Определение предположений 9 страница

Весь процесс терапевтической работы, описанный в предыдущих главах, есть путь, ведущий к внутреннему источнику нашего опыта. Пытаясь осмыслить собственный образ жизни, человек проникает в свой внутренний мир, который отныне определяет наши действия и отношения с миром внешним. Это осмысление не есть та же работа, которую мы совершаем, производя интеллектуальный анализ - это осмысление рефлексивного внимания к тому, что уже здесь; оно чрезвычайно похоже на медитацию (Хайдеггер, 1957). Для того, чтобы вынести на свет то, что уже имеется, нужно относиться к себе со вниманием и уважением, и успех в данном случае не зависит от высокого IQ. Многие высокоинтеллектуальные люди испытывают нехватку такого самоуважения и внимания к своей внутренней жизни. И, напротив, многие совершенно обычные люди интуитивно ощущают, в чем состоит цель и смысл их жизни, и их внутренний мир, к которому они относятся с уважением, открывает для них источник, из которого они могут черпать силу.

Разные подходы психотерапии и консультирования обычно обращают внимание на биологические, социальные и культурные условия, в которых развивается личность, но не на условия экзистенциальные. И все же именно с экзистенциальными обстоятельствами людям трудней всего примириться. Это становится очевидным из тех переживаний, которые возникают у людей в одиночестве. Не важно, насколько отчужденными и заброшенными они себя чувствуют в плане физическом, социальном или культурном; часто они могут видеть

VI. Примирение с жизнью

себя как личность, обладающую определенной индивидуальностью, и обретать в этом силу; например, как «человек с иными возможностями», «мужчина, делающий карьеру» или «чернокожая женщина». Быть другим, не таким как все - это может, в некотором смысле, стать неисчерпаемым источником силы, особенно если человек может влиться в ряды других людей в сходном положении.

Гораздо сложнее принять базовые условия и ограничения, налагаемые на человека и научиться примиряться с ними; находить силу в осознании собственной ограниченности, или в бесконечных схватках с ограничениями и проигрышами. Относительно легко осознать биологическую и социальную несправедливость и сплотиться против нее. Гораздо сложнее смириться с пониманием того, что основополагающие принципы человечности в мире, где царят нужда и несовершенство, будут неизбежно приводить к новым несправедливостям и новому неравенству.

Не удивительно, что многие люди предпочитают, закрыв глаза, погрузиться с головой в деятельность внешнего мира, вместо того, чтобы устремиться к познанию своей собственной внутренней человеческой сущности. Стремясь найти себя в достижениях и внешней деятельности, можно долгое время удовлетворять свою тягу к лучшей жизни и жизненным благам. Когда происходит кризис, в центре внимания неизбежно оказываются экзистенциальные вопросы. Тогда нам приходится считаться с неумолимой поступью судьбы, которая вновь и вновь заставляет нас осознать человеческую уязвимость.

Некоторые люди настолько очевидно защищены в своем физическом и социальном окружении, что вопрос об их человеческой уязвимости и конечности кажется им несущественным. И только столкнувшись с неудачей, они начинают размышлять о том, как вышло, что такое множество вещей они принимали как само собой разумеющееся. Сравнительно небольшой кризис может ввергнуть их во внезапное замешательство, поскольку их внутренний мир не предоставляет им никакой или почти никакой защиты.

Много мужчин и работающих женщин живут такой «вовне ориентированной» жизнью. Даже если они могут посвящать себе какое-то время регулярно, в эти моменты они, как правило, читают газету или занимаются еще какой-нибудь деятельностью, которая сохраняет их полную включенность во внешнее существование. Когда они внезапно сталкиваются с болезнью или смертью любимого или, наоборот, сами оказываются в тяжелом положении, причиной которого может быть наступление старости, потеря работы, болезнь или несчастный случай - они могут впасть в отчаяние и совершенно растеряться, будучи заключены в вакууме, который создали вокруг себя.

Кризисное консультирование очень часто сталкивается с такими случаями, когда человек внезапно обнаруживает, что его внутренних ресурсов недостаточно для того, чтобы справиться с ситуацией. Оно, таким образом, обычно совершенно необходимо тем, кто уже привык воспринимать базовую внешнюю защищенность как нечто само собой разумеющееся, и особенно тем, у кого раньше не было возможности примириться с самим собою в уединении.

История Ивана Ильича (Толстой, 1886) живо это иллюстрирует. Она описывает борьбу, которую ведет богатый и успешный человек, внезапно оказавшийся перед лицом своей неминуемой смерти, борьбу, которая в итоге приводит его к примирению с собой и с жизнью. Он приходит к шаткому осознанию того, что он, возможно, был неправ, и потратил жизнь на то, чтобы преуспеть во внешнем мире, и никогда при этом не понимал по-настоящему самого себя.

Один на один с миром

Открытие, которое озарило Ивана Ильича, сходно с открытием Кьеркегора, который говорил, что победа - злейший враг человека, поскольку она отчуждает его от самого себя.

Люди до сих пор очень редко обращаются к терапевту или консультанту, если они успешны в материальном или социальном плане, до тех пор, пока не настанет какой-то кризис. Отчуждение, которое отделяет нас от самих себя, многим людям кажется совершенно нормальным. Только в ретроспективе могут они понять, насколько чужой им была их жизнь вс времена легкости и удачи. И только после того, как им удастся примириться со своим внутренним миром, они могут увидеть положительные стороны своего низвержения. Только тогда они начинают понимать, что внутреннюю силу и правду можно обрести только в одиночном бою с невзгодами, поражениями и осознанием конечности человеческого существования. Обретение уверенности в себе зависит от готовности человека смиренно встретить мир лицом к лицу, один на один.

Это мужество быть (Тилих, 1952) утверждает себя, основываясь именно на базовом недостатке защищенности. Решимость жить, исходя из собственного одиночества, можно обрести только в противостоянии онтологической незащищенности (Лэнг, 1960). До тех пор, пока базовая защищенность бытия человеческой личности воспринимается как данность, человек живет, ожидая, что она будет ему предоставлена. Это влечет за собой фундаментальную зависимость от удачи, которая продолжит обеспечивать внешний комфорт и достижения. Внутренней свободы можно достичь только в процессе либерализации таких ожиданий. Очень часто люди только тогда открывают для себя такую возможность, когда впервые встречаются с поражением один на один.

Многие люди, невзирая на повторяющиеся поражения и кризисы, продолжают надеяться на то, что это - лишь временные трудности, и что завтра жизнь опять станет совершенно безопасной. Вместо того, чтобы ответить на вызов, который представляют эти неудачи, они пытаются игнорировать эту возможность и искать спасения в забвении, или положиться на другого человека. Обращение к консультанту или терапевту в этом случае - последняя попытка избежать непосредственной встречи с реальностью и с самим собой.

Экзистенциальному терапевту в этом случае нужно быть внимательным, чтобы уберечься от искушения разыграть роль спасителя. Он должен следить за тем, чтобы не выйти за пределы своей роли, он - голос совести клиента, ему надлежит постоянно следить за тем, расширяют ли его интервенции отношения клиента с самим собой, или наоборот, вызывают в нем возрастающее желание получить одобрение извне. Только если клиент примиряется со своей внутренней свободой за счет принятия внутренней экзистенциальной тревоги, тогда он сможет обнаружить и применить во благо способность перестраивать свою жизнь - перестраивать ее изнутри. Без этой способности любой внешний прогресс, в конце концов, окажется тщетным.

Клиенту нужно отыскать собственный внутренний источник жизненных сил, на который он сможет рассчитывать, каким бы обманчивым и лживым не оказался внешний мир. Пока терапевт старается приспособиться к клиенту и пытается облегчить его боль и тревогу, он стоит между ним и тем открытием, которое позволит ему обрести эту защищенность в себе самом. Поэтому терапевт должен остерегаться, чтобы не стать своего рода лекарством от неприятностей, вроде телевизора или соседки, которой можно поплакаться в трудную минуту. Возможно, клиенту необходимо бывает немного отвлечься, однако более всего он нуждается в том и заслуживает того, чтобы ему дали шанс распознать собственную силу, присущую лично ему способность встретиться с бытием один на один.

VI. Примирение с жизнью

Труднее всего в этом случае приходится человеку, который привык черпать самоуважение в своих профессиональных успехах и признании со стороны окружающих. У такого человека есть множество способов скрыться от тревоги, которая его подстерегает. До тех пор, пока он выбирает для себя комфорт и старательно поддерживает в рабочем состоянии иллюзию безопасности, вместо того, чтобы по-настоящему бороться с незащищенностью и одиночеством, нет смысла форсировать обсуждение темы. Ни один человек не может открыть для себя никаких новых сторон жизни до тех пор, пока не сможет и не примет решение отказаться от прежних схем защиты. Экзистенциальный практик должен обуздать в себе рвение миссионера. Не следует давить на клиента - и он вернется, когда жизнь опять примется разрушать его иллюзии и необходимость дальнейшего исследования станет очевидной для него самого.

Возможно, еще трудней помочь тому, кто пытался обрести пристанище в своем духовном мире, и по каким-то причинам утратил надежду полностью. Тот, кто разочаровался в себе, должен прежде обрести внутреннюю свободу и решимость, и лишь после этого он сможет обратиться к тому, что ценится во внешнем мире, станет стремиться к материальным благам и уважению в обществе. Есть искушение в том, чтобы уговорить пропащую душу заняться делом; часто кажется, что все, что ему на самом деле надо, это только получить немного самоуважения, стать членом общества. И для консультанта, и для терапевта, и для общества, конечно, было бы спокойнее, если бы, заново адаптировав и подтолкнув человека к деятельности, было возможно заместить странности, присущие отдельной личности, и отрешенность. Однако, как правило, при этом потери больше, чем приобретения.

Когда отрешившийся уже от жизни человек учится соответствовать требованиям общества в надежде обрести исцеление, в большинстве случаев это приводит к печальным последствиям. Человек действует как механизм, полностью лишенный духовного огня и личностной свободы. Такая адаптация обходится очень дорого, и проходит с применением лекарственных средств.

Ни один из переживших отчаяние такой силы, которое может сопровождать глубокое одиночество и отчуждение от внешнего мира, никогда не скажет, что лучше сумасшествие, чем повторная адаптация. Единственное, о чем мечтают люди в этой глубине отчаяния, - это о том, чтобы избавиться от одиночества. Эти люди, более чем кто-либо, готовы приступить к поискам, в надежде обрести источник своей внутренней силы. Не справляясь со своей жизнью во внешнем мире, они не способны достичь той внутренней свободы, к которой стремятся. До тех пор, пока они не найдут укромного места, откуда можно будет приступить к изучению духовного хаоса и путаницы, царящей вокруг, они, вероятно, будут пребывать в ловушке отчуждения, одновременно внешнего и внутреннего. Будь у них спасительная гавань и немного помощи в борьбе за внутреннюю защищенность, они могли бы обрести совершенно особого уровня способности, проницательность и понимание. Не подлежит сомнению, что те, кто обладает особой чувствительностью, больше подвержены опасности оказаться в растерянности, в одиночестве, ибо для них естественно с особой силой переживать внешнее одиночество и это заставляет их уходить в себя все больше и больше.

Люди этого типа часто бывают склонны всячески избегать любой помощи со стороны, которая может рассматриваться как вмешательство в их жизнь или попытка привести их в норму. Так же быстро они распознают любую помощь, которая будет предложена с целью отыскать истину и решение самых важных, ключевых проблем. Отчаявшийся человек, сильнее, чем кто-либо, способен откликнуться на экзистенциальный подход в терапии. В таком случае, способности терапевта работать в соответствии с подлинным

Один на один с миром

смыслом, положенным в его основу, подвергаются серьезной проверке. Человек, дошедший до грани выживания, человек, которому больше нечего терять, немедленно почует любое стремление опекать его, или миссионерское рвение. Только тот терапевт, который смотрел в бездну собственного Я, сможет что-то изменить для человека, зашедшего так далеко и потерявшего возможность самостоятельно ориентироваться в происходящем. Это именно то, что является целью любой из существующих форм терапии и консультирования, которые оправдывают эпитет «экзистенциальная».

Сейну было двадцать пять лет, когда он начал посещать консультанта. Двумя годами раньше, во время лечения в психиатрической больнице, его наблюдал психотерапевт. Однако сейчас он впервые попросил помощи сам. С экзистенциальным консультантом он связался по рекомендации друга. Его запрос к консультанту касался наставничества в области экзистенциальной философии, но не консультирования. Сейн был очень подозрительным во всем, что касалось прямого вмешательства в его образ жизни. У него был крайне отрицательный опыт психиатрического лечения и психотерапии, и он вытерпел это просто потому что не мог справиться с жизнью своими силами. Больше того, он чувствовал, что мог бы совсем пропасть из-за этой психиатрической помощи и лекарственной зависимости, если бы ему не помогали друг и родители.

Сейн жил с родителями и проводил большую часть времени в своей комнате. С шестнадцати лет он избрал уединение как альтернативу вмешательству посторонних в его жизнь. Он гордился тем, что он «одиночка», и при этом чувствовал, что его все глубже затягивает отчаяние и пустота. В течение многих лет он был превосходным студентом, в одном уважаемом университете он получил ученую степень по философии. Однако он к изучаемым предметам испытывал отвращение, и пришел к заключению, что академические философы утратили дух и искусство философии.

Хотя он очень ценил поддержку, которую получал от родителей и друга, он не мог доверять им. Он подозревал, что их мотивация к помощи в большой степени основывалась на желании контролировать его самого и его жизнь. Больше всего он хотел добиться внутренней ясности понимания. При этом в его внутреннем мире царил хаос. После окончания университета он две недели провел, запершись в своей комнате в родительском доме; пил он при этом только водопроводную воду и изредка съедал несколько сливочных крекеров. Когда он дошел до полного физического истощения, родители вызвали врача, и его забрали в больницу для физического, а потом и психиатрического лечения.

Как говорил Сейн, уже через пару недель его пребывания в больнице родители пожалели о том, что отдали его туда. Они были шокированы тем, с какой скоростью, казалось, ухудшалось его состояние с тех пор, как он начал принимать лекарства.

В конце концов, при помощи своих родителей и подруги, медсестры из больницы, Сейн выписался из стационара и начал снижать массированные дозы лекарств. Целый год ему потребовался для того, чтобы обрести новую стабильность и почувствовать интерес к чему-то еще, кроме созерцания стен или телевизора.

В начале экзистенциального обучения его жизнь состояла из ежедневных привычных процедур: встал, оделся, поел, посидел, немного почитал, обменялся парой слов с родителями или подругой, еще поел, принял ванну, еще почитал и отошел ко сну. Он четко осознавал то неявное, но настойчивое давление, которое подспудно оказывали на него родители, стараясь направить его жизнь в какое-нибудь общественно полезное русло. Также его все больше тревожили попытки его подруги хоть как-нибудь растормошить его. Он понимал, что каждый из них хочет успокоиться, увидев результаты своих добрых дел. Хотя Сейн и смо-

VI. Примирение с жизнью

трел на это критически, он понимал, что такое положение дел естественно и логично, и от того еще больше мучений причиняло ему его стремление уединиться со своими мыслями и отрешиться от внешнего мира.

Он относился к своим философским сессиям с таким беспокойством и скептицизмом, будто они должны были оказаться замаскированной попыткой путем внушения обратить его в прежнюю веру, вернуть к обычной жизни. В то же время он, как никто, жаждал бросить вызов миру, как никто, стремился к новым открытиям и пониманию. Хотя на тот момент Сейн всеми силами стремился сохранить свое одиночество, однако, для того, чтобы жить одному, ему требовалось что-то новое. Всем вокруг Сейна было ясно, что ему необходимо включиться в какую-либо деятельность и завязать отношения с другими людьми. Сейну же было ясно, что первое, что он должен сделать, так это закончить то дело, за которое он взялся, а именно примириться с собой и с жизнью. Никакие искусные понукания и принуждения не могли бы убедить его бросить это все и «стать нормальным парнем». Все, чего он хотел, - встретиться с этим уничтожающим молчанием, которое жило у него внутри, один на один.

Конечно, Сейн хорошо понимал, что его преподаватель философии, кроме того, является и практикующим терапевтом, и вскоре завел разговор о психоанализе. Особенно его заботила точка зрения его лечащего врача на потребность в уединении и отрешенности, которую Сейн ощущал в себе, и он хотел понять для себя, прав был тот или нет. Когда-то этот специалист высказал предположение о том, что такая потребность основана на отказе Сейна от борьбы с внешним миром. Далее, он отметил, что отрешенность Сейна была формой регресса, попыткой возвратиться в мир симбиотического младенчества.

Сейн был возмущен такой интерпретацией; он чувствовал, что этот терапевт очень далек от понимания того, что происходит. В результате он прекратил всякое общение с этим терапевтом, и такое поведение тот быстро истолковал как подтверждение диагноза. Медикаментозное лечение Сейна после этого было значительно усилено, и от такой очевидной «судебной ошибки» он впал в глубокое отчаяние.

Однако же, упомянутый эпизод сильно повлиял на него, и с тех пор он пытался понять, не был ли, случайно, прав этот терапевт. Работая с этой проблемой, читая книги по психоанализу и обсуждая свои внутренние переживания в свете прочитанного, он впервые смог контролировать реальность. Теперь он мог начать формулировать то, в чем заключались путаница и противоречие. Он не анализировал себя; однако, он использовал понятия психоанализа для того, чтобы уточнить, что еще ему нужно выяснить в самом себе.

Он пришел к выводу, что его потребность в уединенной отрешенности была вовсе не регрессом, а прогрессом. Он не прятался от внешнего мира. Он не боялся его. Он не отказывался от битвы с ним. Он просто проходил, как он сказал, «экзистенциальное обучение». Он остро чувствовал, что за последние годы выдерживал гораздо более суровые столкновения с жизненными проблемами и человеческими трудностями, чем любой чопорный терапевт в своих уютных кабинетных теориях. Теперь, когда Сейн уже кое-что обнаружил, он начал действовать более энергично.

Он отправился на поиски знаний, стал читать книги по социальной психиатрии и по альтернативным направлениям терапии. Здесь он нашел массу такого, что подверг критике и корректировке на основании собственного опыта. В частности, он возражал против того, что его поведение должно рассматриваться как реакция на лживые отношения в семье. Это также было связано с неприятными переживаниями, которые он и его родители получили в ходе сеансов семейной терапии, когда он лежал в больнице. Он полагал, что этот опыт

Один на один с миром

сильно повлиял на решение его родителей поддержать его, когда он собрался выписаться из больницы.

Во время этих сеансов было высказано предположение, что в самих отношениях с родителями было что-то в корне не так. Снова было сделано предположение относительно вероятного наличия симбиотической связи между ним и матерью, или существования чего-то еще, что каким-то образом поощряло его оставаться недорослем. Сейн чувствовал, что эта терапевтическая интервенция не столько содействует, сколько противодействует ему в выполнении той задачи, которую он поставил перед собой.

Все люди, которые пытались оказать ему профессиональную помощь, автоматически признавали, что его поведение было неправильным. Они пытались выдать его за симптом какой-то скрытой патологии. Никто не предполагал, что возможно, такое поведение было правильным и обдуманным. Из-за того, что он в результате такого поведения страдал, все думали, что оно - неправильное. Он же хотел найти не просто того, кто поддержит его в том, что на тот момент было единственно верным выбором, но и поможет ему при этом достигнуть наилучших результатов.

У него и в самом деле были близкие отношения с матерью, но он видел в этом ценность, а не патологию. Он был совершенно убежден, что именно внимание его родителей к его духовному миру дало ему такую способность к самопознанию. Он не сомневался, что из-за этого ему было трудней относиться к миру в обычной поверхностной манере, чего от него ждали окружающие. Он также не сомневался, что не много от этого потерял. Он был убежден, что если он сможет сам осмыслить все это на свой лад, то будет подготовлен лучше прочих к тому, чтобы идти и делать что-то существенное, если решит, что дело того стоит.

Единственный раз он усомнился в своем психическом здоровье, когда родители позволили забрать его в больницу и лечить как душевнобольного. Если они больше не видели смысла в его уединении, ему было гораздо труднее продолжать верить в себя. Применение к нему разного рода терапевтического лечения усугубило его замешательство, поскольку ему предложили интеллектуально правдоподобную модель, объяснение того, что с ним происходило. Это почти лишило его контроля над своей внутренней реальностью. Поэтому, как он думал, ему понадобилось два года, чтобы вновь ощутить уверенность в себе. Единственным способом защитить свое психическое здоровье было оставаться в течение этого времени одному. Просто он не готов был отстаивать свою правду перед всем миром, пока она не была ему окончательно ясна. Любое вмешательство извне отодвигало его назад, и полная замкнутость была единственным выходом.

По мере того, как наставнические отношения укреплялись за счет этих исследований и открытий, Сейн смог признать также их терапевтическую составляющую. Когда он убедился, что его внутренний мир не будут осмеивать, проверять на предмет патологии или урезать, чтобы втиснуть в рамки теории, он попросил помощи в прояснении тех вопросов, над которыми все еще ломал голову.

В течение полутора лет этого обучения устойчиво росла вера Сейна в собственную способность адекватно и разумно взаимодействовать с самим собой. В конце концов, он точно понял, что самое главное для него в жизни - постоянный диалог с собой, ясный и честный.

Не советуясь с терапевтом, он разместил в нескольких газетах рекламу, предлагая свои услуги в части преподавания философии (у него, в конце концов, была степень философа и собственный жизненный опыт). В течение следующих полутора лет он снимал для себя комнату и зарабатывал (пусть и не много) себе на жизнь. Также он подумывал о том, чтобы получить степень магистра. Его период отрешенности завершился.

VI. Примирение с жизнью

Сейн еще некоторое время навещал своего терапевта; теперь ему нужно было разобраться в проблемах, касающихся его отношений с другими людьми. Только после того, как он разобрался в себе, он смог приступить к преодолению следующего препятствия. После предпринятого им путешествия внутрь своего собственного мира, после того, как он обрел там надежное пристанище, настало время выступить в мир внешний. Теперь, когда он создал свою внутреннюю реальность, и был в силах, при необходимости, воссоздать заново свое Я, он был готов в действии и в со-бытии с другими утвердить свое существование во внешнем мире.