Октябрь 1783 – апрель 1785 года 7 страница

Росс не знал, верить девчонке или нет. До этого момента он действовал под влиянием порыва. Ему и впрямь нужны были помощники для работы по дому и в поле, ну и к тому же Полдарку претила мысль о том, чтобы вернуть эту девочку пьянице‑шахтеру. Но перспектива сидеть до темноты в кишащей паразитами и оборванными детьми лачуге, а потом еще препираться с упившимся джином громилой тоже его не радовала. Вдобавок отец Демельзы мог ведь и отказать.

– Да, вот еще что, – сказал Росс. – К сожалению, Гаррика я взять не смогу.

Девочка молчала. Росс испытующе посмотрел ей в глаза. На ее худеньком бледном личике ясно читалась борьба. Девочка глянула на своего песика, потом на Росса и горько скривила губы.

– Он – мой друг.

– И что?

Демельза немного помолчала, а потом сказала:

– Мы с Гарриком всегда вместе. Я не могу оставить его помирать с голоду.

– И?

– Я не могу, сэр… Правда не могу.

Расстроенная Демельза начала слезать с лошади.

Росс вдруг понял, что попался в собственную ловушку. Человеческая природа оказалась сильнее. Если уж Демельза не может бросить своего друга, то и он абсолютно точно не сможет бросить ее.

Росс нагнал Джуда вскоре после того, как миновали перекресток у Баргуса, где встречались дороги из четырех приходов. Волы устали от долгого перехода, а Джуд умаялся их погонять. Да и ехать верхом на полуслепом Рамуте с навьюченными на него корзинами с живыми цыплятами было не слишком‑то удобно. А еще Пэйнтер злился из‑за того, что пришлось уехать с ярмарки, не напившись. Такого с ним с десятилетнего возраста не случалось.

Джуд недовольно посмотрел на приближающегося всадника и направил Рамута на обочину, вереница связанных волов послушно потянулась следом.

Росс в двух словах объяснил, откуда взялась маленькая оборванка, предоставив Джуду додумывать все остальное.

Слуга поднял редкие брови.

– Можно, конечно, притащить в дом хромую кобылу, – проворчал он. – Но подбирать сопливых голодранцев – это совсем другое дело. Глядите, сэр, как бы проблем с законом не возникло.

– Уж кто бы говорил о законе, – парировал Росс.

Слуга не смотрел на дорогу, и в результате Рамут угодил копытом в рытвину.

Джуд выругался:

– Чтоб тебя! Где это видано – ехать верхом на слепом жеребце! Да как он поймет, куда ехать, если вообще ни черта не видит? Природа их не так задумала. Лошадь должна видеть, куда скачет.

– А подо мной он всегда уверенно идет, – сказал Росс. – Ты сам‑то не забывай смотреть на дорогу. Рамут очень чутко реагирует на поводья. Не торопи его, вот и весь секрет.

– Не торопи! Да если я заставлю его быстрее передвигать ноги от одной каменюки до другой, тут же сам и затороплюсь башкой вперед в ближайшую канаву. Торопить этого коня себе дороже. Он только один раз споткнется, и все! Полетишь кувырком, шея – хрусь! – и поминай как звали!

Росс тронул поводья, и Смуглянка пошла дальше.

Тут Джуд заприметил Гаррика и недовольно завопил вслед Россу:

– Да еще эта грязная дворняга! Господь всемогущий, коли и дальше так пойдет, в следующий раз мы, черт побери, приютим у себя весь работный дом!

Гаррик поднял морду, посмотрел из‑под косматых бровей на Джуда и побежал дальше. Пес почувствовал, что на развилке был спор именно из‑за него, но все разрешилось благополучно.

Росс раз и навсегда принял решение не сдавать своих позиций в борьбе со вшами и прочими паразитами. Полгода назад весь дом просто кишел насекомыми, особенно много этих ползучих тварей было у Пруди. Но Росс проявил твердость и сумел настоять на своем. Он пригрозил Пруди, что лично отмоет ее под струей водокачки, и это дало свои плоды. Теперь Нампара‑Хаус был чист, да и жена Джуда тоже, вот только повсюду можно было наткнуться на ее черные волосы. Если бы Росс привел Демельзу в дом в таком виде, он бы перечеркнул все свои достижения и вернулся к прежнему положению вещей. А значит, сначала надо было отмыть девчонку (и собаку тоже) и подыскать ей подходящую одежду. И тут без помощи Пруди никак не обойтись.

Они подъехали к Нампара‑Хаусу на закате, на добрых полчаса раньше Джуда. Как и ожидал Росс, Джим Картер выбежал навстречу, чтобы принять Смуглянку. За зиму парнишка заметно окреп. Его черные испанские глаза слегка округлились, когда он увидел, с каким грузом приехал хозяин. Но манеры Джима выгодно отличались от манер Пэйнтеров, он промолчал и приготовился отвести лошадь в стойло. Девочка тоже уставилась на него круглыми от удивления глазами, потом принялась рассматривать все вокруг: дом, долину, яблони, ручей и малиновую полоску заката над черным морем.

– Где Пруди? – спросил Джима Росс. – Иди позови ее.

– А ее нет, сэр, – ответил Джим. – Она, как только вы уехали, сразу ушла. Сказала, что идет проведать двоюродную сестру в Марасанвосе.

Росс тихо выругался сквозь зубы. У этих Пэйнтеров был удивительный дар: как только в них появлялась нужда, они мигом пропадали.

– Оставь Смуглянку, я сам ею займусь, – сказал Росс. – Джуд в двух милях, перегоняет волов, которых мы купили на ярмарке. Иди и помоги ему. Если поторопишься, встретишь его еще до переправы через Меллингей.

Парнишка выпустил поводья, снова посмотрел на Демельзу и быстро зашагал в сторону долины.

Росс секунду молча разглядывал бродяжку, которую привез в свой дом и которой рассчитывал подарить новую жизнь. Она стояла перед ним в изорванной рубашке и бриджах. Спутанные волосы падали ей на лицо, в ногах вертелся грязный полуголодный щенок. Она повернула одну ногу носком внутрь, сцепила руки за спиной и смотрела в сторону библиотеки. Росс собрался с духом, до завтра ждать было нельзя.

– Идем со мной, – велел он.

Девочка подчинилась, щенок побежал следом. Росс отвел ее на задний двор, где между кладовой и амбаром стояла водокачка.

– А теперь, если хочешь у меня работать, тебе следует помыться, – сказал Росс. – Ты меня понимаешь?

– Да, сэр.

– Я никому не позволяю входить в мой дом грязным. Все, кто у меня работает, должны мыться и ходить в чистой одежде. Так что раздевайся и вставай под струю. А я покачаю воду.

– Да, сэр. – Демельза покорно развязала тесемки на вороте рубашки и вопросительно посмотрела на Росса.

– И больше это не надевай, – сказал он. – Я подыщу тебе что‑нибудь чистое.

– Может, я сама покачаю воду?

– И одновременно будешь мыться? Не говори ерунду. И поторопись. Я не намерен тратить на тебя весь вечер.

Росс подошел к водокачке и решительно нажал на рычаг. Демельза еще раз взглянула на него и начала снимать рубашку. На чумазом лице проступил едва заметный румянец. Потом она выскользнула из штанов и шмыгнула под струю.

Росс энергично качал воду. Он понимал, что с первого раза всю грязь не отмыть, но начало было положено. Он отстоял свои позиции в борьбе за чистоту. Худенькое тело девчушки только‑только начало формироваться. Кроме следов от порки, Росс заметил синяки на спине и на ребрах: это мальчишки на ярмарке били ее ногами. Хорошо еще, что они были босиком.

Демельза никогда раньше так не мылась. Вода ритмично обрушивалась ей на голову и стекала по телу на землю, а она фыркала и хватала ртом воздух. Гаррик повизгивал, но не убегал и тоже получил свою порцию воды.

Под конец Росс испугался, как бы девчонка не захлебнулась, и перестал качать воду. Напор стал слабее, а он пошел в кладовую и принес оттуда первую попавшуюся под руку тряпку.

– Оботрись этим, – сказал он. – А я пока подыщу тебе какую‑нибудь одежду.

Войдя в дом, Росс принялся ломать голову, где же найти платье для бедняжки. Вещи Пруди хоть и были достаточно чистые, но девочка в них бы просто утонула. Пожалуй, одежда Джима могла прийтись ей впору, имейся у того хоть одна рубаха на смену.

Росс прошел в свою комнату, проклиная себя за то, что никогда не думает на шаг вперед, и стал рыться в ящиках комода. Нельзя же целую вечность держать мокрую девочку на холоде. В конце концов он подобрал ей сорочку из голландского полотна, кушак и короткий утренний халат покойного отца.

Вернувшись на задний двор, Росс обнаружил, что Демельза стоит на месте и пытается прикрыться тряпкой, которую он дал ей вместо полотенца, а к ее лицу и плечам прилипли мокрые пряди черных волос. Росс не стал отдавать девочке вещи, сначала он приказал ей пройти в кухню к очагу. Гаррика хоть и с трудом, но все‑таки удалось оставить во дворе. Росс разворошил в очаге угли и велел Демельзе стоять у огня, пока не высохнет, а потом уж надевать новый наряд. Демельза заморгала мокрыми ресницами, отвела глаза и кивком дала понять, что все поняла.

Росс снова вышел из дома и пошел расседлывать Смуглянку.

Глава седьмая

Ночь Демельза Карн провела в алькове, в большой кровати, той самой, где прошли последние месяцы жизни Джошуа Полдарка. Другого места для нее не нашлось. Росс решил выделить ей комнатку между бельевой и спальней Пэйнтеров, но сейчас там было слишком много всякого хлама.

Девочке, которая жила в крохотной лачуге и привыкла спать на полу, укрывшись мешковиной, это помещение показалось невероятно огромным и сказочно роскошным. Одна только кровать была размером с комнату, где Демельза спала вместе с младшими братьями.

Когда Пруди, шаркая ногами и причитая, показала Демельзе, где ей предстоит провести ночь, девочка подумала, что позже туда придут ночевать еще трое или четверо слуг. А когда никто больше так и не появился, она еще долго не могла заставить себя лечь на кровать.

Демельза была не из тех, кто задумывается о будущем или пытается разобраться в причинах происходящего. Когда живешь в лачуге с кучей маленьких братьев, некогда просто посидеть и подумать, да и на размышления во время работы времени тоже особо нет. Что толку беспокоиться о завтрашнем дне, когда день сегодняшний полностью отнимает у тебя время и силы, и так длится годами? Поэтому Демельза приняла внезапный поворот судьбы как данность: нет, она, конечно, обрадовалась тому, что случилось, но отнеслась к этому философски, как и к стычке с мальчишками на ярмарке.

Вот только ее пугала вся эта роскошь. Мытье под струей водокачки оказалось довольно неожиданным событием, но грубость и безразличие к ее чувствам не были для Демельзы в новинку. Если бы после этого ей выдали пару мешков и отправили спать на конюшню, она бы подчинилась, поскольку считала, что это нормально. Но то, что случилось дальше, все больше напоминало истории, которые любила рассказывать ей старая Мэгги, мамаша Супман. В них сочетались ужасы, сравнимые с ночными кошмарами, и светлые моменты из маминых сказок, где все спали на шелковых простынях и ели из золотой посуды. Демельза с удовольствием фантазировала, представляя подобного рода картинки, но ее жизненный опыт мешал воспринять это как должное в реальности. Первой странностью была выданная ей одежда. Это необычное одеяние складками свисало на ее худеньком теле и странно пахло лавандой. В нем было приятно, но тревожно. И в спальне этой находиться тоже было приятно, но тревожно.

Когда же наконец Демельза нашла в себе мужество забраться на кровать, ее охватило странное чувство. Она боялась, что эти большие деревянные дверцы в какой‑то момент бесшумно закроются и она останется в этом месте навсегда. Боялась, что господин, который привез ее в свой дом – пусть с виду он и заботливый, и глаза у него добрые, – на самом деле задумал что‑то дурное. Боялась, что, как только она уснет, он прокрадется в комнату с ножом или с хлыстом… или просто прокрадется. Потом ее внимание привлекли узоры на шелковом потертом балдахине, золотая кисточка на шнурке колокольчика, гладкие чистые простыни и причудливой формы бронзовый подсвечник, который стоял возле кровати на шатком трехногом столике. Одна‑единственная свеча охраняла Демельзу от темноты. Свечу давно следовало задуть, да она и сама грозила вот‑вот погаснуть.

Вглядываясь в черную пасть камина, девочка начала представлять, как нечто ужасное спускается по трубе и спрыгивает на плиту под очагом. Она посмотрела на старые мехи, потом перевела взгляд на две странные росписи над каминной полкой (одна показалась ей похожей на Деву Марию) и на подвешенную над дверью саблю с гравировками. В темном углу возле кровати висел портрет, но Демельза не успела рассмотреть его, пока толстуха была в комнате, а когда та ушла, она уже не осмеливалась выйти из круга света.

Время шло, свеча на последнем издыхании загорелась ярче, к потолку поплыли завитки дыма, похожие на кудри старухи. В комнате было две двери. Та, что вела неведомо куда, пугала Демельзу особенно сильно, хотя каждый раз, когда она поглядывала в ее сторону, дверь по‑прежнему оставалась плотно закрытой.

Кто‑то поскребся в окно. У Демельзы замерло сердце. Она прислушалась и вдруг уловила знакомый звук. Спрыгнув с кровати, девочка подлетела к окну, но не сразу поняла, как оно открывается. А потом ей удалось поднять раму на шесть дюймов, и в этот проем протиснулось черное верткое создание. Демельза обняла песика за шею и чуть не придушила его от любви и страха, что он может залаять.

Появление Гаррика все изменило. Пока хозяйка несла его к кровати, он не переставая лизал ей щеки и уши длинным шершавым языком.

Пламя свечи дрогнуло и снова выпрямилось на несколько секунд. Демельза быстро притащила каминный коврик, потом половичок от двери и соорудила из них импровизированную постель для себя и Гаррика. Свеча медленно угасала, тени один за другим окутывали все предметы в комнате. Демельза свернулась калачиком на ковриках, прижала к себе щенка и, чтобы как‑то его успокоить, принялась нашептывать ему на ухо разные ласковые слова. В комнате стало темно и тихо, Демельза с Гарриком уснули.

В ту ночь Росс спал крепко, что и неудивительно после прошлой бессонной ночи, но во сне ему несколько раз являлись какие‑то странные и яркие картины. Проснулся он рано и некоторое время лежал в постели: наблюдал, как занимается солнечное ветреное утро, и думал о событиях прошедших двух дней. Бал и худая необузданная Маргарет. Аристократы и простолюдины. Ни с теми ни с другими он не чувствовал себя своим. Элизабет это поняла. И Маргарет тоже.

Потом – ярмарка и то, чем она закончилась. Утром Росс осознал, что вчерашний порыв приютить несчастную оборванку может навлечь на него серьезные неприятности. Он плохо разбирался в законах и относился к ним несколько свысока, но при этом понимал, что никто не имеет права забрать тринадцатилетнюю девчонку из дома, не переговорив предварительно с ее отцом.

Росс решил, что следует повидаться с дядей. Чарльз более тридцати лет занимал пост мирового судьи и наверняка мог посоветовать что‑нибудь дельное. Вдобавок Росса беспокоило то, как настойчиво ухаживал за Верити капитан Блейми. После первого танца моряк приглашал ее и на все последующие, по крайней мере до того момента, когда Росс покинул бал. Как пить дать теперь поползут слухи, и Россу казалось довольно странным, что Блейми до сих пор не решился на разговор с отцом Верити.

Когда он выехал в Тренвит, солнце уже поднялось высоко. Воздух был свежим и бодрящим, утро окрасило сельский пейзаж в акварельные и пастельные тона. Даже пустынная местность вокруг Грамблера радовала глаз, особенно если сравнивать с тем, что Полдарк увидел накануне.

Впереди показался Тренвит‑Хаус, и Росс в который уже раз подумал о тщетных попытках отца построить нечто, что могло бы соперничать с выдержанной, как доброе вино, красотой этого дома эпохи Тюдоров. Дом не был большим, но при этом казался очень просторным. Возводили его в те времена, когда денег у Полдарков имелось хоть отбавляй, а рабочая сила почти ничего не стоила. Его построили в форме квадрата вокруг небольшого внутреннего дворика. Войдя внутрь со стороны фасада, вы попадали в большой зал с галереей и парадной лестницей. В правом крыле располагались просторная гостиная и библиотека, а в левом – салон и небольшая зимняя гостиная; кухня и кладовая в глубине здания образовывали четвертую стену квадрата. Дом был построен Джефри Тренвитом в одна тысяча пятьсот девятом году и для своего возраста очень хорошо сохранился.

Никто не вышел, чтобы принять у Росса кобылу, поэтому он привязал Смуглянку к дереву и постучал хлыстом в дверь. Никакого ответа. Это был парадный вход, Росс знал, что хозяева часто пользуются небольшой дверью с торца дома, и уже собрался пойти туда, но тут на стук вышла миссис Табб.

Она почтительно присела в реверансе.

– Доброе утро, сэр. Желаете повидать мистера Фрэнсиса?

– Нет, дядю.

– Мне жаль, сэр, но они оба уехали в Грамблер. Нынче утром заезжал управляющий Хеншоу, и они отправились вместе с ним. Входите же, сэр, а я пойду разузнаю, скоро ли они вернутся.

Гость вошел в холл, а миссис Табб поспешила на поиски Верити. Росс постоял немного, разглядывая замысловатые узоры, которые создавали проникавшие сквозь высокие сводчатые окна солнечные лучи. Потом прошел к парадной лестнице, на то самое место, где стоял в день свадьбы Элизабет. Теперь здесь не было ни разряженных гостей, ни участников шумных петушиных боев, ни бормочущих священников. На длинном столе стояли лишь выстроенные в ряд подсвечники. Таким Тренвит‑Хаус нравился Россу больше. На столике в алькове лежала большая семейная Библия в латунном переплете. Нынче ее редко кто открывал, разве что тетушка Агата, когда с ней случались приступы благочестия. В Библию эту Полдарки вот уже две сотни лет вносили записи о заключенных браках. Россу стало интересно: появилась уже там запись о женитьбе Фрэнсиса или еще нет?

Он окинул взглядом ряд портретов на стене. Были в Тренвит‑Хаусе и другие портреты: в зале, а еще больше – в галерее на втором этаже. Росс мог бы назвать имена от силы десяти запечатленных на них предков: даже на более поздних полотнах зачастую отсутствовали пояснительные надписи и даты. В алькове, где лежала Библия, тоже висел небольшой потускневший портрет, на нем был изображен Робер д’Акре, основатель рода Тренвитов по мужской линии, который прибыл в Англию в одна тысяча пятьсот семьдесят втором году. Масляная краска от времени потрескалась, и на картине можно было разглядеть только узкое аскетичное лицо, длинный нос и сутулые плечи. Затем целых три поколения предков художники обошли вниманием, после чего появился великолепный портрет Анны‑Марии Тренвит кисти Кнеллера[5], и еще один, того же художника, на котором был изображен Чарльз Вивиан Рафф Полдарк, с которым вышеупомянутая дама и сочеталась браком в одна тысяча шестьсот девяносто шестом году. Портрет Анны‑Марии, красавицы с синими глазами и чудесными рыжими волосами, воистину был жемчужиной коллекции.

«Что ж, – подумал Росс, – портрет Элизабет, несомненно, также украсит семейную галерею, если только найдется мастер, который сумеет воздать должное ее красоте». Опи, на взгляд Росса, слишком увлекался темными красками.

Где‑то хлопнула дверь, послышались чьи‑то шаги.

Росс обернулся, ожидая увидеть Верити, но это оказалась Элизабет.

– Доброе утро, Росс. – Элизабет улыбнулась. – Верити сейчас в Соле. По средам утром она всегда туда ездит. Фрэнсис с отцом на шахте, а тетушка Агата в постели – бедняжку замучила подагра.

– Ах да, совсем забыл, – бесцветным голосом сказал Росс. – Ничего страшного.

– Я коротаю время в гостиной; может, составишь мне компанию? Хотя бы ненадолго.

Росс не спеша прошел в гостиную следом за хозяйкой. Она села к прялке, но не стала продолжать свое занятие.

– Мы так редко тебя видим. – Элизабет снова улыбнулась. – Расскажи, как тебе понравился бал?

Росс сел и посмотрел на Элизабет. В то утро она была бледна, простое льняное платье подчеркивало ее юность. Она была похожа на девочку и в то же время обладала женской притягательностью. Красивая, хрупкая и сдержанная – замужняя дама. В душе Росса, словно темная волна, росло желание лишить Элизабет самообладания, выбить ее из колеи, но он сумел его подавить.

– Мы были очень рады увидеть тебя на балу, – продолжила она. – Но ты почти не танцевал и так быстро ушел.

– Были другие дела.

– Мы не собирались идти на бал. – Элизабет слегка задел мрачный тон Росса. – Все получилось спонтанно.

– А Фрэнсис с Чарльзом в котором часу вернутся?

– Думаю, что не скоро. А ты видел, как Джордж Уорлегган отплясывал экосез? А ведь клялся, что ничто не подвигнет его на такой подвиг. Видел?

– Не имел подобного удовольствия.

– У тебя к Фрэнсису какое‑то важное дело?

– Нет, я пришел поговорить с дядей Чарльзом. Но это может подождать.

Повисла пауза.

– Верити сказала, что ты вчера ездил на ярмарку в Редрат. Купил все, что хотел?

– Кое‑что купил. Как раз по поводу одного неожиданного приобретения я и хотел переговорить с дядей.

Элизабет потупила взгляд и тихо произнесла:

– Росс…

– Мой приход тебя расстроил.

Элизабет замерла.

Гость встал:

– Повидаюсь с ними на обратном пути.

Элизабет молчала. А потом, когда она подняла голову, Росс увидел, что глаза ее полны слез. Она подхватила прялку, и слезы закапали ей на руки.

Росс снова сел, у него было такое чувство, будто он падает в пропасть. И ради своего же собственного спасения он начал рассказывать:

– Вчера на ярмарке я подобрал одну девочку. Отец с ней плохо обращается. А мне нужна помощница для Пруди. Девочка боится возвращаться домой. Я отвез ее в Нампару. Будет работать при кухне. Не знаю, как уладить это все по закону. Элизабет, почему ты плачешь?

– Сколько лет девочке?

– Тринадцать. Я…

– Лучше отослать ее обратно. Так будет спокойнее, даже если ты получишь разрешение от отца девочки. Ты же знаешь, как строго порой нас судят люди.

– Я больше сюда не приеду, – сказал Росс. – Я только понапрасну тебя расстраиваю.

– Меня расстроил вовсе не твой приход…

– А что же тогда?

– Мне больно при мысли, что ты меня ненавидишь.

Росс начал нервно крутить в руках хлыст.

– Ты знаешь, что в моем сердце нет ненависти. Боже правый, тебе ли не знать, как…

Элизабет оборвала нитку.

– С самой первой нашей встречи, – продолжал Росс, – все мои мысли были только о тебе. Меня перестали интересовать другие девушки. И когда я уехал, я тосковал лишь о тебе, только к тебе я мечтал вернуться. Это единственное, что имело для меня смысл. Я верил не в то, во что меня учили верить, и не в то, о чем мне рассказывали другие люди. Я верил только в свои чувства к тебе.

– Довольно, хватит…

Элизабет сильно побледнела, но на этот раз Росса уже ничто не могло остановить. Пришло время объясниться.

– Не очень‑то приятно быть обманутым в собственных чувствах, – сказал он. – Принимать за правду детские обещания и строить на них замок своей мечты. Но даже сейчас я не могу поверить в то, что все наши клятвы были пустыми. Ты уверена, что ничего ко мне не чувствуешь? Или это притворство? Помнишь тот день, когда ты ускользнула от родных в сад твоего отца и пришла ко мне в летний домик? В тот день ты сказала…

– Ты забываешься, – через силу прошептала Элизабет.

– О нет. Я не забываюсь. В отличие от тебя я все прекрасно помню.

Переполнявшие Элизабет противоречивые чувства внезапно вырвались наружу. Все те эмоции, которые побудили ее пригласить Росса в гостиную: симпатия, привязанность, женское любопытство, уязвленная гордость – все это вдруг вылилось в неприязнь, которая была призвана спасти нечто более важное. Собственные переживания встревожили Элизабет, но слова Росса возмутили ее не меньше. Однако надо было спасать положение.

– С моей стороны было ошибкой просить тебя остаться, – сказала она. – Я лишь искала твоей дружбы, не более того.

– Вижу, ты прекрасно контролируешь свои чувства. Вертишь ими как заблагорассудится и направляешь в удобную для себя сторону. Вот бы и мне так научиться. В чем секрет, не расскажешь?

У Элизабет затряслись руки, она оставила прялку и подошла к двери.

– Я замужем. Говорить так, как ты… как мы… нечестно по отношению к Фрэнсису. Я надеялась, что мы останемся добрыми соседями… и добрыми друзьями. Ведь мы живем так близко. Мы могли бы помогать друг другу. Но ты ничего не способен забыть и простить. Возможно, я слишком о многом прошу… Не знаю. Но, Росс, пойми, наши отношения были отношениями между мальчиком и девочкой. Я испытывала к тебе самые нежные чувства. Ты и сейчас мне очень нравишься. Но ты уехал, и я встретила Фрэнсиса. С Фрэнсисом все было по‑другому. Я его полюбила. Я повзрослела. Мы с ним уже не были детьми. А потом пришла весть о твоей гибели… Когда ты вернулся, я была так счастлива и очень сожалела, что не смогла… не смогла сохранить тебе верность. Если бы можно было хоть как‑то загладить свою вину, я бы с радостью это сделала. Я так хотела, чтобы мы остались друзьями, я думала… Вплоть до сегодняшнего дня я думала, что у нас получится. Но после всего этого…

– После всего этого лучше даже не пробовать.

Росс подошел к двери. Слезы Элизабет высохли, а глаза стали темнее, чем обычно.

– Наверное, мы теперь не скоро увидимся, – сказала она.

– Тогда прощай. – Росс наклонился и поцеловал ей руку.

Элизабет вздрогнула, словно боялась испачкаться. Росс решил, что стал ей противен.

Она проводила его до парадной двери. Смуглянка, завидев хозяина, тихо заржала.

– Попытайся меня понять, – попросила Элизабет. – Я люблю Фрэнсиса, и теперь он мой муж. Будет лучше для всех, если ты сможешь забыть меня. Больше мне нечего тебе сказать.

Росс оседлал Смуглянку и сверху вниз посмотрел на Элизабет:

– Да уж, вряд ли к этому можно что‑то добавить!

Затем он поклонился и поскакал прочь, а Элизабет осталась стоять на пороге Тренвит‑Хауса.

Глава восьмая

«Ну вот и все, – подумал Росс. – Говорить больше не о чем».

Если можно было получить какое‑то извращенное удовлетворение от попыток своей язвительностью лишить Элизабет самообладания, то после этого разговора он, считай, его получил.

Однако на самом деле Росс чувствовал лишь испепеляющее душу, опустошающее одиночество и презрение к себе. Он повел себя недостойно. Что может быть проще, чем выступать в роли покинутого возлюбленного, чьи речи полны сарказма и горечи.

Даже если ему удалось задеть Элизабет своими нападками, – обороняясь, она сумела сравнять счет. Ну и чего, спрашивается, он всем этим добился? Чего стоили все эти его тщательно продуманные колкости, если сама Элизабет могла всего одной фразой нанести Россу куда более серьезный удар?

Росс миновал Грамблер и, когда до дома было уже рукой подать, наконец вспомнил, что так и не повидался ни с Чарльзом, ни с Верити: те два вопроса, ради которых он отправился в Тренвит, так и остались без ответа.

Въехав в долину, Росс пребывал в столь мрачном расположении духа, что его не радовали даже собственные земли, которые уже приобрели более или менее ухоженный вид. Вдалеке он заприметил возле Уил‑Грейса Джуда и юного Картера, которые возились с шестью запряженными волами. Животные пока еще не привыкли работать вместе, но Росс был уверен, что через неделю‑другую Джимми сможет справляться с ними без особого труда.

Спешившись около родного дома, он устало посмотрел на поджидавшую его Пруди:

– Ну как тут у вас дела?

– Да вот заявились трое каких‑то типов. Повидать вас хотят. Ввалились без спросу. Сидят в гостиной.

Росс безразлично кивнул и прошел в дом. В гостиной его поджидали трое работяг. Все крепкие и плечистые, судя по одежде – шахтеры.

– Мистер Полдарк? – без единой нотки почтения в голосе вместо приветствия спросил тот, что был постарше, крупный мужчина лет тридцати пяти с налитыми кровью глазами.

– Чем обязан? – раздраженно поинтересовался Росс, он не был расположен к общению с незнакомыми людьми.

– Я – Карн, – представился мужчина. – Том Карн. А эти двое – мои братья.

– Ну и? – спросил Рос и в ту же секунду понял, кто перед ним. А еще он понял, что эту проблему придется решать самому, без дельных советов дяди Чарльза.

– Я тут слышал, вы мою дочурку захомутали.

– Кто тебе такое сказал?

– Вдова Ричардса сказала, что вы ее к себе увезли.

– Не знаю такую женщину.

Карн моргнул и переступил с ноги на ногу. Он не собирался поддаваться на какие‑то там уловки, вступая в дискуссию.

– Где моя дочушка?

– Они весь дом облазили, – сообщила из‑за двери Пруди.

– Закрой рот, женщина, – оборвал ее Карн.

– По какому праву вы вломились в мой дом и хамите моей прислуге? – с непредвещающей ничего хорошего вежливостью поинтересовался Росс.

– По какому праву?! Да вы наговорили черт‑те чего моей дочери и утащили ее с собой. Где она, я вас спрашиваю?

– Понятия не имею.

Карн угрожающе выставил вперед подбородок: