубые глаза не гармонируют с черными, как во-
роново крыло, волосами. Это, очевидно, не стоящее и ломано-
го гроша, замечание, возбудило чувство отверженности, и она
не смогла остановить поток этого чувства, хотя «умом» пони-
мала, что друг вовсе не желал ее обидеть. Обсуждение этой те-
кущей ситуации я использовал как средство добраться до ее
первичной боли. Ощущение первичной боли пациентом я на-
зываю возвращением к истоку.
На званом вечере человек может получить сотню компли-
ментов, но все они сразу поблекнут и потеряют свою значимость
из-за одного-единственного мелкого замечания, которое раз-
рядит старые чувства и заставит человека почувствовать себя
никчемным, ни к чему не пригодным, нежеланным и т.д. Очень
часто невротики сами тянутся к критически настроенным
личностям просто потому, что получают возможность симво-
лически бороться с критически настроенными родителями,
надеясь, в конце концов разрешить свои чувства и преодолеть
критику и обиду. Это такой же динамический процесс, как в
случае, когда невротик сближается с отчужденным холодным
человеком, чтобы заставить (опять-таки, символически) ро-
дителей относиться к себе с теплотой и сердечностью. В этом
и заключается суть невротической борьбы — воссоздать ис-
ходную ситуацию и постараться разрешить ее. Например, же-
ниться на слабом человеке и всю жизнь стараться сделать его
сильным, или, наоборот, выбрать в супруги сильного челове-
ка, чтобы безжалостно ломать его, превращая в безвольную
тряпку. Почему люди символически «женятся» на своих мате-
рях и «выходят замуж» за отцов? Для того, чтобы превратить их
в реальных любящих людей. Поскольку при таком подходе это
невозможно, то борьба продолжается до бесконечности.
Здесь вполне уместен вопрос: «Откуда мы вообще знаем,
что невротик в действительности испытывает какую-то боль?»
Я могу сказать, что во всех наблюдаемых мною случаях, неза-
висимо от психиатрического диагноза, боль появлялась на по-
верхности сознания в тот момент, когда падала защитная пе-
лена. Боль всегда на страже; она просто равномерно распре-
деляется по организму, если он находится в напряженном со-
стоянии.
Можно задать и другой вопрос: «Не реагирует ли человек
таким болезненным образом на психическую травму, которую
наносит ему психотерапевт?» Во-первых, психотерапевты не
наносят травм и не причиняют боли и обид. Прорыв защитной
системы позволяет больному ощутить себя, свои потребности,
свои желания и свои обиды. Во-вторых, как только разрушает-
ся часть защитного барьера, отделяющего мысли от чувств, чув-
ства начинают вырываться из-под спуда спонтанно. В-треть-
их, боль и обида немедленно возвращают человека к истокам
его жизни, и никогда не обращаются на психотерапевта.
По какой-то извращенной причине мы уже в давние вре-
мена пришли к выводу, что тот, кто лучше всех переносит боль
является самым сильным и доблестным человеком. Человек,
страдающий молча, это «настоящий мужчина», человек, спо-
собный стойко переносить боль и удары судьбы. Однако не яв-
ляется реальным человеком тот, кто «стойко» переносит боль
просто потому, что привык к ней. В действительности, лучше
будет сказать, что тот, кто более всех сам себя отрицает, тот,
кто лучше всех страдает — тот победитель всеамериканского
конкурса невротиков. Видимо, существует прямая связь между
самоотрицанием и доблестью в культуре западного человека, и
не только в религиозной жизни, где восхваляется самоотрече-
ние, но также и в обыденной жизни человека, который много
работает, чтобы содержать семью, и который может преждев-
ременно умереть от такого самопожертвования. Человек, у ко-
торого никогда не было времени на самого себя, который по-
стоянно жертвует собой, в конце концов, действительно при-
носит себя в жертву в буквальном смысле этого слова. Именно
в этом смысле я считаю вполне правомочным утверждать, что
нереальность или — что то же самое — отказ и уход от реально-
сти убивают.
