Действие и обязательство

Когда клиенты обретают доступ к спасительному спокойствию и истинной, духовной природе собственного Я, их деятельность и отношения с миром могут стать гораздо более плодотворными. Вместо того чтобы делать выбор вслепую, под действием момента, теперь можно принимать обдуманные решения в соответствии со своей внутренней мотивацией.

Очевидно, в реальности для многих клиентов картина далеко не столь идиллическая. Годы спустя после того, как они взялись за осмысление своей жизни, они обнаруживают, что угнетающие обстоятельства все еще довлеют над ними. Осознание того, что можно самому выбрать направление, самому отыскать свой жизненный путь, вовсе не обязательно означает, что вокруг создадутся идеальные условия. Прежде всего, обычно в наличии имеется огромное количество соответствующих прошлому привычек и состояний, которые нельзя немедленно отбросить. Во-вторых, принимая ответственность на себя, мы оказываемся перед лицом множества противоречий и рецидивов, часто представленных в виде противоположно направленного стремления, тяги к зависимости и забвению. В-третьих, даже для тех, кто очень серьезно относится к своему независимому образу жизни, количество возможностей на выбор неизбежно остается ограниченным.

Никто, даже свободный и независимый человек, не сможет жить, в совершенстве следуя свои идеалам. Никто не сможет вести образ жизни, искусно сконструированный на основе личных целей и идеалов. Жизнь - стихия гораздо более мощная и неукротимая, чем чья бы то ни было личная воля. В конце концов, любой человек, даже самый решительный, должен будет признать существование границ.

Эти ограничения можно понимать как грозные, угнетающие обстоятельства, навязанные самим положением человека в мире. Также их можно понимать как данную изначально систему, в пределах которой личность может создавать, как произведение искусства, собственную жизнь. Как любому художнику придется смириться с теми ограничениями, которые налагает на него природа изобразительного или сценического искусства, так и каждому человеку придется смириться с данными изначально условиями его жизни. На самом деле, только в процессе осознания этих установленных извне границ он сможет осознать имеющиеся в этой системе, но не используемые возможности (Камю, 1942; Тилих, 1952).

Каждое действие, которое мы совершаем, маркировано с помощью фактов, которые составляют данность в ситуации, в которой мы совершаем поступки. Степень нашей способности изменить маркировку ситуации своим новым действием и новым отношением в большой степени зависит от того, насколько осознанно мы приступаем к делу.

Действие и обязательство

Бессмысленно поощрять клиентов предпринимать хоть какие-то действия, ради которых они не готовы чем-то пожертвовать. Хотя клиент может соглашаться с явными и неявными требованиями терапевта, побуждающими его к действию, в конце концов он возмутится. В этом плане он может ощу цать неприязнь к своей жизни или к самому себе, или же он может протестовать и поднять мятеж. Большинство клиентов начинают с отвращения к своему образу жизни; разочарование в мирр - то, с чего экзистенциальная работа начинается, но не то, чем она должна закончиться.

Естественно, каждому человеку есть чем быть недовольным в своем положении и повседневной деятельности; мало кто, если вообще хоть кто-нибудь, сможет в реальности создать ситуацию, когда у него все, абсолютно все правильно и хорошо. Таким образом, ни один из тех клиентов, кто делает вид, что на данном этапе он добился того, что у него все в порядке, почти наверняка не достигнет той степени самосознания, которая является целью экзистенциальной терапии и консультирования. Это предполагает способность ясно видеть предстоящие опасности и те негативные последствия, которые, вероятно, возымеют наши действия. Такая степень самосознания выражается также в некотором сомнении в себе. Не будет никакого результата, если экзистенциальный подход будет подталкивать к идеалистическому, однобокому решению какой-то одной задачи. Слепой фанатизм, хотя и может приносить удовлетворение, ничем не лучше слепого фатализма. Столь же верным является и обратное утверждение.

Большинство пришедших на терапию клиентов находятся между крайностями фатализма и фанатизма. Больше всего они опечалены тем, во что, кажется, превращается их жизнь, не понимая при этом, ни до какой степени это является результатом их деятельности, ни до какой степени они являются жертвами обстоятельств. Часто они чувствуют, что, должно быть, в состоянии что-то изменить, и к консультанту или терапевту они приходят с целью выяснить, какие действия им предпринять, чтобы преуспеть в жизни.

Клиентам нравится думать, что практические результаты последуют незамедлительно. Они жадно стремятся к материальным, наглядным переменам в своей жизни, и когда теряют что-то из того, что привыкли в жизни иметь, и когда, напротив, хотят от чего-то избавиться. В обоих случаях упор часто делается именно на стремлении к тому, чтобы быстро заменить одно - другим. Стремясь заняться чем-нибудь новым, клиенты часто не замечают открывающихся перед ними возможностей, в то время как могли бы основать свою жизнь на чем-то более прочном, чем принцип действия ради действия. Более того, многие консультанты сами становятся частью проблемы, поскольку стремятся к быстрым и конкретным результатам.

В нашем обществе точка равновесия настолько сдвинута в сторону деятельности и высоких скоростей, прочь от созерцания и спокойствия, что многие люди, чувствуя, как это их угнетает, тем не менее, оценивают себя в соответствии с этим стандартом. Часто люди бывают удовлетворены только тогда, когда они достигли каких-то конкретных результатов в видимой деятельности. Их чувство успеха растет прямо пропорционально количеству дел, сделанных за день. Кажется, что чувство удовлетворения, которое приносит с собой правильный поступок, удовольствие от особого, правильно выбранного, правильно начатого и правильно сделанного дела становится все более редким переживанием.

В задачу экзистенциального терапевта входит также обеспечивать особую атмосферу внутреннего покоя, в которой станет возможно истинное понимание и осознание. Он должен внимательно отслеживать попытки, свои и клиента, соответствовать, в этом смысле, общественным ожиданиям. Он должен помнить, что цель его работы в том, чтобы помочь своему клиенту обрести способность осмысливать действие самостоятельно и для себя самого, а

VI. Примирение с жизнью

вовсе не в том, чтобы совершать различные действия, надеясь почерпнуть в этом удовлетворение. Чтобы действия имели смысл, инициатива должна исходить от клиента. Любое действие, предпринятое с искренней убежденностью и достаточно сильной мотивацией, принесет удовлетворение вне зависимости от своего результата.

Наполнить свою жизнь смыслом - это значит отыскать правильную позицию и полностью погрузиться в процесс. Жизнь не должна быть ориентирована на достижение цели, и смысл, который ее наполняет, возникает не за счет того, что достигается тот или другой результат. Экзистенциальный терапевт, как и его клиент, не должен чрезмерно беспокоиться о результате. Гораздо более важно сконцентрироваться на поиске правильной позиции и удерживать ее за собой в ходе самонаблюдений. Без сомнения, такое отношение к делу положительно скажется на работе и сделает ее куда более результативной.

Конечно, нужно помнить, что многие люди счастливы уже тем, что у них есть работа, которая обеспечивает им необходимый уровень жизни. Поэтому они находят удовлетворение в том, что способны зарабатывать на жизнь, вне зависимости от того, каковы условия их существования. Но это верно не для всех. Большинство клиентов, которые обращаются за помощью, бывают заняты вещами, которые представляются им бесполезными и бессмысленными, иногда до такой степени, что они начинают сожалеть о том, что до сих пор живы.

Как это явствует из предыдущего раздела, первое, что следует предпринять в такой ситуации, если вы хотите продвинуться вперед, это обернуться лицом к самому себе. Жалость к себе не должна маскировать правду, такую как она есть, никакие привходящие обстоятельства не должны примешиваться в этот момент. Только при соблюдении этих условий можно прийти к какому-либо конструктивному решению. Пока клиент воспринимает и описывает собственное положение как сторонний наблюдатель, его внутренний источник мотивации остается скрытым от него. Скорее всего, будет сделана не одна попытка дать оценку сложившейся ситуации и своим трудностям. Выяснится, что у него - особенно трудное время, или особенно мало сил, или требования, которые предъявляет к нему жизнь, не соответствуют его возможностям. В любом случае он будет негативно оценивать себя и ту ситуацию, в которой он находится. В такое время люди часто пытаются убедить себя и терапевта в том, что им просто не везет, раз они оказались в такой жуткой ситуации, или раз они такие жалкие, никчемные, ни на что не годные - нужное подчеркнуть. Выражением этой жалости к себе являются рыдания и слезы, которые обильно исторгаются из глаз во время первых сессий.

Эта готовность простить себе все, с которой обычно начинается работа над ошибками, требует от терапевта определенной позиции. Наиболее эффективная - та, что не предполагает ни одобрения, ни порицания. Увещевания, целью которых было бы побудить клиента взять себя в руки, имеют ровно столько же смысла, сколько и сочувствие (или жалость), или попытка помочь горю, утирая слезы и вытирая сопли. Вместо этого терапевт должен занять определенную позицию, сохраняя твердость и уверенность. Для него эта ситуация не должна быть неожиданностью, поскольку он способен, исходя из своего собственного опыта и рефлексии, распознать за всем этим обычную человеческую реакцию на благожелательное внимание и потребность дать волю своим упадническим настроениям и укрыться от невзгод, оплакивая их. Надо знать, что лучше всего дать человеку возможность самому прийти к заключению, что дела редко бывают так плохи, как кажется, и что он, в общем, обладает внутренней силой, чтобы справиться с любыми невзгодами, какие выпадут на его долю.

Хотя нет ничего плохого в некоторой снисходительности к себе, которая помогает сглаживать острые края, переживания, которые связаны с реальными проблемами, дают нам

Действие и обязательство 179

гораздо больше, нежели те, что мы заимствуем у кого-то, пытаясь взглянуть на дело со стороны. Оценка, которую могли бы дать ситуации люди, составляющие социальное окружение клиента, не является предметом для обсуждения. Вместо этого терапевт может сделать акцент на тех усилиях, которые клиент предпринимает для того, чтобы изменить неудовлетворительное положение дел или образ своего Я, который его не устраивает.

Когда клиент высказывает свою к себе неприязнь за то, что, к примеру, застрял на неинтересной работе, терапевт толкует это как указание на начало процесса осмысления жизненных выборов. Он поможет клиенту превратить это разочарование в возможность. Он даст клиенту возможность увидеть за этим сожалением то, чего он на самом деле хочет от жизни. В процессе осознания клиент может, конечно, обнаружить, что ему нужно другое отношение, а не другая работа. Или же, что ему действительно нужно сменить работу, и что он сам воздвигал на своем пути непреодолимые препятствия, жалуясь на то, что есть, вместо того, чтобы произвести какие-либо конструктивные действия.

Каков бы ни был результат, специалист, прежде всего, стремится добиться того, чтобы клиент тщательно и со всех сторон изучил свою ситуацию. И первым шагом на этом пути становится осознание своего нынешнего отношения к тем обязательствам, которые человек на себя принимает. Это, как правило, включает в себя полное экзистенциальное исследование, описанное в предыдущих главах. Действия только тогда будут согласованы с глубинными намерениями, когда эти намерения распознаны и поняты.

Для этого необходимо, прежде всего, пролить свет на предпочтения и стремления клиента. Каждое действие, каким бы оно не было неадекватным, имеет своей целью чем-то человека снабдить. В действии, приведшем к победе, человек получает не только то, чего сильно хотел, но то, на что чувствовал свое право.

Это ощущение своего права на что-то имеет критическую важность при рассмотрении действия. Много начинаний заглохло и потерпело поражение из-за недостатка убежденности в том, что успех возможен. По большей части, недостаток убежденности возникает из-за того, что человеку недостает ощущения своего права на то, чтобы сделать что-то, или чем-то завладеть. Эту простую и очевидную мысль хорошо иллюстрирует ситуация подчинения, в которую попадает группа или личность. Американские чернокожие, возможно, промешкали больше, чем надо, прежде чем начали свою борьбу за независимость, частью из-за того, что большая их часть чувствовала некоторую благодарность за то, что условия жизни несколько улучшились, и из-за того не ощущала по-настоящему своего права на абсолютную свободу.

Многие женщины не хотят, чтобы их относили к феминисткам, частично потому, что не хотят некоторых привилегий, за которые те борются, частично - потому, что не чувствуют своего на них права. Юлии потребовалось почти два года консультаций, чтобы продвинуться от стремления к уединению к осознанию своего права на владение собственной комнатой в собственном доме. Юлия была 45-летней домохозяйкой. Она считала, что привилегии матери и жены, которые обеспечивают женщине любовь и защищенность, настолько велики, что заявить свое право на личное пространство - означает перегнуть палку. Интуитивно она понимала, что заяви она права на личное пространство - это может привести к изменениям в отношении тех прав на абсолютную власть и безопасность во всем остальном доме, которые она имеет сейчас. Также она опасалась, что утратит преданность и благодарность мужа и детей, если лишит их постоянного доступа к себе.

Для Юлии заявление своего права означало отказ от всех остальных привилегий. Она неуверенно пыталась изменить себя, освободиться от ограничений, которые, как ей казалось, накладывает на нее ее положение. Потом поняла, что ей придется обдумать послед-

VI. Примирение с жизнью

ствия своих действий, чтобы убедиться в том, что она хочет принять решение и измениться. Решившись, она обрела уверенность и готовность принять на себя ответственность за все, что логическим образом следовало из ее действий, и это позволило ей добиться того, чего она хотела, и действовать при этом весьма эффективно.

Аналогичным образом, Джил, которая бесконечно жаловалась на свою скучную работу, пришла к осознанию того, что жалобы ее на самом деле выражают ее сомнения в том, что она достойна чего-то большего на выбранном ею поприще. Жалуясь, Джил каждый раз требовала от окружающих очередного подтверждения своего права чувствовать себя разочарованной. Ей нужно было подтверждение того, что ее притязания на что-то большее имеют под собой основание. В глубине души она не верила в то, что имеет на это право. Она хотела успеха, видела средство добиться успеха, но не была убеждена в том, что она вправе требовать успеха.

Когда она впервые осознала этот факт, то, как многие другие, была склонна искать объяснения этому в своем воспитании. Должно быть, предположила она, причина в том, что отец был с ней суров, а мать всегда говорила ей, что карьера - это не для нее. Больше года прошло, прежде чем Джил поняла, что ее чувство, будто она не вправе претендовать на другую, более интересную, работу, имеет гораздо больше общего с интуитивным пониманием подразумеваемых последствий.

Она поняла, что перемены неизбежно приведут к тому, что она отдалится от коллег. Она стремилась к новым возможностям, которые открывало перед ней повышение, и в то же время страшилась тех последствий для личной жизни, которые бы оно повлекло за собой. Ей бы стали завидовать, а не поддерживать, как сейчас. Она боялась, что еще не готова к тому, чтобы пережить отчуждение от тех, с кем сейчас была на равных. На самом деле она начала понимать, что ее вполне устраивала привилегия, состоящая в том, чтобы испытывать разочарование, поскольку это приносило ей сочувствие окружающих.

Скоро она обнаружила, что постоянные жалобы на скучную работу создали ей репутацию специалиста с более высокой квалификацией, чем требуется на этом месте; больше всего ей нравился тот социальный статус, который она в результате получила среди коллег. Изучение ситуации под таким углом заставило ее увидеть те возможности, которые в настоящий момент давали ей порожденные ею же иллюзии и манипуляции. Она впервые стала рассматривать всерьез возможность продвинуться по службе.

Посещая курсы для менеджеров, чтобы приготовиться к переменам, она все больше и больше убеждалась в том, что ее родители, на самом деле, горячо поддерживают ее амбиции. Она начала понимать, что вовсе не недостаток образования был причиной того, что ее право делать карьеру казалось ей самой сомнительным. После того, как во время сессий страхи Джил, связанные с новыми обязанностями на новом месте, были как следует проработаны, мало что могло ее остановить. Перед Джил открылись новые горизонты, связанные с профессиональной деятельностью, и, вместе с тем, пришло осознание того, что для нее важно в первую очередь. Это, в данном случае, было ее желание сохранить вновь открытую в себе мотивацию к успеху, решение руководствоваться в своих поступках здравым смыслом, и стремление преуспеть в выполнении своих новых обязанностей.

Только сформулировав как можно более полно, в чем состоят те права и обязанности, которые следуют из принятых нами на себя обязательств, можно принять решение осознанно, с открытыми глазами. Обязательства, которые мы принимаем на себя осознанно, четко представляя себе возможные последствия и отдавая отчет в том, какое они будут иметь значение, гораздо легче выполнить. Конечно, никто не застрахован от ошибок, даже если реше-

Действие и обязательство 181

ние, которое мы принимаем, сделано на основании свободного осознанного выбора. Однако такие ошибки гораздо легче вовремя распознать и внести необходимые коррективы.

Наоми считала, что большинство решений, которые ей пришлось принять в жизни, она приняла осознанно, будучи свободна в своем выборе и имея веские причины поступить так, а не иначе. Ей всегда казалось, что, в целом, она в состоянии сделать правильный выбор, и решения, которые она принимает, идут на пользу делу.

Наоми было 22, она гордилась своим высоким, выше среднего уровня, интеллектом и тем, что, казалось, была старше своих лет. На консультирование она пришла потому, что, по всей видимости, в конце концов хотела сама стать консультантом. Она описывала себя и свою жизнь, демонстрируя свою проницательность и способность понимать других людей.

В частности, она прекрасно отдавала себе отчет в том, что в течение нескольких лет ее родители конфликтовали между собой. Она проанализировала ошибки, которые совершали ее родители. Она рассказала, как на протяжении жизни они старались наставить ее на путь истинный. Она, Наоми, смогла принять их наставления к сведению, но при этом сохранить независимость. Она рассказала, в качестве примера, историю о том, как поступила на языковой факультет университета, а не на юридический, как того хотели родители. Наоми не пошла на конфронтацию с ними, как это случилось бы, выбери она школу живописи или философский факультет, как собиралась вначале. Она понимала, насколько серьезно были озабочены родители ее будущим трудоустройством. Она не последовала их совету, но оказалась вполне способна подойти ответственно к вопросу о карьере.

И только после того, как Наоми спросили, нравится ли ей учиться на факультете (который был явно выбран в качестве компромисса, а не потому, что изучение языков по-настоящему привлекало ее), образ, который она создавала в разговоре с терапевтом, изменился. Наоми утратила долю самоуверенности. Ей вовсе не нравилось учиться, и именно поэтому, видимо, она искала что-то, что могло бы стать альтернативой карьере преподавателя или переводчика.

Даже признавая, что она не до конца удовлетворена своими достижениями, Наоми все еще, казалось, полностью контролировала свою судьбу. Она сменила тему и заговорила о том, что компенсировало ей недостаток интереса к учебе, и упомянула, что в течение нескольких последних лет живет со своим другом Адамом. Здесь Наоми вновь упомянула о том, что она полностью контролирует свою жизнь. Замужество - это не для нее. Наоми точно знала, сколько близости для нее хорошо, и сколько - удушающе много. Конечно, ее и Адамовы родители мягко осуждали эту ситуацию, но это объяснялось, скорее, существующим разрывом между поколениями, что привносило в ситуацию некую пикантность.

Между прочим она отметила, что уже сто лет как не может найти время для своих занятий живописью. Этому мешает ее насыщенная личная жизнь, и то, что все время уходит на учебу или на походы в кино. Это, сказала Наоми, было единственным, о чем она жалела. Наоми считала, что должна найти возможность больше времени уделять живописи, как это было раньше. Когда ее спросили, что ей давали эти занятия, выражение ее лица резко изменилось. Неожиданно у нее запершило в горле, она отвела глаза. О своей любви к прекрасному она говорила запинаясь, неуверенно. Когда консультант отметил, что она, оказывается, не хочет об этом говорить, Наоми сказала, что не была уверена, будет ли консультант в состоянии ее понять. В ответ на вопрос консультанта о том, правда ли, что ей непривычно, чтобы ее в этом понимали, в ее глазах появились слезы.

В наступившей тишине Наоми беззвучно, но отчаянно рыдала. Казалось, она выплакала все слезы, которые долгое время скрывались за ее внешним спокойствием. Она рыдала

VI. Примирение с жизнью

почти пятнадцать минут, не в силах найти слова, чтобы выразить свою боль, и консультант не делал никаких попыток вмешаться.

Завершилась эта встреча так: Наоми сказала, что все это очевидным образом означает, что она нуждается вовсе не в профессиональной ориентации, как ей казалось, когда она собиралась стать консультантом, а в консультировании, и она попросила приступить к работе как можно скорее. После двух лет, в течении которых Наоми посещала консультации, заметно изменилось ее отношение к ее собственной жизни. Прежде она была настроена скептически. Она отказалась от большей части того, чего хотела. Наоми решила, что ей нужно быстро повзрослеть и оставить детские мечты, или ее съедят заживо. Единственное, за что она втайне крепко держалась, так это за свою тайную веру в собственное превосходство над всем этим сумасшедшим миром вокруг. Это превосходство, как она считала, было обусловлено ее высоким IQ и способностью приспосабливаться к любым обстоятельствам не в ущерб своей духовной свободе. Ей никогда в голову не приходило, что она отдалась в рабство тем самым вещам, которые она презирала, прекратив борьбу за то, что ценила по-настоящему.

Она тратила время на занятия в университете, которые вовсе ее не интересовали, пребывая в убеждении, что нашла прекрасный компромисс между двумя сторонами - отцов и детей. Едва ли она понимала, что, хотя родителям и пришлось уступить, раз она отказалась учиться на юридическом, тем не менее, сама она также отказалась от своего выбора. Занятия живописью были для нее гораздо важней, чем она даже сама себе признавалась. Она гордилась тем, что переросла свою ребяческую страсть, свои акварельные рисунки. Она сказала себе, что она слишком взрослая для того, чтобы позволить подростковому увлечению вмешаться и испортить ее карьеру. Ей претила сама идея о том, чтобы заниматься преподаванием, она мечтала о том, чтобы стать художником. Теперь же преподавание языка было для нее наиболее вероятной карьерой. Она начала чувствовать, что в результате своих решений и выбора, который сделала сама, оказалась в ловушке, и угодила в нее по собственной вине.

То, что она полагала умением принимать жизнь, как она есть, на самом деле ограничивало ее и лишало многого, очень многого. Наиболее очевидно это сказалось в отношениях с Адамом. Наоми призналась, что не любит Адама. Она решила, что любовь - это что-то, чего не существует в этом мире и что для нее будет гораздо лучше любви не искать. Сперва она просто отвергла идею замужества, и придерживалась мысли о том, что можно просто жить и спать вместе с кем-то, до тех пор, пока не станет ясно, что отношения подошли к концу. Но, прожив с Адамом несколько месяцев, признала, что даже такие кратковременные отношения имеют в основе своей иллюзию, и ничего больше.

Наоми чувствовала, что взрослеет с каждой побежденной иллюзией и что впереди остается все меньше будущего. Ей казалось, что чем больше человек узнает о жизни, тем меньше остается того, ради чего стоило бы жить. Жизнь была одним долгим разочарованием. Ей хотелось стать старше и обрасти кожурой потолще, так, чтобы не чувствовать боли и поскорее покончить со всеми этими глупостями.

Наоми чувствовала себя полностью ответственной за свою жизнь. Она верила, что принимает решения, полностью отдавая себе отчет в том, к чему она стремится и от чего отказывается, и что, в целом, она не допускала ошибок. Вследствие чего надежды не осталось. Если правильный выбор заводит вас в такую пустыню, можно вообразить, какова жизнь у тех, кто чувствует себя полностью в ее власти! ■■■-■и;.

Действие и обязательство

Много времени прошло, прежде чем Наоми поняла, что на самом деле сделала всего один позитивный выбор. Она выбрала лишь одну определенную позицию, которой убежденно придерживалась: ее цинический скепсис. Во всех других случаях выбор сводился либо к компромиссу, либо к отказу. Участие в какой-либо творческой деятельности с полной самоотдачей стало для нее невозможным. Единственное, что оставалось несомненным - это убежденность Наоми в том, что нет в жизни ничего, ради чего стоило бы бороться.

Когда Наоми смогла взглянуть на свою позицию с такой точки зрения, она получила возможность задуматься над тем, почему она сомневается в своем праве верить во что-нибудь по-настоящему сильно. Сначала она с трудом могла признать, что, должно быть, боялась, что, посвятив себя какому-то стоящему делу, вынуждена будет отказаться от некоторых привилегий. Впоследствии это открытие придало ей духу сделать следующий шаг. В этом плане она увидела свою единственную приверженность как приверженность трусости. Наоми активно усваивала последовательную позицию избегания любых конфликтов и конфронтации. В результате она до того ограничила свой мир, что теперь, как она чувствовала, там было почти нечем дышать. Фактически, в свои двадцать два года она ждала, пока жизнь подойдет к концу.

Наоми было легко понять, что именно она боялась утратить. Защищенная обеспеченность жизни среднего класса - вот ради чего она готова была отказаться от своих идеалов. Действительно, не было ничего удивительного в том, что она чувствовала, как любая мотивация к действию постепенно исчезает из ее жизни. Ей никогда не случалось положиться на молодость и жизненную силу, на которые она могла бы рассчитывать. Она приняла все привилегии образа жизни, которые, в сущности, не слишком отличался от образа жизни ее родителей, от которого она вроде бы отреклась. Вся ее энергия уходила на то, чтобы вырабатывать стратегии, которые могли дать ей силы поддерживать этот образ жизни, хотя и в альтернативном варианте, в то время как все нарастающий скептицизм свидетельствовал о том, что Наоми сознает границу, которую не может перейти.

Осталось только одно: она должна была сделать вывод из своих озарений и понять, было ли среди них что-то, ради чего стоило бороться. Наоми было ясно, что ответ уже предопределен. В каком-то смысле она сама способствовала тому, что обстоятельства сложились так, а не иначе. Ее приверженность к уединению и скептицизму легла в основу нынешнего положения вещей. В этом заключалась ее целостность, ее собственная способность выстоять в мире, где все оказалось трудным или не удовлетворяло ее стремлениям. Фактически, ее прежняя позиция была попыткой сохранить status quo единственным известным ей способом: оставаясь приверженной старому, удобному образу жизни и своим взглядам одновременно.

Теперь настало время для того, чтобы сделать смелый шаг, и она пришла к заключению, что немногого добьешься, если действовать по-старому - ни трусость, ни скептицизм не годятся в качестве жизненной идеологии. Сделав этот вывод, Наоми испытала сильное облегчение. Жизнь вновь казалась ей возможной. Она решила, что если она смогла выдержать ту иссушающую скуку, которую породили абсурд и самые негативные стороны жизни, то она, должно быть, действительно сильная личность. Это дало ей веру в собственную способность построить свою жизнь более конструктивно, а также - вкус к поискам жизни, в которой было бы больше смысла.

К тому времени, когда Наоми дошла в своих исследованиях до этого момента, она уже несколько месяцев как перестала рисовать. Теперь она решила поступить на курсы, как собиралась сделать в течение нескольких лет. Новые занятия были для нее весьма ценным

VI. Примирение с жизнью

приобретением, приносили ей удовлетворение и сделали немало для того, чтобы жизнь ее резко изменилась. На курсах она встречалась с разными людьми, и обнаружила, насколько пустыми были ее отношения с Адамом. Через полгода после этого открытия Наоми сняла маленькую комнату, и большую часть времени проводила там за рисованием. Она вернулась в школу изобразительного искусства и прошла множество других курсов, а еще через полгода они с группой новых друзей Наоми устроили выставку своих работ.

Радость, которую Наоми испытывала, понимая, что способна на самом деле зарабатывать деньги, занимаясь тем, что ей действительно нравится, была огромной. В то же время Наоми хорошо понимала, что те несколько сотен фунтов, что она заработала на продаже двух картин, не могут гарантировать ей безбедного существования в будущем. Ее прошлый опыт, ее скептицизм и умение находить компромиссы теперь сослужили хорошую службу, и она целенаправленно и успешно исследовала альтернативные варианты заработка в этой сфере.

Наоми поняла, что теперь, когда она идет в верном направлении, уже не важно, если ей придется в чем-то немного уступить. До тех пор пока эти уступки не лишали ее главного занятия, они приносили скорее пользу, чем вред. Громадное удовлетворение она находила в мыслях о том, что она - художник, и борется за свою свободу. Она гордилась тем, что в состоянии обеспечить себя, не прибегая к помощи родителей. Открыв для себя возможность работать с увлечением, принимая на себя ответственность за все, что делаешь, Наоми обрела независимость.

Опыт Наоми иллюстрирует, что перед тем, как принять на себя какие-либо обязательства, необходимо обратиться к своему внутреннему источнику мотивации. Одно дело - считать, что полностью отвечаешь за свою жизнь, и принимать все решения, исходя из разумного толкования внешней реальности. И совсем другое - внимательно прислушиваться к своим глубинным склонностям и учиться выбирать поступок в соответствии с тем, что имеет для тебя духовный смысл.

Наоми могла бы и дальше вести внешне успешную жизнь, окруженная всем возможным благополучием, ни разу не почувствовав вкуса настоящей жизни, не узнав, в чем ее смысл. Единственный выход из этой ловушки, куда она угодила, состоял в том, чтобы выяснить, ради чего стоит идти на жертвы, и соответственно, сделать выбор.

Наоми довольно сильно повезло. Когда она обнаружила, что тратит свою жизнь на пустяки, ей было всего двадцать два. Многие люди большую часть своей сознательной жизни выстраивают, руководствуясь ложно понятым представлением о том, что такое счастье. Как правило, люди смешивают стремление к защищенности с пониманием того, что вызов, который бросает нам жизнь, и важные обязательства, которые мы берем на себя сознательно, неизбежно предполагают определенную степень риска.

Притом как раз в те моменты, когда человек особенно сильно стремится укрыться в безопасности, он дальше, чем когда-либо, удаляется от тихой гавани. Наиболее верный способ достичь удовлетворения состоит не в том, чтобы стремиться изо всех сил к удовольствию и удобству, но в том, чтобы полностью отдаться тому делу, ради которого, не задумываясь, можно пренебречь безопасностью. Увлекательное занятие также непременно приносит с собой чувство удовлетворения, как неинтересное - скуку. Найти дело, в которое готов окунуться с головой, можно лишь поразмыслив, как следует, о том, в чем вы видите цель своей жизни, то, что могло бы сделать ее осмысленной.

Если верно, что люди есть не более чем сумма их поступков (Сартр, 1946), значит, особенно важно, чтобы наши поступки, будучи подвергнуты осмыслению с целью рефлексии,

Общение и отношение 185

находились в согласии с нашим внутренним миром. Цели и смысл могут появиться только тогда, когда мы готовы взять на себя те обязательства, которые диктует наша совесть. Только обязательства этого рода человек будет уважать и доведет дело до конца. Только действия, предпринятые в связи с добровольно возложенными на себя обязательствами, можно рассматривать как шаги на пути прогресса. Вместо того, чтобы соглашаться с теми обязательствами, которые навязаны вам извне, вы можете жить полной жизнью, выполняя долг перед самими собой.

Внешние обстоятельства очень часто определяют те обязательства, которые человек готов на себя возложить. Принимая не глобальные, но каждодневные решения, направленные на то, чтобы изменить ситуацию, на эти обстоятельства можно существенно воздействовать. Подчиняясь обстоятельствам, мы почти неизбежно придем к ощущению неудовлетворенности и экзистенциальной вины. Экзистенциальная вина в этом случае служит напоминанием о том, что человек в долгу перед собой. И мощное чувство ответственности за свою жизнь возникает лишь в той степени, в которой человек принимает этот экзистенциальный вызов. Взяв на себя обязательства, связанные с активной созидательной деятельностью, вы начинаете сознавать также, что теперь сами распоряжаетесь собою и собственной жизнью. Это чувство противопоставлено ощущению контроля над ситуацией, которое отражает лишь попытку удержать под контролем внешний мир. Есть большая разница между тем, чтобы стремится к власти во внешнем мире, и стремлением обрести силу и энергию внутри себя. В экзистенциальной литературе это часто определяется как «решительность» (Macquarrie, 1972).

Цель экзистенциальной терапии состоит в том, чтобы давать клиентам возможность обрести эту решительность, и приступить к тому виду деятельности, который они для себя выбрали, основываясь на подлинной оценке своих жизненных целей.

Принимая на себя обязательства, соответствующие его собственным представлениям о цели и смысле, клиент получает доступ к источнику жизненной силы и энергии такой мощи, какую прежде даже не мог себе представить. Мужество жить в согласии со своими убеждениями и идеалами часто позволяет нам пережить страдание, без того невыносимое.

Для терапевта чрезвычайно важно помнить, что никто не может решать, в чем должны состоять обязательства другого человека. Два человека в одинаковых обстоятельствах могут быть склонны к противоположным решениям. Предложив клиенту совершить какие-либо определенные действия, вы, вероятно, опередите его собственные выводы относительно имеющейся ситуации и скорее затормозите его, чем продвинете. Роль терапевта или консультанта состоит в том, чтобы гарантировать, что клиент потратил на осмысление своей жизни столько времени, сколько нужно, прежде чем отказался от прежних обязательств и принял на себя новые. Иногда нужно лишь изменить отношение. Иногда клиент должен отыскать в себе самом источник силы, достаточной для того, чтобы приступить к переменам. В любом случае, необходимо все обдумать, прежде чем клиент сможет определиться с целями и задачами, и самостоятельно предпринять какие-либо шаги в выбранном направлении.

Общение и отношение

Большинство клиентов видят свои проблемы как сложности, которые возникают у них в отношениях с другими людьми. Редко когда на протяжении нескольких сессий ни разу не будет упомянута базовая сложность в отношениях. Важно рассмотреть все те проблемы,

VI. Примирение с жизнью

которые беспокоят клиента. Не менее важно, однако, добраться до источника этих проблем, не довольствуясь теми ответами, что лежат на поверхности.

У беспокойства, которое многие испытывают в отношениях с другими людьми, нередко есть причина более общего характера - это тревога за себя и свою жизнь в целом. Люди, пребывающие в растерянности и замешательстве относительно собственных целей и направления в жизни, обречены испытывать чувство подавленности в присутствии тех, кто хочет подтолкнуть их - каждый в своем направлении. Сваливать свои трудности на негативные отношения с другими неправильно, и редко приносит пользу. Идея о том, что проблемы в жизни человека полностью предопределены и вызваны деструктивными и травматическими переживаниями в детских отношениях с родителями, представляется еще менее полезной и, возможно, так же далеко отстоит от истины.

Несомненно, люди изначально социальные существа, и, скорее всего, человек, который живет полной и насыщенной жизнью, окажется вполне способен завязать и поддерживать позитивные человеческие отношения. Однако было бы пустой тратой времени побуждать вашего клиента сконцентрироваться на улучшении отношений с другими людьми, не дав ему шанса научиться взаимодействовать с собой.

Многие консультанты и терапевты ошибочно вписывают все переживания клиентов в рамки их взаимоотношений с другими. Этот подход, конечно, может оказаться привлекательным, поскольку терапевтические отношения сами по себе дают непосредственное, полученное из первых рук знание о трудностях клиента в этой сфере. Гораздо сложнее дать клиенту возможность исследовать свое внутреннее отношение к самому себе, чем заставить его анализировать свое отношение к терапевту. Можно считать, что последнее есть отражение первого. Можно считать даже, что клиент в состоянии моделировать отношения с собой на базе тех, с которыми он знакомится в общении с терапевтом. Очевидно, что люди моделируют себя, глядя на других, и что они постоянно интегрируют новые позиции, воспринятые от других.

Вопрос в том, это ли пассивное принятие и создание нужных условий и есть терапия. Для экзистенциального подхода традиционно стремление как можно больше дистанцироваться от этой детерминистской практики. Что требуется, так это возможность отыскать внутри себя ресурсы, которые позволят вам определиться с тем, какими вы хотели бы видеть ваши отношения с другими людьми, и, конечно, с тем, какими бы вы не хотели их видеть.

Экзистенциальный терапевт, таким образом, не направляет, но и не избегает направлять клиента в какую-либо сторону. Он просто находится рядом с клиентом, и фокусирует свое внимание на том воздействии, которое оказывает на него, одновременно позволяя клиенту точно так же осознавать взаимодействие между ними. Цель состоит в том, чтобы помочь клиенту встать на ноги, дать ему найти опору в себе самом, вместо того, чтобы поощрять его перевешивать свои сложности на другого человека или позволить другим повиснуть на нем.

В этом смысле, определяя цель нашего взаимодействия, мы говорим о стремлении к автономии, а не о зависимости или же независимости. Точно так же, как человек осознает себя, свое стремление к автономии и отклонения в зависимость, независимость и взаимозависимость, с той же мерою он станет подходить и к окружающим. Занимая позицию, автономную по отношению к другим людям, человек по-новому может осознать эти отношения. Вместо того, чтобы ощущать непосредственную угрозу, исходящую от других, или необходимость, в целях самозащиты, самому проявлять агрессию, появляется возможность сотрудничать и

Общение и отношение

уважать окружающих, равно как пользоваться их уважением. Это позиция взаимодействия, взаимности, взаимозависимости.

Интересно заметить, что отношения можно рассматривать как процесс, принадлежащий и общественному и личному измерению нашего мира. Те, которые относятся исключительно к общественному измерению, можно связать с отношениями «Я-Оно» по Буберу (Buber, 1923). На этом уровне люди пытаются взаимодействовать и реагировать таким же образом, как если бы они имели дело с некими объектами.

Как мы видели ранее, Сартр (1943) описывает три разновидности этого типа человеческих отношений. Во-первых, есть выбор, который сводится к подчинению и порабощению другого, преимущественно, садистским или доминирующим образом. Во-вторых, возможно отказаться от собственной свободы и быть использованным другим человеком, преимущественно в духе мазохизма и покорности. Третья возможность предполагает отказ от этого типа человеческих отношений в целом, из страха потерять себя в процессе. Выбирая третий путь, мы делаем это в силу безразличия, или опровергая тем самым возможность существования отношений между людьми, или отказываясь признать, что мы испытываем интерес к этой сфере жизни.

Известно, что возможны две формы этого ухода от отношений в общественном измерении. Пассивная форма, отказ от отношений из страха быть поглощенным другим человеком, может привести к крайней форме изоляции и, в конечном счете, к разрушительным последствиям. Активная форма, отказ ради восстановления и возвращения к источнику нашего внутреннего «я» может, напротив, быть единственным путем к тому, чтобы обрести возможность развивать человеческие отношения другого рода. Когда мы стремимся установить личные отношения с другим человеком, близкий контакт с собственным внутренним миром, очевидно, имеет существенное значение.

В отношения «Я-Ты», по Буберу, человек всегда вступает с позиций выраженной субъективности. В этом виде отношений субъективность других рассматривается так же, как и собственная. Отношения «Я-Ты» являются, таким образом, отношениями с теми людьми, которые могут быть включены в частную сферу. Близость здесь базируется на признании личного мира друг друга и уважения потребностей, желаний и неприязни другого человека.

Вступая в экзистенциальные терапевтические отношения, мы стремимся отслеживать неизбежно возникающие моменты, принадлежащие общественному измерению, настолько полно, насколько это возможно. Мы также стремимся быть открытыми для тех интимных отношений, которые возникают в результате «Я-Ты» признания субъективности в клиенте. В дальнейшем это позволит клиентам строить отношения «Я-Ты» с самими собой.

Вне этих двух измерений межличностных отношений может быть рассмотрен третий уровень. Это - уровень отношений «Я-Мы», или совершенное слияние двух существ, которые полностью идентифицируются друг с другом и действуют абсолютно бескорыстно, стремясь к чему-то такому, что превосходит все те обстоятельства, что их разъединяют, и, тем самым, связывает их воедино. Этот вид отношений должен быть, конечно, отнесен к духовному измерению нашего мира. Он являет собой человеческую способность стремиться к чему-либо вне сферы конкретной человеческой действительности. Он открывает возможность таких отношений, которые являются воображаемыми и абсолютными. В этом типе отношений индивидуум отказывается от стремления к индивидуальности, и, вместо этого, вступает в борьбу за нечто большее, чем он сам.

В любых близких отношениях между двумя людьми бывают моменты, когда они переносятся в это измерение. Так, например, по-настоящему свободные, откровенные отношения

188 VI. Примирение с жизнью

в сексе возможны, только если партнер, хотя бы на время, воспринимается как часть самого себя. Это единство становится тогда дорожкой к бесконечности. В экстазе сексуального единения есть чистое ощущение принадлежности к абсолютному и превосходящему миру: бытие на седьмом небе. Этот тип полного поглощения может также иметь место в другом случае - в абсолютных обязательствах пары по отношению друг к другу. Некоторое время ни один из партнеров не признает другого в качестве отдельного человека. Есть определенное чувство совместной принадлежности, ощущение бытия одним человеком в двух телах. Нет никаких попыток порабощать другого или позволить ему поработить себя. Нет никаких попыток быть открытым для субъективности другого, оба - просто вместе в гармонии единства. Почти неизменно такое состояние возникает вместе с каким-либо общим проектом, осуществление которого очень желательно для обоих. Это должна быть цель, ради которой каждый готов был бы отказаться от собственной индивидуальности, если дело того потребует. Конечно, чаще всего такое случается в связи с рождением ребенка.

В рождении ребенка единение, союз двух человек воплощается в реальности, и отдельность этих двух индивидуумов оказывается превзойдена самым материальным и конкретным способом. Многим парам воспитание потомства позволяет сохранять это чувство удивительного единства и обязательств по отношению к чему-то большему, чем Я. Многие другие пары даже близко не подходят к этому. Рождение и воспитание ребенка будет для них скорее связано с обязательствами, принадлежащими физическому измерению, но не с идеалами духовного мира.

Экзистенциальные терапевтические отношения до некоторой степени стремятся к «Я-Мы» отношениям, которые объединяют людей. Терапевт и клиент могут переживать такое единение в тот момент, когда их цель - выяснить доподлинно, к чему на самом деле человек стремится, и чего стоят эти его устремления, - встает перед ними. В этот момент и терапевт, и клиент признают, что они оба участвуют в расследовании с целью доискаться правды о том, что движет человеком, и вплотную приблизиться к пониманию смысла жизни.

Это на мгновение переживаемое единство не есть идентификация или признание сходства. Последнее - это близость типа «Я-Ты». Обычно мы упоминаем об этом, используя слово «эмпатия». Конечно же, эмпатия тоже играет важную роль в отношениях между терапевтом и клиентом.

В этом единстве, основанном на участии в каком-то общем деле, индивидуальные различия на время теряют значение. Все, что по-настоящему важно - это осознание того, что лежит в основе союза, связавшего этих людей. Энергия и энтузиазм, возникающие в такие моменты слияния с абсолютным пониманием собственной судьбы, могут быть особенно значимы. Церемонии многих религий, особенно примитивных, включают переживания такого рода. Ритуалы целителей используют эти же механизмы. Целители, шаманы и священники в этих случаях позволяют себе слиться со своим подопечным на пути к Богу, природе или некоторой другой силе, по определению превосходящей человека и, следовательно, способной вобрать в себя все его беды и придать ему новые силы.

Многие виды терапии и консультирования никак не упоминают о такого рода переживаниях. При этом многие опытные практики способны позволить этому слиянию произойти в некоторые моменты, во время терапевтических сессий. Нет сомнений в том, что такой опыт является неким дополнением, добавочным штрихом, тем, что может дать исключительно яркий положительный результат, вне зависимости от того, какой бы подход не использовал терапевт в данном случае.

Общение и отношение __________________________________________1йу_

Очень важно понять силу этого каталитического опыта, однако нет смысла в том, чтобы пытаться достичь этого состояния, применяя особые техники или какие-то хитрости. Сила, с которой мы ощущаем это единение во время терапевтической сессии, соотносится с тем, насколько мы честны друг перед другом, вдвоем стремясь добраться до истины. Консультирование и терапия могут принести пользу, даже если отсутствует этот добавочный компонент, однако без этого опыта редко удается добиться настолько полного контакта, чтобы по-настоящему вдохновить клиента на те перемены, которые будут способствовать обновлению и сделают его жизнь более насыщенной.

Джулия, женщина, о которой я упоминала в предыдущем разделе, стала приходить на консультации после того, как один из ее сыновей был госпитализирован с диагнозом «шизофрения». Сперва она общалась с консультантом, который, как она чувствовала, стремился навязать ей свои выводы, старался заставить ее вести себя иначе в отношениях с сыном. Она обратилась за советом к консультанту, работающему с Майком, и было решено испробовать другой подход. Вместе с другим специалистом Джулия оказалась вполне способна продвигаться вперед. Он работал в клиент-ориентированном подходе. Она почувствовала, что этот консультант может понять ее и поддержать в горе, в ситуации, когда она потерпела поражение как мать. И, тем не менее, она чувствовала, что что-то еще упущено. Она понимала, что ей должно быть под силу подняться над сиюминутными эмоциями. Она чувствовала, что где-то в глубинах ее сознания таились скрытые сущности, к которым ее консультант даже не мог подобраться. Где-то там, думала она, находится мысль, до которой она старается дотянуться, и ей куда больше хотелось получить помощь в поисках этого смутного, неуловимого смысла, чем продолжить вариться в собственном соку, все больше погружаясь в чувство неудовлетворенности, которое ее одолевало.

Ее консультант, который был еще очень молод, и сам получал супервизии, обратился с этими вопросами к супервизору и консультанту. После совместной встречи с Джулией, команда пришла к выводу, что возможно, для Джулии будет полезно переключиться на работу с экзистенциальным терапевтом.

Обращение к экзистенциальному подходу в данном случае предполагало помощь, в которой Джулия нуждалась для того, чтобы переосмыслить свое отношение к Майку (сын Джулии, 18 лет). Также предполагалось, что Джулии потребуется помощь, чтобы повернуться лицом к себе и понять, чего она хотела достичь в отношении своего сына, и кем она пыталась быть для него. Это означало, что ей придется ответить на вопрос о том, чего она сама хотела добиться в жизни, особенно в том, что касалось ее как матери. А это, в свою очередь, подразумевало, что ей скорее понадобится помощь в переосмыслении убеждений, которыми она руководствовалась, чем составление списка всего того, что пошло не так.

Особенно важно было это сделать потому, что весь предыдущий опыт консультирования содержал намеки на то, что Джулия несет ответственность за все, что случилось с ее сыном. Первый консультант прямо указал ей, что именно она делала неправильно, и пытался заставить ее действовать по-другому. Поначалу Джулия старалась, но в то же время она чувствовала себя подавленной оттого, что весь ее жизненный опыт и поведение быяштризнаны ошибочными. Точно так же ей не нравилась альтернатива, которая была предложена, и она испытала еще более сильное чувство отчуждения по отношению к Майку, когда попыталась изменить свое отношение к нему, согласно тем рекомендациям, которые она получила.

Хотя второй консультант, конечно же, уважал ее чувства, он так же, очевидно, предположил, что Джулия в чем-то ошибается и что, возможно, ейлойдет на пользу, если ей

VI. Примирение с жизнью

позволить побыть в своем чувстве вины. Или, по крайней мере, так Джулия воспринимала ситуацию.

Вскоре стало очевидно, что Джулия испытывает сильное чувство вины в связи с госпитализацией Майка, а вовсе не из-за его поведения. Она винила себя за то, что предала его, перестав заботиться о нем лично. В остальном же она не находила своей вины, какими бы ни были симптомы его нездоровья. Так, все решили, что она переживает вину, поскольку воспринимает болезнь сына как личную ответственность. Для Джулии, напротив, ответственность за болезнь (а также и за сумасшествие) лежала исключительно на Майке. Сама же она потерпела неудачу только в том, что не смогла управляться с ним в том состоянии, в котором он теперь находился.

До этого момента Джулия сомневалась, найдется ли хоть один человек, который увидит в ней хорошую мать. Она не понимала, почему сама была так уверена в этом, и хотела бы понять, на чем основывается это ее внутреннее убеждение. Когда прежде она говорила консультантам, что у нее были хорошие намерения, они спешили разъяснить ей разницу между намерениями и результатом. Раз ее сын заболел, стало быть, подразумевается что она, как мать, допускала ошибки или была плохой матерью, какими б хорошими ее намерения не были.

Все это было немного похоже на следствие по делу о совершении преступления. Джулию объявили виновной, она практически сдалась под давлением извне, и сама почти поверила в свою виновность. Тем не менее, в интересах правосудия и ее собственного (не говоря уже о ее сыне) здоровья, она обратилась к независимому специалисту, который мог помочь ей доказать свою невиновность, и в то же время пролить свет на само преступление.

Джулия была в восторге от такого подхода к делу. Это немедленно объединило ее с терапевтом. Их объединили обстоятельства, как союзников, стремящихся отыскать истину. И не важно, что такое представление о существующем положении вещей несколько отдавало мелодрамой. Еще меньше значило то, была ли эта правда единственной правдой. Это был образ, который объединил этих двух людей, и впервые за несколько лет позволил Джулии ощутить уверенность в том, что касалось ее намерений и действий. Теперь она не просто была в состоянии подвергнуть пристальному рассмотрению свои мысли и поступки - она была уверена в том, что это совершенно для нее безопасно и что это - единственный выход из сложившегося затруднительного положения.

Джулия чувствовала, что обязана не просто приходить на консультации и общаться с терапевтом - она чувствовала себя обязанной выяснить правду. А потому она чувствовала, как никогда прежде, что готова отказаться от любой формы самообмана. Она добровольно предоставляла информацию. Она изо всех сил хотела сотрудничать. На самом деле, сказала Джулия, наконец-то она почувствовала, что рядом снова появился человек, который готов был разделить ее сокровенные убеждения и внести в них ясность.

Терапевт в достаточной степени владела ситуацией, чтобы поддерживать это тесное сотрудничество в целях установления истины. Она хорошо осознавала риск возникновения сговора, связанного с такими отношениями. Необходимо было помнить, что общими были только мотив и цель. Отношения, настроения, эмоции и мысли Джулии все так же подлежали изучению со всем возможным тщанием. Участие вместе с Джулией в крестовом походе, в борьбе за ее личную свободу не подразумевало ни одобрения, ни согласия с ее способом быть. Осознание этого позволяло отслеживать те случаи, когда Джулия отклонялась в сторону, потакая своим слабостям, или отвлекалась, испытывая слепую, нерассуждающую потребность в похвале.. -,

Общение и отношение____________________________________ 191

Полное объединение клиента и терапевта в сочетании с жесточайшей дисциплиной, позволяющей избежать нечестности, произвело на Джулию мощное воздействие. До сих пор она описывала себя как мать, чрезвычайно озабоченную благополучием детей. Майк, госпитализированный сын, был младшим из них. Все трое, несмотря на возраст (восемнадцать, двадцать и двадцать два года), все так же жили с родителями. Джулия видела в этом доказательство того, что она была хорошей матерью. У нее были постоянные конфликты с двумя старшими детьми, особенно с Диди, средней дочерью. Она считала, что старший сын, Норм, захочет оставаться дома настолько долго, насколько это будет возможно. Диди могла выйти замуж. Майк, раньше - наиболее перспективный, если судить по тем оригинальным идеям и хобби, которые его увлекали, ребенок, в результате всего, вероятно, вообще никогда не сможет покинуть гнездо.

Она всегда по-особенному любила Майка; их близость была очень специфической. При этом она всегда знала, что ей придется отпустить его, и она не чувствовала, что собственнически относится к нему, как ей часто говорили. Гораздо более собственнически, как она сама думала, она была настроена по отношению к Норму, старшему сыну. Норм, говорила она, был гораздо больше похож на мужа (которого также звали Нормом), ничего другого он и не хотел. Он наслаждался ее заботой и прекрасно умел поставить ее на место, если она слишком надоедала ему по поводу грязных рубашек и рваных носков. Она чувствовала себя чуть ли не его служанкой. Джулия понимала, что сама установила такой тип отношений, поскольку получала наслаждение от этих проявлений материнской заботы.

Ее отношение к старшему сыну во многом было смоделировано по образу и подобию ее отношения к мужу. Оба обожали ее и позволяли ей кудахтать над ними. При этом оба были в безопасности в своем собственном мире, куда ей доступ был закрыт. Они были настоящей командой, ходили на футбол и в бар, смеялись над тем, как она беспокоится о них. Они были преданны ей, и она была преданна им. Она не была уверена в том, что они не эксплуатируют ее, хотя оба и притворялись, что живут у нее под каблуком.

Ее отношения с дочерью, Диди, всегда омрачались пониманием того, что Диди предпочла ей отца. Диди всегда была папиной дочкой, соперничала с ней, стремясь завладеть его вниманием. С тех пор, как Джулия могла вспомнить, они с дочерью соревновались друг с другом. Именно по этой причине она была полностью уверена, что Диди вскоре уедет из дому. На самом деле, она считала, что это было бы лучшим решением, поскольку они скандалили с нею целыми днями. В основном, скандалы начинались из-за мелочей, к примеру, из-за того, надо ли натирать полы воском несколько раз в неделю, или нет.

Однако они с Диди ссорились и по поводу Майка, особенно перед тем, как он лег в больницу. Диди заявляла, что мать чрезмерно терпимо относится к странному поведению Майка. Она убеждала мать обратиться к врачу, а не носить Майку еду в сад, где он жил в течение нескольких месяцев. Теперь Джулия чувствовала, что возможно, ей не следовало позволять Диди влиять на ее решение относительно Майка. Она сожалела о том, что позволила ему лечь в больницу, потому что от этого стало только хуже и ей, и ему. Ей казалось, что теперь, возможно, Майк потерян для нее навсегда.

Расставание с Майком стало для нее источником переживания глубочайшей депри-вации. Из всех детей он был и оставался для нее самым дорогим. Она видела в нем продолжение себя. Из всех детей он был больше всех похож на нее, но при этом сила и мощь у него были свои собственные. По ее словам, она хотела верить в то, что все, что произошло с Майком, было результатом какой-то физической болезни. Она не могла понять, как такое

VI. Примирение с жизнью

прекрасное, чудесное дитя могло стать настолько непохожим на самое себя, и настолько отдалиться от нее.

Не вмешиваясь, Джулия позволяла Майку вести себя все более и более странно, поскольку надеялась, что это его способ пережить сложности, связанные с юношеским возрастом. Двое других детей усложняли ее жизнь каждый по-своему, и она надеялась, что странности Майка скоро пройдут. Он своими рукг.ми построил в саду сарай, где спал на старых тряпках, заявляя, что это - самое безопасное место в доме. Поначалу, летом, это ее едва ли беспокоило. Потом он отказался перебраться обратно в дом осенью, и она начала убеждать его отказаться от этой идеи.

Чем дольше Джулия умоляла его, тем хуже шли дела. Вскоре он перестал входить в дом, чтобы поесть или принять ванну. Фактически он стал использовать в качестве туалета заднюю часть сада. Соседи начали задавать вопросы, и Джулия принялась усиленно воздействовать на Майка с тем, чтобы вернуть его к нормальной жизни. Теперь Майк, бывший до тех пор разумным и спокойным, начал вопить на нее и несколько раз обозвал ее ведьмой. Джулия заподозрила, что случилось что-то серьезное, поскольку поняла, что Майк говорил это совершенно серьезно. Он не просто обзывал ее - он обвинял ее в занятиях колдовством.

Она еще готова была мириться со всем этим, поскольку он все же говорил с нею. Она надеялась, что он придет в себя после этого странного приступа и вернется в норму, когда зима выгонит его из его тайного убежища. Когда пришла зима, Майк оставался в сарае. Он отказывался обсуждать причины, побудившие его к этому. Однажды ночью, когда было морозно, Джулия пошла в сарай и увидела Майка, синего от холода, боявшегося, что она вызовет врача, если он не вернется в дом.

Когда Джулия вернулась к дому, Майк побежал за ней с криками гнева, вопил, что убьет ее. Он швырнул в нее пригоршню своих экскрементов и забросал ими окна, когда она укрылась в доме. Тогда, наконец, вызвали врача. Майка положили в больницу. Хотя теперь она не могла поговорить с ним, она была почти убеждена в том, что ее сын пытался что-то ей сказать. Хотя все вокруг говорили о галлюцинациях Майка, она была уверена, что его слова о колдовстве имели какой-то другой смысл.

Джулия понимала, что большинство людей пришли к мнению о том, что Майк, вероятно, выражал свой ужас по поводу ее поведения, которое было для него травмирующим, удушающим, и вызывало ассоциации со злой ведьмой из детских сказок. Она знала, что те консультанты, с которыми она говорила, видели в ней причину сумасшествия сына. Временами она и сама так думала. Она боялась, что и Майк, в конце концов, станет думать так, решив, что это - единственное объяснение его поведения. В глубине души она была убеждена, что, может быть, все не так плохо, и ей позволено надеяться на лучшее.

Возможность говорить об этом открыто, без страха, что на нее начнут давить с тем, чтобы навязать ей чужое мнение, или что ей позволят размышлениями довести себя до сумасшествия, воодушевила ее и позволила сформулировать свою версию событий.

Джулия думала, что Майк был всегда самым дорогим для нее ребенком оттого, что они разделяли сходные взгляды на жизнь. Что бы ни случилось, она всегда знала, что Майк будет ей союзником. Иногда он мог так подмигнуть или улыбнуться, что его преданность матери становилась очевидной. Она думала, что без такой преданности она не смогла бы сохранить собственное здравомыслие. Постепенно становилось очевидным, насколько трудно было для Джулии жить с четырьмя другими людьми, не теряя при этом чувства собственной автономии. В препирательствах с другими ей помогала выстоять только эта близость с Майком, и их невысказанная преданность общему делу. ■.,-.:■.■•:...-■«,<.,,,■,',:_; ..:■■■:

Общение и отношение

Постепенно вырисовывалась гораздо менее радужная картина положения Джулии в доме. Она рассказала, как часто чувствовала себя слабой и ничего не значащей, когда муж и Норм на нее ополчались. Они обращались с ней потребительски, как с человеком, которому надо время от времени льстить, чтобы он продолжал выполнять свои обязанности, обеспечивая им комфорт и удобство. Однако определенно, при всей преданности, что они выказывали по отношению к ней, оказывалось, что они презирали ее, как низшее существо. Всякий раз, когда Джулия пыталась принять участие в их беседах о футболе или политике, они обращались с ней, как с маленьким невежественным ребенком. Они могли приходить и уходить, когда им заблагорассудится, однако каждому из них в доме принадлежало больше места, чем то, на которое она, постоянно хлопоча по хозяйству, могла когда-либо осмелиться претендовать.

Очевидна была тема господства и покорности; ее отношения с двумя Нормами определенно располагались на уровне «Я-Оно». Больше того, было зафиксировано устойчивое положение, в котором они господствовали над нею, и она покорно принимала к исполнению их потребности и запросы. При этом ни один из Нормов не был признан ею в качестве полноценной личности с собственным внутренним миром, как не было понятия о ее собственной субъективности, как о чем-то важном для них. Джулия недоумевала, как она сможет добиться автономности для того, чтобы выйти из создавшегося силового дисбаланса и вновь войти в эти отношения с позиции осознания собственного центра субъективности.

Хорошим примером стало ее стремление получить некоторое собственное пространство, где она могла бы отойти в сторону от семейной жизни и вновь обрести себя. Она жаждала такого уединения. Она была уверена, что сможет лучше понимать их и строить взаимоотношения с ними, если не будет постоянно поглощена своей ролью домохозяйки и матери. При этом она не смела и думать о том, чтобы что-то требовать для себя, из страха потерять их любовь. «Любовь» в данном случае значило «потребность». Джулия страшилась того, что произойдет, когда два Норма перестанут в ней нуждаться. Джулия была уверена, что они не захотят, чтобы она оставалась с ними рядом, если больше не будут испытывать в ней потребность. Это было еще одним доказательством их «Я-Оно» отношений. Ее личность в этих отношениях ничего не значила; ее принимали в расчет только тогда, когда она приносила конкретную, объективную пользу.

Лишь долгое время спустя Джулия осмелела настолько, чтобы конкретно взяться за эту проблему, и стала размышлять о том, как фактически изменить дом, чт