Надписи к статуе Петра Великого 5 страница

Которой бы вертел очаг кругом жаркова?»

 

Конец мая или июнь 1761

 

«Я долго размышлял и долго был в сомненье»^*

 

 

Я долго размышлял и долго был в сомненье,

Что есть ли на землю от высоты смотренье;

Или по слепоте без ряду всё течет,

И промыслу с небес во всей вселенной нет.

Однако, посмотрев светил небесных стройность,

Земли, морей и рек доброту и пристойность,

Премену дней, ночей, явления луны,

Признал, что божеской мы силой созданы.

 

Конец мая или июнь 1761

 

Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, в 1761 году^*

 

СТИХИ, СОЧИНЕННЫЕ НА ДОРОГЕ В ПЕТЕРГОФ,

когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же

 

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,

Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

И наслаждаешься медвяною росою.

Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

Но в самой истине ты перед нами царь;

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, всё твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

 

Лето 1761

 

«Оставь, смущенный дух, презрение сует..»^*

 

 

Оставь, смущенный дух, презрение сует

И представляй себе благополучным свет;

Смотри, коль ясной день среди его сияет

И очи, и сердца, и мысли восхищает.

Ты в близости его меж множеством отрад:

Там волны, там ключи, там древ листы шумят;

У храма, у цветов, у счастливого леса

Ты видишь щедру дщерь Российского Зевеса¹.

Минерва по всему: в ней всех доброт союз

Приветствует Парнас и похваляет муз.

О вселюбезный Глас, животворяще Слово!

Я чувствую к стопам в себе стремленье ново.

Коль силно Иппокрен в России потечет,

Когда напишется над ним Елисавет.

 

Лето 1761

 

Свинья в лисьей коже^*

 

 

Надела на себя

Свинья

Лисицы кожу,

Кривляя рожу,

Моргала,

Таскала длинной хвост и, как лиса, ступала;

Итак, во всем она с лисицей сходна стала.

Догадки лишь одной свинье недостает:

Натура смысла всем свиньям не подает.

Но где ж могла свинья лисицы кожу взять?

Нетрудно то сказать.

Лисица всем зверям подобно умирает,

Когда она себе найти, где есть, не знает.

И люди с голоду на свете много мрут,

А паче те, которы врут.

Таким от рока суд бывает,

Он хлеб их отымает¹

И путь им ко вранью тем вечно пресекает.

В наряде сем везде пошла свинья бродить

И стала всех бранить.

Лисицам всем прямым, ругаясь, говорила:

«Натура-де меня одну лисой родила,

А вы-де все ноги не стоите моей,

Затем что родились от подлых вы свиней.

Теперя в гости я сидеть ко льву сбираюсь,

Лишь с ним я повидаюсь,

Ему я буду друг,

Не делая услуг.

Он будет сам стоять, а я у него лягу.

Неужто он меня так примет как бродягу?»

Дорогою свинья вела с собою речь:

«Не думаю, чтоб лев позволил мне там лечь,

Где все пред ним стоят знатнейши света звери;

Однако в те же двери

И я к нему войду.

Я стану перед ним, как знатной зверь, в виду».

Пришла пред льва свинья и милости просила,

Хоть подлая и тварь, но много говорила,

Однако всё врала²,

И с глупости она ослом льва назвала.

Не вшел тем лев

Во гнев.

С презреньем на нее он глядя рассмеялся

И так ей говорил:

«Я мало бы тужил,

Когда б с тобой, свинья, вовеки не видался;

Тотчас знал я,

Что ты свинья,

Так тщетно тщилась ты лисою подбегать,

Чтоб врать.

Родился я во свет не для свиных поклонов;

Я не страшуся громов,

Нет в свете сем того, что б мой смутило дух.

Была б ты не свинья,

Так знала бы, кто я,

И знала б, обо мне какой свет носит слух».

И так наша свинья пред львом не полежала,

Пошла домой с стыдом, но идучи роптала,

Ворчала,

Мычала,

Кричала,

Визжала

И в ярости себя стократно проклинала,

Потом сказала:

«Зачем меня несло со львами спознаваться,

Когда мне рок велел всегда в грязи валяться».

 

 

«Мышь некогда, любя святыню…»^*

 

 

Мышь некогда, любя святыню,

Оставила прелестной мир,

Ушла в глубокую пустыню,

Засевшись вся в галланской сыр.

 

1761 – март 1762

 

«Блаженство общества всядневно возрастает…»^*

 

 

Блаженство общества всядневно возрастает;

Монархиня труды к трудам соединяет.

Стараясь о добре великих нам отрад,

О воспитании печется малых чад;

Дабы, что в Отчестве оставлено презренно,

Приобрело ему сокровище бесценно;

И чтоб из тяжкого для общества числа

Воздвигнуть с нравами похвальны ремесла.

Рачители добра грядущему потомству!

Внемлите с радостью полезному питомству:

Похвально дело есть убогих призирать,

Сугуба похвала для пользы воспитать;

Натура то гласит, повелевает вера.

Внемлите важности монаршего примера:

Екатерина вас предводит к чести сей,

Спешите щедростью, как верностью, за ней.

 

Начало сентября 1763

 

 

Героическая поэма

 

Петр Великий^*

 

Его высокопревосходительству милостивому государю Ивану Ивановичу Шувалову генералу поручику, генералу адъютанту действительному камергеру, московского университета куратору и орденов Белого Орла, святого Александра, святыя Анны кавалеру

 

 

Начало моего великого труда

Прими, предстатель муз, как принимал всегда

Сложения мои, любя российско слово,

И тем стремление к стихам давал мне ново.

Тобою поощрен в сей путь пустился я:

Ты будешь оного споспешник и судья.

И многи и сия дана тебе доброта,

К словесным знаниям прехвальная охота.

Природный видит твой и просвещенный ум,

Где мысли важные и где пустых слов шум.

Мне нужен твоего рассудок тонкой слуха,

Чтоб слабость своего возмог признать я духа.

Когда под бременем поникну утомлен,

Вниманием твоим восстану ободрен.

Хотя вослед иду Виргилию, Гомеру¹,

Не нахожу и в них довольного примеру.

Не вымышленных петь намерен я богов,

Но истинны дела, великий труд Петров.

Достойную хвалу воздать сему Герою

Труднее, нежели как в десять лет взять Трою.

О если б было то в возможности моей;

Беглец Виргилиев² из отчества Эней

Едва б с Мазепою в стихах моих сравнился,

И басней бы своих Виргилий устыдился.

Уликсовых сирен и Ахиллесов гнев³

Вовек бы заглушил попранный ревом Лев.

За кем же я пойду? вслед подвигам Петровым

И возвышением стихов геройских новым

Уверю целые вселенныя концы,

Что тем я заслужу парнасские венцы:

Что первый пел дела такого Человека,

Каков во всех странах не слыхан был от века.

Хотя за знание служил мне в том талан,

Однако скажут все: я был судьбой избран.

Желая в ум вперить дела Петровы громки,

Описаны в моих стихах прочтут потомки.

Обильные луга, прекрасны бреги рек,

И только где живет российской человек

И почитающи Россию все языки,

У коих по трудам прославлен Петр Великий,

Достойну для него дадут сим честь стихам

И станут их гласить по рощам и лесам.

О как я возношусь своим успехом мнимым,

Трудом желаемым, но непреодолимым.

Однако ж я отнюд надежды не лишен:

Начатой будет труд прилежно совершен.

Твоими, Меценат, бодрясь в труде словами,

Стремлюся на Парнас как легкими крилами.

В разборе убежден о правоте твоей,

Пренебрегаю злых роптание людей.

И если в поле сем прекрасном и широком

Преторжется мой век недоброхотным роком,

Цветущим младостью останется умам,

Что мной проложенным последуют стопам.

Довольно таковых родит сынов Россия,

Лишь были б завсегда защитники такия,

Каков ты промыслом в сей день произведен,

Для счастия наук в Отечестве рожден.

Благополучная сияла к ним планета,

Предвозвещая плод в твои прекрасны лета.

В благодеяниях твои проходят дни,

О коль красно цветет Парнас в твоей тени!

Для музы моея твой век всего дороже,

Для многих счастия продли, продли, о боже.

 

1 ноября 1760

 

Песнь первая

 

 

Сокращение

 

Петр Великий, уведав, что шведские корабли идут к городу Архангельскому, дабы там учинить разорение и отвратить государев поход к Шлиссельбургу, отпустил войско приступать к оному. Сам с гвардиею предприемлет путь в Север и слухом своего приходу на Двинские устья обращает в бегство флот шведской. Оттуда простирая поход к осаде помянутой крепости, по Белому морю, претерпевает опасную бурю и от ней для отдохновения уклоняется в Унскую губу. Потом, пристав к Соловецкому острову для молитвы, при случае разговора о расколе, сказывает государь настоятелю тамошния обители о стрелецких бунтах, из которых второй был раскольничей.

 

Пою премудрого российского Героя,

Что грады новые, полки и флоты строя,

От самых нежных лет со злобой вел войну,

Сквозь страхи проходя, вознес свою страну;

Смирил злодеев внутрь и вне попрал противных,

Рукой и разумом сверг дерзостных и льстивных;

Среди военных бурь науки нам открыл

И мир делами весь и зависть удивил.

К тебе я вопию, премудрость бесконечна,

Пролей свой луч ко мне, где искренность сердечна

И полон ревности спешит в восторге дух

Петра Великого гласить вселенной в слух

И показать, как он превыше человека

Понес труды для нас, неслыханны от века;

С каким усердием Отечество любя,

Ужасным подвергал опасностям себя.

Да на его пример и на дела велики

Смотря весь смертных род, смотря земны владыки

Познают, что монарх и что отец прямой,

Строитель, плаватель, в полях, в морях Герой.

Дабы российский род вовеки помнил твердо,

Коль, небо! ты ему явилось милосердо.

Ты мысль мне просвети; делами Петр снабдит,

Велика дщерь его щедротой оживит.

Богиня, коей власть владычеств всех превыше,

Державство кроткое весны прекрасной тише

И к подданным любовь всех высший есть закон,

Ты внемлешь с кротостью мой слабой лирной звон:

Склони, склони свой слух, когда я пред тобою

Дерзаю возгласить военною трубою

Тебя родившее велико божество!

О море! о земля! о тварей естество!

Монархини моей вы нраву подражайте

И гласу моему со кротостью внимайте.

Уже освобожден от варвар был Азов;

До Меотиских Дон свободно тек валов⁴,

Нося ужасной флот в струях к пучине Черной,

Что создан в скорости Петром неимоверной.

Уже великая покоилась Москва,

Избыв от лютого злодеев суровства:

Бунтующих стрельцов достойной после казни⁵,

Простерла вне свой меч без внутренней боязни.

От дерзкой наглости разгневанным Петром

Воздвигся в западе войны ужасной гром.

От Нарвской обуяв сомнительной победы⁶,

Шатались мыслями и войск походом шведы.

Монарх наш от Москвы простер свой быстрый ход

К любезным берегам полночных белых вод,

Где прежде меж валов душа в нем веселилась

И больше к плаванью в нем жажда воспалилась.

О коль ты счастлива, великая Двина,⁷

Что славным шествием его освящена:

Ты тем всех выше рек, что устьями своими

Сливаясь в сонм един со безднами морскими,

Открыла посреде играющих валов

Других всех прежде струй пучине зрак Петров.

О холмы красные и островы зелены⁸,

Как радовались вы, сим счастьем восхищенны!

Что поздно я на вас, что поздно я рожден,

И тем толикого веселия лишен.

Не зрех, как он сиял величеством над вами

И шествовал по вам пред новыми полками;

Как новы крепости⁹ и новы корабли,

Ужасные врагам в волнах и на земли,

Смотрел и утверждал, противу их набегу,

Грозящему бедой Архангельскому брегу:

Дабы российскую тем силу разделить,

От ингерских градов¹⁰ осады отвратить.

Но вдруг пришествия Петрова в север слухом

Смутясь, пустились вспять унылы, томны духом.

Уже белея Понт¹¹ перед Петром кипит,

И влага уступить, шумя, ему спешит.

Там вместо чаянных бореи флагов шведских

Российские в зыбях взвевали Соловецких.

Закрылись крайние пучиною леса;

Лишь с морем видны вкруг слиянны небеса.

Тут ветры сильные, имея флот во власти,

Со всех сторон сложась к погибельной напасти,

На запад и на юг, на север и восток

Стремятся и вертят мглу, влагу и песок:

Перуны мрак густой, сверкая, разделяют,

И громы с шумом вод свой треск соединяют:

Меж морем рушился и воздухом предел;

Дождю навстречу дождь с кипящих волн летел;

В сердцах великой страх сугубят скрыпом снасти.

Герой наш посреде великия напасти

И взором и речьми смутившихся крепит,

Сквозь грозный стон стихий к бледнеющим гласит:

«Мужайтесь: промысл нас небесный искушает;

К трудам и к крепости напредки ободряет;

Всяк делу своему со тщанием внимай:

Опасности сея бог скоро пошлет край».

От гласа в грудь пловцам кровь теплая влиялась,

И буря в ярости кротчае показалась.

Я мышлю, что тогда сокрыта в море мочь,

Желая отвратить набег противных прочь,

Толь страшну бурю им на пагубу воздвигла,

Что в плаваньи Петра нечаянно постигла.

О вы, рачители и слушатели слов,

В которых подвиг вам приятен есть Петров,

Едина истина возлюбленна и сродна,

От вымыслов краса парнасских неугодна,

Позвольте между тем, чтоб слаба мысль моя

И голос опочил, труды его поя,

В Кастальски рощи я не с тем себя склоняю,

Что оным там сыскать красу и силу чаю:

Ключи, источники, долины и цветы

Не могут дел его умножить красоты;

Собой они красны, собой они велики.

Отважась в долгий путь, где трудности толики,

Ищу, чтоб иногда иметь себе покой;

В убежища сии склонитесь вы со мной,

Дабы яснее зреть с высоких мест и красных

Петра в волнах, во льдах, в огне, в бедах ужасных

И славы истинной в блистающих лучах.

Какое зрение мечтается в очах?

Я на земли стою, но страхом колебаюсь

И чаю, что в водах свирепых погружаюсь!

Мне всякая волна быть кажется гора,

Что с ревом падает обрушась на Петра.

Но промысл в глубину десницу простирает;

Оковы тяжкие вдруг буря ощущает.

Как в равных разбежась свирепый конь полях,

Ржет, пышет, от копыт восходит вихрем прах;

Однако доскакав до высоты крутыя,

Вздохнув, кончает бег, льет токи потовыя,

Так север, укротясь, впоследни восстенал.

По усталым валам Понт пену расстилал;

Исчезли облака; сквозь воздух в юге чистый

Открылись два холма и береги лесисты.

Меж ними кораблям в залив отверзся вход,

Убежище пловцам от беспокойных вод,

Где в мокрых берегах крутясь печальна Уна¹²,

Медлительно течет в объятия Нептуна.

В числе российских рек безвестна и мала,

Но предков роком злым Петровых прослыла,

Когда коварного свирепством Годунова

Кипела пролита невинных кровь багрова,

Как праотцев его он в север заточил,

Во влажном месте сем, о злоба! уморил.

Сошел на берег Петр и ободрил стопами

Места, обмоченны Романовых слезами¹³.

Подвиглись береги, зря в славе оных род.

Меж тем способной ветр в свой путь сзывает флот.

Он легким к западу дыханьем поспешает

И мелких волн вокруг себя не ощущает.

Тогда пловущим Петр на полночь указал,

В спокойном плаванье сии слова вещал:

«Какая похвала российскому народу

Судьбой дана, пройти покрыту льдами воду¹⁴.

Хотя там, кажется, поставлен плыть предел,

Но бодрость подают примеры славных дел.

Полденный света край обшел отважный Гама¹⁵

И солнцева достиг, что мнила древность, храма.

Герои на морях Колумб и Магеллан¹⁶

Коль много обрели безвестных прежде стран;

Подвигнуты хвалой, исполненны надежды,

Которой лишены пугливые невежды,

Презрели робость их, роптанье и упор,

Что в них произвели болезни, голод, мор.

Иное небо там и новые светила,

Там полдень в севере, ина в магните сила.

Бездонный Океан травой, как луг, покрыт;

Погибель в ночь и в день со всех сторон грозит.

Опасен вихрей бег, но тишина страшнее,

Чго портит в жилах кровь свирепых ядов злее.

Лишает долгой зной здоровья и ума;

А стужа в севере ничтожит вред сама.

Сам лед, что кажется толь грозен и ужасен,

От оных лютых бед даст ход нам безопасен.

Колумбы росские, презрев угрюмый рок,

Меж льдами новый путь отворят на восток,

И наша досягнет в Америку держава;

Но ныне настоит в войнах иная слава».

Надежды полный взгляд слова его скончал,

И бодрый дух к трудам на всем лице сиял.

Достигло дневное до полночи светило,

Но в глубине лица горящего не скрыло,

Как пламенна гора казалось меж валов

И простирало блеск багровой из-за льдов.

Среди пречудныя при ясном солнце ночи

Верьхи златых зыбей пловцам сверкают в очи.

От севера стада морских приходят чуд,

И воду вихрями крутят, и кверьху бьют,

Предшествуя царю пространныя пучины,

Что двинулся к Петру, ошибкою повинный,

Из глубины своей, где царствует на дне,

В недосягаемой от смертных стороне,

Между высокими камнистыми горами,

Что мы по зрению обыкли звать мелями,

Покрытый золотым песком простерся дол;

На том сего царя палаты и престол.

Столпы округ его огромные кристаллы,

По коим обвились прекрасные кораллы:

Главы их сложены из раковин витых,

Превосходящих цвет дуги меж туч густых,

Что кажет, укротясь, нам громовая буря;

Помост из аспида и чистого лазуря;

Палаты из одной иссечены горы;

Верьхи под чешуей великих рыб бугры;

Уборы внутренни покров черепокожных

Бесчисленных зверей, во глубине возможных.

Там трон жемчугами усыпанный янтарь;

На нем сидит волнам седым подобен царь.

В заливы, в океан десницу простирает,

Сафирным скипетром водам повелевает.

Одежда царская порфира и виссон,

Что сильные моря несут ему пред трон.

Ни мразы, ни борей туда не досягают,

Лишь солнечны лучи сквозь влагу проницают.

От хлябей сих и бездн владетель вод возник;

Воздвигли радостной морские птицы клик.

Он вслед к пловущему Герою обратился

И новости судов Петровых удивился:

«Твои, сказал, моря, над ними царствуй век;

Тебе течение пространных тесно рек:

Построй великой флот; поставь в пучине стены».

Скончали пением сей глас его сирены.

То было, либо так быть надобно б сему,

Что должен Океан монарху своему.

Уже на западе восточными лучами

Открылся освещен с высокими верьхами

Пречудных стен округ, из диких камней град,¹⁷

Где вольны пленники, спасаяся, сидят.

От мира отделясь и морем и святыней,

Пример отеческих от древних лет пустыней,

Лишь только лишены приятнейших плодов

От древ, что подают и пищу и покров;

Не может произвесть короткое их лето;

Снегами в прочи дни лице земли одето.

Сквозь мрак и сквозь туман, сквозь буйных ветров шум

Восходит к небесам поющих глас и ум.

К сим строгим берегам великий Петр приходит,

Внимательный свой взор на здания возводит.

Из каменных бугров воздвигнута стена,

Водами ото всех сторон окружена,

Его и воинов с веселием приемлет;

Стрельбе и пению пустыня купно внемлет.

Навстречу с ликом Фирс¹⁸ усердствуя спешит

И, гостя осенив, в восторге говорит:

«Благословен твой путь всевышнего рукою:

Могущество его предходит пред тобою.

Он к сей с высот своих обители смотря,

О имени своем возвеселит царя.

Живущия его в сем месте благодати

Причастны новые твои да будут рати».

Монарх, от промысла избранный человек,

Вменил, что перед ним стоит Мельхиседек,

Победы прежние его благословляет

И к новым торжествам духовно ободряет.

Монарх, почтив труды и знаки чудных дел,

Строение вокруг и место осмотрел,

Спросил наставника: «Кто сими вас горами

Толь крепко оградил, поставя их руками?»

– «Великий Иоанн, твой сродник и пример,

Что россов превознес и злых агарян стер.

Он, жертву принося за помочь в бранях богу,

Меж прочими и здесь дал милостыню многу:

Пятьсот изменников поманных татар¹⁹,

Им в казнь, обители прислал до смерти в дар.

Работою из рук сии воздвиглись стены;

И праотцев твоих усердием снабденны,

В холодной сей стране от бурь покров дают,

Безмолвно бдение и безнаветен труд».

Сие в ответ дал Фирс и, указав на следы,

Где церьковь над врагом семь лет ждала победы,

Сказал: «Здесь каменны перед стеной валы

Насыпаны против раскола и хулы.

Желая ереси исторгнуть, твой родитель

Исправить церькви чин²⁰ послал в сию обитель:

Но грубых тех невежд в надежных толь стенах

Не преклонил ни глад, ни должной казни страх.

Крепились, мнимыми прельщенны чудесами,

Не двигнулись своих кровавыми струями;

Пока упрямство их унизил божий суд,

Уже в церьковной все послушности живут».

Монарх воспомянул, коль много от раскола

Простерлось наглостей и к высоте престола,

Вздохнув, повествовал ужасную напасть

И властолюбную Софии хитрой страсть.

Ах, музы, как мне петь? Я тех лишу покою,

Которых сродники, развращены мечтою,

Не тщились за Петром в благословенной путь,

Но тщетно мыслили против его дерзнуть.

Представив злобу их, гнушаюсь и жалею,

Что род их огорчу невинностью своею!

Какой бодрит меня и луч, и жар, и шум

И гонит вскорости смущенных тучу дум?

С прекрасной высоты, с великого Парнаса

Наполнился мой слух пронзающего гласа.

Минерва, Аполлон и девять сестр²¹ зовут

И нудят совершить священный спешно труд:

«Ты хочешь в землю скрыть врученно смысла злато?

Мы петь тебе велим; и что велим, то свято».

Уже с горы глашу богинь великих власть:

В спокойстве чтите вы предписанную часть.

Когда похвальных дел вы ходите по следу,

Не подражая в зле ни сроднику, ни деду,

Когда противна вам неправда, злоба, лесть

И в сердце царствует правдивость, совесть, честь;

Премена зла в добро явится дело чудно,

И за попрек хвалу вам заслужить нетрудно.

А вы, что хвалитесь заслугами отцев,

Отнюдь отеческих достоинств не имев,

Не мните о себе, когда их похваляю:

Не вас, заслуги их по правде прославляю,

Ни злости не страшусь, ни требую добра:

Не ради вас пою, для правды, для Петра.

Пятькрат против меня, он сказывал, восстала

И царствовать сестра чрез кровь мою искала.

Измена с злобою на жизнь мою сложась,

В завесу святости притворной обвилась,

Противников добру крепила злы советы,

На сродников моих и на меня наветы.

Перед кончиною мой старший²² брат признав,

Что средний²³ в силах слаб и внутренне не здрав,

Способность предпочел естественному праву

И мне препоручил Российскую державу²⁴.

Сестра под образом, чтоб брат был защищен

И купно на престол со мною посажден,

В нем слабость, а во мне дни детски презирала

И руку хищную к державе простирала.

Но прежде, притворясь, составила совет,

К которому бояр и все чины зовет

И церькви твердого столпа Иоакима²⁵;

Душа его была от ней непобедима.

Коварную начав с притворной скорбью речь,

Свои принудила и прочих слезы течь.

«Когда любезного Феодора лишились,

В какой печали мы, о небо, погрузились!

Но сверьх той вопиет естественный закон,

Что меньший старшему отъемлет брату трон.

Стрельцы и весь народ себя вооружают

И общей пагубой России угрожают.

Все ропщут: для чего обойден Иоанн:

Возложат на него убийством царской сан!»

Познав такую злость, ответствовал святитель:

«От жизни отходя, и брат твой и родитель

Избрание Петра препоручили нам:

Мы следовали их монаршеским словам».

Несклонного сего ответа ради гневна,

«С народом выбирать, – сказала им царевна, –

С народом выбирать, не запершись в чертог,

Повелевает вам и общество и бог».

Толстой к Софиину и Милославской²⁶ слову,

По особливому сошедшиеся зову,

Согласно, дерзостно поборствовали ей,

Что нет правдивее премудрых сих речей.

Иоаким со всем представил купно ликом:

«Мы избрали Петра и сердцем и языком.

Ему здесь вручена державы вышней часть:

С престола низвести уже не наша власть».

София, видя их против себя упорство,

Склонила замыслов к иной стезе проворство.

В надежде досягнуть своих желаний злых,

Совет дала венчать на царство обоих.

Однако патриарх отнюдь не колебался

И сими от того словами отказался:

«Опасно в обществе многоначальству быть,

И бог мне не велел того благословить».

И так восстав от ней с святительми отходит.

Софию страсть владеть в бесчувственность приводит.

Делят на скопищах Москву бунтовщики,

Готовясь ток пролить кровавыя реки.

Предходит бешенство, и наглость, и буянство,

И едка ненависть, и вождь раздоров, пьянство:

Обсели улицы, торги и ворота;

На расхищение расписаны места.

Без сна был злобной скоп, не затворяя ока,

Лишь спит незлобие, не зная близко рока.

Открылся тайный ков, когда исчезла тень;

Багровая заря кровавый вводит день²⁷.

Наруж выходит, что умыслила София

И что советники ее велели злыя.

Уже изменники стрельцы сбежались в строй;

И Милославского орудие Толстой;

Толстой в бунтующих шеренгах разъезжает

И дерзких ложными словами поощряет.

Кричит, что Иоанн, младый царь, удушен,

Нарышкиными²⁸, ах! толь горько умерщвлен.

Тогда, свирепствуя, жестокие тираны

Ударили везде в набат и в барабаны.

Светило вешних дней оставя высоту,

Девятого часа скрывало красоту.

Внезапно в ужасе Москса зрит изумленна

Оружие на Кремль спешаще и знамена.

Колеса тяжкие под пушками скрыпят,

Глаза отчаянных кровавые горят.

Лишь дому царского, что должны чтить, достигли,

Как звери дикие рыкание воздвигли:

На месть спешите нам Нарышкиных отдать,

Или мы станем всех бить, грабить и терзать.

Бояре старшие, Матвеев, Долгорукой,

Представ, давали в том стрельцам себя порукой,

Что все волнуются напрасно обуяв,

Что Иоанн с Петром без поврежденья здрав

И только лишь о сем смущении печален.

Сим словом дерзкий бунт был несколько умален:

Все ждали, чтобы им младых царей узреть

И, в домы возвратясь, спокойствие иметь.

Увидев из своих чертогов то София,

Что пресекаются ее коварства злыя,

Подгнету буйности велела дать вина,

Чтоб снова воспылав горела внутрь война.

Тут вскоре, разъярясь, стрельцы, как звери дики,

Возобновили шум убийственной музыки:

Подобно как бы всю Москву съедал пожар.

Царица, мать моя, прошением бояр

Для утоления всеобщия напасти

Презрев толь близкий рок, презрев горящи страсти,