2017-11-01
465
Хоть не без помощи ветров.
Но, оглянувшись, усомнился
В целебных свойствах божьих слов.
Бог мне шептал, что будет гоже
На той горе, что выбрал я.
Но сил уж нет теперь, о, Боже,
Туда добраться без коня.
Когда ты был мой конь ретивым,
Летал, мечтал, хотел, любил…
Но продал я тебя за гривен,
А ты мне это не простил.
Прости, мой конь, теперь уж «что там»,
Да ты забыл меня давно.
И я, твоим пропахший потом,
Не скоро сяду я в седло.
Когда ж придется, станет жутко.
В галоп не сразу брошусь я.
Быть на коне – слететь не шутка..
Коня! Полцарства за коня!
Полжизни прожито и что же!
Что сделал я, что суждено.
И душу мысль одна тревожит,
Что жизнь идет давным-давно.
Кстати, Кирееву нравилась эта моя песня. Он даже ее отредактировал.
Утром просыпаюсь -- солнце светит, тепло, и душа как-то разгладилась. Пошел в театр. Да, и город выглядит поровнее.. Здание театра -- в центре города, старой классической постройки с колонами, кабинет директора большущий…
В общем, я понравился кому надо понравиться, и меня утвердили с перспективой предоставления жилья в течение года.
Надя пока оставалась с девочками в Саратове до конца сезона. Я же бросился организовывать гастроли театру, апрель уж за окном. Договора, реклама, гастрольный план, деньги… Все надо было делать оперативно, хандрить некогда. В этом мне помогла завлит Надежда Ивановна Быкова, с которой мы дружески сошлись, и до сих пор в Москве дружим.
Но должен сознаться, что мне сразу понравилось быть главнокомандующим. И я на лихом коне помчался бороться за счастливое будущее Курганского театра.
В конце апреля мне надо было прибыть в Саратов, чтобы продать мою машину, «тройку». И там я чуть не потерял мою родную «троицу» -- Наденьку и моих дочек.
Звоню в дверь, никто не открывает. Вижу записку: «Юра, не волнуйся, твои в больнице». Я туда. Лежат мои красавицы в палате и уже пытаются улыбаться. Наелись накануне пироженого «Картошка», купленного в госмагазине, вечером оказалось им всем плохо, температура под сорок, еле успели вызвать Скорую. Сальмонеллез. Опасное отравление, граничащее с… Опять все обошлось.
Продал я своего красного коня, оставил их долечиваться, и улетел по гастрольным делам. 1 июня – день открытия гастролей в Ижевске. А на другой день узнаем, что Виктор Цепаев, наш курганский актер, много снимающийся в кино, закончивший наше Горьковское театральное училище вместе с Евстигнеевым, умер у себя в трехкомнатной квартире в Кургане, так и не успевший улететь на очередные съемки. Хоронили его без нас. Только его друга Александра Башурова я отпустил проститься с актером.
На другой день мне сразу предлагают квартиру Цепаева, так как она осталась за театром, и в ней никто не был прописан. Мне как-то было «не очень» въезжать в эту квартиру, на первом этаже, в хрущевку да еще после… Договорились продолжить обсуждение проблемы после окончания гастролей в Уфе, в конце июля.
Ижевские гастроли прошли прилично. Для помощи в организации гастролей в Уфе я пригласил главного администратора Надежду Николаевну Тузову, уволившуюся из Саратовского театра драмы им. Карла Маркса.
Я помню, мы покорили всю труппу, когда на открытии гастролей, мы с Надей приготовили благодаря Министерству торговли Башкирии продовольственные пайки для наших работников: кофе, чай, консервы и все то, чего не было в магазинах. Сами гастроли прошли так себе, но я все равно въехал в Курган на белом коне.
Квартира нам с Надей понравилась, мы согласились ее принять, но в отремонтированном виде. Но началась тяжба на право ее пользования. Один день спас эту квартиру от неминуемой гибели. На нее уже выписали ордер другому человеку, и я решил вмешаться сам в это дело, нашел одну бумажку в архивах, которая доказывала принадлежность квартиры театру, что и требовалось доказать.
Театр за свой счет сделал ремонт, и мы въехали в чистенькую квартиру. В грязненький Курган вскоре приехали наши доченьки от бабушки и заплакали, остановившись в грязи, не зная как пройти к дому. Но потом, увидев свою отдельную комнатку, они запрыгали от счастья, к которому долго шли, ехали, летели и проползали.
Новоселье праздновали с душой. Я пригласил даже моего друга Маламайкина посмотреть на копию своей квартиры в Дзержинске. Наши семьи с его и нашими детьми были «не разлей вода». Мы часто бывали у них в Чулково, они у нас в квартире. Я хотел Володю вернуть в театр. Но случай иной, уже без меня, вернул его в Дзержинский театр на должность зама по хозчасти. Он был прирожденным хозяйственником. Так и должно было быть, как и я хотел. Потом, приезжая в родной город и заходя в родной театр, я прежде всего приходил в его кабинет. Теперь его там нет, и я не захожу туда. Пусто там без Петровича! Как пуста его квартира без его Татьяны, которая неожиданно ушла из жизни молодой еще, талантливой преподавательницей немецкого языка в ИнЯзе. Он верен до сих пор своей жене. Мы до сих пор вместе празднуем один день нашего рождения. Я был тамадой на его 60-летие, а он обещал приехать на мой юбилей.
В театре дела шли успешно, но не так как хотелось. Зрители театр не любили. Его надо было как-то встряхивать, поражать чем-то. Я был главой театра, но главреж Леня Гушанский, пригласивший меня, репертуар подбирал сам, и режиссеров, которых мы приглашали на постановки, выбирал он, но потом я отстоял свое право на подбор режиссеров. Были хорошие спектакли и режиссеры приличные, но зритель все равно шел с трудом. Весь и мой опыт со зрителем был неэффективен. Даже школу администраторов открыл, как в Саратове, но результат был поверхностным.
Применил гибкую оплату распространителям, артистов перевел на бальную оплату труда. Что-то сдвинулось, план начал выполняться, а удовлетворения от сделанного не было.
Моя директорская деятельность спотыкалась на «безлошадность». Легковая машина театра до меня в эпоху неразберихи куда-то «ушла». Себе купить машину не успел, деньги «съела» ненасытная инфляцией. Перестройка перешла в переделку влияний и финансов.
