Примитивный уровень

Слово «примитивный» понятно всем и означает слишком упро­щенный, простой, несложно устроенный.

При общении на примитивном уровне хотя бы один из его участников (а возможно, что и оба) задается простыми вопро­сами: кто перед ним? С кем он имеет дело? Что представляет со­бой партнер по общению? Главное, что интересует автора подоб­ных вопросов, — кто сильнее: он или его партнер по общению? В зависимости от этого выбирается тактика взаимодействия с со­беседником, причем, как правило, также довольно примитив­ная.

Если оказывается, что партнер не соперник в физическом или интеллектуальном плане, то с ним можно не церемониться, мож­но смело пристраиваться к нему «сверху» и диктовать свои усло­вия общения. Например, физически крепкий подросток может подойти к менее сильному сверстнику и бесцеремонно попросить, а точнее, потребовать у него закурить или дать денег на недоста­ющую покупку. В случае отказа возможно предъявление более се­рьезных «аргументов» в виде ругательств, угроз или крепкого ку­лака.

Аналогично примитивный юноша может смело обнять пригля­нувшуюся ему девушку. Даже если она не хочет этого, то с ней не стоит церемониться, ведь сделать-то она ничего не сможет. А если к тому же окружающие сверстники поддержат подобную инициа­тиву, то это будет отличным признанием «правильности» бесце­ремонных по отношению к девушке действий, лучшим способом самоутверждения в их глазах. Точно так же примитивный партнер может легко оттолкнуть щуплого, менее сильного одноклассни­ка, пытающегося вступиться за своего товарища или девушку, может нагло нахамить взрослому прохожему, оказавшемуся перед толпой развязных подростков. А чего, собственно, бояться-то? Ведь сила на его стороне.

Если же оказывается, что партнер является серьезным сопер­ником, то к нему нельзя подходить с позиции силы, на него луч­ше не давить, нецелесообразно и даже опасно пристраиваться «сверху», поскольку такой партнер способен дать достойный от­пор. Например, физически крепкий юноша не только не позволит унижать себя, но и сам может наказать своего обидчика. Бойкая, голосистая женщина способна так прилюдно отчитать нахала, что тому станет неловко перед своими приятелями за свою неумест­ную шутку в адрес этой особы.

С такими людьми, как показывает опыт, лучше не связываться. С ними избирается иная тактика общения. Перед сильным можно извиниться, а хамство представить как шутку: «Да я пошутил. Ты что, шуток не понимаешь? Ну, извини». Иначе говоря, к более сильному сопернику примитивный партнер вынужден пристраи­ваться «снизу», хотя данная пристройка вряд ли его устраивает. При удобном случае сторонник примитивного общения постара­ется изменить ситуацию и пристроиться «сверху». Например, он может пригрозить более сильному юноше: «Ну, ты еще пожале­ешь об этом! Мы еще встретимся с тобой!» Правда, обычно по­добные угрозы произносятся либо тихо, чтобы не слышал сопер­ник, либо громко, но с безопасного расстояния.

В повести В. Распутина «Уроки французского» описывается не­сколько примеров примитивного общения. Вот один из них.

Я только что опять угодил в деньги и шел собирать их, когда заме­тил, что Владик наступил ногой на одну из рассыпавшихся по сторонам монет. Все остальные лежали вверх решками. В таких случаях при броске обычно кричат «в склад!», чтобы — если не окажется орла — собрать для Удара деньги в одну кучу, но я, как всегда, понадеялся на удачу и не крикнул.

— Не в склад! — объявил Вадик.

Я подошел к нему и попытался сдвинуть его ногу с монеты, но он оттолкнул меня, быстро схватил ее с земли и показал мне решку. Я Успел заметить, что монета была на орле, — иначе он не стал бы ее закрывать.

— Ты перевернул ее, — сказал я. — Она была на орле, я видел. Он сунул мне под нос кулак.

— А этого ты не видел? Понюхай — чем пахнет?

Мне пришлось смириться. Настаивать на своем было бессмысленно: если начнется драка, никто, ни одна душа за меня не заступится, даже Тишкин, который вертелся тут же.

Злые прищуренные глаза Вадика смотрели на меня в упор. Я нагнул­ся, тихонько ударил по ближней монете, перевернул ее и подвинул вторую. «Хлюзда на правду наведет, — решил я. — Все равно я их сейчас все заберу». Снова наставил шайбу для удара, но опустить уже не успел: кто-то вдруг сильно поддал мне сзади коленом, и я неловко, склонен­ной вниз головой, ткнулся в землю. Вокруг засмеялись.

За мной, ожидающе улыбаясь, стоял Птаха. Я опешил:

— Чего-о ты?

— Кто тебе сказал, что это я? — отперся он. — Приснилось, что ли?

— Давай сюда! — Вадик протянул руку за шайбой, но я не отдал ее. Обида перехлестнула во мне страх, ничего на свете я больше не боялся. За что? За что они так со мной? Что я им сделал?

— Давай сюда! — потребовал Вадик.

— Ты перевернул ту монетку? — крикнул я ему. — Я видел, что пере­вернул. Видел.

— Ну-ка, повтори, — надвигаясь на меня, попросил он.

— Ты перевернул ее, — уже тише сказал я, хорошо зная, что за этим последует.

Первым опять сзади меня ударил Птаха. Я полетел на Вадика, он быстро и ловко, не примериваясь, поддел меня головой в лицо, и я упал, из носу у меня брызнула кровь. Едва я вскочил, на меня снова набросился Птаха. Можно было еще вырваться и убежать, но я почему-то не подумал об этом. Я вертелся меж Вадиком и Птахой, почти не защищаясь, зажимая ладонью нос, из которого хлестала кровь, и в отча­янии, добавляя им ярости, упрямо выкрикивал одно и то же:

— Перевернул! Перевернул! Перевернул!

Они били меня по очереди, один и второй, один и второй. Кто-то третий, маленький и злобный, пинал меня по ногам, потом они почти сплошь покрылись синяками. Я старался только не упасть, ни за что больше не упасть, даже в те минуты мне казалось это позором. Но в конце концов они повалили меня на землю и остановились.

(Распутин В. Уроки французско­го // Школьная пора. — М.: Молодая гвардия, 1989. - С. 168—169.)

Следует отметить, что психически нормальный человек обыч­но не столь примитивен, сколь изображает это в определенной ситуации. Так, в компании подвыпивших сверстников школьник может вести себя неприлично по отношению к окружающим лю­дям: оскорбить встретившуюся девушку, нахамить старушке, по­издеваться над сверстником из другой компании. А вот в своей семье или в своем классе он, как правило, не позволит себе опу­ститься до примитивного уровня, а постарается выглядеть перед своими родителями и учителями нормальным сыном и учеником, человеком, уважающим достоинство родителей, педагогов и одно­классников, соблюдающим установленные правила поведения.

Однако если у школьника есть хоть какой-то опыт общения на примитивном уровне, то он может проявиться во взаимодей­ствии с его родителями или учителями. Особенно если взрослые сами демонстрируют примеры такого общения в семье или в школе. Не случайно мудрые педагоги стремятся не только созда­вать благоприятную атмосферу в школе, тем самым не позволяя себе и детям скатываться до уровня примитивного общения, но и заботиться о том, чтобы их ученики избегали общения с прими­тивными партнерами, не приобретали опыта примитивного об­щения.

Возможен ли выход на примитивный уровень общения со сто­роны педагога или же это удел лишь представителей иных про­фессий, а также невоспитанных учащихся?

К сожалению, факты примитивного общения встречаются и среди учителей. Обратимся к примеру из повести Е.Габовой «Школьные годы недетские».

Но на геометрии сегодня произошла катастрофа. Мы сразу видим, когда Заминированная не в духе. Тогда она в первую же минуту окатыва­ет класс таким холодным суровым взглядом, словно перед ней сидят не советские школьники, а ее заклятые враги. И высокие каблуки на ее красивых туфельках стучат особенно громко и ритмично.

Именно такой возникла Зинаида на геометрии. Обшарила глазами пустую крышку учительского стола и гаркнула: — Познакомьте меня с дежурным!

Ясно-понятно: дежурный забыл о своей обязанности — не принес из учительской классный журнал. Неужели поэтому можно так кричать?

Как назло, дежурной была Ирка.

Змея просто ненавидит ее. У Ирки нет математических способностей, ну нет, что сделаешь? А Зинаиду это здорово злит, словно Пунегова сама виновата в этом.

— Я, — произнесла Ирка обреченно и встала.

— А, Пунегова... Ну, если бы человек был. Не с человека и спроса нет. Я бы после таких слов пулей вылетела из класса, а Ирка тихонечко

села, и только краска хлынула к щекам.

Змея как ни в чем не бывало, сцепив вместе кисти рук, словно они у нее мерзли, пошла по рядам проверять домашнее задание. Никто на нее не смотрел, все лишь слушали громкий, ритмичный стук каблуков.

Она подошла к столу Пунеговой. Ирка, как все, раскрыла тетрадь. Мы решали задачу вместе, и я-то знала, что у нее все нормально. Но оказы­вается (это потом выяснилось), что мы одни из целого класса решили ее Другим способом, и Змея сразу подумала, что Ира у меня скатала. Да, я помогла ей, но ведь это не противопоказано?

Заминированная задержалась около Иры и зло спросила:

— Сама решила или списала?

— Сама, — шевельнула губами Ира.

— Решила или списала? — закричала эта истеричка. — Ну поплачь еще, поплачь...

И пошла дальше.

В классе стояла мертвая тишина. Все уткнулись в тетради и боялись, как бы гнев алгеброзы не перекинулся еще на кого-нибудь.

(Габова Е. Школьные годы недет­ские // Двойка по поведению. — М., 1989.-С. 151-152.)