Секретарь Свердловского обкома ВКП(б) Иван Дмитриевич Кабаков

Несмотря на барство и личную нескромность, Кабаков долгое время оставался в фаворе у Сталина, который всячески подчёркивал своё к нему расположение. В январе 1934 г. Кабаков был избран в президиум XVII съезда ВКП(б), а в декабре 1935 г. вместе с председателем облисполкома Василием Головиным удостоился награждения орденом Ленина, высшей государственной наградой Советского Союза.
(...)
Для удовлетворения растущих потребностей себя любмиого и ближайшего окружения, секретать обкома пустился в откровенные финансовые махинации. Так, например, через Свердловскую городскую лечебную комиссию, созданную для лечения номенклатурных работников, был организован регулярный перевод денег якобы на лекарство и лечение особо болезных товарищей. Год от года выплаты росли, в 1934 г. расходная часть Лечкома превысила доходную в 7(!) раз. Как закрывался кассовый разрыв? Да очень просто, деньги переводились со счетов крупных строек и промышленных предприятий, директора которых участвовали в их последующем "распиле". Помимо выплат со счетов Лечкома Кабаков и его присные получали деньги из специального секретного фонда, которым распоряжался упоминавшийся председатель облисполкома Василий Головин. Разумеется, распоряжался не единолично, а по согласованию со старшим товарищем Иваном Дмитриевичем (кстати, за владение этой "кубышкой" осведомленные номенклатурные товарищи называли Головина за глаза "Кошельком"). Само-собой, номенклатурные работники не отказывали себе в разного рода расходах, которые можно было списать на административно-организационные нужды Обкома партии. По итогам 1935 г. перерасход по этой статье партийного бюджета составил 226 тыс.руб. Поездки в Крым и на Кавказ смело "проводились" по бухгалтерским документам, как командировки, бояться было нечего, ведь Иван Дмитриевич Кабаков своих не сдавал!
Помимо разного рода приписок и бухгалтерских фокусов кабаковские ставленники не брезговали и прямыми хищениями. Выше уже описывалось драматичное состояние дел в Уральском регионе с ссыльнопоселенцами, но Кабаков и его присные проблему не замечали в упор. Наркомфин целевыми переводами направлял деньги предприятиям на оплату труда раскулаченных, но эти средства систематически расходовались на иные нужды. ОГПУ в циркуляре №45 от 11 июня 1934 г. "о недочётах в работе со спецпереселенцами" особо отметил, что задолженности по выплате зарплат спецпереселенцам составляет 4-5 месяцев, а в отдельных случаях достигает 10 месяцев. В Свердловской области общая сумма невыплаченных спецпереселенцам денег на тот момент достигала 962 тыс.рублей - эти средства были зачислены на баланс предприятий, но по прихоти руководства оказались растрачены на что угодно, кроме зарплаты раскулаченных. Кстати, по абсолютной величине этой цифры Уральский регион оказался на втором месте в Союзе, пропустив вперёд лишь Западно-Сибирский край.
(...)
Опасаясь повторения голода, Политбюро ЦК согласилось уменьшить зерной экспорт в 1934 г. более чем в два раза. Наряду с хорошим урожаем, это помогло стабилизировать ситуацию и даже создало иллюзию относительного благополучия. В стране стали массово открываться магазины коммерческой торговли, в которых продукты хотя и стоили в 7-10 раз дороже, чем в государственных "карточных" магазинах, зато для их приобретения продуктовые карточки были не нужны. Свою лепту в улучшение ситуации на продовольственном рынке внесли предприятия пищевой, холодильной, консервной промышленности, созданные в годы первой пятилетки. В 1933 г. в стране запустили первый завод по производству сухого льда, появилось первое советское мороженое, сухое молоко, различные рыбные и фруктовые консервы, начался массовый выпуск промышленных рефрижераторов, что позволило заметно уменьшить потери продуктов при транспортировке и хранении. Политическое руководство страны стало склоняться к мысли о необходимости скорейшей отмены карточной системы и этот вопрос стал центральным на ноябрьском 1934 г. Пленуме ЦК ВКП(б). Предполагаемая отмена карточной системы встретил неожиданное противодействие многих партийных функционеров, не желавших терять эффективный инструмент принуждения к труду и управления широкими массами. Известно, что на Пленуме развернулась полемика по этому вопросу, в которой неоднократно брал слово Сталин, однако ничего, из сказанного тогда, не опубликовано до сих пор. Видимо, руководящие работники в полемическом кураже допустили столько людоедских признаний, что даже спустя десятилетия их невозможно огласить без серьёзного репутационного ущерба.
Тем не менее, с 1 января 1935 г. карточки на хлебопродукты официально были отменены по всей территории Советского Союза, при этом отпускная цена на хлеб несколько увеличивалась и гаранитровалось увеличение ассортимента. Распределение прочих продуктов - мяса, жиров и масла, сахара, а также промтоваров - сохранялось без изменения.
Как это часто бывало у большевиков, даже доброе и полезное дело они сумели превратить в издевательство над народом и здравым смыслом. Открытая продажа хлеба, начавшаяся без ограничения с 1 января, сопровождалась всевозможными эксцессами - тысячными очередями, беспорядками и… нехваткой продуктов. Несмотря на то, что цены в свободной торговле стали выше той, что ранее покупатель платил при отоваривании карточек, весь хлеб сметался с прилавков в одночасье. Большинство не верило в полную отмену карточек и предпочитало покупать хлеб с запасом, для сушки сухарей. Кроме того, хлеб оставался прекрасным объектом спекуляции, хотя это и было уголовно наказуемо, поскольку существовала государственная монополия на хлебную торговлю. По прибыльности спекуляция хлебом обгоняла спирто-водочную и лишь немного уступала торговле табаком и махоркой, последние все годы кризиса 1930-х годов оставались лидерами рыночного спроса. И дело тут вовсе не в злонравных спекулянтах, а в соотношении спроса и предложения, в тех самых азах экономической науки, которые светила большевистской теории и практики так и не смогли постичь вплоть до распада Советского Союза.

"Городок чекистов" в Свердловске (его также часто называли "городок чекистА", словно бы намекая, что чекист - один). Построен в 1930-х гг. для расселения сотрудников областного Управления НКВД. Это был элитарный квартал с собственной гостинницей, магазинами и прочей инфраструктурой. Дабы местное население не нарушало приватность утомленных суровыми буднями чекистов, проход на территорию "городка" был возможен только по пропускам. Глядя на этот дивный оазис благополучия, горожане с гордостью сознавали, что для кое-кого социализм уже наступил...

Во многих регионах - в т.ч. и на Урале - в первом квартале 1935 г. начался стихийный процесс возврата к карточной системе и появились всевозможные ограничения на свободную продажу продуктов питания. Например, не продавали более 2 буханок хлеба в одни руки, не позволяли отовариваться крестьянам или лицам без паспортов и т.п. Казалось, карточки вот-вот возвратятся, однако, не тут-то было! Отказ от снабжения по карточкам был политической установкой, призванной продемонстрировать успехи социалистического строительства, поэтому возврата к ним быть не могло ни при каких условиях. Напротив, дабы сделать процесс более наглядным, было объявлено об отмене с 1 октября 1935 г. карточек на мясо, рыбные продукты, сахар и картофель. А с 1 января 1936 г. отменялось распространение по карточкам непродовольственных товаров.
17 ноября, выступая на Первом всесоюзном совещании стахановцев Сталин произнёс свою известную фразу: "жить стало лучше, жить стало веселее!", которая была призвана символизировать бесповоротное начало новой жизни советских людей - полной созидательного труда, удовольствий и, разумеется, сытой. Фраза эта, попав в песни, на плакаты, в газеты и кинофильмы, моментально стала своего рода жупелом, тем идеологическим штампом, который никем не мог быть поставлен под сомнение. Сталин дал своего рода добро на роскошь и развлечения, которое очень тонко уловила номенклатура. Собственно, никто в нищей стране, кроме номенклатурных работников, не мог позволить себе роскоши.
В 1936 г. в крупнейших городах Советского Союза появились галантерейные и парфюмерные магазины, первые таксопарки, с вызовом машин по телефону, чиновники и служащие моментально сменили военные шинели и френчи на коверкотовые пальто и шевиотовые костюмы, а их жены и любовницы оделись в меха и обули лаковые туфли. Пришла эпоха "красных балов", во время которых работники советских ведомств и учреждений стали открыто щеголять ювелирными украшениями. Слушатели военных академий разучивали танго, а студенты элитных ВУЗов упражнялись в фокстроте. Подобное было совершенно невозможно ещё два-три года тому назад, за лаковую обувь и фокстрот можно было лишиться партийного или комсомольского билета, ибо сие расценивалось как очевидный признак "мелкобуржуазного перерождения", но… теперь всё стало иначе. Партия разрешила демонстрировать радость жизни - вот и демонстрируйте!
Для рядовых советских граждан дефицит продуктов питания и промышленных товаров не исчез ни в 1935 г., ни в 1936 г., ни в последующие годы. Просто это явление перешло в разряд запретных. О нём не писали в газетах, не говорили по радио, о дефиците и очередях не упоминали в кинофильмах тех лет. Тотальный дефицит стал зоной тотального умолчания - все простые люди о нём знали, все от него страдали, но признавать существование этого явления было категорически недопустимо, ибо такое признание грозило обвинением в антисоветской пропаганде.
Коммунисты, разумеется, боролись с дефицитом, в меру своего ума, точнее безумия. Например, было запрещено вешать в витринах магазинов объявления об отсутствии товара в продаже - продавцы должны были стоять за пустыми прилавками и устно сообщать посетителям, что товаров нет и не будет. Другим замечательным большевистским "know how" явилось штрафование за создание очереди. Поскольку многотысячные очереди у дверей магазинов в крупных городах невозможно было скрыть от иностранных дипломатов, было решено рассеивать народ угрозой штрафов. Штраф составлял 100 руб. - большая сумма для второй половины 1930-х гг. Мера оказалсь эффективна - центральные улицы Москвы, Ленинграда, Киева, Новосибирска и других крупных городов, в которых располагались иностранные дипмиссии, удалось очистить от несчастных обывателей, готовых в любую погоду ночевать под открытым небом в надежде попасть в магазин в момент открытия. Разумеется, несчастные покупатели никуда не исчезли, просто им пришлось мигрировать на окраины.
Ещё одной выдающейся по изобретательности большевистской мерой борьбы с дефицитом, явилось преследование "недобросовестных" работников советской торговли. Созданная весной 1937 г. в составе Рабоче-Крестьянской милиции служба по борьбе с хищениями социалистической собственности (БХСС) деятельно боролась с нарушениями правил торговли. Работы на этом поприще был непочатый край и борьбу эту можно было вести бесконечно, поскольку злоупотребления в торговле генерировались не злобными врагами Советской власти, а неизлечимыми пороками этой самой Власти - хроническим дефицитом самых необходимых вещей и продуктов, недостатками планирования и игнорированием тысячелетних законов свободного рынка. Тем не менее, бесконечная суета сотрудников БХСС до известной степени отвлекала внимание народных масс, приветствовавших любые репресии против ненавистных "работников прилавка". Первые крупные разоблачения дельцов совторговли имели место ещё в довоенное время, например, в 1940 г. в одной только Москве были расстреляны 8 директоров крупных магазинов. Большое количество директоров и рядовых продавцов отправлялось на нары. В силу понятных причин об этом не было принято писать в газетах и сообщать по радио, но информация о судах над работниками торговли умышленно распростарнялась максимально широко, в т.ч. через агентуру НКВД, дабы создавать нужное Власти настроение в обществе. Дескать, процесс идёт, порядка становится всё больше, ещё чуть-чуть и станет совсем хорошо… хотя, хорошо работать советская торговля так и не стала вплоть до бесславного конца Советского Союза.
Хотя Сталин запретил возврат к карточной системе распределения, ему пришлось смириться с тем, что она всё равно возродилась явочным так сказать, порядком. Как в известной русской пословице: ты её в дверь, она - в окно. В 1938 г. вновь начались серьёзные перебои с поставками широкой номенклатуры товаров массового спроса. Причиной тому явились серьёзные просчёты при планировании третьей пятилетки, совершенно ненормальный перекос в финансирование тяжёлой индустрии, создание стратегических запасов, обездвиживших колоссальные материальные и финансовые ресурсы, скачок и без того больших расходов на военные нужды. Страна, едва вздохнувшая после безумной экономической политики первой половины 1930-х гг., вползла в новый рукотворный сталинский кризис.

Поскольку советские сельское хозяйство и торговля показали свою полную неспособность обеспечить население продуктами питания, Власть мудро разрешила народу заняться самоспасением. На предприятиях стали создаваться ОРСы - отделы рабочего снабжения, многопрофильные подсобные хозяйства, снабжавшие столовые необходимыми продуктами сельского хозяйства. Во всех более-менее крупных учреждениях и на заводах появились ведомственные магазины, в которых могли отовариваться работники. Разумеется, торговля в них не была свободной, а осуществлялась по специальным талонам, которые распространялись как правило через профсоюзную организацию. Поскольку талонов было много меньше, чем нуждающихся, существовала очередь на их получение. Талоны явились суррогатным заменителем карточек. На внутреннее распределение по талонам перешли практически все заводы и учреждения страны, даже академики Академии Наук СССР для покупки мебели или обуви записывались в очередь на соответствующие талоны и ждали по несколько месяцев. Ещё одной паллиативной мерой борьбы с дефицитом, явилась раздача горожанам земли под огороды. Мало кто знает, что массовое "огородническое движение" началось в Советском Союзе ещё в довоенные годы, в начале третьей пятилетки. К 1940 г. землю под индивидульные огороды получили более 1 млн. жителей крупных городов. В условиях тотального дефицита самых необходимых продуктов питания, несколько мешков картошки и бочонок квашеной капусты реально могли помочь рядовой советской семье пережить очередную голодную зиму.
Впрочем, в этом ретроперспективном обзоре мы зашли чуть дальше, чем следовало. Дмитрий Дмитриев, новый начальник Управления НКВД по Свердловской области приехал на Урал в разгар второй пятилетки и до третьей ему ещё предстояло дожить, что оказалось, как увидим, совсем непросто. Как было отмечено выше, ко времени его появления в Свердловске верхушка местной парторганизации представляла собой самую настоящую мафию, спаянную круговой порукой, прежними прегрешениями и чувством полной вседозволенности. Цинизм большевистских управленцев доходил до такой степени, что перевод денег упомянутому выше Лечкому осуществлялся со счёта Уралхиммашстроя даже после консервации стройки по причине нехватки финансирования! Нормой поведения в этом узком кругу стали дорогостоящие подарки как самим "ответственным работникам", так и членам их семей - в порядке вещей были подношения в виде мехов и кожаной одежды, ювелирных украшений, дарились даже автомобили, неслыханная роскошь для того времени! Приближенные к Кабакову ответственные работники допускали и явно уголовные преступления, известны случаи самоуправства, рукоприкладства, хулиганства, изнасилований и т.п. выходки.
В низовых парторганизациях периодически пытались критиковать барство и личную нескромность отдельных номенклатурных работников, разумеется, невысокого уровня, поскольку любая критика в адрес обкомовских деятелей была чревата моментальной посадкой в тюрьму. Но "кабаковская мафия" самым деятельным образом защищала от критики даже низовых партийных руководителей. Только за два года - 1935 и 1936 - из свердловской областной парторганизации с явными нарушениями Устава партии были изгнаны более 900 человек. Как любили повторять коммунисты "кто не с нами, тот против нас", так вот в данном случае работал именно этот принцип!

Гостиница "Исеть", входившая в комплекс зданий "городка чекистов". Диковинная 11-этажная постройка не только связана с историей города, но имеет прямое отношение к сюжету настоящего повествования. В ней проживали командированные из Москвы в Свердловск следователи-"важняки", направленные на Урал с целью помочь расследованию, а в магазине "Динамо", расположенном на первом этаже здания, летом 1939 г. произошёл странный инцидент с потерявшимся малолетним ребёнком, который пыталась расследовать следственная группа.

Одной из основных задач, которые пришлось решать Дмитриеву в Свердловске, являлось разрушение костяка "кабаковских" выдвиженцев.
(...)
Первым серьёзным, хотя и неявным, ударом по Кабакову, явился арест "Кошелька", кабаковского выдвиженца Василия Фёдоровича Головина. 11 января 1937 г. пленум исполкома снял его с должности за "политические ошибки". Не прошло и двух недель, как 23 января его взяли под арест. Дело было раскручено стремительно, никто в Свердловске, по-видимому, не предполагал способность Дмитриева к таким "стахановским" темпам. Когда Кабаков в феврале попытался было предпринять меры в защиту своего протеже, оказалось, что действовать было уже поздно. Василий Головин к тому моменту признал виновность во всех инкриминируемых прегрешениях и наговорил столько, что ни о каком освобождении не могло быть и речи. В последней декаде марта 1937 г. Головин был осужден и уже 24 числа расстрелян. За 5 дней до этого - 19 марта - покончил с собой Николай Узюков, один из близких к Головину и Кабакову номенклатурных работников, освобожденный от должности заведующего отделом агитации и пропаганды на основании показаний, данных Головиным во время следствия.
С этого момента падение Ивана Кабакова стало лишь вопросом времени, причём ближайших недель. Не совсем ясно, понимал ли это сам Кабаков. В конце второй декады мая он спокойно отправился в Москву, не зная о том, что 17 мая Политбюро ЦК приняло лаконичное и безапелляционное постановление, гласившее: "На основании имеющихся материалов, в которых член ЦК ВКП(б) Кабаков обвиняется в принадлежности к контрреволюционному центру правых исключить Кабакова из состава ЦК ВКП(б) и из партии с передачей его дела в Наркомвнудел". В то самое время, когда Кабаков ехал в Москву, в обратном направлении по той же самой железной дороге катился салон-вагон с членом Политбюро Андреем Андреевым, который направлялся в Свердловск для проведения пленума Обкома партии. Пленуму предстояло формально разоблачить "клику Кабакова" и "политически очиститься". 22 мая Кабаков узнал, что его арестуют. Есть легенда, согласно которой он сумел позвонить в Свердловск и сообщить об аресте второму секретарю Обкома Константину Пшеницыну, но в возможность такого звонка поверить сложно. Кабаков был взят под стражу в Кремле и группа задержания просто физически не позволила бы ему добраться до телефона. Скорее всего, звонок Пшеницыну был сделан кем-то из работников ЦК.
Узнав об аресте шефа, Константин Фёдорович Пшеницын в первый день работы пленума бодро выступил с разоблачительной речью, а около шести часов утра 23 мая, находясь в своей квартире, пустил пулю в висок. Так сказать, избавил себя от путешествия в чекистский застенок.
Далее последовала зачистка верхнего этажа местной номенклатуры. В течение летних месяцев лишились должностей (как по причине ареста, так и без ареста, а также в связи с исключением из партии) 10 из 10 заведующих отделами и секторами Обкома партии (1 застрелился). Из 6 заместителей завсекторами, предусмотренных штатом Обкома, должностей лишились все 6. Из 10 первых секретарей горкомов заменены 10, из 10 вторых секретарей горкомов - также все. Из имевшихся на территории области 81 райкома партии (в т.ч. райкомов, входивших в состав городских комитетов) секретари 77 сняты и 1 застрелился (судьба 3 неизвестна). Согласно штатному расписанию Обкома партии 221 должность относилась к номенклатуре ЦК ВКП(б), так вот из числа занимавших эти должности коммунистов на своих местах к концу декабря остались лишь 12 человек. Другими словами, с мая по декабрь - за 7 месяцев - принудительной ротации подверглись 95% высшего партийного эшелона области.
Не были забыты и те "кабаковцы", кто в силу каких-то причин успел покинуть регион до начала зачистки. Например, секретарь Обкома комсомола Кузьма Ковалёв несколькими месяцами ранее был передвинут в секретари Азово-Черноморского крайкома ВЛКСМ, но отъезд из региона ему не помог. Кузьма Иванович попал в самый первый арестный список, был взят под стражу в Ростове-на-Дону 2 июня 1937 г. и расстрелян через шесть с половиной месяцев.
В течении лета и осени 1937 г. Управление НКВД по Свердловской области деятельно расследовало т.н. "офицерский заговор", который, по версии Дмитриева, коммунисты-"кабаковцы" организовали вместе с бывшими белогвардейскими офицерами и агентами всевозможных иностранных разведок. В самой идее заговора, который, якобы, стал созревать ещё аж в 1925 г., когда никаких "кабаковцев" не было на Урале в принципе, есть нечто параноидальное. Согласно сообщениям Дмитриева в Москву, которые докладывались в т.ч. и Сталину, участниками повстанческой организации являлись покончивший с собою Пшеницын и директора многих уральских заводов, якобы, завербованные немецкой разведкой.
Из чтения этих сообщений складывается впечатление, будто немецкая разведка хозяйничала в свердловском регионе, как в собственном кармане. Впрочем, согласно версии Дмитриева, в заговоре поучаствовали и разведки других стран, прежде всего Японии. Заговорщики планировали устроить военный путч, для чего учредили 7 постанческих округов, запасались оружием и взрывчатыми веществами. Кроме того, они планировали развязать химическую и бактериологическую войну на Урале, для чего намеревались использовать возбудителей сапа, чумы и холеры. Более того, они даже приступили к реализации планов, организовав в Ишимском районе вспышку септической ангины. Септическая ангина, как средство борьбы с Советской властью, воистину поражает изобретательностью...
В фантазиях Дмитриева не обошлось, кстати, и без бело-финнов, оказывается, заговорщики вынашивали планы посредством военного путча отделить часть Свердловской области от СССР и войти в состав Финляндии. И финская разведка будто бы даже передавала заговорщикам деньги для реализации этих бредней. Это уже, конечно, отдаёт настоящей шизофренией, но несмотря на абсолютную фантасмагоричность самой концепции заговора, объединившего, якобы, в своих рядах непримиримых врагов, в Кремле восприняли информацию чрезвычайно серьёзно. Дмитриев получил карт-бланш на дальнейшее расследование, жертвой которого в конечном итоге стали более 300 расстреляных бывших офицеров, священнослужителей и коммунистов.

Николай Иванович Ежов, нарком внутренних дел СССР, остался под сильным впечатлением от успехов Дмитриева на ниве корчевания контрреволюции. Нарком неоднократно ставил работу свердловских чекистов в пример подчинённым на всевозможных совещаниях и заседаниях. Широкую известность получила фраза Ежова, обронённая во время полемики на февральском 1937 г. Пленуме ЦК ВКП(б): "У Реденса и Дмитриева стопроцентная раскрываемость!" Такая оценка в устах всесильного сталинского опричника значила больше любого ордена...