Глава 19. Окно в мир

Письма от Юнга весной и летом 1907 года вселили во Фрейда надежду нато, что Цюрих - тот самый город, из которого идея психоанализа можетраспространиться по Европе и по всему миру. Обсуждение профессиональныхвопросов было теплым и поддерживалось энтузиазмом Юнга по отношению к егоновому другу. Душа Юнга была полна эмоций. "Я уже не сомневаюсь в правоте вашей[сексуальной] теории... - пишет он месяц спустя после отъезда из Вены. - Янадеюсь и даже мечтаю, что мы сможем увидеть вас в Цюрихе следующим летомили осенью. Ваш визит был бы огромным счастьем для меня лично". В письме,где он описывает свой план (так и не реализованный) о создании научной"лаборатории по психологии" и отказа от работы с пациентами, говорится, чтолюбой, кто знаком с теорией Фрейда, "буквально вкусил райский плод" и сталясновидящим - серьезный комплимент от такого человека, как Юнг. Фрейд, принимая все эти изъявления, только одобрительно улыбался ивыражал все те же намерения: "Нет человека более способного, чем вы,продолжить и завершить мою работу". Они знали мало друг о друге. Юнг был более информирован, потому чтопосещал Фрейда в Вене и видел, как он работает. Кроме того, он читалавтобиографические отрывки в "Толковании сновидений". Ранние аналитикиинтересовались своими коллегами с профессиональной точки зрения и любилииспробовать на них приемы психоанализа, хотя бы для того, чтобы найтиобъяснение оговоркам. Но пока Юнг и Фрейд не думали о соперничестве. У самого Юнга был не один скелет в шкафу, например слабость кмистицизму и парапсихологии. К тому же он вступил в рискованные отношения сбывшей душевнобольной и все еще не совсем нормальной молодой пациенткой, окоторой ничего не рассказывал, хоть и упоминал ее в письмах. Еще занесколько месяцев до поездки в Вену он просит Фрейда выразить свое мнение поповоду этой "двадцатилетней русской студентки, больной уже шесть лет",страдающей навязчивыми идеями, связанными с перенесенными в детстветелесными наказаниями, а также дефекацией и мастурбацией. Ее звали СабинаШпильрейн, но в письме об этом не говорится. Нет там намеков и на то, чтоЮнг был увлечен ею в эмоциональном смысле, или на то, что она была умна,влюблена в него и умела манипулировать людьми. К моменту написания этого письма ее состояние уже улучшалось и онапоступила в медицинскую школу в Цюрихе. Юнг снова упоминает о ее случае виюле 1907 года, но пишет о ней просто как об "одной пациентке-истеричке",чтобы Фрейд не понял, что речь об одной и той же женщине. "Во сне, - пишетЮнг, - она постоянно видит меня. Она признает, что ее самое большое желание- иметь от меня ребенка, который бы исполнил все ее несбыточные желания". Онесчастной Шпильрейн будет сказано еще немало. К тому же впоследствии онастанет первой женщиной, посвятившей свою жизнь психоанализу. В 1907 году Юнг все еще становился на ноги. Фрейд, после многих летуспехов и неудач, наконец занял положение, о котором мечтал. Он основалцелую школу, его идеи выражаются в серьезных книгах и статьях, практика даетему пациентов, которые хорошо платят за лечение и обеспечивают егоклиническим материалом для новых статей. Основная теория не подлежала обсуждению. Фрейд допускал возможностьнебольших поправок, но ожидал от практики лишь подтверждения ее правоты.Особенно ценились яркие примеры, хорошо подходившие для иллюстрациитеоретических положений, и Фрейд всегда был готов их использовать. В 1907году он обратил внимание на доктора Графа, музыковеда, и его жену -психоаналитиков-любителей. У Графов был многообещающий ребенок. Герберту, непо годам развитому мальчику, было четыре года. Отец подвергал сына анализупод наблюдением Фрейда. "Маленького Герберта" побуждали говорить осексуальных вопросах. То, что он называл своим "Wiwimacher'ом" (пенис),завораживало его, как и все "Wiwimacher'ы" вообще. К лету 1907 года у Фрейдапоявилась надежда, что этот случай даст подтверждение теории детскойсексуальности. В середине июля на одиннадцать недель исследования прекращаются и Фрейдуезжает с семьей на отдых. Юнг получает веселые письма с берегов южных озер.Сам Юнг в это время готовится к важной конференции в начале сентября подназванием "Первый интернациональный конгресс психиатрии и неврологии". В немдолжны были участвовать лучшие умы европейской психиатрии, жаждущие кровипсихоаналитиков. "Надеюсь быть в Сицилии как раз тогда, когда вы будете читать своюстатью", - пишет Фрейд, позволяя Юнгу идти впереди, пока он гуляет, плаваети собирает эдельвейсы. Рассказывая Юнгу о том, как хорошо ему отдыхается, онзамечает, что оставлять друга бороться с противниками одного выглядит "почтитрусостью", но Юнг - человек "более подходящий для пропаганды", передкоторым открываются все сердца. Письма Фрейда звучат удовлетворенно - у негословно свалилась гора с плеч. Энергичный и сильный Юнг теперь может взятьвсю грязную работу на себя. Пришел сентябрь, и Фрейд, отказавшись от поездки в Сицилию из-запогоды, отправляется в Рим. Его семья уже уехала, как и Минна, с которой онтолько что провел четыре дня во Флоренции, и Фрейд, как он писал Юнгу, "велодинокую жизнь, погруженный в мечты". Он подумал, что мог бы занятьсянаписанием книги: "Хотя моя основная работа, наверное, уже написана, я быхотел как можно дольше не отставать от вас и более молодых". Возможно, ондействительно уже чувствовал себя старым. Он неодобрительно добавляет, чтоЭйтингон тоже в Риме и "снова связался с какой-то женщиной. Такая практика -отклонение от теории. Когда я окончательно преодолею свое либидо (в обычномсмысле слова), я сяду писать книгу 'Интимная жизнь человечества'". Письмо Фрейда-отца семье рассказывает о том, как он впервые посмотрелфильм. На площади возле его гостиницы каждую ночь на экран, прикрепленный ккрыше дома, проецировали фонарные слайды, прерываемые "короткимикинематографическими представлениями, ради которых великовозрастные дети (втом числе ваш отец) покорно терпят рекламу и скучные фотографии". Оноставался на месте "как заколдованный", пока ему "не стало в толпе слишкомодиноко" и он не вернулся к себе, чтобы заказать бутылку свежей воды и сестьза письмо семье. На амстердамской конференции, где Юнг представлял Фрейда, противникитеории создавали неприятности. Два дня из шести ушли на обсуждение истерии -то есть преимуществ и недостатков психоанализа. Фрейд и его теории уже былидостаточно важны, чтобы восприниматься всерьез. Над ним уже не смеялись. Егомогли только осуждать. Главный выступающий, Пьер Жане, говорил довольно трезво. Он вежливо несоглашался с Фрейдом и даже немного хвалил его, но отрицал его сексуальныетеории. Юнг в своем письме назвал его "тщеславным старым хрычом" - возможно,эта фраза не очень понравилась Фрейду, который сам был на три года старше"хрыча". За Жане последовал Густав Ашаффенбург, профессор психиатрии изГейдельберга, немногим старше сорока, старый противник психоанализа. ОсуждаяФрейда, он гордо заявил, что женщина, которую он лечил от навязчивогоневроза, говорила бы с ним о сексе, если бы он не запретил ей. Юнг инесколько других защитников Фрейда, присутствовавших на конференции, судовольствием отметили, что в частной беседе об "Этюдах по истерии"Ашаффенбург вместо "Брейер и Фрейд" сказал "Брейер и я". Фрейд позже сделалвсе, чтобы эта оговорка была опубликована - ведь это означало, что говорящийсимпатизирует психоанализу больше, чем хочет показать. Юнг занял место, отведенное организаторами для самого Фрейда. Онвыступил энергично и сказал, что его собственный опыт подтверждает данные,полученные коллегой. К сожалению, он превысил отведенные ему полчаса,проигнорировал сигналы председателя, а когда его заставили остановиться, вгневе покинул лекционный зал. Это подчеркнуло враждебную атмосферуконференции, в течение которой приветствовались нападки на психоанализ. Когда некий доктор Альт, главный врач санатория в Саксонии, объявил,что ни за что не направил бы пациента к фрейдистам, грязным инечистоплотным, Теодор Циен из Берлина, еще один ведущий профессорпсихиатрии, поздравил его. Циену, как и Ашаффенбургу, было чуть большесорока - Фрейда ненавидели не только старики. Один из светлых моментов в письмах Юнга о конференции касается"молодого человека из Лондона, доктора Джонса (кельта из Уэльса!), которыйхорошо знает ваши книги и сам занимается психоанализом". Восклицательныйзнак говорит, возможно, о том, что Юнг не ожидал найти друга психоанализа на"Кельтской окраине"*. * "Кельтская окраина" (Celtic Fringe) - шутливое наименование регионовСоединенного Королевства, населенных шотландцами, северными ирландцами,валлийцами, корнуэльцами и жителями острова Мэн. - Прим. перев. Эрнест Джонс был неврологом двадцати восьми лет - то есть на двадцатьтри года моложе Фрейда. Имея хорошую квалификацию, он тем не менее с трудоммог устроиться в Лондоне как в больницах, так и в институтах. В Джонсе былочто-то странное: возможно, неискренность и постоянная маска на лице; или жехолодность, проглядывающая сквозь его дружелюбие; или какая-то ненадежность.Но Юнг увидел в нем только молодого человека, "очень умного и способногооказаться очень полезным", который собирался посетить Фрейда. Джонс не сразу добрался до Вены. До того он снова встретился с Юнгом,проведя пять дней в Цюрихе в ноябре 1907 года. Юнг снова дает емурекомендацию, рассказывая Фрейду, что "в связи со своим 'прекраснымодиночеством'" в Лондоне он еще не слишком глубоко проник в вашу теорию, ноубежден в научной важности ваших взглядов". Джонс, без сомнения, был однимиз тех, кто легко принимал теорию, в основе которой лежит секс. Валлийцы очень любят собрания, и Джонс решил, что психоаналитикам нужнокаждый год устраивать общий съезд. Юнг согласился, и они сообщили Фрейду,что нужно провести следующей весной конгресс. Так никому неизвестный Джонс,еще не познакомившись с Фрейдом, заложил основу всемирного распространенияпсихоанализа. Хотя Джонс и стал заметной фигурой движения (в каком-то смысле дажесамой заметной, если не считать Фрейда), в нем всегда оставалось что-тозагадочное. Он начал заниматься психоанализом в молодости, никогда невыражал неуважения к Фрейду и не ссорился с ним, был посвящен в большуючасть его секретов. Джонс вошел в историю психоанализа и прожил достаточнодолго, чтобы написать трехтомную биографию своего учителя. В какое-то время он чуть не женился на младшей дочери Фрейда Анне, чтоочень изменило бы жизнь многих. Но Фрейд, который вообще не хотел, чтобы онавыходила замуж, никогда не отдал бы ее за человека с такой подозрительнойрепутацией в частной жизни. С другой стороны, Фрейд очень доверял ему впрофессиональных вопросах. Джонс, который был высокого мнения о своихспособностях и в то же время с раскаянием признавал свои недостатки,гордился тем, что защищает теорию Фрейда. После первой встречи с Юнгом Джонс возвратился в Лондон, а затем провелмесяц в Мюнхене, обучаясь в аспирантуре под руководством ведущего психиатра(и противника психоанализа) Эмиля Крепелина. Поскольку у самого Джонса былоочень мало денег, эту поездку наверняка оплатила его богатая любовница. Джонс не добился в Лондоне большого успеха, несмотря на ранопроявившиеся способности. Он родился 1 января 1879 года в семье служащегосталелитейного завода и вырос в рабочем поселении в Южном Уэльсе возлегорода Суонси. Он закончил местную среднюю классическую школу (ту самую, вкоторой тридцать лет спустя учился валлийский поэт Дилан Томас), в 1900 годуполучил диплом врача со множеством золотых медалей, а к 1905 году, когда емубыло чуть больше двадцати пяти, имел достаточно степеней для прекраснойкарьеры. Его неврологические статьи были великолепными образчиками научнойлитературы. И все же его карьера отнюдь не была головокружительной. Ему не удалосьполучить работу младшего врача в больнице нервных заболеваний, потому чтоконсультант нашел его "сложным человеком"; то же произошло со многимидругими постами. То ли в глазах консервативных должностных комиссийвпечатление портил его интерес к запретным темам в психологии, то ли всемувиной было некоторое предубеждение со стороны его руководителей. Джонс былвынужден искать нетрадиционные альтернативы и принимать предложения одолжностях ниже своей квалификации. В 1906 году, работая в медицинской службе при совете Лондонскогографства с неполной занятостью, он был арестован по обвинению в неподобающемповедении с двумя тринадцатилетними девочками, посещавшими школу в Дептфордедля "умственно отсталых" детей. Там он проводил опросы для своегоисследования механизмов речи. Газеты пестрели заголовками типа "Серьезныеобвинения против вест-эндского врача!", и шесть недель Джонс вынужден былразбираться с этим делом. С каждой девочкой он был наедине. Он говорил иделал то - что именно, в газетах не говорилось, - о чем девочки рассказалиродителям и учителям. В качестве защиты был нанят хитроумный Арчибальд Бодкин, и Джонс,который уже имел в то время какое-то понятие о теории Фрейда, объяснил ему,что девочки, наверное, разыграли сексуальную фантазию и спроецировали своювину на него. У Бодкина не было времени на подобные рассказы. Он сосредоточился натом, чтобы лишить показания девочек достоверности, и Джонса освободили безсуда*. Медицинская пресса поддержала оскорбленного коллегу, но его репутациятак или иначе пострадала. Один лондонский невролог, который в то время дажееще не родился, в 1996 году рассказал мне неопубликованную историю о том,что тогда сделал Джонс, которая передавалась как легенда от поколения кпоколению. * В суде обменивались презрительными шутками о "сочинительстве"свидетелей. Бодкин: "Сочинение историй с яркими иллюстрациями встречаетсячасто, и даже в суде" (смех). Судья: "Особенно со стороны женщин" (сновасмех). Бодкин, позже сэр Арчибальд Бодкин, прославился в амплуа благородногоадвоката с высокими моральными принципами, а став главным прокурором, вошелв историю как человек, запретивший "Улисса" Джеймса Джойса. Два года спустя, в начале 1908 года - после знакомства с Юнгом, но довстречи с Фрейдом, - еще одно происшествие, на этот раз в вест-эндскойбольнице нервных заболеваний, где Джонс работал младшим врачом, исключилопоследнюю возможность карьеры в традиционной медицине. Джонс, уже начавшийпонемногу заниматься психоанализом, принимал десятилетнюю девочку спарализованной рукой и в соответствии с теорией Фрейда поставил диагнозистерии, вызванной сексуальной травмой - попыткой совращения мальчикомстарше ее. Девочка рассказала все родителям, те пришли в ярость, и Джонсупришлось уволиться. Подобная беззаботность кажется не случайной. Похоже, здесь сыграло своюроль какое-то отклонение от традиционной медицины или несогласие с ней.Возможно, бессознательное Джонса решило, что его будущее связано с новойпсихологией, и он вел себя внешне иррационально, в то время как на самомделе устраивал все так, чтобы достичь желаемой цели. Его очень интересовалсекс. Он писал, что "познакомился с коитусом на практике в возрастешести-семи лет и после этого возобновил подобные занятия лишь в двадцатьчетыре года". Он сказал Фрейду, будто стал врачом потому, что это давалосексуальные возможности. Его жизнь стала одним из примеров личной жизнифрейдистов, впоследствии многочисленных, которые ужасали моралистов СтарогоСвета. Впрочем, о жизни Джонса им было известно не так много. К концу 1907 года Фрейд уже привык во многом полагаться на Юнга, такчто организация конференции, предложенной еще не представленным ФрейдуДжонсом, проводилась в Цюрихе. Все еще играя роль старика, наблюдающего засобытиями со стороны, Фрейд пишет: "Наверное, я буду мешать, и вы непригласите меня", - это изъявление притворной скромности Юнг проигнорировал.У них появился еще один интересный проект - интернациональный журнал, -планами которого занялся Юнг. Движение за пределами Вены постепенно росло. Для пропаганды дела стали особенно нужны убедительные истории болезней.После Доры в 1905 году (причем сам анализ проводился еще в 1900 году) уФрейда больше ничего не появилось. Он принимает решение опубликоватьнесколько полных историй. Число классических случаев применения настоящегопсихоанализа возрастает до пяти. Один основан на книге, мемуарах психическибольного человека. Окончательный успех сложного и нового метода (а только отаком и стоило говорить) приходил редко, и Фрейд, возможно, не считал нужнымпривлекать к этому внимание. История Доры не завершена, но то, что девушкаотказалась от анализа, означало, что в неудаче можно обвинить ее саму. В1907-1908 годах подходящим пациентом был и Герберт Граф, хотя Фрейд скорееруководил им, чем анализировал его. Однако с октября 1907 года средипримерно десяти пациентов, которых Фрейд ежедневно анализировал, появилсяеще один кандидат. Когда Фрейд вернулся в Вену из Рима, его ждал со своей печальнойисторией двадцатидевятилетний юрист и государственный служащий Эрнст Ланцер.Ланцер страдал от навязчивого невроза, и ему портили жизнь странные ритуалыповедения, заставлявшие делать его непонятные вещи, чтобы избежатьнеприятностей для себя или для тех, кого он любит. Навязчивый невроз - Фрейдособенно им интересовался, потому что видел некоторые признаки этогозаболевания у себя - все еще широко распространен. Ранее в 1907 году, еще до появления Ланцера, Фрейд опубликовал статью"Навязчивые неврозы и религиозная практика", в которой первые представлялисьв качестве болезненного явления, параллельного второму, "трагикомическойпародии личной религии". Применяя свой обычный метод обнаруженияпсихологического порядка в хаосе, он утверждал, что все навязчивые действияимеют смысл, а ритуалы поддаются объяснению, так как в корне большинства изних лежат события половой жизни. Одним из примеров, который он приводит, является история замужнейженщины, страдавшей от серии навязчивых действий: она расправляла скатертьтак, чтобы сделать видимым воображаемое пятно, звала служанку и тут жеотсылала ее прочь. По мнению Фрейда, это было отголоском ее первой брачнойночи, проведенной в гостинице. Ее муж, превратившийся на нервной почве вимпотента, несколько раз приходил к ней в номер, чтобы совершить очереднуюпопытку, а утром сказал, что ему будет стыдно, если горничная увидит чистуюпостель, и пролил на простыню красные чернила, правда, не в том месте.Подход Фрейда к навязчивым неврозам зачастую как будто объясняет один абсурддругим, но он провозглашал психоанализ настолько универсальным, что не могне попытаться разрешить любую загадку человеческого поведения (сколько муквоображения на это требовалось, не имело значения). Сложнейший анализ Ланцера, который начался 1 октября 1907 года, показалспособности Фрейда во всей красе. Фрейд применил весь арсенал сексуальнойтеории, которую случай был призван доказать, но на то, чтобы согласиться сним, требовалась вся убежденность учеников и тех, кого Фрейд намеревалсяобратить в свою веру. Пациент "болел" давно, его навязчивые действия начались еще встуденческую пору. Из-за этого он провалился на экзаменах и начал безуспешнообращаться к разным врачам, в том числе к известнейшему венскому психиатруЮлиусу Вагнеру фон Яурегу. Он получил внутренний приказ перерезать себегорло или убить бабушку своей подруги Гизелы. Его охватил такой ужас, что онупал в обморок. Какое-то время у него была навязчивая идея похудеть, и онбегал по горам, чтобы сбросить вес. Однажды ему было приказано спрыгнуть впропасть, но этому приказу он тоже сумел воспротивиться. Однажды онпочувствовал приказ убрать камень с дороги, по которой должна была проехатькарета Гизелы, чтобы не случилось неприятностей. Как только он убрал камень,ему пришлось вернуть его на место. Гизела была только одним из объектов его беспокойства. Вторым стал егопокойный отец, умерший, когда Эрнсту был двадцать один год. Сидя по ночам закнигами, он ждал появления призрака отца. Это превратилось в ритуал, когдаон открывал парадную дверь для того, чтобы отец мог войти, а в ожидании егодоставал свой пенис и смотрел на него в зеркало. Он смог избавиться от этогоритуала, решив, что, если он будет продолжать так делать, с его отцом взагробном мире случится что-то плохое. Как и история с красными чернилами, страдания, которые Ланцер причинялсам себе, были и серьезными, и в то же время смешными. Внешне он продолжалвести нормальную жизнь. Так почему он не мог собраться? Но все было гораздосложнее. Подробный рассказ Ланцера об этих навязчивых желаниях эмоционален,как у сумасшедшего. После смерти Фрейда были обнаружены его записки по этомуслучаю. В конце концов их опубликовали, хоть и не полностью, в "Стандартномиздании", где они занимают шестьдесят страниц - это самое подробное из всехизвестных описаний анализов, сделанных Фрейдом. Летом 1907 года состояние Ланцера ухудшилось. Будучи лейтенантомзапаса, он провел месяц на военных маневрах в Галиции, где у него появиласьнавязчивая идея, связанная с крысами и с тем, что они могут сделать сГизелой и его покойным отцом. Именно фантазии о крысах привели Ланцера кФрейду, когда ему попала в руки книга "Психопатология обыденной жизни". Этотнесчастный пациент-еврей, дрожащий и подавленный, в пенсне и с бледнымипухлыми щеками, вошел в литературу под именем Крысиный Человек. Описываяслучай Ланцера в "Заметках о случае навязчивого невроза", Фрейд сохраняетанонимность и только раз называет его Полем. Идея о крысах была подана Ланцеру коллегой-офицером, "жестокимкапитаном" с садистскими наклонностями, который рассказал ему о якобысуществующей на Востоке казни, когда жертву привязывают ягодицами к горшку сголодной крысой (или крысами, по версии Ланцера), которая затем пытаетсяпрогрызть себе путь наружу. Вскоре после этого рассказа жестокий капитанневольно вызывает у Ланцера еще одно навязчивое желание. Как раз когдаманевры подходили к концу, капитан передал ему пару запасных пенсне,выписанных Ланцером из Вены, и добавил, что Ланцеру нужно отдать небольшуюсумму денег служащему деревенской почты в нескольких часах езды оттуда. Включилась машина самонаказания Ланцера, изобретя ритуал выплаты денег,который должен был предотвратить пытку крысами его девушки и покойного отца.Ланцер совершил несколько бессмысленных поездок по железной дороге, но вконце концов просто вернулся в Вену и послал деньги по почте. Фрейд сказал, что анализ Крысиного Человека длился год, что, похоже,неверно, поскольку основная часть работы была проделана в первые три-четыремесяца. Целью Фрейда было свести бессвязные рассказы о поведении пациента кпоследовательности событий, которые имеют логические объяснения. История опытке крысами привела к детским фантазиям Ланцера о крысах и далее - кскрытым ассоциациям с отцом и детством Ланцер (как решил Фрейд) испытывалпротиворечивые чувства любви и ненависти к отцу с детства, который наказывалего за мастурбацию. Его подруга тоже оказалась вовлечена в такую же паутинудвойственных чувств. Таким образом, случай Крысиного Человека позволил Фрейду показать, какдетская сексуальность подготавливает почву для невроза. Но ему предстоялоисследовать множество уровней этого явления. Крысы символизировали в жизниЛанцера самые разнообразные вещи. Тема крыс привела Фрейда к открытиюсадистских наклонностей пациента, что объясняет, почему рассказ жестокогокапитана о пытке смог возбудить его бессознательное. Когда Ланцеру помоглиразобраться в этих бессвязных воспоминаниях, он понял себя и, по словамФрейда, "психическое здоровье пациента было восстановлено". Семья Ланцераповерила ему. Он женился и явно избавился от всех своих навязчивых фантазий.Возможность обсудить свою интимную жизнь с Фрейдом в доверительной манере,вероятно, помогла ему просто в эмоциональном смысле, а не благодаряпсихоанализу, который так интересовал Фрейда. Несколько лет спустя, в 1914году, Ланцер снова попал в австрийскую армию и пошел на настоящую войну, гдеего взяли в плен русские и он вскоре погиб. В этом случае Фрейд снова выступает как умелый рассказчик, которыйподбирает данные для подтверждения своих теорий. Никто не будет отрицать,что для создания этой истории требовалось смелое воображение, но насколькоона правдива? Некоторые критики утверждают, что Фрейд подтасовал факты. Онсам сомневался - правда, не в правоте своего анализа, а в своей способностивыразить жизнь Ланцера понятным языком. Он писал Юнгу так: "Как беспощадномы препарируем великие художественные творения психики!" Параллели междужизнью Фрейда и Ланцера, возможно, вызвали у аналитика симпатию к пациентуили таинственным образом улучшили их взаимопонимание. У обоих были чертынавязчивого невроза, Ланцер родился недалеко от места рождения Фрейда, обесемьи когда-то переехали в Вену и поселились в Леопольдштадте. Фрейд неупоминает ни о каком из этих фактов. Ланцер даже был эмоционально связан сТриестом (где Фрейд был в двадцать лет и фантазировал о проститутках). Тудаон поехал в двадцать шесть лет и там впервые провел ночь с женщиной. В некоторых местах рассказа непрофессионал может заскучать. И все жечем-то это разгребание секретов помешанного Ланцера привлекает читателя. Эторассказ об одержимом человеке и волшебнике, который может расколдовать его;с современной точки зрения, романтическая история, которым сегодня впсихиатрии, в отличие от бездушного "Прозака" и психологическогокодирования, нет места. Навязчивый невроз связывали с евреями сами евреи. Фрейд говорилколлегам на собрании кружка в 1907 году: "Религия Израиля - навязчивыйневроз, который продолжается сотни лет". В 1906 году мрачный Садгер выступилна том же собрании, говоря о "распространенной нервозности (особеннонавязчивых неврозов и истерии) среди евреев польского происхождения" -нелюбимых всеми галицийских евреев, одним из которых был и сам Садгер. Этусвязь он объяснил предположением, что галицийские евреи слишком подвержены"раздумьям". Если евреи по природе интроспективны, возможно, именно поэтомуони так легко восприняли психоанализ. Как и остальные выводы касательноевреев, этот во многом основывался на догадках. Антисемитизм в Вене проявлялся ярче, чем когда-либо. Люди высказывалисумасшедшие идеи о том, чтобы избавиться от опасных чужаков. В австрийскомпарламенте в 1900 году слушалось предложение о добавлении к закону о содомиипоправки, запрещавшей евреям иметь половые сношения с христианами. Опредполагаемой физической и умственной отсталости этой нации существоваломножество литературы - нередко пышущей злобой, чаще всего подкрепленнойименами людей, которые слыли авторитетами в медицине. Принявшие западныйобраз жизни евреи часто становились на сторону собственных критиков. Фрейдупонадобилось долгое время, чтобы начать с гордостью высказываться о своемнароде. Человек, которого еврейский вопрос впоследствии очень заинтересует,приехал в Вену как раз приблизительно в то время, когда Крысиный Человекстал пациентом Фрейда. Восемнадцатилетний Адольф Гитлер, неотесанныйузколицый австриец с усами, поселился в старом доме, принадлежавшем некоейпольке, возле Западного вокзала и вскоре отправился на вступительный экзаменв Имперскую академию искусств. Там, в здании, полном статуй и картин,построенном возле Рингштрассе в 1870-х годах, он с сотней другихпретендентов написал две картины, выбрав темы из списка, в который входили"Изгнание из рая" и "Прогулка". Эту часть экзамена он сдал успешно. Норисунки, которые он привез из дома в Линце, что в ста шестидесяти километрахот Вены, не удовлетворили комиссию, и он не вошел в число (двадцать пятьпроцентов) поступивших. Запись экзаменатора гласила: "Рисунки-образцынеадекватны, слишком мало портретов". Гитлеру лучше удавались здания, чемлюди. Следующие год-два Гитлер играл роль художника, человека с утонченнымвкусом, посещал оперу и жил на небольшие деньги, которые одно время получалот родителей. В конце концов, когда деньги закончились, ему пришлось статьрабочим, а на некоторое время, в 1909 году, даже бродягой. Рингштрассе,которая раньше казалась ему "волшебством из сказок 'Тысяча и одной ночи'",теперь напоминала о его поражении в этом городе культуры, распущенных женщини смешанных национальностей. Деньги, полученные от тети, и случайная работапо изображению видов Вены возвращают ему надежду, но оставшиеся годы в ВенеГитлер проводит в бедности и живет в мужском общежитии в северном районеБригиттенау. В 1913 году он тайком уезжает в Мюнхен, чтобы избежать призывав имперскую армию, где ему пришлось бы служить бок о бок с евреями иславянами. Бродя по Вене в поношенной одежде и засаленной черной шляпе, оннаверняка проходил мимо нижней части Берггассе, которая находилась в трехкилометрах к югу от его общежития. Бригитгенау, грязный Двадцатый округ, былне подходящим местом для художника с его восприятием. Внутренний город,расположенный за Берггассе, оставался для него парадоксом. Там быласосредоточена высокая германская культура и в то же время таилисьнациональные аномалии: пятую часть жильцов центрального района составлялиевреи. В молодости Гитлер увидел "привидение в черном кафтане с чернымипейсами" и спросил себя: "Это еврей? Или немец?" Впоследствии он отделил ихот остального человечества, его "тошнило от запаха этих кафтаноносцев" (хотяболее преуспевающие евреи носили костюмы). Гитлеру поставили неофициальный диагноз "яркого образца фрейдистскойпсихопатологии". Он испытывал двойственные чувства к покойному отцу инездоровую привязанность к матери, которая умерла от рака вскоре после того,как Вена отвергла его в качестве студента-художника. Фрейд считал его простосумасшедшим. В 1908 году единственное, что беспокоило Фрейда в его компаниианалитиков, было то, что они будут плохо смотреться на первом съезде,который должен был состояться в апреле. Юнг остановил свой выбор наавстрийском городе Зальцбурге, который находился в нескольких сотняхкилометров к западу от Вены в направлении Цюриха (из Вены все же ехать былогораздо ближе). Фрейд опасался, что "восточный контингент" будет выглядетьнедостойно, что "разговорчивых венцев" придется заставить замолчать, что онибудут больше считаться с Юнгом, чем с ним самим. Эта группа действовала ему на нервы. В протоколах кружка (которыйспециально для конгресса был 15 апреля переименован в Венскоепсихоаналитическое общество) записано, как в феврале Фрейд выступает противпредложения, чтобы он лично прекратил нападки членов друг на друга. Если выне выносите друг друга, - сказал он, - нам придется распустить кружок. Онтакже выразил надежду, что "более глубокое понимание психологии" преодолеетличные проблемы. Он не раз выражал это желание, но так никогда и не получилдоказательств тому, что знание психологии превращает психологов в приятныхлюдей. На фоне вздорной семейки венских аналитиков отношения с Юнгом казалисьеще приятнее. Сначала Фрейд начинает свои письма к нему со слов "дорогойколлега". Потребовалось больше года, чтобы их в ноябре 1907 года сменилислова "дорогой друг и коллега". Еще через три месяца обращение сократилосьдо "дорогой друг". В век писем такие вещи имели большое значение, и Юнгпоблагодарил его за "незаслуженный дар вашей дружбы". Одно предложение в письме к Юнгу упоминало Флиса, "бывшего друга", укоторого появилась "ужасная паранойя", когда их дружба закончилась. Юнг счелэто упоминание "отнюдь не случайным" и тактично попросил, чтобы дружба сФрейдом была "не отношениями между равными, а отношениями между отцом исыном". Фрейд на это никак не отвечает. Он продолжает обращаться к Юнгу какк "дорогому другу", а Юнг придерживается уважительного "дорогой профессорФрейд", которым и начиналась переписка. Пока отцовский авторитет и сыновнеепочтение находятся в равновесии. И вот день настал, сорок два психоаналитика и любопытных, практическивсе интересующиеся Фрейдом в мире, собрались в зальцбургском отеле"Бристоль" в последнее воскресенье апреля 1908 года, чтобы участвовать всъезде на следующий день, 27 числа. Зальцбург был в то время приятнымнебольшим городком на реке между холмов. Возможно, для Фрейда он был связанс воспоминаниями о встречах с Флисом. Эрнест Джонс, который потерял надеждудобиться высокого положения в Лондоне и в это время путешествовал по Европе,встретился с Фрейдом в гостинице вскоре после прибытия. Джонс отметил официальный поклон австрийца и его слова "Фрейд, Вена",что вызвало у него улыбку откуда же еще он может быть? Первое впечатление Фрейда о Джонсе оказалось довольно смешанным:достойный, но фанатичный человек, - сказал он Юнгу, худой и голодный, явнонедоедающий, и он отрицает, что наследственность может быть факторомневроза. "Для него даже я консерватор. Как с вашей уверенностью [Фрейдшутил] вы смогли с ним поладить?" Джонс за тридцать лет так и не стал"дорогим другом", только "дорогим Джонсом", возможно, просто потому, чтоФрейд считал, будто на английском языке такое приветствие звучитнеестественно. На съезде в Зальцбурге преобладали австрийцы, причем одни венцысоставляли больше половины делегатов. Из остальных шестеро приехали изШвейцарии, пятеро - из Германии, по два человека из Венгрии и Англии (Джонсубедил приехать своего лучшего друга, лондонского хирурга Уилфреда Троттера)и один молодой человек из Нью-Йорка - А. А. Брилл, который самостоятельноэмигрировал туда из Венгрии в возрасте четырнадцати лет, а впоследствиивернулся в Европу, чтобы работать в "Бургхельцли". Он надеялся привезтизнамя новой доктрины в Америку. Ни один из делегатов не был послан какой-то организацией, посколькутаких организаций еще не существовало, и их присутствие было личным выбором.В первую очередь к психоанализу их привлекли любопытство, одиночество,любовь к экзотике или даже интерес к новой науке. Можно предполагать, хотябы вспомнив о самом Фрейде, что они тоже страдали кое-какими неврозами. Поопределению они обладали достаточно богатым воображением, чтобы усвоитьтеорию, которая у большинства людей вызывала возмущение. Эта атмосфераобособленности от остальной медицины наверняка очень хорошо ощущалась вотеле "Бристоль". Несколько из делегатов этого съезда вошли в историю психоанализа,некоторые тем, что в конце концов выступили против Фрейда. В частности, этобыли Юнг и Адлер, которые представляли свои доклады среди первой девятки впонедельник. Брилл вернулся в Америку, как и собирался, основал Нью-йоркскоепсихоаналитическое общество и упорно занимался переводами работ учителя, окоторых лучше не вспоминать. Карл Абрахам, молодой еврей-психиатр изБерлина, который ранее работал в "Бургхельцли", посвятил жизнь улучшениюрепутации психоанализа - он был человеком спокойным, авторитетным инезависимым. После трех лет переписки с Фрейдом он тоже стал "дорогимдругом". Джонс говорил, что это был самый нормальный из всехпсихоаналитиков. Ставший в конце концов еще более знаменитым Шандор Ференци, венгр, былболее непредсказуемым, более одержимым страстными идеями, то появлявшимися,то исчезавшими, более зависимым от Фрейда (пока не "упаковал чемоданы" и непокинул учителя) и вел более беспорядочную и полную проблем личную жизнь. Онродился в 1873 году и, таким образом, был на семнадцать лет младше Фрейда.Его семья - польские евреи (снова "Ostjuden", восточные евреи), переехавшиев Венгрию. Во время Зальцбургского съезда его переписка с Фрейдом толькозавязалась. Признания и заламывание рук были еще в будущем. Среди наиболее приближенных к Фрейду лиц Ференци был самым дружелюбными приятным. Фрейд пригласил его в Берхтесгаден летом 1908 года вкакой-нибудь пансион, пока там отдыхала его семья, обещая, что "время отвремени вы будете с нами обедать или бродить по горам с моими мальчишками".В тридцать пять лет Ференци еще не был женат, а причиной приглашения, импринятого, возможно, было желание Фрейда оценить, насколько его кандидатураподходит в качестве мужа для Матильды, старшей дочери. Однако летом онапобывала в санатории в Мерано и познакомилась с бизнесменом, впоследствииставшим ее мужем. Спустя полтора года после Зальцбурга Ференци стал "дорогимдругом". Самым ярким делегатом был Отто Гросс, австриец по рождению,психоаналитик, объявивший себя анархистом и стремившийся покончить спатриархальной властью с помощью высвобождения "разрушительной сексуальнойэнергии" или "свободной любви", за которую выступали более или менеереспектабельные англичане вроде Г. Дж. Уэллса и Гавелока Эллиса. ВзглядыГросса и его несдержанность отводят ему место среди психоаналитиков,подобных Фрицу Виттельсу*, которые считали, что подавление желаний стоит напути социального прогресса. Виттельс выглядит ребенком по сравнению сГроссом - человеком со спутанными волосами и тяжелым взглядом голубых глаз,который проводил половину своего времени в мюнхенских кафе, анализируяпосетителей за столиком, и тратил свою плату на морфий, в то же времяпроводя ночи с многими женщинами во имя свободы (две из них покончили ссобой), или, по словам Штекеля, убеждал других мужчин заняться любовью с еголюбовницей, а сам подслушивал из соседней комнаты. Его умеренно распущеннаяжена Фрида (не нужно путать ее с очень неразборчивой Фридой фон Рихтхофен,позднее женой Д. Г. Лоуренса, которая за год до того имела непродолжительнуюсвязь с Гроссом) тоже была вместе с ним в 1908 году в Зальцбурге в качествеучастницы съезда. * Друг Джонса, хирург Троттер, застенчивый англичанин за границей,сидел на заключительном обеде между Джонсом и Виттельсом. Устав от болтовнивенца, он повернулся к Джонсу и пробормотал: "Я утешаю себя тем, что могуотрезать человеку ногу, а все они этого не могут". Фрейд уже приложил все старания, чтобы сказать о Гроссе что-токонструктивное, возможно, в связи со своим двойственным отношением ксексуальной свободе, выразившимся во всем движении. Джонс, который получилпервые уроки психоанализа в мюнхенском кафе, называл его "романтическимгением". "Такой прекрасный человек, такой острый ум", - решил Фрейд несмотряна то, что Юнг рассказал ему кое-что о жизненных установках Гросса. Вот однаиз его идей: "Состояние подлинного здоровья для невротика - половоебессмертие". Юнг попробовал проанализировать Гросса. "Когда бы я ни запнулся, -рассказывал он Фрейду, - он начинал анализировать меня". Вскоре послеЗальцбурга Гросс начал бояться оставаться в своем гостиничном номере вЦюрихе, потому что ему казалось, будто люди читают его мысли, а за стенойкто-то стучит. Юнг поместил его в "Бургхельцли", откуда тот сбежал ивернулся к наркотикам и женщинам. Зальцбургская конференция началась в понедельник в восемь утра и сталаизвестна благодаря вступительному обращению Фрейда, которое состояло израссказа (без предварительных заметок) об истории болезни Эрнста Ланцера. Онговорил на протяжении трех часов, предложил закончить в одиннадцать, но егоубедили продолжать до полудня. Согласно опубликованной Фрейдом версии,которая появилась только в 1909 году, в апреле 1908 года анализ мог все ещепродолжаться, но, скорее всего, этот случай уже был представлен на съездекак очень успешный. Джонс "утратил чувство времени". Два дня спустя онпишет, что все еще находится под неизгладимым впечатлением от вашей лекции, которая показалась мнесамим совершенством. Все остальное [в том числе работы Адлера, Абрахама,Джонса, Штекеля, Ференци и Юнга] было просто "водой", маловразумительной ибессодержательной болтовней. Случайно вышло так, что эта работа Фрейда дала его слушателямвозможность понять, как происходит сам процесс психоанализа. В своих статьяхи книгах Фрейд старался не формулировать правил о том, как проводить анализ.Сложно выразить на бумаге такой неустойчивый процесс, да и Фрейду нравилосьсчитать это своей профессиональной тайной. В рассказе о Доре (1905) онговорит, что опустил подробности применения метода, которые требуют"совершенно отдельного изложения". В том же году в статье "О психотерапии"он резко высказывается об "ошибочном впечатлении", что его методом, накоторый он только намекает, может пользоваться каждый. Возможно, было неизбежным то, что ранние аналитики должны были учитьсяв устной форме и что Фрейд будет считать такое положение дел благоприятным.Лекция о Крысином Человеке, во всех подробностях рассказывающая о проведениианализа, все еще свежего в памяти Фрейда, видимо, позволила слушателямпочувствовать, как работает основатель движения. После Зальцбурга Фрейд чувствовал себя "освеженным... с приятнымивпечатлениями" - такое редко можно было услышать от такого пессимиста, какон. Он чувствовал, что работа продвигается. Джонс и Брилл собирались вскоренавестить его в Вене, а затем оба направлялись в Новый Свет, для того чтобыраспространять новое учение: Брилл, как и намеревался, в Нью-Йорк, а Джонс -в Канаду. Туда он ехал из-за отчаяния, потому что Лондон его не принял, аему нужно было работать в англоязычной стране. Юнг планировал создать новыйжурнал, "Ежегодник", который выходил бы раз в два года. Абрахам сталчеловеком Фрейда в Берлине, а Ференци - в Будапеште. Неожиданно во время заключительного обеда появился семидесятипятилетнийЭммануил Фрейд, словно для того, чтобы дать конгрессу семейноеблагословение. Следующий день они провели вместе с Зигмундом в Зальцбурге,когда все остальные уже уехали. Они говорили о семье. Роза, сестра Фрейда,за месяц до того потеряла мужа Генриха. У безутешной вдовы осталось двоедетей. Эммануил и Зигмунд делали то же, что и обычные туристы: проехали поканатной дороге к крепости, а потом на паровом трамвае отправились кимперскому замку у Хельбруна. Эммануил все еще был живым и энергичнымспутником. Но процесс старения никогда не ускользал от внимания Фрейда. Егособственный день рождения под несчастливым числом пятьдесят два ждал его наследующей неделе, и, возможно, он признался о своих суеверных страхахсводному брату. Этот практичный, деловой человек, почти англичанин, долженбыл приободрить его.