Надписи к статуе Петра Великого 4 страница

Старик сошол с осла и сына посадил,

И только лишь за ним десяток раз ступил,

То люди начали указывать перстами:

«Такими вот весь свет наполнен дураками:

Не можно ль на осле им ехать обоим?»

Старик к ребенку сел и едет вместе с ним.

Однако, чуть минул местечка половину,

Весь рынок закричал: «Что мучишь так скотину?»

Тогда старик осла домой поворотил

И, скуки не стерпя, себе проговорил:

«Как стану я смотреть на все людские речи,

То будет и осла взвалить к себе на плечи».

 

<1747>

 

«Женился Стил, старик без мочи..»^*

 

 

Женился Стил¹, старик без мочи,

На Стелле, что в пятнадцать лет,

И не дождавшись первой ночи,

Закашлявшись, оставил свет.

Тут Стелла бедная вздыхала,

Что на супружню смерть не тронута взирала.

 

<Октябрь 1748>

 

На Шишкина^*

 

 

Смеется и поет, он о звездах толкует,

То нюхает табак, то карт игру тасует,

То слушает у всех, со всеми говорит

И делает стихи наш друг архипиит!

Увенчан лавром был Марон¹ за стихотворство,

Нам чем свово почтить за таково проворство?

Уж плохи для него лавровые венки,

Нельзя тем увенчать премудрые виски.

О чем я так тужу? он будет увенчан:

За грош один купить капусты лишь кочан.

 

<Конец 1740-х годов>

 

На сочетание стихов российских^*

 

 

Я мужа бодрого из давных лет имела,

Однако же вдовой без оного сидела.

Штивелий¹ уверял, что муж мои худ и слаб,

Бессилен, подл, и стар, и дряхлой был арап;

Сказал, что у меня кривясь трясутся ноги

И нет мне никакой к супружеству дороги.

Я думала сама, что вправду такова,

Не годна никуда, увечная вдова.

Однако ныне вся уверена Россия,

Что я красавица, Российска поэзия,

Что мой законной муж завидной молодец,

Кто сделал моему несчастию конец.

 

<Между 1751 и 1753>

 

К Ивану Ивановичу Шувалову^*

 

 

Спасибо за грибы, челом за ананас,

За вина сладкие; я рад, что не был квас.

Российско кушанье сразилось с перуанским,

А если бы и квас влился в кишки с шанпанским,

Те сделался бы в них такой же разговор,

Какой меж стряпчими в суде бывает спор.

Я думал уж и так, что в брюхо… забился,

И, выпустить хотя, я чуть не надсадился.

 

<Между 1752 и 1753>

 

«Отмщать завистнику меня вооружают…»^*

 

 

Отмщать завистнику меня вооружают,

Хотя мне от него вреда отнюдь не чают.

Когда зоилова хула мне не вредит,

Могу ли на него за то я быть сердит?

Однако ж осержусь! я встал, ищу обуха;

Уж поднял, я махну! а кто сидит тут? муха!

Как жаль мне для нее напрасного труда.

Бедняжка, ты летай, ты пой: мне нет вреда.

 

Первая половина ноября 1753

 

«Златой младых людей и беспечальной век…»^*

 

 

Златой младых людей и беспечальной век

Кто хочет огорчить, тот сам не человек.

Такого в наши дни мы видим Балабана,

Бессильного младых и глупого тирана,

Которой полюбить всё право потерял

И для ради того против любви восстал.

Но вы, красавицы, того не опасайтесь:

Вы веком пользуйтесь и грубостью ругайтесь.

И знайте, что чего теперь не смеет сам,

То хочет запретить ругательствами вам.

Обиду вы свою напрасную отмстите

И глупому в глаза насмешнику скажите:

«Не смейся, Балабан, смотря на наш наряд,

И к нам не подходи; ты, Балабан, женат,

Мы помним, как ты сам, хоть ведал перед браком,

Что будешь подлинно на перву ночь свояком,

Что будешь вотчим слыть, на девушке женясь,

Или отец княжне, сам будучи не князь.

Ты, всё то ведая, старался дни и ночи

Наряды прибирать сверх бедности и мочи,

Но если б чистой был Диане мил твой взгляд

И был бы, Балабан, ты сверх того женат,

То б ты на пудре спал и ел всегда помаду,

На беса б был похож и с переду и с заду.

Тогда б перед тобой и самой вертопрах

Как важной был Катон у всякого в глазах».

Вы всё то, не стыдясь, скажите Балабану,

Чтоб вас язвить забыл, свою лечил бы рану.

 

Первая половина ноября 1753

 

«Искусные певцы всегда в напевах тщатся…»^*

 

 

Искусные певцы всегда в напевах тщатся,

Дабы на букве А всех доле остояться;

На Е, на О притом умеренность иметь;

Чрез У и через И с поспешностью лететь:

Чтоб оным нежному была приятность слуху,

А сими не принесть несносной скуки уху.

Великая Москва в языке толь нежна,

Что А произносить за О велит она.

В музыке что распев, то над словами сила;

Природа нас блюсти закон сей научила.

Без силы береги, но с силой берега,

И снеги без нее мы говорим снега.

Довольно кажут нам толь ясные доводы,

Что ищет наш язык везде от И свободы.

Или уж стало иль; коли уж стало коль;

Изволи ныне все везде твердят изволь.

За спиши спишь, и спать мы говорим за спати.

На что же, Трисотин¹, к нам тянешь И некстати?

Напрасно злобной сей ты предприял совет,

Чтоб, льстя тебе, когда российской принял свет

Свиныи визги вси и дикии и злыи

И истинныи ти, и лживы, и кривыи.

Языка нашего небесна красота

Не будет никогда попранна от скота.

От яду твоего он сам себя избавит

И вред сей выплюнув, поверь, тебя заставит

Скончать твой скверной визг стонанием совы,

Негодным в русской стих и пропастным увы!

 

Первая половина ноября 1753

 

О сомнительном произношении буквы Г в российском языке^*

 

 

Бугристы берега, благоприятны влаги,

О горы с гроздами, где греет юг ягнят.

О грады, где торги, где мозгокружны браги,

И деньги, и гостей, и годы их губят.

Драгие ангелы, пригожие богини,

Бегущие всегда от гадкия гордыни,

Пугливы голуби из мягкого гнезда,

Угодность с негою, огромные чертоги,

Недуги наглые и гнусные остроги,

Богатство, нагота, слуги и господа.

Угрюмы взглядами, игрени, пеги, смуглы,

Багровые глаза, продолговаты, круглы,

И кто горазд гадать и лгать, да не мигать,

Играть, гулять, рыгать и ногти огрызать,

Ногаи, болгары, гуроны, геты, гунны,

Тугие головы, о иготи чугунны,

Гневливые враги и гладкословный друг,

Толпыги, щеголи, когда вам есть досуг.

От вас совета жду, я вам даю на волю:

Скажите, где быть га и где стоять глаголю?

 

<Между 1748 и 1754>

 

<На Фридриха II, короля прусского. Сочинение господина Вольтера, переведенное господином Ломоносовым>^*

 

<НА ФРИДРИХА II, КОРОЛЯ ПРУССКОГО¹

СОЧИНЕНИЕ ГОСПОДИНА ВОЛЬТЕРА¹, ПЕРЕВЕДЕННОЕ ГОСПОДИНОМ ЛОМОНОСОВЫМ>

 

Монарх и филозов, полночный Соломон,

Весь свет твою имел премудрость пред очами;

Разумных множество теснясь под твой закон,

Познали Грецию над шпрейскими струями².

Вселенная чудясь молчала пред тобой;

Берлин на голос твой главу свою воздвигнул,

С Парижем в равенстве до звезд хвалой достнгнул.

И лавров Молвицких³ в тени узрев покой,

К странам твоим пришли от берегов Секваны

Возобновить поля

Вспахать твои поля художества избранны:

Пресаждены тобой через твои труды,

Парнаса и Афин произвели плоды,

Предзрением твоим возрасши восхищенным.

Коварство от живых правдивости святой

Стенало, под твоей низверженно пятой,

Не наводило слез невинно осужденным.

Десницей Марсову ты лютость укротил,

Заперши дверь войны, предел распространил.

Число другов твоих умножил ты Бурбоном⁴;

Но с Англией сдружась, изверившись ему,

Какого ждешь плода раченью своему?

Европа вся полна твоих перунов стоном,

Раздор рукой своей уж пламень воспалил

Ты лейпцигски врата⁵ внезапно разрушил,

Стопами роешь ты бесчувственны могилы,

Трепещут все, смотря твои надменны силы.

Ты двух соперников сильнейших раздражил,

Уж меч их изощрен и ярый огнь пылает,

И над главой твоей их молния сверкает,

Несчастливой монарх! ты лишне в свете жил,

В минуту стал лишен премудрости и славы.

Необузданного гиганта зрю в тебе,

Что хочет отворить путь пламенем себе,

Что грабит городы и пустошит державы,

Священный топчет суд народов и царей,

Ничтожит силу прав, грубит натуре всей.

 

Вторая половина 1756

 

Гимн бороде^*

 

 

Не роскошной я Венере,

Не уродливой Химере

В имнах жертву воздаю:

Я похвальну песнь пою

Волосам, от всех почтенным,

По груди распространенным,

Что под старость наших лет

Уважают наш совет.

Борода предорогая!

Жаль, что ты не крещена

И что тела часть срамная

Тем тебе предпочтена.

Попечительна природа

О блаженстве смертных рода

Несравненной красотой

Окружает бородой

Путь, которым в мир приходим

И наш первой взор возводим.

Не явится борода,

Не открыты ворота.

Борода предорогая!.. и т. д.

Борода в казне доходы

Умножает по вся годы:

Керженцам любезной брат

С радостью двойной оклад¹

В сбор за оную приносит

И с поклоном низким просит

В вечный пропустить покой

Безголовым с бородой.

Борода предорогая!.. и т. д.

Не напрасно он дерзает,

Верно свой прибыток знает:

Лишь разгладит он усы,

Смертной не боясь грозы,

Скачут в пламень суеверы²;

Сколько с Оби и Печеры

После них богатств домой

Достает он бородой.

Борода предорогая!.. и т. д.

О коль в свете ты блаженна,

Борода, глазам замена!

Люди обще говорят

И по правде то твердят:

Дураки, врали, проказы

Были бы без ней безглазы,

Им в глаза плевал бы всяк;

Ею цел и здрав их зрак.

Борода предорогая!.. и т. д.

Если правда, что планеты³

Нашему подобны светы,

Конче в оных мудрецы

И всех пуще там жрецы

Уверяют бородою,

Что нас нет здесь головою.

Скажет кто: мы вправды тут,

В струбе там того сожгут.

Борода предорогая!.. и т. д.

Если кто невзрачен телом

Или в разуме незрелом;

Если в скудости рожден

Либо чином не почтен,

Будет взрачен и рассуден,

Знатен чином и не скуден

Для великой бороды:

Таковы ее плоды!

Борода предорогая!.. и т. д.

О прикраса золотая,

О прикраса даровая,

Мать дородства и умов,

Мать достатков и чинов,

Корень действий невозможных,

О завеса мнений ложных!

Чем могу тебя почтить,

Чем заслуги заплатить?

Борода предорогая!.. и т. д.

Через многие расчосы

Заплету тебя я в косы,

И всю хитрость покажу,

По всем модам наряжу.

Через разные затеи

Завивать хочу тупеи⁴:

Дайте ленты, кошельки⁵

И крупичатой муки⁶.

Борода предорогая!.. и т. д.

Ах, куда с добром деваться?

Все уборы не вместятся:

Для их многого числа

Борода не доросла.

Я крестьянам подражаю

И как пашню удобряю.

Борода, теперь прости,

В жирной влажности расти.

Борода предорогая!

Жаль, что ты не крещена

И что тела часть срамная

Тем тебе предпочтена.

 

Между концом 1756 и февралем 1757

 

«О страх! о ужас! гром! ты дернул за штаны»^*

 

 

О страх! о ужас! гром! ты дернул за штаны,

Которы подо ртом висят у сатаны.

Ты видишь, он зато свирепствует и злится,

Дырявой красной нос, халдейска печь, дымится,

Огнем и жупелом исполнены усы,

О как бы хорошо коптить в них колбасы!

Козлята малые родятся с бородами:

Коль много почтены они перед попами!

О польза, я одной из сих пустых бород

Недавно удобрял бесплодный огород.

Уже и прочие того ж себе желают

И принести плоды обильны обещают.

Чего не можно ждать от толь мохнатых лиц,

Где в тучной бороде премножество площиц?

Сидят и меж собой, как люди, рассуждают,

Других с площицами бород не признавают

И проклинают всех, кто молвит про козлов:

Возможно ль быть у них толь много волосов?

 

Весна 1757

 

Зубницкому^*

 

ЗУБНИЦКОМУ¹

 

Безбожник и ханжа, подметных писем враль!

Твой мерзкой склад давно и смех нам и печаль:

Печаль, что ты язык российской развращаешь,

А смех, что ты тем злом затмить достойных чаешь.

Наплюем мы на страм твоих поганых врак:

Уже за тридцать лет ты записной дурак;

Давно изгага всем читать твои синички,

Дорогу некошну ², вонючие лисички;

Никто не поминай нам подлости ходуль ³

И к пьянству твоему потребных красоуль ³.

Хоть ложной святостью ты Бородой скрывался,

Пробин⁴, на злость твою взирая, улыбался:

Учения его и чести и труда

Не можешь повредить ни ты, ни Борода.

 

Вторая половина 1757

 

<Стихи, сочиненные в Петергофе на Петров день 1759 года>^*

 

 

Взойди, веселый дух, на ону высоту,

Где видеть можно лет Петровых красоту,

Парящие простри на нынешней день мысли,

Желания к нему и плески все исчисли.

Между болот, валов и страшных всем врагов

Торги, суды, полки, и флот, и град готов.

Как с солнцем восстают к брегам Индейским воды,

Так в устья Невские лились к Петру народы.

Представь движение и ветьвей, и зыбей,

Представить можешь шум от множества людей.

Бегут во след его, друг друга утесняют,

На чудные дела и на него взирают.

Несчетны тщатся тьмы вместиться в малый храм,

Равняют веку час и тесность небесам.

У всех в устах сей день и подвиги Петровы,

Трудиться купно с ним и умереть готовы.

Всевышний благодать и ныне к нам простер:

Мы видим в наши дни сих радостей пример.

Елисавет в лице Петрове почитаем,

На внука с правнуком, как на него, взираем.

 

Июнь или июль 1759

 

«Фортуну вижу я в тебе или Венеру…»^*

 

 

Фортуну вижу я в тебе или Венеру

И древнего дивлюсь художества примеру.

Богиня по всему, котора ты ни будь,

Ты руку щедрую потщилась протянуть.

Когда Венера ты, то признаю готову

Любителю наук и знаний Воронцову

Златое яблоко отдать за доброту,

Что присудил тебе Парис за красоту.

Когда ж Фортуна ты, то верю несумненно,

Что счастие его пребудет непременно,

Что так недвижно ты установила круг¹,

Коль истинен патрон² и коль он верен друг.

 

 

Злобное примирение господина Сумарокова с господином Тредиаковским^*

 

 

С Сотином¹, что за вздор? Аколаст² примирился;

Конечно, третей член³ к ним, лешей, прилепился,

Дабы три фурии, втеснившись на Парнас,

Закрыли криком муз российских чистый глас.

Коль много раз театр казал насмех Сотина,

И у Аколаста он слыл всегда скотина.

Аколаст, злобствуя, всем уши раскричал;

Картавил, шепелял, качался и мигал⁴,

Сотиновых стихов рассказывая скверность.

А ныне объявил любовь ему и верность,

Дабы Пробиновых хвалу унизить од⁵,

Которы вознося российской чтит народ.

Чего не можешь ты начать, о! зависть злая,

Но истина стоит недвижима святая.

Коль зол, коль лжив, коль подл Аколаст и Сотин,

Того не знает лишь их гордой нрав один.

Аколаст написал: «Сотин лишь врать способен»,

А ныне доказал, что сам ему подобен.

Кто быть желает нем и слушать наглых врак,

Меж самохвалами с умом прослыть дурак,

Сдружись с сей парочкой: кто хочет с ними знаться,

Тот думай, каково в крапиву испражняться.

 

 

К Пахомию^*

 

 

Пахомей говорит, что для святого слова

Риторика ничто; лишь совесть будь готова.

Ты будешь казнодей, лишь только стань попом

И стыд весь отложи. Однако врешь, Пахом.

Начто риторику совсем пренебрегаешь?

Ее лишь ты одну, и то худенько знаешь.

Василий, Златоуст, церковные столпы,

Учились долее, как нынешни попы.

Гомера, Пиндара, Димосфена читали

И проповедь свою их штилем предлагали,

Натуру, общую всей прочей твари мать,

Небес, земли, морей, старались испытать;

Дабы творца чрез то по мере сил постигнуть

И важностью вещей сердца людски подвигнуть,

Не ставили за стыд из басен выбирать,

Чем к праведным делам возможно преклонять.

Ты словом божиим незнанье закрываешь

И больше тех мужей у нас быть уповаешь;

Ты думаешь, Пахом, что ты уж Златоуст!

Но мы уверены о том, что мозг твой пуст.

Нам слово божие чувствительно, любезно,

И лишь во рте твоем бессильно, бесполезно.

Нравоучением преславной Телемак¹

Стократ полезнее твоих нескладных врак.

 

1759(?)

 

Эпитафия^*

 

 

Под сею кочкою оплачь, прохожей, пчелку,

Что не ленилася по мед летать на стрелку¹,

Из губ подьяческих там сладости сбирать:

Кутья у них стоит, коль хочешь поминать.

 

<Первая половина 1760>

 

Разговор с Анакреоном^*

 

Анакреон

Ода I¹

 

Мне петь было о Трое,

О Кадме² мне бы петь,

Да гусли мне в покое

Любовь велят звенеть.

Я гусли со струнами

Вчера переменил

И славными делами

Алкида возносил;

Да гусли поневоле

Любовь мне петь велят,

О вас, герои, боле,

Прощайте, не хотят.

 

Ломоносов

Ответ

 

Мне петь было о нежной,

Анакреон, любви;

Я чувствовал жар прежней

В согревшейся крови,

Я бегать стал перстами

По тоненьким струнам

И сладкими словами

Последовать стопам.

Мне струны поневоле

Звучат геройский шум.

Не возмущайте боле,

Любовны мысли, ум;

Хоть нежности сердечной

В любви я не лишен,

Героев славой вечной

Я больше восхищен.

 

Анакреон

Ода XXIII³

 

Когда бы нам возможно

Жизнь было продолжить,

То стал бы я не ложно

Сокровища копить,

Чтоб смерть в мою годину,

Взяв деньги, отошла

И, за откуп кончину

Отсрочив, жить дала;

Когда же я то знаю,

Что жить положен срок,

На что крушусь, вздыхаю,

Что мзды скопить не мог;

Не лучше ль без терзанья

С приятельми гулять

И нежны воздыханья

К любезной посылать.

 

Ломоносов

Ответ

 

Анакреон, ты верно

Великой филосов,

Ты делом равномерно

Своих держался слов,

Ты жил по тем законам,

Которые писал,

Смеялся забобонам,

Ты петь любил, плясал;

Хоть в вечность ты глубоку

Не чаял больше быть,

Но славой после року

Ты мог до нас дожить:

Возьмите прочь Сенеку⁴,

Он правила слоижил

Не в силу человеку,

И кто по оным жил?

 

Анакреон

Ода XI⁵

 

Мне девушки сказали:

«Ты дожил старых лет»,

И зеркало мне дали:

«Смотри, ты лыс и сед»;

Я не тужу ни мало,

Еще ль мой волос цел,

Иль темя гладко стало,

И весь я побелел;

Лишь в том могу божиться,

Что должен старичок

Тем больше веселиться,

Чем ближе видит рок.

 

Ломоносов

Ответ

 

От зеркала сюда взгляни, Анакреон,

И слушай, что ворчит, нахмурившись, Катон:

«Какую вижу я седую обезьяну?

Не злость ли адская, такой оставя шум,

От ревности на смех склонить мой хочет ум?

Однако я за Рим, за вольность твердо стану,

Мечтаниями я такими не смущусь

И сим от Кесаря кинжалом свобожусь».⁶

Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок,⁶

Катон старался ввесть в республику порядок,⁶

Ты век в забавах жил и взял свое с собой,

Его угрюмством в Рим не возвращен покой;

Ты жизнь употреблял как временну утеху,

Он жизнь пренебрегал к республики успеху;

Зерном твой отнял дух⁷ приятной виноград,

Ножем он сам себе был смертный сопостат;

Беззлобна роскошь в том была тебе причина,

Упрямка⁸ славная была ему судьбина;

Несходства чудны вдруг и сходства понял я,

Умнее кто из вас, другой будь в том судья.

 

Анакреон

Ода XXVIII⁹

 

Мастер в живопистве первой¹⁰,

Первой в Родской стороне,

Мастер, научен Минервой,

Напиши любезну мне.

Напиши ей кудри чорны,

Без искусных рук уборны,

С благовонием духов,

Буде способ есть таков.

Дай из роз в лице ей крови

И как снег представь белу,

Проведи дугами брови

По высокому челу,

Не сведи одну с другою,

Не расставь их меж собою,

Сделай хитростью своей,

Как у девушки моей;

Цвет в очах ее небесной,

Как Минервин, покажи

И Венерин взор прелестной

С тихим пламенем вложи,

Чтоб уста без слов вещали

И приятством привлекали

И чтоб их безгласна речь

Показалась медом течь;

Всех приятностей затеи

В подбородок умести

И кругом прекрасной шеи

Дай лилеям расцвести,

В коих нежности дыхаюг,

В коих прелести играют

И по множеству отрад

Водят усумненной взгляд;

Надевай же платье ало

И не тщись всю грудь закрыть,

Чтоб, ее увидев мало,

И о прочем рассудить.

Коль изображенье мочно,

Вижу здесь тебя заочно,

Вижу здесь тебя, мой свет;

Молви ж, дорогой портрет.

 

Ломоносов

Ответ

 

Ты счастлив сею красотою

И мастером, Анакреон,

Но счастливей ты собою

Чрез приятной лиры звон;

Тебе я ныне подражаю

И живописца избираю,

Дабы потщился написать

Мою возлюбленную Мать.

О мастер в живопистве первой,

Ты первой в нашей стороне,

Достоин быть рожден Минервой,

Изобрази Россию мне,

Изобрази ей возраст зрелой

И вид в довольствии веселой,

Отрады ясность по челу

И вознесенную главу;

Потщись представить члены здравы,

Как должны у богини быть,

По плечам волосы кудрявы

Признаком бодрости завить,

Огнь вложи в небесны очи

Горящих звезд в средине ночи,

И брови выведи дугой,

Что кажет после туч покой;

Возвысь сосцы, млеком обильны,

И чтоб созревша красота

Являла мышцы, руки сильны,

И полны живости уста

В беседе важность обещали

И так бы слух наш ободряли,

Как чистой голос лебедей,

Коль можно хитростью твоей;

Одень, одень ее в порфиру,

Дай скипетр, возложи венец,

Как должно ей законы миру

И распрям предписать конец;

О коль изображенье сходно,

Красно, любезно, благородно,

Великая промолви Мать,

И повели войнам престать¹¹.

 

Между 1756 и 1761

 

«Богиня, дщерь божеств, науки основавших…»^*

 

 

Богиня, дщерь божеств, науки основавших

И приращенье их тебе в наследство давших,

Ты шествуешь по их божественным стопам,

Распростираючи щедроты светлость нам.

Мы, признаваясь, что едва того достойны,

Остались бы всегда в трудах своих спокойны;

Но только к славе сей того недостает,

Чтоб милость к нам твою увидел ясно свет.

Дабы признали все народы и языки,

Коль мирные твои дела в войну велики.

Дабы украшенный твоей рукой Парнас

Любителей наук призвать возвысил глас

И, славным именем гремя Елисаветы,

При лике их расторг завистников наветы.

Теперь Германия войной возмущена,

Рыдания, и слез, и ужаса полна;

За собственных сынов с парнасскими цветами

Питает сопостат с кровавыми мечами.

Любитель тишины, собор драгих наук,

Защиты крепкия от бранных ищет рук.

О коль велики им отрады и утехи:

Восследуют и нам в учениях успехи

И славной слух, когда твой университет

О имени твоем под солнцем процветет,

Тобою данными красуясь вечно правы

Для истинной красы Российския державы.

И юношество к нам отвсюду притекут

К наукам прилагать в Петрове граде труд.

Петрова ревность к ним, любовь Екатерины,¹

И щедрости твои воздвигнут здесь Афины.

Приемлемые в них учены пришлецы

Расширят о тебе в подсолнечной концы,

Коль милосерда ты, коль счастлива Россия,

Что царствуют с тобой в ней времена златыя!

Рушитель знания, свирепой брани звук

Под скипетром твоим защитник стал наук,

Что выше мнения сквозь дым, сквозь прах восходят,

Их к удивлению, нас к радости приводят.

Мы соружим похвал тебе, Минерве, храм,

В приличность по твоим божественным делам:

В российски древности, в Натуры тайны вникнем

И тьмами уст твои достоинства воскликнем.

Коль счастлив оной день, коль счастлив буду я,

Когда я, середи российских муз стоя,²

Благодеяние твое представлю ново.

Великостью его о как возвышу слово!

Тогда мой средственной в российской речи дар

В благодарении сугубой примет жар.

Когда внимания сей глас мой удостоишь

И искренних сердец желанья успокоишь,

Ты новы силы нам, богиня, подаришь,

Драгое Отчество сугубо просветишь.

Сие исполнится немногими чертами,

Когда рука твоя ущедрится над нами:

Для славы твоея, для общего плода,

Не могут милости быть рано никогда.

 

Первая половина февраля 1761

 

«Случились вместе два Астронома в пиру…»^*

 

 

Случились вместе два Астронома в пиру

И спорили весьма между собой в жару.

Один твердил: Земля, вертясь, круг Солнца ходит;

Другой, что Солнце все с собой планеты водит:

Один Коперник был, другой слыл Птоломей.

Тут повар спор решил усмешкою своей.

Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?

Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»

Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,

Я правду докажу, на Солнце не бывав.

Кто видел простака из поваров такова,