Строя Киевской Руси

1. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

ы не будем приводить полностью историографию воп­роса о политической сущности Киевской Русн. Огра­ничимся лишь несколькими примерами.

С. М. Соловьев в основу деления истории России на периоды кладет междукняжеские отношения, которые, по его мне­нию, обнаруживают «естественное развитие общества из са­мого себя». Первый период — от «призвания Рюрика» до Андрея Боголюбского, когда «княжеские отношения носят характер чисто родовой». Второй период — от Андрея до Калиты: «здесь обнаруживается стремление сменить родовые отношения, вслед­ствие чего начинается борьба между князьями северной и южиой Руси, преследующими противоположные цели; эта борьба после раздробления рода сменяется борьбою отдельных княжеств с целью усиления одного за счет другого, окончательная победа остается на стороне княжества Московского». Третий период — от Калиты до Ивана III. Здесь «Московские владетели все более и более дают силы государственным отношениям над родовыми», и, наконец, период четвертый — от Ивана III дЬ пресечения «дина­стии Рюриковичей» — есть период, когда окончательно торже­ствуют государственные отношения над родовыми, «торжество, купленное страшною кровавою борьбою с издыхающим порядком вещей»^[360].

Но, несмотря на господство «родового быта», в первый же устанавливаемый С. М. Соловьевым период нашей истории про­исходит событие, которое сам С. М. Соловьев называет началом Русского государства. Это — пресловутое «призвание варягов». «Призвание первых князей, — пишет С. М. Соловьев, — имеет великое значение в нашей истории, есть событие всероссийское, н с него справедливо начинают русскую историю»^[361]. Стало быть, С. М. Соловьев различает несколько периодов в истории восточно­славянского государства, среди которых первый, хотя и с боль­шими оговорками, он тоже как будто склонен считать государ­ственным (в начальной стадии его развития).

В. И. Сергеевич, собственно говоря, никаких периодов в исто­рии древней России не видит. Для него X или XVI века часто являются носителями одних и тех же принципов общественной и политической жизни. «...Древнейшие владетельные князья, известные нашей истории, родные братья Святославичи (Свято­слава Игоревича. — Б. Г.), улаживают свои отношения либо ратью, либо миром. Это было во второй половине X века. Совер­шенно то же наблюдаем и во все последующее время до полного исчезновения удельных князей» (до XVI века, — Б. Г.)². В дру­гом месте он пишет: «Наша древность не знает единого «госу­дарства Российского»; она имеет дело со множеством едино­временно существующих небольших государств. Эти небольшие государства называются: волостями, землями, княжениями, уде­лами, отчинамн князей, уездамн»³.

Эти государства в лице своих князей находятся в известных отношениях, по мнению Сергеевича, устойчивых, на протяже­нии нескольких веков. Отношения эти определяются двумя прин­ципами: либо договорами, либо семейным правом. Договоры действуют во взаимных отношениях князей-родственников боко­вых во всех возможных степенях родства. Семейное право опре­деляет отношения князей-родственников в нисходящей линни, так как в этом последнем случае мы видим отношения детей н родителей. «Подчинение детей родителям выражалось в том, что при жизни отца сыновья никогда не были самостоятельными владетельными князьями. Если бы им и была дана в управлейие самостоятельная волость, они управляли ею в качестве посад­ников князя-отца, а не самостоятельных владельцев»⁴.

Сергеевич, стало быть, не выделяет особого периода, пред­шествующего «периоду уделов», иначе, периоду феодальной раздробленности. Некоторая разница в политическом строе доудельной Русн н Руси удельной заключается, по мысли Сер­геевича, в том, что в «доудельный период» нет боковых родст­венников князя, а имеются лишь сыновья одного отца, киев­ского князя.

Иначе к вопросу подходит М. Ф. Владнмнрский-Буданов. Он считает, что отдельные земли в форме союза волостей и приго­родов под властью старшего.города являлись уже государствами н до «призвания варягов». «Князья-варяги застали везде готовый государственный строй¹. Владнмирскнй-ёуданов нё OTprti;aetf того, что «династия Рюриковичей» положила основание сближе­нию между отдельными землями. Это выражалось в обязанности земель платить дань Киеву и в том, что они находились «под рукою» князя киевского; но автор до того далек от мысли- при­знавать единство Древнерусского государства, что даже «период уделов» считает временем большего слияния земель по сравнению с предшествующим их состоянием.

М. А. Дьяконов в этом отношении очень близко примыкает к М. Ф. Владимирскому-Буданову. Он прямо говорит, что быт русских славян еще до «призвания варяжских князей» заключал элементы, необходимые для признания наличия государства. В древней Руси «наблюдается значительное число небольших государств, границы которых подвергались постоянным колеба­ниям... Эти древнерусские государства носят названия «земель», «княжений», «волостей», «уездов», «отчнн»»^[362].

В. О. Ключевский «первой местной политической формой, образовавшейся на Русн около половины IX века», считает «городовую область, т. е. торговый округ, управляемый укре­пленным городом, который вместе с тем служил и промышлен­ным средоточием для этого округа». «Вторичной местной формой» были, по мнению того же автора, «варяжские княжества»: «кня­жества Рюрика в Новгороде, Сннеусово на Белом озере, Труво- рово в Изборске, Аскольдово в Киеве... Рогволодово в Полоцке н Турово в Турове». Ключевский полагает, что этот перечень не полон, что «такие княжества появлялись и в других местах Руси, но исчезали бесследно». «Из соединения варяжских кня­жеств н сохранивших самостоятельность городовых областей вы­шла третья политическая форма, завязавшаяся на Русн: то было великое княжество Киевское», сделавшееся центром торговым н политическим и объединившее вокруг себя славян н не-славян. Киевское княжество «стало зерном того союза славянских и соседних с ними финских племен, который можно признать пер­воначальной формой Русского государства». «Русское государство основалось деятельностью Аскольда н потом Олега в Киеве: из Киева, а не из Новгорода пошло политическое объединение рус­ского славянства»^[363].

Мнение А. Е. Преснякова по этому предмету нам известно из его диссертации «Княжое право» и нз его лекций по истории Киевской Руси, читанных в 1907/08 г. и 1915/16 г. В лекциях он говорит о процессе сложения Древнерусского государства, отмечая прн этом различные этапы в истории его создания и укрепления. «Киевский центр, — пишет А. Е. Пресняков, — уже при Игоре — прочный опорный пункт княжеской власти, укрепленный центр в «горах киевских», связанный с другими городскими пунктами, где сиделн другие «князья» «под рукою киевского князя». Тут же А. Е. Пресняков говорит об основном интересе княжеской власти, который он формулирует так: «Гос­подство над славянскими элементами, сбор с них данн н вер­бовка из них новой военной силы, ее организация вокруг ва­ряжского дружинного ядра для больших походов на печенегов, на Византию»¹. По смерти Игоря тот же автор отаечает «стре­мление к прочной организации Киевского государства и усвое­нию новой культуры»². «Киевский центр закончил подчинение остальных земель южной Русн ко временам Владимира», «завер­шителя работы преоюних князей над созданием и утвержде­нием киевской власти»³.

Владимир очертил границы своего государства — «и бе живя с князи околными миромь: с Болеславом Лядьскым н с Стефаном Угрьскым и с Аидрихомь Чешскым»⁴.

Те же мысли мы можем найтн и в книге А. Е. Преснякова «Княжое право в древней Руси». Там он говорит, что Древнерус­ское государство создавалось в период до Ярослава: «Иначе было во времена до Ярослава, когда все восточное славянство подчинялось нераздельной, хотя и внешней, власти киевского князя, н Киев можио было рассматривать как центр создав­шегося государства»⁵.

М. С. Грушевский не только не сомневается в наличии Древ­нерусского государства, но н дает его историю. Он посвящает ей несколько глав: образование Киевского государства, его орга­низация, история от Олега до Святослава, государство при Игоре, Олеге и Святославе, окончание образования государства при Владимире и распад государства в XI—XII веках⁰. Я не

¹ А. Е. Пресняков, Лекции по русской истории, т. I, стр. 78—79. Ср. стр. 81. Подчеркиваю здесь только то, что характеризует отношение автора к политической организации Руси. Опускаю его мнение о южной торговле, осуществлению которой якобы и служила эта организация.

² Там же, стр. 80.

^а Там же, стр. 96 (курсив мой. — Б. Г.). В предисловии к «Лекциям» Преснякова Н. Л. Рубинштейн едва ли удачно выбрал цитату для показа, как А. Е. Пресняков определяет политический строй Киевской Руси: «гос­подство одного князя над рядом волостей без внутренней органической их связи в единое государство». Н. Л. Рубинштейн, повидимому, хочет отсюда сделать вывод, что А. Е. Пресняков (ср. «Историк-марксист» № 1, 1938, стр. 130 и др.) склонен только с большими ограничениями признавать Киев­скую Русь государством. Но, как мы могли убедиться, это не так: то место, которое он процитировал, во-первых, говорит не совсем о том, а, во-вторых, это текст А. Е. Преснякова, наиболее устаревший. Ведь сам Н. Л. Рубин­штейн в своем предисловии к «Лекциям» отметил, что со 143-й страницы печатается текст лекций, читанных в 1907/08 г., между тем как процитиро­ванные много места относятся к лекциям 1915/16 г,

⁴ Лаврентьевская летопись, под 996 г.; «Повесть временных лет», ч, I, стр. 86.

' А. Е. Пресняков, Княжое право в древней Руси, 1909, стр. 62—63.

⁰ М. С. Грушевский, 1стор1я Укра1ии-Рус1, тт, I и II.

касаюсь здесь его антинаучной концепции, а отмечаю только факт признания им целого большого периода в нашей истории, которую Грушевский путем явной фальсификации источников пытается приспособить к истории одной только Украины^[364].

А. А. Шахматов представляет Древнерусское государство как не первый уже этап в исторнн государственности у восточ­ных славян. До образования Древнерусского государства, объединившего бассейн «великого водного путн нз варяг в грекн», по мнению Шахматова, уже было два государственных центра с Киевом и Новгородом во главе, и, кроме того, другие «скандинав­ские государства», возникшие на восточноевропейской равнине.

А. А. Шахматов признает н наличие более раннего полити­ческого объединения восточных славян с центром в Волыни. «Уже в течение X века, — пишет Шахматов, — завершается процесс объединения восточнославянских земель вокруг Киева, получающего в снлу своего положения возможность стать не только политическим, но н культурным центром для всего По- днепровья н прилегающих к Поднепровью земель». «Это показы­вает, что раздробленное в прошлом восточное славянство слилось в одну семью, связанную политическими н культурными узами». Эту семью Шахматов тут же называет «государственной органи­зацией»

Итак, из приведенных примеров мы можем убедиться, что, несмотря на разнообразие мнений по вопросу о Древнерусском государстве н его происхождении, все упомянутые мной наиболее видные буржуазные историки второй половины XIX и начала XX века признавали «киевский период» нашей исторнн государ­ственным (С. М. Соловьев — с указанными выше оговорками).

Насколько вопрос о характере Древнерусского государства не переставал интересовать исследователей, видно из помещен­ной в 1941 г. в «Ученых записках» Ленинградского университета специальной статьи М. Д. Прнселкова — «Киевское государство второй половины X в.». Автор имеет свое собственное пред­ставление о Древнерусском государстве.

М. Д. Приселков в названной статье ставит своей задачей изучить Древнерусское государство второй половины X века на источниках византийских, исходя из положений, что «Повеете временных лет» — источник «искусственный и мало надежный» н что греческие источники в своих данных о Руси якобы «более надежны». К этим последним он причисляет: 1) Договоры с гре­ками, как известно, сообщенные отвергнутой автором «Повестью временных лет», 2) сочинения Константина Багрянородного, известного русофюба и потому не могущего в своих сообщениях о Руси быть объективным, к тому же писавшего издалека, 3) «Исто­рию» Льва Диакона, которая о Руси говорит очень мало, со­средоточивая свое внимание на болгарском походе Святослава.

Ограничив себя узким кругом источников и a priori признав византийские сведения более достоверными, чем русские, М. Д. Приселков сделал опыт изображения Древнерусского госу­дарства, столь же смелый, сколь и неубедительный. Однако, насколько можно судить, автор признает наличие Древнерусского государства в X веке. Он пишет о росте территории Древнерус­ского государства, о постепенном освоении киевским княжеским домом отдельных областей, ликвидации местных властей и водво­рении в покоренных областях сыновей князя Русской земли. Этот процесс М. Д. Приселков отмечает «от середины X века до второй половины XI в.», очевидно, не находя возможным гово­рить о времени более раннем, без чего, однако, делаются непонят­ными и факты из истории Древнерусского государства как пер­вой половины X века, так и IX века. Он предполагает, что и во второй половине XI века этот процесс продолжался, чего, конечно, нельзя подтвердить фактами, так как во второй половине XI века Древнерусское государство не могло расти, потому что оно в это время уже обнаружило явные признаки раздробления

Особое место в историографии этого вопроса занимает М. Н. Покровский. «Говорить о едином русском государстве, — пишет Покровский, — в киевскую эпоху можно только по явному недоразумению». Дальше оказывается, что автор не только отрицает существование единого Русского государства, — он не признает в этот период наличия государства вообще. Трактуя о киевских смердах и опровергая точку зрения иа смердов, как на «государственных крестьян», он прямо заявляет: «там, где не было государства, трудно найти государственное имущество, живое или мертвое». «Никакой почвы для «единого» государства — и вообще государства в современном нам смысле слова — здесь не было». И это суждение не случайно. В другом своем труде Покровский высказывается по этому предмету еще яснее. Он считает, что «общественные классы появляются... в истории (России. — Б. Г.) довольно поздно». Он относит это появление к «XVI, примерно, столетию». «А была ли какая-нибудь госу­дарственная власть и раньше?» — спрашивает М. Н. Покров­ский и на этот вопрос отвечает: «нет, не было, потому что те, сначала племенные, потом военно-торговые, позже феодально- земледельческие ассоциации, какие мы встречаем в России до образования Московского государства Ивана IV, весьма мало были похожи на то, что мы называем «государством»»^[365].

Самому М. Н. (Гокровскому иногда бывало тесно в piMKaji шЛ же созданной теории, но я не буду приводить примеров его же собственных отклонений от столь ярко выраженной точки зрения, чтобы и мне ие потерять рамок, намеченных настоящей книгой.

Перехожу к разбору трудов советских ученых, не согласных с моими выводами.

После выхода в свет двух изданий моих «Феодальных отно­шений» появилось несколько работ С. В. Бахрушина, прямо касающихся вопроса о Древнерусском государственебольшая, но очень выразительная по своему содержанию рецензия Н. Л. Ру­бинштейна и его же предисловие к лекциям А. Е. Преснякова, трактующее тот же предмет^[366],

В представлении Н. Л. Рубинштейна «империя Рюрикови­чей» или, что то же, «Киевское государство» — не период в исто­рии нашей страны, соответствующий периоду существования в Западной Европе большого раннесредневекового государства, достигшего своего завершения при Карле Великом и давшего начало главнейшим западноевропейским государствам (Франции, Италии и Германии), — а лишь переходный момент от родового общества к классовому, феодальному, под чем Н. Л. Рубин­штейн понимает период феодальной раздробленности. Этот переходный момент, по мнению Н. Л. Рубинштейна, длится около 30 лет, т. е. падает на время княжения Владимира I. Те, кто представляет дело иначе н склонны считать период существова­ния Древнерусского государства более длительным (больше 200 лет) и сыгравшим в истории нашей страны более существенную и заметную роль, по мнению того же автора, подвергаются опас­ности возвратиться «к старой концепции распада единого госу­дарства, упадка развитой Киевской Руси».

С. В. Бахрушин более снисходителен к тем, кто готов при­знавать Киевскую Русь и «единой» н «развитой» (конечно, отно­сительно и с учетом эволюции «объединения» и «культуры»). Он признает, насколько можно судить по его отдельным заме­чаниям, два периода в истории Древнерусского государства: «период эфемерного единства» и «период целостной организации». «До последней четверти X в., — пишет он, — мы не наблюдаем признаков существования прочно сложившегося государства» ^[367],— и в другом месте: «Эфемерное единство Руси... установилось едва ли раньше Святослава. Любопытно отметить,—продолжает он, — что в договоре Святослава не фигурируют представители мелких князей, и упоминается один Свенельд, о котором и лето­пись помиит как о самом могущественном из вассалов Игоря». «Только с конца X в. — заключает он, — и начинает, собственно, складываться государство как целостная организация»^[368]. В дру­гой своей статье С. В. Бахрушин езде более осторожно говорит о складывании в конце X века феодализирующейся знати и назы­вает эту знать «будущими феодалами» (ср. с его же признанием Свенельда «самым могущественным вассалом Игоря»), которым недоставало только христианства, чтобы «освятить свои притя­зания на господствующее положение в Приднепровье»²,

В 30-х годах XX века С. В. Бахрушин еще считал, что та политическая организация, которая заключала с греками до­говоры, при Олеге и Игоре во всяком случае, а может быть, даже и при Святославе, государством еще не была. Чем же была в это время Русь? На этот совершенно законный и неизбежный вопрос автор отвечает в статье «Держава Рюриковичей», где он опреде­ляет эту «державу» как сочетание «остатков военной демокра­тии» с «элементами зарождающегося феодального государства»^[369]. Силу русского князя этой поры, по его мнению, составляет дру­жина, а главное его назначение—«военное предводительство» и «грабеж населения». Этому князю «противостоит вольный общин­ник, облагаемый данью», «закрепощения крестьянина» еще иет'.

В 40-х годах С. В. Бахрушин отошел от этнх позиций".

Само собой разумеется, что раннеередневековые государства складываются при известных условиях, но уже на развалинах родового строя. Мы можем указать на некоторые совершенно определенные признаки, отделяющие родовой строй от государ­ственного. Для родового строя, конечно, прежде всего характерна его бесклассовость. Последний период в истории родового строя характерен наличием следующих учреждений: народного собра­ния, совета родовых старейшин и военачальника.

С развитием классового строя эти учреждения перестают удо­влетворять потребности общества, некоторые из них делаются уже невозможными, и родовому устройству общества наступает конец. Ma его место становится государство, либо преобразующее учреждения родового строя, либо заменяющее их новыми, конечно, не вдруг. Это процесс длительный. Но если мы лишены возможности на нашем материале проследить отдельные его этапы, то не имеем права закрывать глаза на факты, нам извест­ные, и должны иметь смелость называть эти факты их именами. Если, например, родовые союзы уже заменились территориаль­ными, если власть отделилась от народных масс, если у власти успел встать наиболее сильный экономически класс, если этот класс организовал аппарат властвования, то мы смело можем говорить о замене родового строя государственным, как о факте уже совершившемся.

В первых главах мне как будто удалось показать, что в VI— VIII веках мы во всяком случае имели уже право говорить о воз­никновении классов, в VIII—IX веках эти классы делаются нам известны с достаточной ясностью, об X—XII веках нужно ска­зать то же, но с гораздо большей конкретностью. Этим самым мною показаны основания, по которым мы имеем право говорить и о возникновении государства^[370].

Обратимся за некоторыми справками к нашим древним источ­никам.

Как летописец понимал Киевскую Русь? Считал ли он ее государством, хотя бы и в своем собственном понимании тер­мина? Это далеко не праздный вопрос. Ведь летописец говорит все время и о таких государствах, которые не вызывают никаких возражений в праве их называться этим именем даже у тех авто­ров, которые готовы отказать в этом праве Киевской Руси. Лето­писец формулирует свою задачу следующим образом: «Повесть временных лет: откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть».

Что подразумевает летописец под термином «Русская земля»? Только ли географическое понятие или же и политическое? А если и политическое, то какое именно? М. Ф. Владимирский- Будаиов отвечает на этот вопрос решительным утверждением, что летописец под термином «земля» в данном случае понимал не гео­графическое пространство, а обозначал этим словом понятие государства. В доказательство своей мысли Владимирский-Буда- нов приводит очень убедительные факты. Некоторые из них я и позволю себе повторить здесь.

Он указывает на то, что именно термином «земля» летописец обозначает и соседние иностранные государства. «Когда угры, победив славян, основали свое государство, то «оттоле прозвася земля Угорьска». Князья моравские прислали к византийскому императору просьбу дать им учителя христианской веры и гово­рили так: «Земля иаша крещена, и несть у нас учителя». Игорь,

Помирившись с греками, «повеле печенегам воевати Болгарскую землю», т. е. государство, враждебное Византии. В Польском государстве по смерти Болеслава Великого возник «мятеж»; об этом наш летописец говорит так: «умре Болеслав великий в Лясех, и бысть мятеж в земле Лядьске». В таком же смысле пользовался термином «земля» и наш князь Святослав, когда говорил: «хочю жити в Переяславци на Дунай, яко то есть среда в земли моей». «Для юридического значения (термина. — Б. Г.) всего важнее знать, — пишет М. Ф. Владимирский-Буданов, — как именуют государство того времени люди в трактатах, заключенных между двумя государствами. В договоре Олега выражаются так: если греческий корабль потерпит крушение, то русские обязаны про­водить его «на землю крестьянску» (что однозначаще с «христи­анским царством», ст. 14), а если крушение случится близ земли русской, то «да проводим ю в Русскую землю». Когда послы Олега возвратились в Киев, то «поведаша Олегу вся речи обою царю, како створиша мир и уряд положиша межю Грецкою зем­лею и Русскою». То же словоупотребление и в том же смысле мы имеем и в «Правде Русской» («Правда установлена Русской земли») и много раз в «Слове о полку Игореве» («полегоша за землю Русскую», «погании... прихождаху с победами на землю Русскую», «тоска разлилася по Русской земле» и т. д. н т. д.).

Приведенные здесь факты могут служить доказательством тому, что термин «Русская земля» был в X—XII веках тождест­вен понятию «Русское государство»: поскольку древние авторы термин «земля» прилагали и к Византии, и к Польше, и к Венгрии, и к Болгарии, и к Руси, мы в праве допустить, что у них было какое-то основание выражаться именно так, а ие иначе. У всех перечисленных здесь политических организаций в глазах наших древних авторов было нечто общее, и мие кажется, что это общее, их объединяющее, заключалось в их государственности: все эти политические организации были государствами.

Факт заключения договоров с нх основной целью создания торговых и политических связей, гарантируемых государствен­ными санкциями с обеих сторон, говорит о наличии в обеих дого­варивающихся странах классов, заинтересованных в торговле и политических, между двумя государствами, отношениях, а также и о наличии государственного аппарата, способного обеспечить выполнение заключаемых договоров.

В договоре Игоря совершенно ясно названы общественные силы, больше других заинтересованные в создании торговых связей с Византией. «А великий князь русский, — читаем в дого­воре, — и боляре его да посылают в Греки к великим цесарем греческим корабли, елико хотят, со слы и с гостьми». Это князь и «боляре его». Они имеют право посылать в Византию свои корабли в неограниченном количестве «со слы и с гостьми». Едва ли мы ошибемся, если сделаем отсюда вывод, что хозяином положения, ответственным руководителем пресловутой торговли Русн с Византией, был князь и его бояре, богатые, влиятельные люди, — как мы уже видели, крупные землевладельцы, имеющие свои дружииы. Гости-купцы играют тут роль довольно второсте­пенную. Бояре сажают их вместе со своими «слами» на корабли, отправляемые в Византию. Конечно, в данном пункте речь идет только о торговых сношениях Руси с Византией, и этим не ре­шается вопрос о роли купцов, равно как и боярства, в обществен­ной жизии Киевской Руси.

Само собой разумеется, что государства эти находились не на одном уровне своего стадиального развития: нельзя ставить знак равенства, например, между Византией и Русью в X веке. Само собой разумеется также, что государства эти не оставались в неподвижности. Русь времен Олега или Игоря не та, что Русь времен Владимира или Ярослава. Все это совершенно правильно. Критики упрекают меня в том, что я в X веке вижу уже создав­шееся «территориально-политическое единство» (Н. Л. Рубин­штейн) нли «большое, хорошо организованное, феодальное госу­дарство» (С. В. Бахрушин)^[371]. Относительное единство несомненно было. На этом я настаиваю, но о «хорошей» организованности государства, если иметь в виду государство централизованное, я ие говорил и говорить не собираюсь.

Я понимаю, что слов здесь недостаточно. Необходимы дока­зательства, а источники слишком скудны. Ведь недаром по этому предмету спорили раньше, спорят и сейчас.

Невольно хочется напомнить слова А. Е. Преснякова, ска­занные им по поводу состояния источников, относящихся ко времени княжения князей Олега и Игоря: «Разве с отчаяния перед... сбивчивостью (источников. — Б. Г.) можно пойти за А. А. Шахматовым, вовсе разрывая всякую связь между Олегом и Игорем. Скорее, особенно под влиянием «еврейского документа», можно соблазниться, во всяком случае, остроумной догадкой киижника-летописца, который создал то построение, какое находим в Новг. I (летописи.—Б. Г.)»^[372].

В работе В. В. Мавродина, вышедшей в 1945 г., без всяких оговорок и колебаний Древнерусское государство изображается как раннесредневековое государство, как самое крупное госу­дарство в средневековой Европе^[373].

О соображениях А. А. Шахматова и самого А. Е. Преснякова о «еврейском документе» и пр. — в своем месте. Сейчас я ставлю перед собой очень скромную задачу — показать, в каком поло­жении находится в настоящее время вопрос о политическом строе Киевской Руси — даже не весь вопрос в целом, а лишь одна его сторона: мне хотелось высказать несколько сооб­ражений относительно взглядов авторов, либо совсем ие склон­ных признавать Киевскую Русь государством в качестве одного из этапов в истории нашей страны, либо признающих Киевскую Русь государством, но со столь большими оговорками и огра­ничениями, что самое признание делается равносильным неприз­нанию.

Продолжаю рассмотрение вопроса в следующей главе, посвя­щенной специально положению княжеской власти в Древнерус­ском государстве, причем предполагаю пользоваться главным образом договорами Руси с греками и некоторым другим актовым материалом, прибегая к летописному рассказу лишь в редких случаях. Это ограничение в круге источников делаю умышленно, чтобы избежать упреков в следовании за концепцией нашего первого нсторика-летописца, действительно не чуждого тенден­циозности, особенно в вопросах, связанных с характеристикой деятельности древнерусских князей.

В положении князя и в изменениях этого положения я поста­раюсь проследить эволюцию надстроечных явлений в связи с изменениями в базисе, т. е. в экономическом строе общества на каждом этапе его развития.