Данилевский о славянском типе культуры

Отдельный самобытный культурно-исторический тип составляют и славяне. Следовательно, если они откажутся от самостоятельного развития, то должны отказаться от всякого исторического значения и стать этнографическим материалом для чужих целей (в частности – для целей Европы). Но Запад, Европа находятся сейчас в апогее своего цивилизованного величия, а это не очень удобно для начала новой культуры.

Но уже не раз во времена блеска старой культуры зарождалась новая. Видимо, когда начинает жить новый культурно-исторический тип, старый должен угасать.

Момент развития тех сил, которые производят известный ряд явлений, не совпадает с моментом наибольшего обилия результатов деятельности этих сил. Этот момент наступает значительно позднее. Каким образом могут слабеть силы целых обществ, непонятно. Однако история указывает, что это так. Обилие результатов европейской цивилизации в XIX в. указывает на то, что творческая сила Европы спадает.

Кульминация творческих общественных сил происходит тогда когда процветают искусство и философия. А процветание положительных наук свидетельствует об упадке.

Европа: XVI – XVII вв. – расцвет творческих сил (Микеланджело, Рафаэль, Шекспир, Кеплер). XIX в. – накопление результатов.

Россия не является частью Европы “ни по происхождению, ни по усыновлению”. Основой, почвой, на которой может вырасти самобытная славянская цивилизация, может стать Всеславянский союз - новая политическая система государств во главе с Россией, служащая противовесом Европе во всей ее целостности. То есть Европе как таковой, а не конкретным европейским государствам или союзам европейских государств.

Для западного славянства значение этого союза еще важнее, чем для России. Если Россия не станет представителем славянства, то она лишиться исторической цели своего существования. Но только цели. При этом она еще долго будет оставаться заметной политической силой, “хотя и лишенною внутреннего смысла и содержания”. Но для других славянских народов вопрос стоит не о смысле их существования, а просто о существовании.

Надо преодолеть свойственную славянам обязанность жертвовать своими интересами общечеловеческим целям - целям, которых просто не существует. Тем более, что при смешивании понятия “общечеловеческого” и “европейского”, эта жертва идет на пользу все той же Европе. Но необходима не только независимость славян, но и политическое могущество. Политическая сила Славянского союза ни в коей мере не угрожает порабощением всему миру; наоборот, Славянский союз – единственная преграда на пути Европы к мировому господству.

Каким же способом можно ослабить стремление Европы ко всемирному владычеству? Главным препятствием на пути этого стремления была внутренняя борьба европейских государств между собой. Следовательно, равновесие политических сил Европы вредно для России, а отсутствие этого равновесия – выгодно. При нарушении равновесия и тот, кто его нарушил, и потерпевший от этого нарушения будут заинтересованы в дружбе с Россией. Если Европа стабильна, то ее внимание переносится на внешние дела, и ее враждебность к России “высказывается во все просторе”. Но все предлоги для нарушения политического равновесия Европы постепенно исчезают, а само политическое равновесие укрепляется. То есть это препятствие все больше сходит на нет.

Европа – это не одно государство, а система независимых государств. Таким образом, говорить о стремлении Европы к господству вроде бы некорректно. Но Данилевский подчеркивает, что опасность для истории заключается не в политическом господстве одного государства, а в культурном господстве одного культурно-исторического типа. И совершенно неважно, каково внутреннее устройство этого типа. “Настоящая, глубокая опасность заключается именно в осуществлении того порядка вещей, который составляет идеал наших западников: в воцарении не мнимой, а действительной, столь любезной им, общечеловеческой цивилизации. Это было бы равнозначно прекращению самой возможности всякого дальнейшего преуспеяния или прогресса в истории внесением нового миросозерцания, новых целей, новых стремлений, всегда коренящихся в особом психическом строе выступающих на деятельное поприще новых этнографических элементов”. С уменьшением противоречий между европейскими государствами и достижением стабильности Европы бороться с соединенной Европой может только соединенное славянство – Всеславянский союз.

Естественно, Россия не может прервать своих отношений с Европой. Но эти отношения не должны быть “родственными”. Во внешней политике Данилевский отходит от каких бы то ни было “моральных” принципов. Принцип полезности как основы и цели деятельности – должен быть главным принципом международной политики. Никогда интересы какой-либо страны, политического союза или той же Европы не должны ставиться выше интересов России. Да, самопожертвование – высший нравственный закон, но единственное основание для самопожертвования – бессмертие. Душа человека бессмертна, следовательно, люди могут руководствоваться в отношениях между собой принципами нравственности. Но государство, народ – явления временные. В политике должно действовать правило: око за око, зуб за зуб; относиться к другим надо так, как они относятся к тебе: “весьма возможно, полезно и даже необходимо смотреть... всегда и постоянно с нашей особой, русской точки зрения… какое отношение может иметь то или другое событие, направление умов, та или другая деятельность влиятельных личностей к нашим особенным, русско-славянским целям…? К безразличным в этом отношении лицам и событиям должны мы оставаться совершенно равнодушными…; тем, которые могут приблизить нас к нашей цели, должны всемерно содействовать; и всемерно противиться тем, которые могут служить ей препятствием, не обращая при этом ни малейшего внимания на их безотносительное значение — на то, каковы будут их последствия для самой Европы, для человечества, для свободы, для цивилизации. У нас должно быть свое собственное, особое понятие о всех этих предметах и твердая вера в то, что только действуя в своих видах, можем мы споспешествовать им… что цель наша свята и высока… что, только служа ей… можем мы содействовать всему высокому, какое бы имя оно ни носило: человечества, свободы, цивилизации и так далее.

…Без ненависти и без любви (ибо в этом чуждом мире ничего не может и не должно возбуждать ни наших симпатий, ни наших антипатий), равнодушные и к красному, и к белому, к демагогии и к деспотизму, к легитимизму и к революции, к немцам, к французам, к англичанам, к итальянцам, к Наполеону, Бисмарку, Гладстону, Гарибальди, - должны быть верным другом и союзником тому, кто хочет и может содействовать нашей единой и неизменной цели. Если ценою нашего союза и дружбы мы делаем шаг вперед к освобождению и объединению славянства, приближаемся к Цареграду, не совершенно ли нам все равно: купятся ли этою ценою Египет - Францией или Англией, рейнская граница — французами или вогезская - немцами, Бельгия — Наполеоном или Голландия – Бисмарком?”.

В центре религиозной деятельности славянского культурно-исторического типа Данилевский ставит так называемую соборность, придерживаясь в ее истолковании православной концепции.

Понятие “соборности” Данилевский выводит из понимания религии как Откровения, т.е. чего-то заданного человечеству извне. “На самом деле или, по крайней мере, во мнении своих поклонников религия непременно происходит с неба и потому только и достигает своей цели - быть твердою, незыблемою основой практической нравственности, сущность которой состоит не в ином чем, как в самоотверженности, в самопожертвовании, возможных лишь при полной достоверности тех начал, во имя которых они требуются”.

Однако религиозная истина вверена людям и народам для передачи в неприкосновенной чистоте другим народам и грядущим поколениям. К этому можно добавить, что Откровение, будь оно хоть и непосредственно от и Истинного Бога, передавалось от Бога к людям и от людей к людям. Само восприятие Откровения и тем более его запись производились в реалиях и терминах той эпохи, когда оно появилось на Земле. Следовательно, для сохранения религии через века должен существовать непререкаемый авторитет, комментирующий священные тексты и дающий им современное истолкование.

Можно также заключить, что то значение "славянской цивилизации", которое Данилевский хотел придать славянству как племенной общности и, частично — общности религиозной и культурной, он основывал именно на фундаменте русского государства. Он считал, что Россия сохранила для славянства все то, что оно само не смогло сохранить. Как отмечал Леонтьев, у большинства славян нет ни дворянства, ни "серьезных, очень давних династий, пустивших в стране глубокие корни долгой и славной истории", ни просто "родов с надменными и оправданными историей претензиями". То есть, нет тех сословных и корпоративных преданий, без которых государство не может функционировать. А потому отсутствие славянской государственности (современные славянские страны, по сути есть области европейской цивилизации), и подмена ее государственностью русской — ахиллесова пята панславизма. Именно поэтому Леонтьев, читая книгу Данилевского, там где Николай Яковлевич обозначил свой идеал, как "Православие, Славянство и крестьянский надел", — твердой рукой зачеркнул слово "Славянство" и приписал: "Самодержавие".