Движения смердов

На свободного смерда-крестьянина со всех сторон надви^; гались тучи. Крепнущее государство для осуществления стоя­щих перед иим задач требовало людей в войско, всевозможных материальных средств, необходимых как для войны, так и для мирных целей. Росло число князей н княжеских родственников, предъявлявших повышенные требования к материальной сто­роне жизнн, увеличивалось количество княжеских слуг, бояр­ство множилось, дружины княжеские и боярскне оселн на землю. Земля была попрежнему велика и обильна, обрабатывали ее попрежнему только крестьянские руки. Но непомерно выросло и продолжало расгн число людей, рассчитывавших на крестьян­ский хлеб.

Города, особенно большие, новые и старые (Киев, Новгород, Смоленск, Полоцк, Чернигов, Ростов, Суздаль, Владимир, Галич и очень многие другие) требовали от крестьянина продуктов. Разбогатевшие и продолжающие богатеть землевладельцы устре­млялись к тому же источнику материальных благ. Новая рели­гия учила народные массы терпению и повиновению: «всяка душа властей предержащим да повинуется, потому что «несть власти, аще не от бога», рабы повинуйтесь своим господам, кесарево отдавайте кесарю».

Все это звучало для еще непривычного уха крестьянина по- новому и вызывало протест. Вполне понятно, что крестьянская масса предпочитала свою старую веру, держалась своих волхвов и косо поглядывала на прибывших из Византии и своих рус­ских архиереев, архимандритов, священников, за которыми стояла сила государства.

Эта обстановка не могла не создавать недовольства народ­ной крестьянской массы.

Так было не только на Руси. Буквально то же мы видим во всех европейских странах. Где позже, где раньше крестьяне выступали на защиту своих прав с протестом и против иовых идей н против новых общественных отношений, несущих кре­стьянским общинам не известный доселе для них гиет.

Русские летописцы мало касаются настроения н поведения крестьянства. Их интересуют больше всего огромные успехи Русского государства и подвиги государственных деятелей. Только в отдельных случаях в летопись проникают отголоски народных будней, иногда приобретающие грозный для привиле­гированных классов смысл.

Только новгородские летописцы с того момента, когда вече стало руководить политической жизнью края, стали отклоняться от торжественного стиля первых историков Руси и сообщать сведения о жизни простого человека, через вече получившего возможность (и то не всегда) официально заявлять о своих нуждах и чаяниях.

Неудивительно поэтому, что в единственном источнике, имеющемся в нашем распоряжении, — «Повести временных лет», от которого мы только и могли бы ждать сообщений о том, как реагировал крестьянин на нарушавшие его привычный уклад новшества, мы так мало находим материала по крестьянским движениям. Но он все же есть, и нам необходимо с ним позиа^ комиться.

В Лаврентьевской летописи под 1024 г. имеется запись: «В се же лето восташа волсви в Суждали, избнваху старую чадь по дьяволю наущенью и бесованью, глаголюще, яко сн держать гобино. Бе мятеж велик (курсив мой. — Б. Г.) и голод по всей той стране; идоша по Волзе вси людье в болгары, и привезоша жито и тако ожиша. Слышав же Ярослав (находившийся тогда в Новгороде. — Б. Г.) волхвы, приде Суздалю; изимав волхвы, расточи, а другыя показии, рек снце: «Бог наводить по грехом на куюждо землю гладом, или мором, ли ведром, ли иною каз­нью, а человек ие весть ничтоже»»^[344]. Под 1026 г., где повествуется об окончании войны между Ярославом и Мстиславом, летописец делает заключение: «и уста усобица и мятежь (курсив мой. —. Б. Г.) и бысть тишина велика в земли»^[345]. Если термином «усо­бица» обозначается обычно феодальная война, то под словом «мятеж» всегда понимается народное движение, направленное против власти и господствующих классов.

Мы прекрасно знаем, что протест народных масс против гнета принимает форму восстания в моменты, когда по тем или иным обстоятельствам обостряются отношения между классами. Голод — одно из таких обстоятельств. Кроме -голода мы видим в данном случае и другой фактор. Это длительная борьба сначала между Ярославом и Святополком Окаянным, наводившим на Русь поляков и печенегов, потом между Ярославом и Брячиславом Полоцким и, наконец, между Ярославом и Мстиславом. Этот тяжелый для Руси период тянулся десять лет и закончился именно в 1026 г.

Феодальные войны, особенно столь большого масштаба, как война со Святополком Окаянным, переросшая в войну между­народную, не моглн не разорять сельское население. Народ волновался, несомненно, повсюду, но летописец фиксировал Суздальское движение потому, как можно догадаться, что тут замешаны были в качестве вождей народного движения волхвы, естественные вожди народных масс, близкие им н для ннх авторитетные. Так летописец и сообщает «всташа волсви», «слышав же Ярослав волхвы, приде Суздалю, изымав волхвы». Конечно, речь идет о главарях движения, за кото­рыми шла масса.

Голодали общественные низы. «Старая чадь» — богатые люди не голодали. У ннх были большие запасы: именно онн скрывали «гобиио»^[346]. Против них и направлен был народный гнев.

В литературных произведениях XI—XII веков мы не раз видели этих богачей. Не раз обращались к ним проповедники с призывами не злоупотреблять своей властью, не чинить насилий смердам, сиротам. Проповеди эти нигде и никогда, как мы знаем, не достигали своих цёлей: унять классовую борьбу было невоз­можно.

Движение киевлян в 1068 г. против Изяслава Ярославича в основном была движением городских масс. Но не только в XI веке, а и позднее отделить городскую народную массу от сель­ского населения трудно. Необходимо допустить, что и в этом движении принимало участие сельское население, подобно тому как это, несомненно, было и в 1113 г. в Киеве.

Не случайно в конце 60-х годов^[347] прибыл в Киев волхв, может быть даже из Суздальской земли, где, очевидно, их было больше, чем в Поднепровье, в это время более глубоко христиа­низированном. Волхв и сюда явился «прельщен бесом». Он стал' агитировать среди общественных низов.

Автор «Повести временных лет» старается изобразить волхва в карикатурном виде и сообщает о нем детали, рассчитанные на то, чтобы привлечь симпатии читателя на свою сторону, посрамить волхва, а заодно с ним и бесов. Но едва ли может быть какое-либо сомнение в том, что летописец пользовался в этом случае какими-то вполне конкретными сведениями о поведении волхва в Киеве. Летописец, желая представить речи волхва в нелепом виде, уверяет, что волхв-де говорил, будто через 4 года Днепр потечет вспять и предстоят большие международные собы­тия («землям преступати на ина места, яко стати Гречьскы земли на Руской, а Русьскей на Гречьской, и прочим землям измени­тся») ^[348]. Само собой разумеется, задача волхва заключалась не в том, чтобы делать международный обзор и предсказывать буду­щее. Это только средство для возбуждения народной массы. Пови- димому, миссия волхва здесь не имела успеха: волхв ночью внезапно бесследно исчез («во едину бо нощь бысть без весгн»).

Изложенный летописцем факт наводит его на размышления, и ои помещает в своем произведении большой трактат о бесах и об их воздействии на человека. Бесы человека подстрекают на зло, а потом насмехаются над ним и ввергают его в «пропасть смертную». В доказательство своей мысли автор приводит не­сколько фактов: 1) события в Ростовской земле, где действовали по наущению дьявола волхвы; 2) происшествие в Чудской земле, куда один' новгородец прибыл к кудеснику для волхвования; 3) выступление волхва k Новгороде при князе Глебе. ■

Факты этн приводятся без дат, иногда очень глухо («в си же времена, в лета си, приключися некоему новгородцю притн в Чюдь.,.»), ио сами по себе они очень интересны и не вызывают сомнений в конкретности обстановки, их породившей. Бесы в изображении летописца чаще всего смущают волхвов, а эти последние воздействуют на массы. Так было в Ростовской земле и в Новгороде.

Особенно интересны ростовские события. С первого взгляда они вызывают подозрение. Не есть ли это то самое событие, кото­рое описано летописцем под 1024 годом? Тут тот же голод, те же волхвы, действующие на смердов по наущению бесов. Но если всмотреться в рассказ ближе, то нетрудно будет заметить и разницу, позволяющую считать излагаемые тут ростовские события новыми, имевшими место в конце 60-х годов или в самом начале 70-х годов XI века^[349]. Во-первых, рассказ относится не к Суздалю, а к Ростову, во-вторых, он упоминает князя Святослава Ярославича, что говорит во всяком случае о времени после 1054 г.

В Ростовской области волхвы стали во главе движения смер­дов тоже во время голода. Они и здесь повели крестьянскую массу против «лучших», т. е. богатых, людей, не только имеющих достаток во время голодовки, но н скрывающих пищевые про­дукты (жнто, мед, рыбу). Богатых людей убивали, имущество их брали себе. Летописец говорит, правда, только об избиении «лучших жен» и о конфискации их имущества^[350]. Но вряд ли мы сделаем большую ошибку, если несколько расширим круг бога­чей, пострадавших во время этого движения смердов. Во-первых, едва ли имущество женщин было строгой принадлежностью только их пола, во-вторых, едва ли братья, сыновья и мужья могли оставаться спокойными зрителями истребления их сестер, матерей и жен. Правда, летописец говорит, что братья, сыновья и мужья «прнвожаху к нима (двум волхвам. — Б. Г.) сестры своя, матере и жены своя... и [волхвы] убивашета миогы жены, и именье их отъимашета собе». Но ниже тот же автор рассказа дает нам основание думать, что так поступали далеко ие все братья, сыновья и мужья, что скорее это были лишь единичные случаи. Такой вывод мы вправе сделать из описания акта мести иад волхвами. Тут именно мужчины-родственники расправились с волхвами («убища я н повесиша я на дубе»). Едва ли могло быть иначе. Ведь речь идет о богатой прослойке населения Ростов­ского края, против которой выступили смерды, возглавляемые волхвами. Совершенно естественно предположить, что богатые люди, которым угрожала смерть и конфискация имущества, не могли итти навстречу волхвам, а должны были протестовать, как это и случилось в Белоозере, куда попали те же волхвы с тре­мястами вооруженных своих сторонников.

Эта история волхвов на Белоозере в летописи описана очень ярко. Белоозерцы обратились к военному человеку, боярину князя Святослава Ярославича Яну Вышатичу с просьбой о по­мощи. Он, счастливо для богатых белоозерцев, оказался в их земле, будучи послан своим князем за данью. Белоозерцы пожа­ловались на бесчинства волхвов («яко два кудесника избила уже многы жеиы по Волзе и по Шексне, и пришла еста семо»). Ян прежде всего разузнал, что это за кудесники (оказалось — смерды князя Святослава) и потребовал их выдачи.

Тут обнаружилась вполне понятная вещь: одни белоозерцы жалуются и просят военного вмешательства власти, другие — являются сторонниками волхвов и не желают их выдавать. Совершенно ясно, что первые — это богатые и знатные люди, вторые — смерды и близкие к ним слои населения.

Ян стал на сторону «лучших» людей и выступил с оружием против восставших смердов. Он победил. Волхвы были взяты, избиты, у них были вырваны бороды. По предложению Яна, над волхвами была произведена расправа. Ян обратился к сопрово­ждавшим арестованных волхвов с вопросом: «ци кому вас кто родин убьен от сею?». Они отвечали: «мне мати, другому сестра, иному рожеиье». Ян сказал: «мьстите своих». Волхвы были убиты и повешены на дубе. Летописец и делает вывод: «отмьстье при- имша от бога по правде»^[351].

Тут же летописец рассказывает и о-«мятеже», поднятом волхвом в Новгороде. И здесь волхв агитировал среди масс, главным образом городских, но тут необходимо допустить и присутствие сельского населения.

Волхв агитировал против христианства, за старую языче­скую веру. Замечательно, что «людье вен идоша за волхва; и бысть мятежь велик межи ими». За христианство стали только князь Глеб и его дружина^[352]. Секрет именно такого разделения идеологических симпатий объясняется в значительной степени тем, что народные массы с новой религией связывали перемены, происходящие в их хозяйственном и правовом положении: князья и нх окружение, т. е. наступающая на старую крестьян­скую общину сторона, освящали свое поведение новой рели­гией, между тем как волхвы отстаивали старину, при которой смерд когда-то чувствовал себя свободно.

Волхв действовал снова в Ростовской земле в 1088 г., но, повидимому, без успеха. В Новгородской IV летописи отмечается этот факт глухо и дается лаконическое сообщение, что волхв «вскоре погыбе»^[353].

Последний раз упоминаются волхвы как опасный для суще­ствующего строя элемент под 1227 г. в Новгородской I летописи, где сообщается о том, что в Новгороде на Ярославском дворе были сожжены четыре волхва^[354]. В чем нх обвиняли, остается неизвестным. Их судили и казнили в Новгороде, откуда мы можем сделать вывод, что нх деятельность протекала в Новго­родской земле.

Очень интересно отметить, что одновременно с движением смердов на Русн происходили такие же движения крестьян в соседней с Русью Польше, причем и там и здесь — под зна­менем защиты язычества. Польские источники датируют эти события 1034 и 1077 гг.^[355].

В самом крупном движении — в Киеве 1113 года — волхвы уже участия не принимали. Оно было проведено низами город­ского киевского общества при самом активном участии сельского крестьянского населения. Это движение интересно прежде всего в том отношении, что созрело в народной массе н протекало без участия волхвов, имело более четкую и конкретную цель и ста­вило определенные требования, на которые и вынуждена была откликнуться власть в лице крупного политика — Владимира Моиомаха.

Это движение кратко описано в Ипатьевской летописи. Оно вспыхнуло на другой день после смерти Святополка. Святополк делал все, чтобы возбудить против себя киевскую народную массу. Даже монахи Киево-Печерского монастыря, воспитанные на принципах почитания власти, отзывались о нем дурно. («Много насилиа людем сотвори Святополк, домы сильных до основания без вины искоренив, имениа миогых отъем»), О его алчности и злоупотреблении властью говорится и в других местах Пате­рика^[356]. Вдова Святополка, повидимому, ожидала народного взрыва н пыталась его предотвратить невиданной щедростью («княгини же его много роздели богатьство монастырем и попом:и убогым, яко диеитнся всем человеком, яко такоя милости никтоже может створить»).. Это не помогло: утром 17 апреля (Святополк умер 16 апреля) «совет сотвориша Кияне, послаша к Володнмеру, глаголюще: «пойди, княже, на стол отен и деден»». Обращение именно к Владимиру Мономаху было зна­менательным само по себе. Владимир Мономах был хорошо известен как сторонник целостности Руси, как враг той части феодальной знатн, для которой была выгодна политическая раз­дробленность. Со Святополком лично у него были столкновения не раз: он выступал против.Святополка, когда последний в союзе с Давидом ослепил Василька Ростиславича; выступил на защиту черноризца Прохора, когда Святополк хотел сослать его в заточение в Туров, н он бы это сделал, «аще бы Владимер Мономах на сего не востал»

В 1097 г. на Любечском съезде он изложил свою точку зре­ния. Как реальный политик он не требовал невозможного. Он признал права, завоеванные феодалами, но считал нужным ограничить их в той мере, в какой это было необходимо для цело­стности государства.

У Татищева имеется известие, что «совет», о котором гово­рится в Ипатьевской летописи, был собран в Киевской Софии А это значит, что там собрались по преимуществу верхи киев­ского общества. В «Сказании о Борисе и Глебе», помещенном в Синодальном Сильвестровском сборнике и изданном И. И. Срез­невским, имеется сообщение о событиях 1113 г. и о роли киев­ской знати в приглашении Мономаха. «Святополку преставив- шуся... многу мятежю бывшю и крамоле в людех и молве немале, и тогда совокупившеся вен людие, паче же болшии и нарочитии мужи, шедше причтом всих людии, моляху Володимера, да шед оуставить крамолу сущюю'в людех. И вшед оутоли мятеж и голку людьскую»^[357]. «Болшии и нарочитии мужи», напуганные народным движением, решили призвать князя, хотя и не имевшего, согласно решению Любечского съезда, никаких прав на Киев, но попу­лярного и в тех слоях феодалов, которые сочувствовали программе Мономаха.

Владимир Мономах от предложения отказался. «Кияни же, — продолжает летописец, — разграбиша двор Путятин тыся- чьского, идоша иа жиды и разграбиша я». Путята — самый близкий человек Святополку. Он и пострадал первым.

Последовало второе обращение к Владимиру: «понди, кияже, Киеву. Аще лн не поидеши, то веси, яко много зло уздвигнеться: то ти не Путятин двор, ни соцьских, но н жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровь твою и на бояры и на манастыри, и будеши ответ имел, кияже, оже ти монастыри разграбить». Владимир согласился. «И вшед утоли мятеж и голку людьскую», как изобра­жает следствие прибытия Мономаха в Киев «Сказание о Борисе и Глебе».

«Мятеж и голка людьская» — это достаточно широкое опре­деление массового движения, куда можно включить не только горожан, но окрестных сельчан, всегда так илн иначе связан­ных с городом.

Но у нас есть более убедительные доказательства тому, что мы имеем здесь движение, охватившее и город н деревню. Доказательство это — в законодательстве Владимира Моно­маха. Чем, какими средствами «утолил» Моиомах «мятеж»? У нас нет точного, обстоятельного ответа на этот вопрос. В Ипатьев­ской летописи об этом сказано слишком кратко. «Володимер Мономах седе Киеве в неделю... и вси людье ради быша, и мятеж влеже». «Русская Правда» дает для ответа на наш вопрос гораздо больше.

«Володимир Всеволоднч по Святополце созва дружину свою на Берестовем: Ратибора Киевского тысячьского (ненавистный народу Путята был устранен), Станислава Переяславьского тысячьского, Нажира, Мирослава, Иванка Чюдиновича, Оль- гова мужа и уставили до третьего реза...» Совещание происхо­дило непосредственно по прибытии Владимира Мономаха в Киев, так как киевские события не допускали промедления Ч

Совещание, несомненно, занималось рассмотрением меро­приятий по ликвидации народного движения. Ясно, что кроме мер репрессивных Владимир прибег к средствам иного харак­тера: он вынужден был пойти на уступку требованиям народ­ных масс, как городских, так и деревенских. Вот тут мы и имеем доказательства того, что движение охватило и город и деревню.

Если город страдал главным образом от гнета ростовщи­ков, то сельское крестьянское население — от притеснений феодалов-землевладельцев. Закон, созданный иа этом совеща­нии, ответил на нужды и городских и деревенских угнетенных масс.

Уставы о процентах, о закупах и о холопах — это основное, что было сделано в этот момент, и, повндимому, этого одного было достаточно, чтобы произвести успокаивающее впечатление на восставших и дать право самому Владимиру Мономаху впи­сать в свою автобиографию фразу «и худого смерда и убогие вдовице не дал есмь сильным обидети». М. Н. Тихомиров приво­дит текст из послания митрополита Никифора к Владимиру Моно­маху, подтверждающий именно такой характер деятельности Мономаха^[358].

Если мы будем руководствоваться не формальными при­знаками, которых, кстати сказать, у нас мало и недостаточно для выводов, а содержанием той части «Русской Правды», кото­рая озаглавлена «Устав Володимерь Всеволодича», то иам станет ясно, что: 1) эта часть «Правды» (в основном, конечно: поздней­шие вставки возможны и даже неизбежны) действительно при­надлежит инициативе Владимира Мономаха, 2) она проникнута единой мыслью и, несомненно, связана с событиями 1113 г.

Следы происхождения законодательства о должниках, заку­пах и холопах, Появившегося в условиях обострения классовых противоречий, очень заметны. О должниках говорить много ие приходится: закон до прозрачности ясен. Относительно закупов речь была выше. Совершенно очевидно, что законодатель здесь пошел на компромисс и частично удовлетворил требования деревенского простого люда, страдавшего от произвола богатых землевладельцев. Холопы былн и в деревне и в городе. Положе­ние их тоже было облегчено, и это служит доказательством, что ^в движении 1113 г. принимали участие и холопы².

Если мы захотим продолжить наши наблюдения и привле­чем материал, не прямо, а косвенно говорящий об участии сельского населения в выступлениях против ложившегося на него гнета, то в нашем распоряжении окажется еще несколько небезинтересных фактов. Известные события в Новгороде 1136 г., положившие начало республиканским формам политической жизни Новгорода, предполагают прегвде всего выступление городского населения, прекрасно изображенное новгородским летописцем, который, однако, в одной детали дает нам понять, что движение одними городскими низами не ограничивалось, что в нем принимали участие и смерды. Осужденному по несколь­ким пунктам обвинения князю Всеволоду вменялось в вину прежде всего то, что он «не блюдеть смерд» т. е. не оберегает интересов смердов, дает их «сильным обидети», как сказал бы по этому случаю Мономах. Трудно представить себе, чтобы пункт в защиту смердов был внесен без всякого участия смердов.

Возможно, что некоторый иамек на активный протест сель­ского населения заключается и в описании событий в Киеве, последовавших за смертью Юрия Долгорукого. В Ипатьевской летописи есть такое сообщение: «И много зла створися в то день: разграбиша двор его красный, и другый двор его за Днеп­ром разграбиша, его же звашет сам раем, и Василков двор сына его разграбиша в городе; избивахуть Суждалци по городом и по селом, а товар их грабяче»^[359].

В. В. Мавродин видит тут протест против бояр-суздальцев, которые, по его мнению, «безнаказанно до этой поры закрепо­щали смердов». Может быть, бояре-суздальцы, прибывшие сюда вместе с Юрием Долгоруким, действительно повинны в этом. Но, повидимому, тут все же говорится о суздальских купцах, а не боярах. Избивали суздальцев по городам и селам, а товар их отбирали. Суздальские купцы, как это видно из различных источников, между прочим, н из договоров Новгорода с суздаль­скими князьями, отличались большой предприимчивостью, разъ­езжали со своими товарами по всей Руси великой, конечно, ездили и в Поднепровье. Им-то, этим купцам, находившимся под покровительством князя Юрия, и досталось после его смерти.

После убийства Андрея Боголюбского в событиях в Бого­любове, вызванных обострением классовых противоречий, прини­мали участие ие только горожане, но н сельчане («грабители же и ис сел приходяче грабяху»). Конечно, у боголюбовских сельчан оснований для протеста было достаточно. Но это н ие 1071 г. и не 1113 г.

Хорошую аналогию событиям этих годов мы имеем в Нов­городе в 1209 г. Здесь перед нами подлинное выступление города и деревни, закончившееся некоторыми политическими переменами в новгородском правительстве. Участие здесь смер­дов доказывается тем, что: 1) летописец прямо указывает на тяжелое положение сельского населения как на одну из причин восстания против Мирошкиничей и на бегство смердов, 2) когда появился новый князь Михаил из Чернигова, он счел необходи­мым облегчить положение именно сельского населения. Он дал податную льготу бежавшим смердам с целью вернуть их на их старые, покинутые нмн места. Меры, принятые Михаилом, достигли цели. Летописец счел необходимым отметить: «бысть легко по волости. Новугороду».

Итак, едва ли у кого-либо может остаться тень сомнения в том, что Киевская Русь знает крестьянские движения как форму протеста сельского населения против тяжести своего положения. Это чнсто антифеодальные народные движения, известные во всех европейских странах. Вызываются они в этот период нсторин феодализма энергичным натиском феодалов, на крестьянскую общнну, на крестьянскую землю и крестьян­ский труд.

Для тех, кто не хочет вндеть в Киевской Руси зависимых смердов, крестьянские движения должны быть необъяснимы.

По мере роста городов, усиления городских вечевых собраний инициаторами народных движений делаются массы городского

населения, за которыми идет и деревня.

* *

*

Если мы попытаемся обобщить нашн наблюдения над хозяй­ством и общественными отношениями Киевской Руси и, в част­ности, над положением сельского населения, то нам придется отметить следующие основные положения:

1. Наша страна знает земледелие в качестве господствую­щего занятия населения очень давно, и этот факт самым непо­средственным образом отразился на нсторни происхождения в нашем обществе классов и на истории взаимных их отношений.

2. Поскольку земледелие играло в исторнн нашей страны с давних пор крупнейшую роль, вопросы о землевладении, его возникновении, организации вотчины, о категориях зависимого от вотчинника населения являются важнейшими вопросами, без изучения которых немыслимо понять не только нашу древ­ность, но н весь ход нашей нсторнн в последующие века.

3. Время появления частной собственности на землю точно датировано быть не может. Во всяком случае в VII—IX веках частная собственность в бассейне Волхова — Днепра несом­ненна.

4. Для IX—XI веков имеется уже вполне доброкачественный материал, позволяющий нам составить достаточно цельное представление о характере древнерусской вотчины н внутривот- чинных отношений в ней.

5. Княжеская, боярская или церковная вотчнна, по дан­ным XI века, является организованным сельским хозяйством, базирующимся на эксплуатации крепостного и рабского труда, причем рабство очень заметно уступает место более прогрессивному феодальному способу производства (крепостной труд).

6. В крупной вотчине ведется сравнительно небольшое гос­подское земледельческое хозяйство, обслуживаемое непосред­ственным трудом челядн (отработочная рента).

7. Расширять собственно барское хозяйство у крупных зем­левладельцев нет нн средств, ни побуждений, так как продукты сельского хозяйства еще не успели занять сколько-нибудь вид­ного места ни на внутреннем, ни на внешнем рынках.

8. Стремившиеся к расширению своих владений богатые люди уже успели создать необходимую для них надстройку (государство). Опираясь на государственную власть, они путем заимок и княжеских пожалований систематически увеличивают свои земельные владения и количество своих подданных, под­готовляя превращение вотчинника в «государя», вотчины — в сеньерню.

9. Значительную часть населения Киевской Руси IX—XI веков все еще составляют свободные крестьяне-общинннкн, в ходе интенсивного развития феодализма систематически закрепо­щаемые.

10. Получившие в свое распоряжение землю дружинники увеличивали кадры землевладельцев, следствием чего являлось систематическое уменьшение количества независимых смердов.

11. Усиленное наступление феодалов на крестьянскую массу вызвало в ней протест, выражавшийся как в постоянных актах враждебности по отношению к своим угнетателям, так и в воору­женных против них спорадических выступлениях.

12. «Русская Правда» в системе наказаний за преступления направлена на защиту интересов феодалов против недовольства угнетенной народной массы и прежде всего — крестьянства.