Октябрь 1783 – апрель 1785 года 9 страница

– Даже не знаю, сэр. Он после разговора с вами, видать, сильно перепугался.

– Ты хочешь сказать, что на шахте его нет?

– Да, сэр, уж со вторника нету.

– Что ж, так даже лучше, – сказал Росс.

Скуластое лицо Джима в то утро казалось особенно бледным.

– Джинни думает, что Рубен еще бродит где‑то поблизости, сэр. Говорит, мол, не мог он уйти далеко.

– Но тогда его хоть кто‑то да увидел бы.

– Да, сэр, я ей то же самое сказал. Но она не верит. Говорит – сэр, вы уж простите, – что вам следует поостеречься.

Росс криво ухмыльнулся:

– Джим, ты за меня не беспокойся. И с Джинни тоже все будет хорошо. Признайся, ты в нее влюблен?

Картер встретился с Россом взглядом и тяжело вздохнул.

– Что ж, – сказал Росс, – тогда радуйся: соперник пропал. Хотя никакой он тебе не соперник.

– Я не из‑за этого волнуюсь, – пояснил Джим. – Мы просто боимся, что он…

– Я знаю, чего вы боитесь. Как только что‑нибудь увидишь или услышишь, сразу дай мне знать. А так не стоит шарахаться от каждого куста.

И Росс поехал дальше.

«Хорошо, что Джимми решил мне все рассказать, – подумал он. – Этот вахлак Клеммоу наверняка сбежал к своему братцу в Труро. А может, и нет. Кто его разберет. Но Мартинам лучше бы держать дверь на замке».

 

 

В Труро Росс приезжал несколько раз, но с Маргарет больше не сталкивался. Да и желания видеть ее у него не было. То приключение в ночь после бала, конечно, не излечило Росса от любви к Элизабет, но уж точно доказало, что пускаться во все тяжкие – это не выход.

Демельза устроилась в доме, как потерявшийся котенок в теплой гостиной. Росс знал, насколько сильны родственные узы в шахтерской среде, и был готов к тому, что уже через неделю девчонка, забившись в угол кухни, будет хныкать, скучая по своему папаше и его взбучкам. Он твердо решил, что, если заметит хоть малейшие признаки того, что Демельза тоскует по дому, тут же отправит ее восвояси. Но ничего подобного не произошло. Да и Пруди хорошо отзывалась о девочке.

Не меньше удивило Росса и то, что Демельза в первый же день пребывания в Нампара‑Хаусе сумела подобрать ключик к сердцу «ужасной» Пруди. Возможно, она, как голодный утенок, прибившийся к гагарке, пробудила в этой женщине уже почти утраченный инстинкт материнства.

И вот спустя месяц – Росс посчитал это достаточным временем для испытательного срока – он послал Джима Картера (Джуд идти наотрез отказался) к Тому Карну, велев передать тому две гинеи в качестве годового жалованья Демельзы. Джим потом рассказывал, что Карн грозился переломать ему все кости, но от золота все же не отказался, а значит можно было предположить, что он готов смириться с потерей дочери.

После той памятной попытки вторжения на земли Росса иллаганские шахтеры попритихли. Разумеется, праздников в году хватает, и всегда найдется повод покуражиться, но до поры до времени расстояние между шахтами спасало от столкновений. Первое время Росс опасался, что иллаганцы предпримут попытку отбить девчонку силой, и велел ей не отходить далеко от дома. А еще однажды вечером, когда он верхом возвращался из Сент‑Анна, на него из‑за живой изгороди обрушился шквал камней. Но это был последний знак общественного порицания. У шахтеров и своих забот хватало.

Прибираясь в библиотеке, Пруди нашла отрез узорчатого канифаса. Она выстирала ткань, а потом сшила из нее для Демельзы два простеньких платьица. Да еще скроила ей из старых покрывал, отороченных кружевом, две нижние юбки. Девочка в жизни ничего подобного не видела и, когда надевала юбки, всегда старалась стянуть их пониже, так, чтобы кружево было видно из‑под платья.

А Пруди помимо собственной воли оказалась втянута в битву, в успешный исход которой сама никогда не верила. Это была битва со вшами. Жене Джуда приходилось постоянно указывать Демельзе на то, что ее новый хозяин не потерпит в своем доме немытую прислугу с грязными волосами.

– А как он узнает‑то, что они грязные? – спросила как‑то Демельза. Она стояла возле кухонного окна и наблюдала за стекающими по темно‑зеленому стеклу каплями дождя. И сама ответила на свой вопрос: – Никак не узнает. Волосы у меня темные, и не видно – мытые они или нет.

Пруди приглядывала за мясом, которое жарилось на вертеле.

– Видно не видно, главное – чтобы вшей не было, – с серьезным видом сказала она.

– Вшей? – Демельза почесала голову. – Так они ж у всех есть.

– А хозяину они не нравятся.

– Странно, – задумчиво произнесла Демельза. – У тебя‑то они есть. У тебя их даже больше, чем у меня.

– Хозяину вши не нравятся, – не сдавалась Пруди.

Демельза на секунду задумалась:

– А как же их вывести?

– Мыться, мыться и мыться, – сказала Пруди.

– Ага, как утка‑кряква, – поддакнул Джуд, который как раз в этот момент принес в кухню торф.

Демельза с любопытством посмотрела на него, потом снова перевела взгляд на его жену.

– А почему же тогда ты сама до сих пор не избавилась от вшей? – с нескрываемым интересом спросила она.

– Мылась маловато. Не след людям с себя кожу до мяса сдирать, лишь бы хозяину удовольствие доставить, – саркастически заметил Джуд. – Но тут еще с какой стороны посмотреть. Вши, они себе на уме. На ком‑то заводятся, а на ком‑то – нет. Один ходит вечно вшивый, будто Господь его таким создал, а другой чистый от рождения. Вот глянь на меня. Ни одной вши у меня на башке не сыщешь.

Демельза с серьезным видом оглядела Джуда.

– Да, вшей нету. Да ведь только у тебя и волос тоже нет.

Он бросил торф на пол и раздраженно сказал своей женушке:

– Ты бы, чем ерундой всякой заниматься, лучше бы научила девчонку не болтать лишнего. Все полезней будет. Обучи ее хорошим манерам, уважительно с людьми разговаривать, старших почитать и слушать, что ей говорят. Тогда и у тебя будет повод гордиться: «Мол, вот я какая, научила девчонку вести себя прилично». А ты что вместо этого творишь? Какой пример подаешь?

 

В тот же вечер Джим Картер сидел в доме у Мартинов и разговаривал с Джинни. За ту зиму, что он проработал в Нампаре, Джим подружился с этой семьей. И по мере того как росла его привязанность к Джинни, он все реже и реже навещал своих родных. Джим сожалел об этом, поскольку знал, что мать по нему сильно скучает, но не мог же он находиться в двух местах одновременно? У дружелюбных Мартинов, которые не так близко его знали, Джим чувствовал себя даже лучше, чем дома, с ними он стал более разговорчивым и раскованным.

Его отец, Фред Картер, опытный искусный шахтер, был вольным рудокопом и зарабатывал неплохие деньги. Но в двадцать шесть лет чахотка, с которой он сражался уже долгие годы, все‑таки подкосила беднягу, и полгода спустя миссис Картер осталась вдовой с пятью детьми на руках; старшему, Джиму, было тогда восемь.

Фред Картер из кожи вон лез, чтобы заплатить шесть пенсов в неделю за обучение Джима в школе тетушки Элис Тревемпер. Родители надеялись, что мальчик проучится там еще один год, да вот только нужда сдула эти надежды, как ветер дым, и Джим стал промывать руду в Грамблере. Это была работа «на траве», то есть на поверхности: корнуоллские шахтеры, в отличие от шахтеров в центральной части страны, щадили своих детишек. Но и эта работа была не сахар: приходилось по десять часов в день стоять, склонившись в три погибели, и промывать руду в воде. Мама Джима забеспокоилась, когда сын вернулся домой с разбитыми в кровь руками. Но ведь с другой стороны, и с другими мальчиками происходило то же самое, а шиллинг и три пенса в неделю – неплохие деньги.

Когда Джиму исполнилось одиннадцать, он спустился в шахту и начал работать в паре с другим шахтером – тачками отвозил руду. Оказалось, что Джим унаследовал талант отца. Уже в шестнадцать он стал вольным рудокопом со своей выработкой и мог прокормить семью. Джим очень гордился собой, но спустя пару лет обнаружил, что начал тяжело заходиться в кашле, как и его покойный отец, и не может больше трудиться с той же отдачей, что и раньше. В двадцать, проклиная судьбу, Джим позволил матери уговорить себя и оставил работу в шахте. Выработка и, соответственно, весь заработок перешли к младшему брату, а сам Джим нанялся батрачить на ферме. Капитан Полдарк платил щедро, однако даже это жалованье было на четверть меньше прежнего. Но дело не только в деньгах. Шахтерское ремесло было у Джима в крови, он любил свою работу и тосковал по ней.

С другой стороны, оставив дело своей жизни, парень со временем окреп и уже без особого страха смотрел в будущее.

Итак, Джим сидел в углу дома Мартинов и шептался с Джинни. Слева от камина Заки Мартин покуривал глиняную трубку и читал газету. Справа его жена качала на одной руке трехлетнюю Бетси‑Марию, которая только‑только оправилась после кори, а на другой – всхлипывающего двухмесячного малыша. Комнату слабо освещала керамическая лампа с двумя фитилями по бокам. В лампу залили жир сардин, поэтому в комнате пахло рыбой. Джим и Джинни очень уютно чувствовали себя, пристроившись в тени на деревянной лавке. Девушка даже в сопровождении Джима все еще опасалась выходить из дома после наступления темноты. Это, конечно, его расстраивало, но Джинни клялась, что ей не будет покоя, пока под каждым кустом может прятаться Рубен. Лучше уж сидеть дома, хоть там и не уединишься.

Тусклый свет лампы выхватывал из темноты лишь отдельные детали комнаты: поверхности, углы, изгибы и профили. Со стола как раз убрали посуду после скромного ужина: чай, ячменный хлеб и гороховый пудинг; остались только мокрый круг от протекающего оловянного чайника и крошки там, где сидели две младшие девочки. Были видны лишь кусочек густой, рыжей с проседью шевелюры Зака, краешек его трубки и загнутый угол набранной мелким шрифтом газеты «Шерборн Меркьюри», которую глава семейства так крепко держал в волосатых руках, будто боялся, что она улетит. Стальные очки миссис Заки поблескивали в свете лампы, она что‑то тихонько насвистывала, поворачивая голову то к одному ребенку, то к другому, и ее плоское лицо поочередно напоминало растущую и убывающую луну. У крошечной Айнез‑Мари видны были только серая шаль и маленький пухлый кулачок, которым она хватала воздух, словно пытаясь заявить миру о своем присутствии. На другом плече миссис Заки беспокойно дремали копна рыжих волос и веснушчатый носик.

Длинные босые ноги Мэтью Марка светились на полу, как два серебристых гольца, остальная его часть скрывалась в тени матери. По стене рядом с Джимом и Джинни скользнула еще одна тень – это рыжая кошка Мартинов запрыгнула на полку рядом с лампой и, мигая, смотрела сверху вниз на всю семью.

Это была самая лучшая неделя. Папаша Заки работал в ночную смену, и поэтому детям было разрешено не спать до девяти вечера. Джим уже привык к установленному у Мартинов распорядку дня и всегда знал, когда пора уходить. Он перебирал в уме слова, которые еще не успел сказать Джинни, и уже собрался произнести их вслух, как вдруг в дверь постучали; ее верхняя половинка распахнулась, и все увидели мощную фигуру Марка Дэниэла.

Заки опустил газету, потер глаза и, чтобы убедиться в том, что его отдых не затянулся, глянул на треснутые песочные часы.

– Дружище, ты сегодня что‑то рано. Проходи, коли пришел, и располагайся как дома. Я‑то покуда на шахту не спешу.

– Да и я тоже, – ответил Дэниэл. – Хотел вот с тобой парой словечек перекинуться. По‑соседски, так сказать.

Заки выбил трубку.

– Это запросто. Проходи, располагайся.

– Да мне бы с глазу на глаз, – пояснил Марк. – Прошу прощения у миссис Мартин. Есть одно небольшое дельце, надо бы обговорить. Может, ты все‑таки выйдешь из дому‑то?

Заки вытаращил на соседа глаза, а его жена вновь начала тихонько насвистывать что‑то своим капризным крохам. Глава семейства отложил газету, пригладил волосы и вышел к Дэниэлу.

Джимми, воспользовавшись моментом, зашептал Джинни самые важные слова: о том, где они встретятся, если оба закончат работу до темноты… Девушка слушала, склонив голову. Джим заметил, что, в какой бы тени они ни сидели, гладкий лоб и бледные щеки Джинни всегда притягивали свет. И глаза, глаза тоже.

Миссис Мартин перестала насвистывать и сказала:

– Пора вам, детки, на боковую. А то утром голову от подушки не оторвете. Спать, Мэтью Мартин. И ты, Габи. И Томас тоже. Джинни, милая, жаль так рано выпроваживать твоего кавалера, но утром‑то вставать надо.

Джинни улыбнулась:

– Да, мама.

Вернулся Заки. Все с любопытством повернулись в его сторону, но он сделал вид, будто ничего такого не замечает, и принялся преспокойно складывать свою газету.

– Не понимаю, – заметила миссис Заки, – какие секреты могут быть у двух взрослых мужчин. Шепчутся, как малые дети. О чем вы там шептались, Захария?

– О том, сколько пятен на луне, – ответил Заки. – Марк говорит: их там девяносто восемь, а я считаю, что сто два. Порешили отложить спор до тех пор, пока не повидаем священника.

– Я не потерплю богохульства в этом доме, – заявила миссис Заки; правда, осуждения в ее голосе заметно не было.

За двадцать лет совместной жизни она убедилась в том, что ее супруг – мужчина мудрый, а если и возмущалась по поводу его поведения, так только для виду. Кроме того, она и утром могла все выведать у мужа.

Осмелев в темноте, Джим поцеловал запястье Джинни и встал.

– Думаю, мне пора, мистер и миссис Заки, – сказал он. – Еще раз спасибо за гостеприимство. Доброй ночи, Джинни. Доброй ночи, мистер и миссис Заки. Всем доброй ночи.

И Картер пошел к двери.

– Погоди‑ка, парень, – окликнул его Заки. – Чего‑то охота мне ноги размять. Время у меня еще имеется, прогуляюсь с тобой немного, – сказал он и под аккомпанемент проклятий жены вышел следом за Джимми из дома.

Как только Заки закрыл за собой дверь, их окружила промозглая ночь. Моросящий дождик, словно паутина, щекотал кожу.

Сначала оба спотыкались, но вскоре глаза привыкли к темноте, и дальше они уже шагали уверенно, как крестьянин по своей земле.

Джима несколько озадачило предложение прогуляться на ночь глядя, и он нервничал, потому что в голосе Заки прозвучали мрачные нотки. Как человек грамотный, Захария Мартин всегда вызывал у Джима уважение, а уж когда он брал в руки потрепанный выпуск «Шерборн Меркьюри», величие этого жеста неизменно поражало парнишку в самое сердце. К тому же Заки был отцом Джинни, и Джим начал гадать, что он мог сделать не так.

Они поднялись на холм неподалеку от выработок Уил‑Грейса. С этого места были видны два размытых матово‑белых пятна – огни Нампара‑Хауса.

– Вот что, парень, я хочу, чтобы ты знал: в Марасанвосе видели Рубена Клеммоу.

Марасанвос был в одной миле от Меллина. У Джима появилось очень неприятное ощущение, как будто кожу на лице стянуло.

– А кто его видел?

– Чарли, младший сынок Барагванта. Сам‑то он не знает, кого видел, но, по описанию, это точно Рубен.

– Он с ним говорил?

– Рубен сам заговорил с мальчиком. Они повстречались на тропинке между Марасанвосом и Уил‑Притти. Чарли сказал: Рубен бороду отпустил и у него парочка мешков на плече была.

Они не спеша начали спускаться с холма к Нампаре.

– Джинни только‑только начала успокаиваться, – со злостью в голосе заметил Джим. – Если она об этом узнает, опять расстроится.

– Потому‑то я дома ничего и не стал говорить при женщинах. Может, удастся что‑нибудь сделать, так чтобы они не узнали.

Джим, конечно, встревожился, но в то же время он был рад, что Заки поделился с ним этой новостью. Стало быть, мистер Мартин держит его за равного. А еще это означало, что он признает их отношения с Джинни. И Джим был ему за это страшно благодарен.

– И что же нам делать, мистер Мартин?

– Я хочу поговорить с капитаном Полдарком. Уж он‑то что‑нибудь придумает.

– Можно мне пойти с вами?

– Нет, парень, я сам.

– Тогда я подожду вас снаружи.

– Нет, иди‑ка ты спать. А то утром не встанешь. Я тебе завтра расскажу, что он присоветовал.

– Лучше я подожду, – сказал Джим. – Если вы не против. Я все равно не засну.

Они подошли к дому. Джим остался снаружи, а Заки потихоньку прошел в кухню. Пруди и Демельза уже спали, но Джуд был на ногах. Он зевнул во весь рот и отвел гостя к Россу.

Хозяин дома был занят привычным делом – читал и напивался перед сном. Однако он был еще недостаточно сонным и пьяным и смог выслушать историю Заки. Когда тот закончил, Полдарк встал, подошел к камину, повернулся к огню спиной и пристально посмотрел на коротышку Мартина.

– А о чем Чарли Барагвант разговаривал с Клеммоу?

– Да это и разговором‑то не назовешь. Просто, как говорится, перекинулись парой слов. А потом Рубен отобрал у мальчишки пирожок и убежал. Он часто у ребят еду отбирает!

– Видать, совсем оголодал.

– Чарли сказал, что Рубен побежал в лес по эту сторону ручья.

– Что ж, с этим надо что‑то делать. Можно устроить облаву и выкурить Рубена из берлоги. Но есть одна проблема морального свойства. Он ведь пока еще не совершил ничего дурного. Нельзя сажать человека в тюрьму только за то, что он безобидный идиот. Но и ждать, когда Клеммоу докажет обратное, тоже нельзя.

– Он, наверное, живет где‑нибудь в пещерах или в старой шахте какой, – предположил Заки. – И браконьерствует.

– Да, скорее всего, ты прав. Я могу попробовать уговорить дядю, чтобы он в порядке исключения выписал ордер на арест Рубена.

– Если вы считаете, что так будет правильно, – сказал Заки. – Но лично я думаю, народу больше понравится, если мы сами его изловим.

Росс покачал головой:

– Нет, только в самом крайнем случае. Утром я повидаюсь с дядей и добуду у него ордер. Так будет лучше. А ты тем временем проследи, чтобы Джинни не оставалась одна.

– Да, сэр. Спасибо, сэр.

Заки собрался уходить.

– Кстати, есть еще один способ решить проблему с Джинни, – сказал Росс. – Я тут думал насчет Джима Картера, парня, который у меня работает. Похоже, твоя дочь очень ему нравится. Ты не в курсе, Джинни отвечает ему взаимностью?

На обветренном лице Заки мелькнула довольная улыбка.

– Их обоих одна муха укусила, сэр.

– Что ж, не знаю, как тебе, а мне парень кажется очень толковым. Джинни – семнадцать, ему – двадцать. Женитьба пойдет им обоим на пользу и, весьма вероятно, выбьет дурь из башки Рубена.

Заки поскреб щетину на подбородке.

– Джим мне тоже нравится. Он парень серьезный, без придури. Вот только зарабатывает маловато, да и жить молодым будет негде. У нас и так ни дюйма свободного нету. Жалованья его только на то и хватит, чтобы оплатить аренду дома, а ведь им еще и на пропитание деньги понадобятся.

Росс повернулся к камину и пнул носком сапога полено.

– Я не могу позволить себе платить батраку жалованье шахтера. Но в Меллине пустуют два дома. Дохода они все равно не приносят, так что Джим может поселиться в одном из них. Только сперва пусть отремонтирует жилье. Арендную плату, пока он на меня работает, я с него брать не буду.

Заки часто‑часто заморгал.

– Бесплатно? Это все меняет. А вы ему уже говорили об этом?

– Нет. Это не мое дело – устраивать его жизнь. А вот ты, если посчитаешь нужным, можешь парню обо всем рассказать.

– Прямо сейчас и расскажу. Он как раз дожидается возле дома… Нет, подожду до завтра. Джим все равно ходит к нам каждый день, как по часам. – Заки осекся. – Это очень благородно с вашей стороны, сэр. Может, вы желаете сами повидать их и сообщить такую радостную новость?

– Нет‑нет, я не собираюсь принимать в этом участие. Мое дело предложить. А ты уж там сам все организуй.

Когда коротышка Мартин ушел, Росс набил трубку, закурил и вернулся к своему чтению. Табита Бетия запрыгнула к хозяину на колени, а он не стал ее прогонять, даже, наоборот, почесывал кошку за ухом. Но вскоре, прочитав пару страниц, Росс понял, что смысл повествования от него ускользает. Тогда он допил стакан и больше себе не наливал.

Сегодня Росс чувствовал себя праведником и не испытывал стыда. А праведникам не пристало напиваться.

 

 

Дождливая погода на несколько недель оборвала все связи между Нампарой и Тренвит‑Хаусом. Росс не видел Верити с самого бала и подозревал, что кузина его избегает, опасаясь, что он будет возражать против ее дружбы с капитаном Блейми.

Наутро после визита Заки Росс под проливным дождем поехал повидаться с дядей. Когда миссис Табб проводила его в зимнюю гостиную, Росс был немало удивлен, обнаружив там преподобного Джонса.

– Ваш дядя наверху, – холодно сказал кузен Уильям‑Альфред, но при этом крепко пожал Россу руку. – Он скоро спустится. Надеюсь, вы в добром здравии?

– Да, благодарю.

Уильям‑Альфред хмыкнул и критически оглядел Росса.

– Да, похоже, что так. Выглядите вы лучше, чем в нашу последнюю встречу. Мешки под глазами стали поменьше, позвольте заметить.

Росс предпочел пропустить это мимо ушей. Несмотря на все свое анемичное благочестие, Уильям‑Альфред ему нравился. В отличие от политиканов вроде доктора Холса, он был искренне верующим и никогда не изменял тому образу жизни, который однажды выбрал.

Росс тактично поинтересовался, как чувствует себя супруга кузена, и вежливо выразил свою радость по поводу того, что Дороти пошла на поправку. В декабре Господь подарил им еще одну дочь, благословил еще одним агнцем. Потом Росс осведомился о здоровье обитателей Тренвит‑Хауса. Он надеялся, что ответ объяснит ему, чем вызвано присутствие здесь Уильяма‑Альфреда. Но нет. Все были здоровы, не случилось ничего такого, что могло бы подвигнуть кузена приехать аж из самого Ститианса в Тренвит‑Хаус. Фрэнсис и Элизабет гостили у Уорлегганов в их сельском доме в Кардью. Тетя Агата заваривала травяной чай в кухне. Верити… Верити была у себя наверху.

– Вы проделали столь долгий путь в такое хмурое и дождливое утро, – заметил Росс.

– Я приехал вчера вечером, кузен.

– Ну, вчера погода была не лучше.

– Надеюсь уехать сегодня, если распогодится.

– В следующий свой визит рискните проехать еще три мили и загляните в Нампару. Буду рад, если останетесь у меня на ночлег, хотя таких же удобств, как в Тренвите, не обещаю.

Уильям‑Альфред явно был доволен приглашением: ему редко приходилось сталкиваться с таким открытым проявлением дружелюбия.

– Благодарю. Непременно вас навещу.

В гостиную вошел Чарльз Полдарк. Он запыхался, пока спускался по лестнице, и теперь отдувался, как кашалот. Чарльз все прибавлял в весе, и ноги у него совсем раздулись от подагры.

– О, Росс, ты приехал, мой мальчик. Что случилось? Твой дом смыло в море?

– Если дождь не перестанет, возможно, так и случится. Я отрываю вас от каких‑то важных дел?

Чарльз и Уильям‑Альфред переглянулись.

– Ты ему не рассказал? – спросил Чарльз.

– Не посчитал возможным без вашего на то разрешения.

– Ну и напрасно. Уф! Это семейное дело, а Росс – полноправный член семьи, хоть он у нас и с причудами.

Уильям‑Альфред обратил на Росса свои светло‑серые глаза.

– Мой приезд в Тренвит‑Хаус – не простой визит вежливости. Я приехал сюда вчера, для того чтобы обсудить с дядей Чарльзом весьма важное для нашей семьи дело. Не скрою, я некоторое время колебался, прежде чем ступить на столь зыбкую почву…

– Это касается Верити и капитана Блейми, – перебил кузена Чарльз. – Проклятье, не могу в это поверить! Не то чтобы девочке следовало…

– Вам, полагаю, известно, – продолжил Уильям‑Альфред, – что ваша кузина стала очень дружна с этим моряком по имени Эндрю Блейми?

– Мне известно лишь то, что я встречался с ним на балу и еще раньше.

– Как и все мы. Он же был на свадьбе Фрэнсиса! – взорвался Чарльз.

– Тогда я впервые его увидел и еще ничего о нем не знал, – сказал Уильям‑Альфред. – А на прошлой неделе мне довелось услышать его историю. Памятуя о том, что этот человек стал… что его имя нынче часто связывают с Верити, я приехал сюда при первой же возможности. Естественно, прежде чем ехать, я убедился в достоверности тех сведений, что дошли до моих ушей.

– И что же это за сведения? – поинтересовался Росс.

– Оказывается, этот человек уже был женат. Он вдовец с двумя детьми. Возможно, вам это известно. Но это бы еще полбеды. Капитан также отъявленный пьяница. Несколько лет назад он в пьяном угаре ударил ногой свою беременную жену, и в результате та скончалась. Блейми тогда служил на флоте. Командовал фрегатом. Его разжаловали и приговорили к двум годам тюрьмы. Выйдя на свободу, он несколько лет жил на подачки родственников. Пока не получил свое нынешнее назначение. Насколько мне известно, раздаются призывы бойкотировать пакетбот до тех пор, пока компания его не уволит.

Уильям‑Альфред закончил свое бесстрастное повествование и облизал губы.

– Верити знает? – спросил Росс.

– Да! Будь я проклят! – воскликнул Чарльз. – Ты можешь в это поверить? Она уже больше двух недель обо всем знает. И заявляет, что это ничего не меняет!

Росс подошел к окну. Все это происходило, пока он был занят своими повседневными делами.

– Однако в действительности это многое меняет, – возразил Росс, покусывая большой палец.

– Верити говорит, что якобы Блейми теперь совсем не пьет, – справедливости ради заметил Уильям‑Альфред.

– Это хорошо… – Росс не мог найти нужных слов. – Но вот только…

Тут Чарльз снова взорвался:

– Бог ты мой, да мы все пьем! Не пить – противоестественно для нормального мужчины. Уфф! Однако мы не убиваем людей, пропустив стаканчик. Пинать ногой женщину на сносях – это непростительно. Не понимаю, почему этому типу удалось так легко отделаться. Я бы вздернул Блейми на его собственной рее. Пьяный он убил или трезвый – разницы никакой.

– Да, – задумчиво произнес Росс. – Тут я склонен с вами согласиться.

– Мне неизвестно, входит ли в его намерения женитьба, – снова вступил в разговор Уильям‑Альфред, – но если это так, то можем ли мы позволить столь нежной девушке, как Верити, выйти замуж за такого человека?

– Господи, конечно нет! – Чарльз даже побагровел от возмущения. – Только через мой труп!

– А что сама Верити? – спросил Росс. – Она упорно желает выйти замуж за Блейми?

– Верити говорит, что он стал другим! Надолго ли? Пьяница всегда остается пьяницей. Это немыслимо! Она сейчас в своей комнате и будет сидеть там, пока не образумится.

– В эту зиму мы с Верити стали добрыми друзьями. Может, мне попробовать потолковать с ней обо всем?

Чарльз затряс головой:

– Нет, не сейчас, мой мальчик. Может, позже. Она упряма, как и ее мать. Даже еще хуже. Как говорится, кто упрямее – баран или осел? Но этому надо положить конец. Бедная моя девочка. Я так ей сочувствую. Не так‑то много у нее воздыхателей. Но я не позволю, чтобы подлый убийца собственной жены разделил постель с моей кровиночкой. Не бывать этому!

Вот так и получилось, что уже во второй раз за весну Росс возвращался из Тренвита, не уладив вопрос, который собирался обсудить с дядей.

При мысли о том, в каком положении оказалась кузина, на душе у него делалось неспокойно. Чарльзу легко говорить: «Не бывать этому!» – но Росс знал Верити лучше ее родных отца и брата. Она с трудом привязывалась к людям, но и разрушить ее привязанность было нелегко. Росс даже не был уверен в том, что запрет Чарльза возымеет действие. Верити вполне могла его ослушаться и назло всем выйти за Блейми. И только после этого разочароваться в своем избраннике.

Эта перспектива была наихудшей из всех возможных.

 

Глава одиннадцатая

 

Спустя неделю Росс встретил Картера на конюшне.

– Ну как, Джим, все устроилось?

Джим был так признателен хозяину, что у него буквально язык отнялся, и только с третьей попытки парень наконец‑то обрел дар речи:

– Я хотел этого больше всего на свете. Я даже и не надеялся. Спасибо, спасибо вам большое.

– Ерунда, – отмахнулся Росс. – Ты никому не обязан своим счастьем. Вечером скажи Заки, что на арест Клеммоу выписали ордер. Как только станет известно, где он обретается, отправим Рубена куда следует. Уж там он остудит свою горячую головушку.

– Я вас за жилье хотел поблагодарить, – гнул свое Джим, теперь его уже было не остановить. – Это сразу все изменило. Понимаете, раньше у нас не было надежды…

– И какой же дом ты выбрал? – перебил его Росс, чтобы как‑то остановить этот поток благодарностей. – Рубена или тот, что с ним по соседству?

– Тот, что по соседству. Мы подумали, сэр, что вам без разницы. А в доме Рубена как‑то неуютно, если вы понимаете, о чем я. А второй дом уже вполне ничего, оспа из него за пять лет вся выветрилась.

Росс кивнул:

– И когда свадьба?

Джим покраснел:

– Оглашение будет в воскресенье. Я едва могу… Сегодня вечером, если погода позволит, начнем чинить крышу. Там особо и чинить‑то нечего. Джинни очень хочет прийти и поблагодарить вас.

– В этом нет нужды, – поспешил отказаться Росс. – Я сам к вам загляну, когда вы устроитесь.

– И еще мы бы хотели, – запинаясь, сказал Джим, – когда устроимся… платить вам арендную плату… В знак благодарности.