I. Несколько замечаний о Древнерусском вече

В этой книге, посвященной Древнерусскому государству, писать о вече можно только с оговоркой по той простой причине, что в Древнерусском государстве как таковом вече, строго говоря, не функционировало; расцвет вечевой деятельности па­дает уже на время феодальной раздробленности. Только в конце периода Древнерусского государства можно наблюдать в некото­рых городах вечевые собрания, свидетельствующие о росте горо­дов, готовых выйти из-под власти киевского великого киязя.

Оправданием этой главы служит лишь тот факт, что в литера­туре по вопросу о вече далеко не всегда различаются два периода й истории нашей страны: период Древнерусского государства, когда вече молчит, и период феодальной раздробленности, когда оно говорит, и даже достаточно громко, Для того чтобы отметить эти два периода, показать их соотношение как двух периодов, обусловливающих друг друга, но тем ие менее существенно раа- личных, несколько замечаний о древнерусском вече, мне ка­жется, будут не лишними. Но замечания эти играют лишь слу­жебную роль по отношению к главам, посвященным политиче­скому строю Древнерусского государства.

О древнерусском вече писали очень много. Можно сказать,, что ни один историк древней Руси не обходил молчанием атог институт.

В нашей литературе имеется ряд специальных работ, посвя­щенных этому предмету^[457].

В самом объемистом и полном исследовании по этому специаль­ному предмету В. И. Сергеевича, которое по праву занимало! в досоветской исторической литературе первое место, как раз. и выявлено было много сторон дела, требующих новых допол­нительных разысканий.

В настоящей главе я ие ставлю перед собой задачи пересмотра вопроса в целом, а хочу лишь остановиться на вопросе о перии- дизации в истории этого института, поскольку это важно дм определения характера Древнерусского государства.

В. И. Сергеевич полагает, что вече существовало иа протяже­нии всей нашей древнейшей истории до татар. Ссылаясь на из.- вестный текст Лаврентьевской летописи под 1176 г. («Новгородца бо изначала и смольняие, и кыяне, и полочане, и вся власти,, якоже на думу на веча сходятся...») и на другие места летописей,, он делает решительное заключение; «Итак, по мнению началь­ного летописца и позднейшего, жившего в конце XII в., вече было всегда». И дальше, пытаясь доказать этот в сущности уже- принятый им тезис фактами, он продолжает: «Но мы можем привести и официальные документы X века, свидетельствующие об участии народа в общественных делах того времени. Это до­говоры Олега и Игоря с греками. Первый договор заключен был! не только от имени князей, но «н ото всех иже суть под рукою fefo сущих Руси» (911). Для заключения второго договора rtocjibl были отправлены «и ото всех людей Русский земли». Выше он выражается по этому предмету ие менее решительно: «Вече как явление обычного права существует с незапамятных времен»^[458], и приводит в доказательство как слова Лавреитьевской лето­писи об «изначальности» этого обычая, так и факты о полянах, «сдумавшнх» якобы дать хазарам от дыма меч, о поведении древлян в переговорах с княгиней Ольгой, об осаде Белгорода печенегами и др.

Так вече в изображении В. И. Сергеевича существует в древ­ней Руси беспрерывно. Лишь татарское завоевание, по мнению В. И. Сергеевича, очень решительно разрывает историю веча. «Событием первостепенной важности, — пишет В. И. Сергее­вич, — проложившим путь к новому порядку вещей, является татарское завоевание... Нашествие татар впервые познакомило русские кияжеиия с властью, с которой нельзя входить в согла­шение, которой надо подчиняться безусловно. Почва для раз­вития вечевой деятельности была сразу уничтожена»^[459]. Вопрос слишком серьезный, чтобы над ним не задуматься еще и еще раз.

В работах более поздних, писанных после выхода в свет книги В. И. Сергеевича «Вече и князь», имеются образцы иного подхода к теме. Так, М. Ф. Владимирский-Буданов в своем «Обзоре истории русского права» разбивает историю веча на несколько «эпох». Это видно из заголовков соответствующего отдела его книги: «Происхождение и первая эпоха в истории развития народных собраний», «Вторая эпоха в развитии народ­ных собраний», «Третья эпоха вечевых собраний». Первая эпоха— VI—IX века — характеризуется тем, что здесь живут «племен­ные сходки», вторая — IX—X века — «переход от племенного собрания к городскому», когда «для решения дел сходятся в старший город лучшие люди всей земли и обсуждают земские вопросы в присутствии граждан этого города», и третий период — XI—XIII века — «есть эпоха полного выделения этой формы власти в самостоятельную и полного развития ее прав. Она сов­падает со временем окончательного установления власти стар­ших городов»^[460].

Близко примыкает к М. Ф. Владимирскому-Буданову и М. В. Довнар-Запольский в своей специальной статье «Вече»: «Древнерусское вече не зародилось на глазах истории: начало его лежит в древнейших обычаях славян». Дальше автор при­водит ссылку на Прокопия, вспоминает древлян, договоры с греками и «изначальность вечевого строя» по цитате из Лав­реитьевской летописи, т, е. идет здесь за В. И. Сергеевичем.

Но в дальнейшем он расходится с ним и пользуется работой М. Ф. Владимирского-Буданова, внося, однако, в нее немало­важные поправки и дополнения. По его мнению, «за исключе­нием Новгорода и Киева, т. е. новгородских славян и полян, в среде остальных племен русские князья держались военной силой. Когда князь господствовал с помощью наемного войска, притом большей частью иноземного, то голос веча не мог сказы­ваться. Однако вечевая жизнь не была совершенно подавляема военной силой. Вече продолжало ведать дела, касающиеся пле­мени или отдельных городов, так как князья совершенно не вмешивались в управление, довольствуясь одною данью... С развитием княжений вече теряет свой племенной характер, потому что княжества ие всегда совпадали с древними границами племени. В эту эпоху, т. е. с конца XI в., начинается быстрое развитие вечевых отношений».

Причины падения вечевых собраний для Московской Руси и для Литовской неодинаковы. Для Восточной Руси «одной из серьезнейших причин» было татарское завоевание, второй при­чиной М. В. Довнар-Запольский считает особый характер Мос­ковской Руси. «Вече, — пишет он, — создание городовой Руси, создание подвижного торгового населения. В Северо-Восточной Руси условия жизни были совершенно иные: это — земледель­ческая Русь, противоположность торговой Днепровской и Вол­ховской. Сельскому человеку трудно было откликаться на все явления политической жизии...» В Западной Руси «вече работает более спокойно и, за немногими исключениями, мирно уживается с наследственной княжеской властью». После включения этой Западной Руси в состав Литовского государства «вече некоторое время продолжало свое существование... хотя, конечно, лишен­ное своего политического значения. Потеря политической само­стоятельности превратила здесь вече из органа политического в местную самоуправляющуюся единицу», и в конечном счете вече превращается в «сейм».

Как мы видим, история веча у М. В. Довнар-Запольского, как, впрочем, и у других авторов, связана с представлением обо всем процессе развития древней Руси: городская торговая Русь в бассейне Днепра и Волхова противополагается Руси деревен­ской, земледельческой, северо-восточной; племенной строй, по его мнению, существует во время Древнерусского государства и распадается лишь во время уделов, иноземная военная сила киязей, за непонятным с этой точки зрения исключением Киева и Новгорода, препятствует развитию вечевого строя, князья самым явным образом «не вмешиваются в управление» и пр. Однако попытка рассматривать вече в его развитии и желание внести периодизацию в жизнь этого института у автора, несо­мненно, имеются.

Периодизацию в истории веча мы имеем й у В. О. Ключев­ского. Он считает, что веча волостных городов появляются с

XI века и «все громче начинают шуметь с конца этого века, делаясь повсеместным явлением». Вечевые собрания появились в связи с упадком авторитета князей «вследствие усобиц» и уси­ления областей с их главными городами. До XI века вечевых собраний В. О. Ключевский не отмечает. В. О. Ключевский спе­циально историей веча не занимался, а высказывал свои сообра­жения в общем курсе. Период возникновения и усиления город­ских вечевых собраний у него указан, иа мой взгляд, совершенно правильно.

У М. Н. Покровского, с одной стороны, мы видим признание, что вече имеет свою историю. «Было бы очень неосторожно, — пишет он, — думать, что вече на всем протяжении своей истории всегда было одним и тем же». Но он же и отказывается изучать эту историю: «Мы не будем пока касаться вопроса о происхожде­нии вечевого строя, ни эволюции последнего...», — говорит он, а в другом месте объясняет, почему он это делает: «Мы отделяем это древнейшее племенное вече... от позднейшего городского», т. к. «связывать эти два явления как последовательные звенья одной цепи развития» нет оснований: «Киевское городское вече возникает, можно сказать, на наших глазах в совершенно опре­деленной социально-экономической обстановке: иет ни малей­шего смысла искать ему отдаленных предков»¹.

Высказав правильную мысль о том, что киевское вече XII века отлично от веча родового общества, Покровский едва ли по­ступает правильно, отказываясь искать хотя бы и отдаленных предков киевского народного собрания XII века. Ведь задача историка прежде всего и заключается в том, чтобы изучать обще­ственные явления в их последовательном развитии. М. Н. Покров­ский не пожелал этим заниматься. Изложив свои принципиальные соображения и успокоившись на том, что нет смысла углубляться в прошлое для изучения вечевых собраний XII века, он в своих рассуждениях о вечевом строе города ограничивается лишь фак­тами XII века. «Древнерусские республики, — пишет он, — начали аристократией происхождения, а кончили аристократией капитала. Но в промежутке они прошли стадию, которую можно назвать демократической. В Киеве она падает как раз на первую половину XII века. В этот период хозяином русских городов является действительно народ»².

В советское время о вече высказался С. В. Юшков в своих «Очерках по истории феодализма в Киевской Руси». Он делит историю вечевых собраний на периоды — племенной строй, Киевское государство и «феодальная монархия», как он опре­деляет политический строй княжеств, на которые распалось Древнерусское государство. В трактовке вечевых собраний в первый и третий периоды их истории у меня с С. В. Юшковым больших разногласий нет. Относительно второго есть. Я думаю, что В. О. Ключевский был прав, когда отрицал вопреки мнению С. В. Юшкова функционирование вечевых собраний в Киевской Руси в X веке; сам С. В. Юшков говорит, что, кроме известия 997 г. о вече в осажденном печенегами Белгороде, никаких дру­гих известий для X века нет. А это — единственное известие такого характера, что не позволяет делать вывода о функциони' ровании вечевых собраний как явлении обычном и распростра­ненном. Не является выходом из трудного положения и замеча- 'ние С. В. Юшкова о том, что «в этот период на вече в достаточной степени проявлялись начала первобытной демократии», потому что говорить о «первобытной демократии» для X века в Древ­нерусском государстве нет оснований, так как никакой «демо­кратии» в период существования Древнерусского государ­ства не было. Между тем С. В. Юшков совершенно четко говорит: «...вече, ведущее свое происхождение от племенных сходок, продолжало существовать и в Киевском государстве»^[461].

С характеристикой последнего периода в истории вечевых соб­раний я согласиться полиостью с С. В. Юшковым тоже не могу, так как С. В. Юшков слишком решительно устраняет из числа участников вечевых собраний «широкую городскую демократию, торговцев и ремесленников», признавая основной силой, иа которую опиралось вече, лишь феодальные верхи города. Тут я вижу недооценку значения городов в политической жизни кня­жеств, подтверждаемого фактами, о чем речь у меня идет ниже.

В 1946 г. вышла книга М. Н. Тихомирова «Древнерусские города», в которой автор отводит специальный параграф вопросу о вече. Никаких принципиальных расхождений между мною и М. Н. Тихомировым нет. Сам М. Н. Тихомиров об этом говорит так; «Наша точка зрения на вечевые собрания в основном сходна с воззрениями Б. Д. Грекова, высказанными им в новом издании его книги «Киевская Русь»»^[462].

Важнейшие периоды в истории народных собраний на Руси мне представляются в следующем виде.

К VII—IX векам у народов, населявших бассейн Волхова — Днепра, уже налицо классовый строй, остатки родового общества заметно уходят в прошлое. В нескольких местах этой большой территорииужев VII—'VIII веках наметились политические объе­динения, выросшие на развалинах племенного строя. К сожале­нию, мы ничего не знаем о внутреннем строе этих политиче­ских объединений. К IX веку можно говорить о существовании раннефеодального Древнерусского государства, беспрерывно и быстро растущего в течение X и первой половины XI века. Высшая точка развития этого государства есть в то же время и момент созревания сил, способствовавших феодальной раздроо- ленности. Расчленение этого государства обусловлено ростом отдельных его частей с крупными городами во главе.

Этот рост связан не только с повышением экономической силы этих городов, но и с подъемом политического значения городской массы, с которой вынуждены считаться не только верхи общества, но и размножившиеся князья. Дальнейшая история частей расчлененного Древнерусского государства определяется соотношением классов в каждой из иих. Эти предпосылки, дока­зательства которых приводились выше, я кладу в основу пере­смотра вопроса о периодах в истории древнерусского веча.

Итак, из приведенной историографической справки выяс­няется, что с периодизацией истории веча дело обстоит небла­гополучно. Причина этого совершенно ясна. Нельзя отделять историю веча от истории Руси в целом: вопрос о вече только деталь, хотя и очень важная, общего исторического процесса, и потому неудивительно, что мы имеем в нашей литературе значи­тельные разногласия в трактовке столь сложного предмета.

Но и этого мало. Нетрудно даже из очень краткой историо­графической справки, приведенной выше, убедиться в том, что не все авторы, писавшие о вече, вкладывают в этот термин оди­наковое содержание. М. Ф. Владимирский-Буданов, например, находит возможным считать вечем и те совещания, которые устраивал князь Владимир в Киеве, созывая для этого старцев и бояр и «люди многы». Сам М. Ф. Владнмнрский-Буданов видит опасность в этом понимании термина «вече» и спешит пре­дупредить читателя, что в подобных «общеземских думах» сов­мещаются два будущих учреждения — боярская дума и вече. Не совсем понятно, почему автор говорит здесь о «будущих» учреждениях, включая сюда и вече, если он считает, что эта «общеземская дума» есть «второй этап» в истории веча и предста­вляет собой «переход от племенного собрания к городскому». Несколько разъясняет это недоумение лишь то, что автор город­ское народное собрание считает вечевым собранием с наиболее развитыми формами этого органа власти.

Термин «вече» происходит от корня «ве», откуда — «вещать», совершенно соответствующее терминам colloquium, parlamentum. Это — народное собрание для обсуждения и решения важных общих дел.

На мой взгляд, нет никаких оснований прибавлять к этому определению какие-либо разъяснительные дополнения вроде соб­рания «старшего города» или собрания «племенного»; сужением термина будет и определение его как «органа государственной власти», потому что тогда естественно возникает вопрос: можно ли считать вечем народные собрания догосударствениого пе­риода нашей истории?

Для удобства и ясности дальнейшего изложения необхо­димо остановиться на определенном понимании предмета нашего изучения. В качестве исходного положения мне кажется необходимым применять определение термина «вече» как народ­ного собрания (классового и доклассового общества) для обсу­ждения и решения общих дел. Предполагается — важных, поскольку по пустякам народное собрание не созывается.

Отсюда вытекает неизбежность изучения народного собрания иа протяжении веков с самым внимательным учетом условий, при которых жило вече. Характер этих условий определяет и периодизацию в истории этого важнейшего института нашей древности.

Если и буржуазные историки на основании показаний источ­ников склонялись к признанию «племенного веча», то нам, если мы примем во внимание огромный материал, собранный Морга­ном, придется не только признать это древнее происхождение вечевых собраний правильным, но и значительно углубить самую проблему. Мы имеем специальную работу Ф. Энгельса, построен­ную на этом богатейшем материале, где автор дает свои сообра­жения об эволюции доклассового строя, о появлении классового общества и государства с главнейшими его учреждениями. Месту вечевых собраний в этом процессе уделено специальное внимание. Сейчас мы можем говорить о том, что при родовом строе роль народного собрания зависела от той ступени развития, иа какой этот родовой строй находился в даииый момент. Эти ступени следующие:

1. Управление племенем — через совет вождей, избранных родами.

2. Координирование между советом вождей и высшим воена­чальником.

3. Управление советом вождей, народным собранием и выс­шим военачальником. Этот порядок продолжал существовать до «учреждения политического общества», т. е. государства.

«По общему правилу совет (вождей. — Б. Г.) был открыт для каждого частного лица, пожелавшего высказаться на нем по поводу общеизвестного дела... Но решение выносилось со­ветом».

Несмотря на то, что совет избирался племенем пожизненно, члены его могли всегда быть смещены; поэтому, естественно, в совете «народный элемент неизбежно должен был иметь домини­рующее влияние»^[463].

Появление государства изменяет эту систему.

Начальный момент в истории образования государства Ф. Эн­гельс для германского общества изображает в следующих чер­тах: 1. «Наступил момент для превращения власти военачаль­ника в королевскую власть, и это превращение совершилось»; 2. «совет старейшин, если он не исчез давно, не мог бы соби­раться и был вскоре заменен постоянными приближенными ко­роля»; 3. «старое народное собрание продолжало для вида суще­ствовать, ио также становилось все более и более собранием лишь низших военных начальников и вновь нарождающейся знати»^[464].

Конечно, в разных частях Европы, у разных народов от этой схемы, естественно, должны были быть некоторые отклонения, но в основном эти этапы в развитии государственной власти верны и для других народов. Древнейшие, и притом достаточно ясные, сведения о политическом строе славян мы имеем у Прокопия (середина VI века): «славяне и анты, — пишет ои, — не упра­вляются одним лицом, но с давних времен живут в демократиче­ском правлении» и поэтому у них всякие дела решаются общим собранием. Об этом общем собрании (вече) Прокопий рассказы­вает по поводу событий, связанных с именем греческого воеводы Хилвудия. Для решения вопроса собрались «почти все анты». Они решили действовать сообща. Тут же они принуждают псевдо- Хилвудия принять на себя роль подлинного Хилвудия и наме­чают поход на Византию и подунайских славян.

Маврикий (конец VI века) характеризует славян приблизи­тельно так же: «Они не имеют правления, — пишет он, — и живут во вражде между собою; у них много начальников, кото­рые не живут в мире, поэтому полезно привлекать некоторых из них на свою сторону обещаниями, словами илн подарками, в особенности ближайших к нашим границам, и тогда нападать иа других славян, чтобы общая война их не спаяла и ие объеди­нила под одну власть»^[465].

У Иордана (VI век) мы имеем очень интересное сообщение о наличии у аитов князя или короля (тех), который упоминается здесь вместе с 70 старейшинами, вождями (primates). Остготский Винитар воюет с антами, анты его бьют, но потом ему удается взять их князя Божа (regem eorum Boz nomine) в плеи. Этого Божа вместе с сыновьями и 70 старейшинами он распинает^[466].

Апты, вне всяких сомнений, — славяне, жившие главным образом в среднем Поднепровье и па юго-запад от него. Бож, несомненно, — военачальник значительных сил, старейшины — едва ли не вожди, избранные родами. Трудно как-либо иначе понять эти сообщения.

В IX веке существование раннефеодального Древнерусского государства не вызывает у нас никаких сомнений. Тут, как мы уже видели, налицо власть киевского князя с подчиненными ему князьямн н боярами. Имеется при князе совет Старейшин, в экстренных случаях, быть может, в городах собирается н вече (точных сведений у иас иет), но, во всяком случае, это уже не то вече, о котором упоминал Прокопий. Ни в X веке, ни в первой

Половине XI века для развития бечевом йтрой благоприятные условий в Киеве нет. Власть киевского князя слишком сильна, город политически еще слишком слаб, чтобы рядом с княжеской властью могло процветать городское вече. Если не считать исклю­чительных случаев, известий о вечевых собраниях в X веке у нас нет. Исключительные случаи я вижу в описании двух осад городов печенегами (Киева в 968 г. и Белгорода в 997 г.) в отсут­ствие князей с их дружинами.

Под 968 г. описывается осада печенегами Киева в то время, когда Святослав с войском воевал в Болгарии Дунайской. В опи­сании этой осады ни разу не называется вече, но оно как бы под­разумевается. Осажденные оказались в безвыходном положении. «И въстужиша людье в граде и реша: «иесть ли кого, иже бы могл на ону страну дойти и рещи им: аще не подступите заутра, предатися имамы печенегом». И рече один отрок: «аз прейду»; и реша: «нди». Перед нами народное совещание, созванное ad hoc ввиду крайней необходимости, совещание, на котором обсу­ждается тяжелое положение города н способы спасения. Другой подобный случай — осада печенегами Белгорода в 997 г. Сооб­щение об этом событии несомненно легендарного характера. Тут вече называется полным своим именем.

В рассказе об осаде Белгорода отмечены некоторые черты городского строя X века, надо думать, сильно переплетенные с фактами того же рода XI века. Тут мы имеем старейшин град­ских и людей-горожан. Нетрудно заметить руководящую на вече роль старейшин градских. Белгород — это княжеский любимый город-замок. Осада его печенегами происходит в отсутствие князя и дружины. Горожанам пришлось выдержать осаду и проявлять свою инициативу. Собирается вече; оно выносит реше­ние о необходимости сдачи города. Одии старец, не бывший на вече, но имевший свой собственный план защиты города, желает приостановить решение веча и обращается с этой целью к «ста­рейшинам градским». Старейшины с радостью отменяют вечевое решение («Они же ради обещашася послушати»). Надо думать, что если они с такой легкостью отменяют решение веча, то, оче­видно, они имели силу провести отмену решения. Для суждения о вече с этими фактами, конечно, необходимо считаться. Необхо­димо также обратить внимание н на другую сторону дела: если бы был здесь в это время князь с дружиной, едва ли бы вообще понадобилось собирать вече. Князь с дружиной действовал бы по собственной инициативе, как это вытекает из многочислен­ных аналогичных случаев. Как правило, в X веке при наличии князя в городе вече не собирается. Прн киязе мы видим всегда совет старейшин города или, иначе, старцев градских, бояр и дружину.

Со старейшинами и боярами Владимир решает вопрос о при­нятии христианства, по совету старцев и бояр он отправляет послов в Византию для ознакомления с христианским культом, перед ними же, старцами и боярами, отчитываются эти послы в исполненном поручении, князь со старцами и боярами решает вопрос о преимуществах вир перед местью. Летопнсец, подводя итоги политической деятельности Владимира, говорит о нем так: «Бе бо Володимер любя дружину, и с ними думая о строи земле- нем, и о ратех, и о уставе землеием»Но нельзя все-таки сказать, что народ безмолвствует даже в это время наибольшей силы княжеской власти в Киеве. Мы уже видели, как этот народ вел себя в осажденном печенегами Киеве в 968 г. «Люди» киевские активно участвуют в различных киевских событиях, хотя и не играют здесь решающей роли. Под 983 г. в летописи записан рассказ о двух варягах-христнанах, сыне и отце, погибших вследствие нежелания отца выдать своего сына в жертву языче­ским славянским богам. По предложению «старцев и бояр» был брошен жребий, который и выпал на юношу-варяга. Когда же отец его решительно отказался принести в жертву своего сына, посланные от «старцев н бояр» обращаются к «людям» («...шедше поведаша людем»), которые здесь в это время присутствовали. Они то и «розъяша двор около его»^[467].

Конечно, это не вече. Это ие народное собрание, это возбу­жденная народная масса, энергично реагирующая иа создав­шееся положение.

Под 987 г. сообщается в летописи аналогичный факт. «Старцы и бояре» сообщают свои впечатления о религиях разных стран н народов в присутствии князя и народа: «и бысть люба речь (их) князю и всем людем», т. е. тем, которые здесь в это время присутствовали. Разумеется, и здесь нет никакого веча. Это люда, которых часто приглашал к себе Владимир. Под 996 г. летопись рассказывает, как Владимир праздновал круп­ные события своего княжения: после постройки Десятинной церкви он «створи праздник велик в то день боляром и старцем градским...»; после победы над печенегами он «створи праздник велик, варя 300 провар меду. И созываше боляры своя, и посад- никы, старейшины по всем градом, н люди многы»; на «Успенье святые богородица, и ту пака сотворяше праздник велик», сзывая «бещислеиое множество народа...»'. «И тако по вся лета тво- ряше». Нужно помнить, что рассказы эти не современны своим сюжетам. Кого подразумевать под этим народом, мы точно ска> зать ие можем. Ясно все-таки, что это — не бояре, не ста- рейшины, не посадники, т. е. не верхи киевского общества, а городские люди,—очевидно, те самые, которые несколько позднее будут говорить с князьями иным языком и при иных

политических условиях. Необходимо здесь подчеркнуть, что даже самый сильный из киязей этого периода нашей истории считается с городской массой и, повидимому, не может ие счи­таться. Так обстояло дело в Киеве.

Но не будем забывать, что Древнерусское государство — государство, отличающееся лишь относительным единством. Уровень общественного развития в его отдельных частях ие был одинаков.

У соседних древлян, например, в X веке, повидимому, родо- племенной строй не был еще до конца изжит. «Деревьская земля» (под этим термином можио разуметь народное собрание), а не де- ревские князья посылают к Ольге своих послов. Совещания вождей и народного собрания здесь весьма вероятны. О том же как будто говорит и множественность равноправных князей у древляи («наши киязи добри суть...»)^[468]. Если мы и можем здесь подразумевать вече, то оно имеет характер старого народ­ного собрания.

Весьма вероятны такие же собрания и у других, более отста­лых племен, включенных в состав Древнерусского государ­ства. Так, например, еще в XII веке черниговские князья Давидовичи «созвавша вятиче»^[469] для привлечения нх к совмест­ным действиям.

Эти народные собрания древлян надо отличать от совещаний киевского князя с боярами. Первые — это еще не изжитые остатки родового строя, вторые — следствие укрепления кня­жеской власти, отделения власти от народных масс, уже успев­ших выйти из рамок родового общества.

Нас не должно смущать то обстоятельство, что оба явления наблюдаются параллельно в одно и то же время. Наша страна и в этот период времени была огромна и в смысле уровня развития отдельных своих частей пестра.

Было бы ошибкой не считаться с этими фактами и рассмат-«ривать все части громадной территории Русн как стадиально однородные. Вот почему нельзя не возражать против пост­роения В. И. Сергеевича, совсем не склонного признавать эти различия в отдельных частях обширного Древнерусского госу­дарства.

Для В. И. Сергеевича все равно: недатированное ли сообще­ние летописца о временах далекой древности («сдумавше поляне и вдаша от дыма меч»), датированное ли 945 г. событие о перего­ворах древлян с княгиней Ольгой («и послаша древляне лучь- шие мужи...»), наконец, факты договоров с греками '(907—911 гг.), относящиеся к Киеву, к киевскому обществу и киевскому князю. В. И. Сергеевич ставит все эти разновременные и относящиеся

к различным частям территории факты в один ряд и делает из них общий вывод. Против такого исследовательского приема необходимо во имя научной методологии самым решительным образом протестовать.

Правильно отметив черты архаического строя у полян до IX и у древлян до середины X века, В. И. Сергеевич совершенно произвольно пытается те же черты присвоить и Киеву X века, с.его уже, несомненно, государственным устройством.. Договоры с греками X века он считает тоже плодом вечевого решения. По мнению В. И. Сергеевича, как мы уже видели, факт, что для заключения договора в Византию отправляются послы не только от имени киязя и его бояр, но и от людей всех русских («людье вси рустин»), говорит о том, что и здесь инициатором договора является вече. В. И. Сергеевич прямо так и говорит, что под людьми Игоря, принимающими участие в заключении договора, надо разуметь все наличие населения Киева, а ие какую-либо тесную группу зависимых от Игоря людей Ч Но стоит нам только присмотреться ближе к тексту договора 944 г., и мы получим основание усомниться в правильности заключения В. И. Сергее­вича. Вот текст полностью: «И великий киязь наш Игорь, и князи, и боляри его, и людье вси рустии поспаша ны к Роману, и Костянтину и к Стефану, к великим царем гречьским, ство- рити любовь с самеми цари, со всемь болярьством и со всеми людьми гречьскнми...»

«Людье вси рустии» здесь играют ту же самую роль, что «все люди гречьские», но и здесь, как и там, вече не имеется в виду.

В договоре 911 г. совершенно ясно выражено, кто именно и с кем заключает договор. Послы для заключения договора посланы от «Олга, великого князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь и его великих бояр». «Тако же и вы, грекы, — читаем в том нее договоре обращение к грекам, — да храните тако нее любовь ко князем нашим свет­лым рускым и ко всем, иже суть под рукою светлаго князя на­шего».

Если уж учитывать возможность некоторых перемен в объеме и характере власти киевского князя за протекшие 34 года (911— 944), т. е. от договора Олега до договора Игоря, то, во всяком случае, не в сторону умаления ее, а как раз в обратном направле­нии: сила княжеской власти, несомненно, росла приблизительно до середины XI века, н вече имело все меньше возможностей проявлять себя в политической жизни государства.

Договор 944 г. тоже упоминает «всех русских людей»^[470], но совсем не в том смысле, какой придает этому упоминанию

В. И. Сергеевич, а с другими расчетами. Русский князь говорит о всех русских людях для того, чтобы креиче подчеркнуть обя­зательность соблюдения договоров для всех русских людей. «И иже помыслит от страны Руские разрушити таку любовь», принявший ли христианство или некрещеный (т. е. буквально всякий русский), «да не имуть помощи от бога, ни от Перуна...» Вот для чего понадобилось вспомнить о русских людях «всех». То же относится, надо думать, и к другой стороне, заключающей договор. Договоры от имени Руси заключало не вече, а киевский князь со своим правящим окружением.

Подъем значения вечевых собраний падает на вторую поло­вину XI и на XII века^[471]. Если говорить об исключениях, то они имеются только для Новгорода, где упоминание о вече отно­сится к 1016 г. Это «исключение» вполне закономерно и понятно, потому что тот процесс, который обнаружился в других частях Древнерусского государства во второй половине XI века, для Новгорода стал уже несколько более раиним фактом.

Чем объяснить факт энергичного проявления вечевых собра­ний именно со второй половины XI века? Мне кажется, это явление стоит в связи с раздроблением Древнерусского госу­дарства.

По мере падения значения Киева как политического центра, объединяющего значительные пространства, по мере усиления отдельных частей Древнерусского государства, в этих последних поднимается политическое значение крупных городов, способных играть роль местных центров и отстаивать независимость своей области от притязаний старой «матери городов русских». В этих городах вырастает значение вечевых собраний, с которыми при­ходится считаться н пригородам, и князьям.

Но как же относиться к тому классическому месту в Лав- рентьевской летописи, на которое ссылаются все наши историки в доказательство исконности вечевых собраний у восточных славян?

Это знаменитое место летописи под 1176 г. действительно го­ворит о городских народных собраниях, но отнесение этого института в глубокое прошлое («изначала») без серьезных ого­ворок невозможно. Этот текст требует комментария. Под 1176 г.

в Лаврентьевской ЯёТоййсй помёЩёи удивительный по ярКойТй рассказ о борьбе владимирских ремесленников и мелких купцов с ростовским и суздальским боярством. Победа владимирских «новых», «мезиииых» людей над старым родовитым боярством Ростова и Суздаля вдохновила летописца, и он стал размышлять по этому поводу: всегда-де и везде было так, что пригороды под­чиняются решениям старших городов, а здесь вышло как раз наоборот. Это просто «чудо». «Мы же да подивимся чюду новому ■и великому и преславному матере божья, — пишет летописец, — ■како заступи град свой от великих бед и гражаиы своя укреп- •ляеть: не вложи бо им бог страха и не убояшася князя два имуще и власти (волости. — Б. Г.) сей и боляр их прещеиья ни во что же положиша, за 7 недель безо князя будуще в Володимери граде, толико возложьше всю свою иадежю и упование к святой бого­родице и на свою правду. Новгородцы бо изначала, и смолняне, и кыяне, и полочане, и вся власти якоже на думу на веча сходятся, на что же старейшии сдумають, на том же пригороди стануть, а зде город старый Ростов, и Суждаль, и вси боляре хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды божья, но «како нам любо», рекоша, «такоже створим, Володимерь есть пригород нашь...», «...не разумеша правды божья исправити Ростовци и Суждалци давнии, творящеся старейшии; новии же людьв ме- зинии Володимерьстии, уразумевше, яшася по праву крепко...»^[472]; «...не хотяче покоритися Ростовьчем и Суждальцем, зане мол- вяхуть: пожьжемь Володимер, аль пак иного посадника в нем (городе Владимире. — Б. Г.) посадим; то суть наши холопе ка- меньници»^[473] (в Никоновской летописи'Этот перечень расширен: «холопи, камениосечци и древодельци и орачи»).

Отсюда с полной очевидностью вытекает, что, по мнению летописи, собрания в Ростове и Суздале были издавна, что в этих собраниях решающая роль принадлежала старой зиати, ростов­скому и суздальскому боярству, что знать через эти собрания старшего города до сих пор всегда держала в повиновении при­городы. Так, уверяет нас летописец, было «изначала». А сейчас произошло нечто новое, до сих пор небывалое. Это «изначала» относится не столько к существованию вечевого строя (о хроно­логии вечевых собраний летописец едва ли здесь думал), сколько к обычной обязанности пригородов подчиняться городам, к гос­подству ростовской и суздальской зиати над владимирцами — людьми «мезинными». На этом, во всяком случае, логическое ударение летописного рассказа. Упоминаемая здесь зиать и есть те «светлые бояре», представителем которых в договорах с гре­ками являлся в свое время великий князь киевский. До извест­ного времени этот «изначальный» порядок держался. Затем в нем появилась трещина.

Раздробление Древнерусского Государства на так называе­мые «уделы» объясняется тем, что иа Руси к известному време­ни успели образоваться области, достаточно окрепшие, чтобы не только перестать нуждаться в помощи киевского князя, но и осознать свою местную выгоду в отделении от Киева. Такова судьба всех так называемых раннефеодальных монархий. У каж­дой из крупных частей ранее относительно единого Древнерус­ского государства появились свои собственные интересы, иду­щие вразрез с недавним политическим строем. Зачем, в самом деле, вмешиваться Новгороду, Смоленску, Полоцку и др. в запутавшиеся дела Киева, зачем платить ему дань, когда и деньги, и войско так нужны им самим, новгородским, смолен­ским, полоцким боярам, для осуществления их собственных задач, с которыми оин сейчас, как им казалось, могут справляться и самостоятельно, без помощи Киева.

Но ведь дело-то не только или не всегда в боярах. Мы видим на примере ростовско-владимирских событий 1176 г. новую силу, победившую бояр, — это город с его купеческим и ремесленным населением. С этой силой вынуждены считаться и князья. Окреп­шие области стараются обзавестись собственными князьями. Многим князьям это тоже наруку. Долго они были подручни­ками киевского великого князя. Теперь пришло новое время. Оии только не всегда учитывали, что окрепшие области продол­жают расти и благодаря своей силе начинают распоряжаться сами своей судьбой, пытаясь превратить и князей в орудие своих планов. Но это удается им далеко не всегда: в одних местах мы видим полное низведение князей на служебное положение — это там, где сильное боярство со своими собственными дружи­нами захватывает в руки власть (Новгород в середине XII века; неудавшаяся попытка сделать то же в Ростове и Суздале и убий­ство князя Андрея), в других местах городские низы — ремес­ленники и купечество — в борьбе с боярством опираются на помощь князей и княжеских дружин. Здесь княжеская власть крепнет (Галицко-Волынское княжество в первой половине XIII века), а иногда и забирает в свои руки власть (владимирское кияжение, особенно при Всеволоде Большое Гнездо).

Время расцвета новых городских центров и есть период господства того вечевого строя, который нам хорошо известен. Этот период для разных областей длится не одинаково долго: новгородское боярство, хотя и вынужденное считаться с город­ской массой и вечевым строем города, сумело, однако, занять в стране господствующее положение и в течение нескольких веков (до 1478 г.), за исключением моментов бурного выступле­ния городских низов, не выпускало из своих рук власти, всегда, без всяких исключений, поставляя из своей среды выборных посадников и тысяцких, весьма успешно пользуясь при этом вечевым строем как своим аппаратом. Здесь вече умирает одновременно с боярской республикой. То же мы видим и в

Пскове. Во Владимире вече прекращает свою жизйь Сравни­тельно рано.

Вечевой строй долго существовал только в западных и северо- западных областях бывшего Древнерусского государства, сопре­дельных с Литвой и Польшей, где прочно и надолго закрепилось господство можновладства, а потом и шляхты: «республикан­ские» учреждения, ограничивавшие власть князей и королей, здесь и там имеют одну и ту же почву.

В своем труде «Вече и князь» В. И. Сергеевич собрал очень большой материал, не теряющий значения и сейчас, сделал не­мало интересных и глубоких замечаний. Главнейшим недостат­ком его труда, мне кажется, надо считать недостаточный учет конкретно исторических условий существования веча в разных частях территории Руси и в разные периоды ее истории вплоть до полного исчезновения вечевого строя.

Нельзя согласиться с ним и тогда, когда ои приписывает татарам решающую роль в прекращении вечевых собраний, о чем шла уже речь выше.

Сергеевич утверждает, что татары впервые познакомили рус­ские кияжения с властью, с которой нельзя входить в соглаше­ние, которой надо подчиняться безусловно, и что ханы татарские ие входили в соглашение с «народом»^[474]. Тут неверно то, что «рус­ские княженья» впервые познакомились с властью, которой необходимо было подчиняться без «соглашения»; с «народом» не входили в соглашение не только хаиы татарские, но и киязья киевские до середины XI века. Если бы можно было говорить о «соглашении», во всяком случае очень своеобразном, то оно заключалось ие с народом, а с правящими верхами включаемых в состав государства племен и народов. Наконец, «почва для вечевой деятельности» там, где имелась база для ее существова­ния, ни в какой мере не была уничтожена и при татарах. Я имею в виду Новгород, тоже познавший «прелести» татарской власти, очень хорошо усвоивший на практике необходимость безуслов­ного подчинения Орде и тем не менее не думавший прекращать практику вечевых собраний. Причины этого прекращения иные и с татарами не связаны.

В итоге пересмотра материала о народных собраниях мы дол­жны притти к основному выводу, что эти народные собрания у нас, как и везде, имеют свою историю. Эта история неразрывно связана с этапами жизни всей страны. Периоды в истории веча — это периоды в истории народов, образовавших Древнерусское государство. Основные выводы можно свести к следующим поло­жениям:

1. Вече ведет свое происхождение от родового строя.

2. С появлением государства вече теряет благоприятную почву для своего существования. В достаточной степени сильная

ЬластЬ кйевйкого князя не вХодит в «СоЫашёнйя» с народом н ограничивается совещаниями с дружиной, преимущественно старшей. Вечевые собрания (сведений точных у нас нет) вероятны лишь в исключительных случаях, когда, например, города, предо­ставленные в отсутствие князя собственной инициативе, оказы­вались в трудном положении.

3. В различных частях Древнерусского государства истори­ческое развитие протекает неравномерно. Киевский центр в этом отношении в IX—X веках идет впереди. В то время, когда в Древнерусском центре в X веке вечевых собраний мы почти не видим совсем, эти собрания существуют в более отсталых ча­стях Древнерусского государства и носят характер племенных собраний.

4. Вечевые собрания в городах оживляются со второй поло­вины XI века, в связи с ростом и по мере роста отдельных частей Древнерусского государства и, в частности, городов.

5. Вечевые собрания живут долго на северо-западе (Новгород, Псков, Полоцк) как результат определенного соотношения клас­совых снл, прн которых феодальная знать, захватившая в свои, руки власть и ограничившая в своих интересах власть киязей, не была в силах уничтожить народное собрание, но была доста­точно сильна, чтобы превратить его в орудие своих интересов.