Экзистенциально-гуманистический подход к обоснованию принципов и форм психологического воздействия

Как уже отмечалось, разрабатываемые в том или ином подходе теоретическая и методическая програм­мы вмешательства в психологические процессы обыч­но тесно связаны с исходными предпосылками — ба­зовыми представлениями о природе человека и челове­ческих отношений, поэтому вначале кратко остано­вимся на некоторых ключевых понятиях «гуманистиче­ской психологии», существенных для целей нашего анализа.

«Гуманистическую ориентацию» многие зарубеж­ные авторы называют «третьей силой» в психологии, имея в виду прежде всего то обстоятельство, что она сложилась во многом в противостояние психоанализу и бихевиористской ориентации как претензия на по­строение психологии, адекватной человеку.

Кредо сторонников «гуманистической психологии» сложилось под заметным влиянием философии экзи­стенциализма, и поэтому соответствующим образом окрашены их представления о природе личности, об­щества, человеческих взаимоотношений. «В середине 1950-х годов значительное число психологов стало проявлять неудовлетворенность узостью бихевиориз­ма и психоанализа и искать подходов более значи­тельных как с точки зрения человека, так и с точки зрения самой психологии. Примерно в это время

А. Маслоу, который давно уже жаловался на то, что в психологии господствуют «упор на средства» и ув­лечение экспериментально-научным подходом, а сам увлекся экзистенциализмом, призвал к «третьему пу­ти». И вскоре в психологии возникло новое течение, наименовавшее себя «гуманистической психологией» [25, 27].

В рамках этого подхода мы по существу не обна­руживаем единой систематизированной теории. Скорее это целый ряд родственных, но несколько различа­ющихся схем, представленных такими авторами, как А. Маслоу, К. Роджерс, С. Джурард и др. При неко­тором различии акцентов, оттенков, используемых- по­нятий (например, «самоактуализирующаяся лич­ность», «полностью функционирующая личность», «здоровая личность») всех их объединяет комплекс родственных исходных предпосылок. По характери­стике Джурарда, «гуманистическая психология — это изучение человека, основывающееся на допуще­нии, что он как человеческое существо свободен и, следовательно, ответствен за свои действия и их по­следствия для своего нормального бытия и роста» [102]. В этом определении вводится ряд базовых ка­тегорий данного подхода — ответственность, (свобода, рост личности, или актуализация. Рассмотрим крат­ко, каким конкретным содержанием они наполняются. Представители гуманистической психологии кри­тически относятся к интенции строить научную психо­логию по образцу естественных наук. Джурард в вы­державшей несколько изданий книге «Здоровая лич­ность. Подход с точки зрения гуманистической психо­логии» пишет по этому поводу следующее: «В научной психологии субъект исследования намеренно видится как Другой, как один из них, как часть природы, от­личной от исследователя и тех других личностей, ко­торых исследователь обозначает как Мы» [102, 354]. По мнению автора, такой подход аналогичен позиции представителя естествознания, на протяжении всей его истории стремившегося «демистифицировать» противо­стоящую враждебную природу. «Обычно психолог определяет психологию как научную дисциплину, ко­торая ищет понимания поведения человека и других организмов. Доказательства понимания налицо, когда

психолог может предсказать изучаемое действие или реакции, указав на предсказуемые сигналы или под­водя их под некоторый вид намеренного контроля» [102, 353]. При этом предпринимаются усилия, направ­ленные на то, чтобы по возможности не оказать воз­мущающего влияния на изучаемое поведение. Идеаль­ным оказывается случай, когда испытуемые не знают, что они выступают таковыми. В этом отношении ти­пична принципиально бихевиористская концепция «наивного» испытуемого, не ведающего о собственном «испытании».

С точки зрения гуманистической психологии при­рода психологического исследования выглядит прин­ципиально иначе. Здесь исследуемый «свободен по­знавать исследователя так же, как исследователь познает его» [102, 354]. Позиции исследователя и испы­туемого психологически уравниваются. Тем самым, по мнению автора, удается избежать дегуманизации человека, которая имеет место в концепции психологии как «естественной» науки, интерпретирующей человека по аналогии с объектами неживой природы.

В вышеизложенном необходимо выделить по край­ней мере два момента. Во-первых, представляется за­служивающим внимания акцент «гуманистической психологии» на специфике человека как объекта по­знания. Действительно, в истории науки первичным было становление парадигмы отношения к объекту исследования, который выступал частью природы — объектом. На этой основе довольно прочно утверди­лась тенденция к универсализации схемы «исследова­тель — объект». В частности, это можно видеть на примере притязаний бихевиоризма построить всю пси­хологию, науку о человеке, по образцу естественных наук. Представители гуманистической психологии справедливо характеризуют данную попытку в целом как несостоявшуюся. Следование «объектным образ­цам» сплошь и рядом оставляет психолога на пери­ферии знаний о человеке, не позволяя приблизиться к тайнам его психики — внутреннему миру.

Второй момент — это интерпретация, которую дает гуманистическая психология специфике познаватель­ной ситуации «исследователь — человек». Один из основополагающих тезисов этих авторов в отношении

человека — тезис о способности людей к самопозна­нию, вообще к рефлексии, как «уникальной способно­сти человека не только воспринимать, помнить, ду­мать о мире и воображать его во многих возможно­стях, но также рефлексировать свой способ познания. Таким образом, первое свойство человеческого созна­ния, на которое мы обращаем внимание, — это то, что оно может быть отрефлексировано. Человек спо­собен к осознанию себя так же, как и к сознанию мира вне себя» [102, 32—33]. По мнению представителей гу­манистической психологии, обычно контакт человека с реальностью, в том числе с собой, с другим чело­веком, не дан, но достигается: «...эффективный кон­такт с реальностью должен быть выработан, посколь­ку всегда есть могущественные силы, действующие в направлении искажения восприятия, мышления и вос­поминания» [102, 61]. «Бездну между одним сознанием и другим невозможно преодолеть иначе, как только Посредством актов интуиции, эмпатии и воображения> [102, 52]. Обоснование названных форм познания людьми друг друга, их известная абсолютизация — один из лейтмотивов рассматриваемой ориентации, резко противопоставляющий ее, в частности, бихевио­ризму.

Другое принципиальное положение этой психоло­гии, заимствуемое из философии экзистенциализма, — это тезис о свободе человека. Имеется в виду свобода выбирать свои действия в любой жизненной ситуации: это и есть свобода выбора себя, смысла жизни, своей работы, друзей и т. д. По существу здесь повторяется определение, данное человеку Сартром: человек — это его выборы. С идеей свободы выбора тесно свя­зано положение об ответственности. «Человек свобо­ден и, следовательно, ответствен за свои действия и их последствия» [102, 167]. Таким образом, названные авторы отказываются от рассмотрения человека как пассивной жертвы обстоятельств или просто продукта ожиданий окружающих.

Осознание свободы и ответственности порождает экзистенциальную тревожность, существенную харак­теристику человеческого бытия. Вот почему столь ха­рактерен для человека отмечаемый философами-экзи­стенциалистами и подхваченный психологами феномен

«бегства от свободы» (в этом отношении классической является книга Э. Фромма под таким названием). Известная психологическая категория тревожности в контексте данной ориентации получает достаточно специфическую интерпретацию. Утверждается, что экзистенциальная тревожность может проистекать из осознания ответственности за выборы, быть результа­том чувства вины, которое мы испытываем, когда не полностью актуализируем наши потенциалы, тревож­ность сопровождает всякое изменение личности и при­нятие решения о таковом. Свой вклад в возрастание тревожности вносит также осознание одиночества, ко­нечности бытия, столкновение с неизбежной перспек­тивой смерти. Во всех этих случаях тревожность ока­зывается реакцией на угрозу существованию Я (self). Обычно обращающиеся за консультацией к психологу люди стремятся избавиться от тревожности или по крайней мере уменьшить ее. Однако с позиций экзи­стенциально ориентированной психологии тревожность не рассматривается как нечто нежелаемое, более того, она выступает существенным источником, стимулом «роста личности». И в этом смысле экзистенциальная тревожность рассматривается как конструктивная форма тревожности — она выступает принципиальным фактором изменения. Попытки избежать тревожности связаны с созданием иллюзий безопасности бытия, которое таковым как раз не является. Готовность при­стально посмотреть на самого себя, готовность открыть себя изменениям неизбежно связаны с переживанием тревожности перед опытом неизвестного, неопределен­ного. «Тревожность может быть трансформирована в необходимую энергию для того, чтобы выдержать риск экспериментирования с новым поведением» [90, 48]. По мере того как человек обучается доверять се­бе, его тревожность, «проистекающая из ожидания катастрофы, становится меньшей» (там же).

Одна из особенностей рассматриваемой ориента­ции— введение ее сторонниками в психологию темы смерти. С их точки зрения, осознание человеком пер­спективы небытия формирует у него особое отношение к настоящему. Значимость настоящего возрастает, оно оказывается тем ограниченным временем, которое есть у личности для реализации ее потенциала. Дело

не в том, чтобы жить в постоянном страхе или раз­мышлении о смерти, но в том, чтобы в полной мере оценить важность настоящего момента, значимость того, что мы делаем сейчас. «Чтобы полностью понять себя, человек должен столкнуться со смертью, осознать личную смерть» [85, 49].

В совокупности все вышеприведенные характери­стики, а именно: а) полное осознание настоящего мо­мента; б) осуществление выбора «как жить в этот мо­мент»; в) принятие ответственности за сделанный вы­бор — выступают важнейшими характеристиками так называемого аутентичного существования или аутен­тичного, т. е. подлинного бытия, «первичной экзистен­циальной ценности», по определению сторонников гу­манистической психологии [85, 35]. «Аутентичное бы­тие означает, что личность исследует возможности и вызовы, представляемые каждой ситуацией, а затем выбирает ответ, который выражает ее истинные цен­ности, потребности, чувства и обязательства» [102, 167].

Проблема самоактуализации, то есть реализации человеческого потенциала, — одна из стержневых в гуманистической психологии, которая стоит у истоков И соответствующего движения — за актуализацию че­ловеческого потенциала (human potential movement). Само это понятие введено Маслоу, основателем дан­ного направления. Научные интересы Маслоу были сконцентрированы вокруг изучения условий, при кото­рых человек в наибольшей степени развивает свои способности. С его точки зрения, основной предпосыл­кой такого развития является удовлетворение базовых потребностей, известную иерархию которых он строил. «Когда личность успешно обучена справляться с эти­ми потребностями по мере их возникновения, ее энер­гия все более готова освобождаться для самоактуа­лизации» [102, 23—24]. Актуализация, или рост лично­сти, достигается как продукт ее устремления к высо­ким целям, например поиску истины, счастья, справед­ливости. «Подобная задача пробуждает дремлющие способности человека; без такой миссии личность ни­когда не раскроет свои скрытые ресурсы» [там же]. Маслоу развивал эти представления, изучая людей, которые удовлетворяли его критерию процесса само-

актуализации. Среди комплекса обнаруженных им черт отмечаются, например, следующие:

1. Более адекватное по сравнению с обычными людьми восприятие реальности и соответствующее этому восприятию отношение к реальности. Эти люди избегают иллюзий и предпочитают иметь дело с дей­ствительностью, пусть неприятной.

2. Высокая степень принятия себя, других, в том
числе различных сложностей человеческой натуры.

3. Спонтанность.

4. Сфокусированность на проблемах вне себя.

5. Высокая степень автономии, то есть способность
оставаться верным своей цели и перед лицом больших
трудностей (например, непопулярности, отвержения
и т. д.).

6. Постоянная способность по-новому видеть обыч­
ные вещи.

7. Чувство принадлежности ко всему человечеству.

8. Способность устанавливать тесные эмоциональ­
ные отношения, например с друзьями или близкими
людьми.

9. Высокоразвитое чувство этики.

10. Чувство юмора.

11. Креативность, изобретательность в своей обла­
сти, а не просто следование установленному пути.

В определенном смысле можно сказать, что стерж­нем всей «гуманистической психологии» являются ис­следование, поиск средств самоактуализации, средств достижения этого идеала. Именно поэтому обоснова­ние, разработка принципов и различных форм психо­логической помощи человеку на данном пути зани­мают здесь такое большое место.

В осмыслении проблем межличностных отношений «гуманистическая психология» широко использует заимствованные из философии экзистенциализма кате­гории изоляции, одиночества, отчуждения, деперсона­лизации и т. п. Хотя человека характеризует потреб­ность в значимых отношениях с другими, он по суще­ству своему одинок, потребность в другом остается по-настоящему нереализованной.

Весь анализ картины межличностных отношений проводится авторами на материале капиталистическо­го общества. Он содержит образцы блестящей психо-

логической критики современного капитализма, убе­дительно показывающей вею меру дискомфортности этогообщества для человека. Не случайно, например, Р.Мэй, известный в данной традиции психолог, в одной из своих работ для характеристики своего общества использует термин «шизоидный» — «наш шизоидный мир». «Я использую этот термин, — пишет Мэй, — не в отношении к психопатологии, но скорее как ха­рактеризующий общее условие нашей культуры» [111, 16]. И далее автор говорит о таких особенностях лю­дей «Шизоидного мира», как затрудненность личност­ной коммуникации, избегание тесных отношений, не­способность чувствовать, холодность и т. д.

При этом, правда, сторонники «гуманистической" психологии», подобно многим другим гуманистически настроенным интеллектуалам на Западе, склонны разделять типичную либерально-буржуазную точку зрения, согласно которой «шизоидный человек — это естественный продукт технологического человека» [111, 16], относя тем самым пороки современного бур­жуазного общества за счет научно-технической рево­люции вообще, а не той. ее специфической формы, ко­торая имеет место в условиях этого общества. Тем не менее следует признать несомненный вклад сторон­ников рассматриваемого направления в раскрытие антигуманистической сущности современного капита­лизма. Разъединяющий людей характер общественных, И прежде всего экономических, отношений не может не продуцировать отчужденного от других и от себя одинокого человека. Внутренний мир именно этого че­ловека, психологическая гамма его переживаний рас­крыты и концептуализированы в работах психологов «гуманистической ориентации».

В представлениях «гуманистической психологии» D человеке мы находим и критический раздел, относя­щийся к процессам дегуманизации в современном бур­жуазном обществе, и портрет самоактуализирующей-ся «здоровой», «полностью функционирующей» лично­сти. Идеи, касающиеся межличностных отношений, Обнаруживают аналогичную структуру. Собственно, В том и другом случае критика дается на основе соот­несения современного состояния личности и межлич­ностных отношений с некоторым выработанным идеа-

лом. «Способность оставаться в отношениях роста с немногими другими, не унижая существования друг друга, — вот что характеризует здоровую личность» [102, 221]. Так выглядит идеал в сфере межличност­ных отношений — люди вступают в них, чтобы обога­тить свое существование. В качестве важнейших ха­рактеристик «здоровых личностных отношений» отме­чаются следующие:

1. Общаясь, два человека посредством самораскры­
тия вступают друг с другом в аутентичную коммуни­
кацию.

2. Их требования друг к другу реалистичны, вза­
имно согласованы.

3. Они активно уважают, поддерживают стремле­
ние к росту и счастью друг друга.

4. Каждый оберегает свободу другого быть собой
и не пытается контролировать его.

Ни одно начинающееся межличностное отношение не является таковым, но оно может этого достичь. Вступление людей в контакт обычно предполагает пе­риод взаимного исследования, которое может завер­шиться дружбой этих людей либо прекращением зна­комства. Выдвижение реалистичных требований друг другу предполагает наличие у каждого адекватного представления о том, на что действительно способен партнер. Единственный путь прийти к познанию друг друга — это путь взаимного самораскрытия. По мне­нию, например, Джурарда, именно познание в непре­рывном диалоге субъективного мира друг друга отли­чает личностные отношения любви и дружбы от фор­мальных ролевых отношений. Однако, как замечает автор, опыт глубоких отношений, «опыт свободы го­ворить другому о своих надеждах и страхах; радо­стях и огорчениях, планах на будущее и воспомина­ниях о прошлом достаточно редкий» [102, 222].

«Межличностные отношения, кроме того, что явля­ются богатым источником удовлетворений для участ­ников, выступают также богатым источником проб­лем» [102, 231]. Таковыми служат прежде всего кон­фликтные ситуации, возникающие, когда требования одного партнера не удовлетворяются другим. Без кон­фликта нет стимула к изменению. Рост личности рас­сматривается как последствие столкновения с кон-

фликтами. Но только открытые конфликты могут раз­решаться способами, содействующими росту. Скрытые или скрываемые конфликты обычно приводят к посте­пенному ухудшению отношений. Самораскрытие спо­собствует росту личности и отношений именно потому, что обнаруживает точки напряжения, а следователь­но, создает предпосылки для их устранения.

Интересно отметить, что забота о другом человеке, его благосостоянии, росте обосновывается в этой кон­цептуальной схеме весьма эгоистическими соображе­ниями — мы заинтересованы в счастье партнера, по­скольку он наилучшим образом обогащает нашу жизнь, будучи сам зрелой личностью"; заниматься счастьем другого — это значит заботиться в конце концов о собственном благополучии. В целом наиболее, полно идеал межличностных отношений представлен, по мнению сторонников этой традиции, в отношениях любви — подобно тому, как способность любить есть решающий признак здоровой личности. «Отношение любви существует, когда личность ведет себя по от­ношению к объекту своей любви, обнаруживая, что знает, заботится, уважает и чувствует ответственность за другого. Если нет знания, заботы, уважения и от­ветственности, нет любви» [102, 244—-245]. В данном случае имеется в виду любовь в широком смысле сло­ва — супружеская, родительская и т. д.

Мы остановились на отдельных теоретических мо­ментах, существенных для выполнения нашей основ­ной задачи, — анализа программы, средств воздей­ствия, представленных в гуманистической психологии. Теперь становится понятной основная задача психо­логического вмешательства, формулируемая в русле этого подхода. «Гуманистическая психология может быть определена как попытка открыть человека и его ситуацию ему самому, чтобы он в большей мере осо­знавал всеми средствами, какие силы влияют на его опыт и, следовательно, его действия» [102, 359].

С самого начала представители этой ориентации отмежевываются от бихевиористской традиции мани­пуляторского подхода к воздействию на человека, по­скольку такой подход стремится к контролю над чело­веком, разрушая его свободу. Манипулирование, по их мнению, предполагает недопустимое недоверие

другой личности и даже презрение к ней. Этому про­тивопоставляется принципиально другой подход. Ин­тенция к каким-либо изменениям в себе провозглаша­ется результатом только собственного выбора. «У нас нет власти изменить других, пока они сами не захотят измениться» [83, 7]. Конечно, изменение можно до­стичь, применив, например, угрозы или силу, но это изменение, как и в случае манипуляции, отмечают авторы, оплачивается ценой обиды и враждебности по отношению к человеку, «диктующему условия». «Властные родители или учитель редко принимают во внимание потребности и ценности другой личности. Поскольку последние нарушаются и не учитываются, провоцируется враждебность. Всякий раз, когда субъ­ект становится менее зависимым от другого, он будет восставать, прекратит отношение либо обернет наси­лие на манипулятора его поведением» [102, 238—239]. Манипуляции и контролю над другой личностью «гу­манистическая психология» противопоставляет диалог: это и способ бытия аутентичных межличностных от­ношений, и средство их достижения.

Основная задача психологического воздействия, как ее представляют сторонники «гуманистической психо­логии»,— это оказание помощи личности в достиже­нии аутентичного существования. Наиболее сущест­венным на этом пути оказывается расширение само­сознания, то есть сферы осознания самого себя [self-awareness]. Под расширением самосознания понимает­ся увеличение способности человека к более полному опыту (experience) жизни, опыту переживания. Тем самым увеличивается потенциал выборов и повыша­ется степень свободы личности. Открытие себя само­го как особой реальности, значимой и достойной изу­чения, обращение в первую очередь к себе в поиске возможностей разрешения своих проблем — вот наи­более заслуживающие внимания акценты данного под­хода. По выражению одного из авторов, задача психо­лога здесь состоит в том, чтобы помочь человеку «от­крыть дверь к самому себе», стать меньшим незна­комцем для себя самого. Этот опыт может сопровож­даться радостью, огорчениями, борьбой, подавленно­стью, а чаще сочетанием этих и многих других состоя­ний. Если продолжить пример с дверью, этот образ

можно расширить, представив на месте одной мно­жество дверей: открыв одну из них, человек испытает радость, а другую — огорчение и т. д.

Главное, постепенно он приходит к более глубоко­му осознанию себя: что он представлял собой раньше, каков он теперь и какого будущего себя он выбирает, исследовав открытые альтернативы с помощью психо­лога.

Важно подчеркнуть, что само решение расширить знание о себе тоже продукт самостоятельного выбора, И выбор этот является фундаментальной предпосыл­кой «роста личности». На этом пути человек может увидеть способы, которыми он избегает «полного при­нятия своей свободы», например, не видя всех откры­вающихся ему альтернатив или не реализуя их выбор во избежание тревоги, ответственности и т. д.

Описывая картину условий существования, кото­рая открывается человеку по мере роста его самопо­знания, «экзистенциально ориентированные психоло­ги» сплошь и рядом наполняют ее феноменами, харак­теризующими человеческое существование именно в капиталистическом обществе, — одиночество и отде­ленность, изолированность от других людей, утрата автономии и реального опыта любви к другому чело­веку и т. п. Однако эти феномены неоправданно рас­сматриваются как исключительно психологически де­терминированные образования; порождающий их со­циальный контекст практически никак не учитывается, и поэтому они оказываются некими универсальными абстрактными характеристиками, одинаково представ­ленными в психике человека в любых социальных условиях. Таким образом, сложная проблема социаль­ной детерминации психических образований просто обходится, по сути, игнорируется, подменяется анали­зом всеобщих психических конструктов некоей абст­рактной личности. Как подчеркивает Л. И. Анцы­ферова, «психологические механизмы, психологиче­ские стратегии и тактики образа жизни индивида от­нюдь не являются имманентно присущими человеку. Они формируются, складываются и закрепляются в процессе индивидуальной жизнедеятельности, которая представляет собой индивидуальную форму реализа­ции образа жизни людей в определенных конкретно-

исторических условиях. С этой точки зрения постули­руемая, например, Маслоу потребность в самоактуа­лизации, в творчестве, потребность реализовать все свои потенции является продуктом социального отно­шения индивида к обществу, ответом индивида на требования общества. Однако не всякое общество требует от каждого индивида самоактуализации и обеспечивает для этого условия. Лишь социалистиче­ское общество впервые выдвинуло в качестве социаль­ной задачи положение о необходимости полной само­актуализации своих членов («от каждого по способно­стям») и создало возможности для его воплощения в жизнь» [7, 45].

Представители экзистенциально-гуманистической психологии уделяют большое внимание разработке вопроса о способах достижения человеком аутентич­ного существования и о соответствующих формах пси­хологической помощи на этом пути. В этом отношении оптимистические установки психологов данного на­правления на развитие возможностей человека суще­ственно отличаются от глубокого пессимизма филосо­фов-экзистенциалистов. Суммируя суть «экзистен­циального гуманизма» как особой психологической ориентации, Т. Грининг, например, пишет следующее: «...экзистенциальный гуманизм включает признава­емый экзистенциализмом хаос, абсурдность, случай­ность, отчаяние и «брошенность» бытия человека в этом мире, где он один ответственный за свое станов­ление. Он также включает гуманистический постулат о том, что человек имеет огромный потенциал для преобразования себя в виде неподавляемого стремле­ния испытать актуализацию, проверяя пределы этого потенциала против помех, свойственных существова­нию» [90, 9]. Отказывая науке, своему обществу в спо­собности помочь человеку обрести смысл в собствен­ном существовании, рассматриваемые авторы пыта­ются тем не менее акцентировать позитивные аспек­ты человеческой природы. «Наряду с неосознаваемыми и иррациональными мотивами у человека имеют место также сильные склонности к преодолению иррацио­нальности — для сознательного планирования и р,а-ционального выбора» [117, 31]. Поиск удовлетворя­ющих ценностей, которые бы наполнили жизнь смыс-

лом, — дело весьма индивидуальное, но с подобной задачей сталкиваются все люди. Источник ее реше­ния — обращение человека к самому себе. Следование пути самоактуализации требует мужества (courage to be), и прежде всего мужество должно быть направлено на самопознание и самоопределение. Это стратегиче­ский путь решения проблемы установления конструк­тивных отношений с собой и с другими. «Таким обра­зом, гуманистическая модель приписывает большую важность человеческому обучению, но подчеркивает рефлексию, обоснование, рассуждение и творческое воображение, а не обусловливание» [там же].

Последние три десятилетия отмечены активным поиском и разработкой этих нетрадиционных форм обучения. Нововведением психологов данной ориента­ции является развитие, наряду с индивидуальным кон­сультированием, различных форм опыта интенсивного группового общения как в рамках психотерапии, так и в русле психологической службы для здоровых лю­дей. Основной задачей подобных многообразных групп является именно продвижение их участников в само­познании через самораскрытие, которое рассматрива­ется в качестве предпосылки, источника решения мно­гих других проблем.

Классифицируя основные формы помощи в реше­нии проблем «роста и изменения индивида», Д. Коле­ман выделяет следующие три типа: 1) интенсивный опыт в специальных малых группах, нацеленный на возрастание у участников понимания себя и способ­ности к значимым отношениям с другими; 2) консуль­тирование; 3) психотерапия [78, 352]. Возникновение первой формы обычно связывают с развитием «гума­нистической психологии». Ниже мы подробно рас­смотрим ее на примере так называемых «групп встреч», родоначальником которых является К. Род­жерс. Анализ второй и третьей форм не входит в на­шу задачу в данном контексте, хотя влияние на них «гуманистической психологии» также велико.

Завершая характеристику общих исходных принци­пов экзистенциально-гуманистической психологии, не­обходимо отметить, что ее оценка в среде западных психологов далека от однозначности. Острокритиче­ской является, например, позиция 3. Коха: «В лекси-

коне концепций и методов этого направления откро­венность превращается в «прозрачность», любовь, за­бота и сопереживание становятся предметом товаро­обмена или, может быть, средством взаимощекотания самолюбия, а эстетическая восприимчивость или не­посредственность называется «сенсорной чуткостью». Оно превращает в кривозеркальное отражение все благородные качества, едва прикоснется к ним. Оно, по сути, открывает психический универмаг, где в изо­билии продаются широко рекламируемые товары экзи­стенциального ширпотреба — подлинность, свобода, целостность, гибкость, содружество, любовь, радость» [25, 28]. В то же время можно было бы привести мно­жество умеренных, высоких оценок, даже восторжен­ных отзывов, высказанных в адрес данной ориента­ции. Но, пожалуй, можно сказать, что все единодуш­но признают тот факт, что эти психологи ввели новые измерения (dimensions) в рассмотрение личности и межличностных отношений, хотя оценка этого факта и отношение к нему достаточно дифференцированны. Один из моментов, радикально отличающих эту ориентацию, например, от бихевиоризма, — это ее концепция активной личности: по своей природе чело­век таков, что «ищет большего, чем безопасное ста­тическое существование. Основная тенденция состоит в том, чтобы реализовать наивысший потенциал, даже перед лицом внутренних проблем и внешних сопротив­лений» [85, 50]. Далее, в отличие от негативной и пес­симистической психологической динамики психоанали­тической модели, данный подход фокусируется на «позитивных аспектах человека». В этом, как мы уже отмечали, проходит существенный водораздел между «гуманистической психологией» и философией экзи­стенциализма. Следующий вопрос, который логично встает, — это вопрос о том, на что направлена актив­ность личности. Оказывается, основным объектом преобразования для человека выступает он сам, вся его активность направляется на познание самого себя с тем, чтобы поверить себе, полагаться только на себя в противостоянии чуждому миру. Связанный с этим комплекс задач решается с помощью психологов на пути индивидуального консультирования, но более всего в различного рода группах, способствующих про-

движению личности в самопознании. Предпосылкой роста личности» оказывается не ее открытость внеш­нему миру, а прежде всего центрированность на соб­ственном внутреннем мире. Подобное акцентирование обращенности личности внутрь себя роднит гумани­стическую психологию с психоанализом, хотя пути и средства, используемые для достижения этой цели, различаются.. Вся активность человека направляется «а снятие отчуждения в отношении к себе, отчужден­ное же отношение к миру принимается за константу. За провозглашаемыми, таким образом, целями стоят, конечно, определенные ценности, характерные для данного подхода, делающие понятными его со­циальный смысл и социальные корни. Один из авторов, характеризуя отношения «группового движения», ори­ентированного на «рост личности», и общества, в ко­тором оно возникло, отмечает, во-первых, противопо­ложность ценностей этого движения «высокоструктури­рованному, конкурентному капиталистическому обще­ству». Во-вторых, он характеризует движение как «новую форму политики», политики «тех, кто отверга­ет ценности существующей системы, но не имеет жела­ния ниспровергать ее силой», кто лелеет надежду из­менить систему «через непрямые методы неподдерж­ки» [115, 20]. Подобная интерпретация социальной функции форм психологического воздействия, вырос­ших»а почве гуманистической психологии, позволяет рассматривать этот подход как еще одну форму со­циальной утопии и поэтому, как это ни парадоксально звучит, — социальной апологетики. В конечном счете подобные утопии, как известно, играют реакционную роль, уводя от установки на переустройство окружа­ющего мира, тех социальных отношений, которые в действительности оказываются ответственными за отчуждение, дегуманизацию, деперсонализацию со­временного человека в буржуазном обществе. Как Показал марксизм, действительное социальное осво­бождение человека возможно лишь на пути глубоких социальных преобразований, каковым прежде всего является революция. Подмена реальных форм борьбы различными видами психологических исканий объек­тивно способствует отвлечению, уходу от борьбы, вы­полняет функцию социальной дезориентации и дезор-

ганизации. В социально-классовом отношении рас­сматриваемая позиция выступает типичной формой либерально-буржуазного протеста против статус-кво⁴.

Однако в оценке данного явления, конечно, не сле­дует смешивать его социальный смысл (об этом речь шла выше) и его собственно психологические аспекты. С психологической точки зрения целый ряд методов психологического воздействия, разработанных в русле данного подхода, представляет несомненный интерес. Решительное отмежевание от философской и социаль­но-политической ориентаций этого подхода, их кри­тика не должны сопровождаться отбрасыванием вы­работанных методических приемов, опирающихся на реальные психологические механизмы. Принципиаль­но отказываясь видеть в них средства социального переустройства в широком смысле слова, мы считаем, что необходимо вычленить и воспринять их рациональ­ное психологическое содержание для решения кон­кретных локальных психологических задач.

Особо следует остановиться на характере связи гуманистической психологии с философией экзистен­циализма. Как мы видели, проблематика этих тече­ний во многом схожая, однако ее «звучание», осмыс­ление не всегда идентично. Широко пересекается на­бор используемых категорий, однако то, как они рас­крываются, вносит значимые различия. В частности, мы это видели на примере оптимистического пафоса гуманистической психологии по сравнению с пессими­стической тональностью экзистенциализма. Гумани­стическая психология не является простым психологи­ческим эквивалентом экзистенциализма. Поэтому сле­дует осмотрительно относиться к часто подчеркивае­мому привязыванию гуманистической психологии к этой философии — данная связь отнюдь не однознач­на [58, 113]. Тем не менее активное заимствование философских понятий привело к тому, что «гумани­стическую психологию» часто справедливо критикуют за ее «мистический язык», за отказ от операциональ-

⁴ Идеологические функции подобной капиталистической практики подробно проанализированы в отечественной литерату­ре, в частности в связи с критикой «доктрины человеческих от­ношений» [8].

ных дефиниций, за отсутствие методической строго-

сти. Действительно, теоретические принципы здесь ча­сто имеют характер всеобщих постулатов, а многие понятия излишне широки и абстрактны, что делает ихтрудно приложимыми к реальной практике, напри­мер психологического консультирования. В методиче­ском отношении данный подход предъявляет весьма высокие требования к практикующему психологу, на­пример ведущему группы «роста личности», поскольку Четкий алгоритм принципиально отсутствует, и по существу успех в очень большой мере зависит от его личного гуманистического и творческого потенциала.

Одна из основных ограниченностей данного под­хода в сфере воздействия, справедливо отмечаемая к зарубежными авторами, — его своеобразный аристо­кратизм, релевантность его средств только ограничен­ному кругу «клиентов»: «Клиенты, которые борются за удовлетворение своих базовых потребностей с тем, чтобы реально выжить, не интересуются самоактуа­лизацией или экзистенциальными смыслами жизни» [85, 52].

Наконец, в заключение следует отметить совершен­но неоправданный экспансионизм данного подхода. Обнаруживая отчетливую тенденцию интерпретиро­вать «психологическое страдание» не как проявление Психического заболевания, но всегда как доказатель­ство «провалов в личностном росте», сторонники «гу­манистической психологии» по существу стремятся в области психиатрии вытеснить традиционную «ме­дицинскую модель» и заменить ее своей «моделью роста». «Такие терапевты представляют человека как организм с фундаментальной тенденцией роста к здо­ровью и более полному функционированию, он может нуждаться в помощи идентифицировать факторы, ко­торые блокируют его рост» [102, 327]. Соответственно видится и задача всякой психотерапии. Подобное рас­ширение возможностей и границ той или иной концеп­туальной схемы довольно часто отмечается у авторов в порыве увлечения собственным детищем, однако это может быть некоторым объяснением, но отнюдь не оправданием такой позиции.

На почве гуманистической психологии, так же. как и бихевиоризма, как бы из одного корня, которым яв-

ляются исходные теоретические принципы, вырастают и практика психологического вмешательства в форме психотерапии, и интересующая нас практика работы со здоровыми людьми, нуждающимися в психологиче­ской помощи. Для социальных психологов особый интерес представляют формы групповой работы, кото­рые мы рассмотрим на примере «групп встреч» Род­жерса, типичной формы социально-психологического вмешательства в рамках «гуманистической ориен­тации».