Правила для руководства разума

Не вызывает сомнения факт, что в мировой историко-философской традиции центральное место занимает разум. Мы можем проследить судьбу предписания "быть рациональным", начиная от Сократа, который являл собою персонифицированное воплощение разумной жизни и был мучеником, пострадавшим за свою приверженность к свободному исследованию. Другие философы - и классики, и современники - столь же усердно защищают необходимость руководствоваться разумом. Аристотель учил, что человек по природе -"животное рациональное". Разум уже тогда был настолько важен для человека, что считался его определяющей характеристикой. Он воплощал высшее благо, доступное человеку, источник человеческого счастья. Философы в один голос говорили, что без разума жизнь не стоила бы того, чтобы ее прожить. Джон Стюарт Милль ставил интеллектуальное удовольствие среди высших благ и заметил как-то, что предпочел бы быть "скорее неудовлетворенным Сократом, чем довольной свиньей". Джон Дьюи отстаивал познающий разум, отводя ему роль поводыря. Он говорил, что целью образования должно быть развитие навыков мышления, а самый надежный способ управления демократическим обществом - объединение интеллектуальных усилий. Гуманисты неизменно высоко ценили разум и процесс познания. Этот процесс представляет собой ключевую ценность, основывающуюся на прагматических и этических предпосылках.

Указанная позиция находится в резком противоречии с богословскими доктринами, превозносящими веру, откровение, мистическую любовь, авторитет, догматы или же волю к вере, в которых усматривают средство приобщения к абсолютной истине, праведности и святости.

Простая констатация важности познания в человеческой жизни не даст нам ничего существенного до тех пор, пока мы не установим, что понимается под разумом. Ясно, что термин разум не следует толковать узко или сводить его значения к тем, что имеют хождение в формальной логике или в обыденном опыте. Разум включает в себя как эмпиризм (обращение к наблюдаемым фактам и экспериментам), так и рационализм (следование критерию логической согласованности). Применение разума, понимаемое широко, означает стремление обосновать верования ссылкой на объективные критерии, то есть на подкрепляющие их факты и основания. В таком широком толковании термина имплицитно содержится понимание того, что любые утверждения, претендующие на истинность, должны быть проверены интерсубъективно по той простой причине, что все мы живем в некотором едином существенно гомогенном сообществе. А для того, чтобы объективное рассмотрение тех или иных утверждений стало возможным, последние должны удовлетворять требованиям фальсифицируемости, т.е. быть достаточно ясными для того, чтобы их можно было понять и, если возникнет такая возможность, подтвердить или опровергнуть.

Так понимаемый, разум допустимо использовать для выработки критериев оценки утверждений, претендующих на истинность. Существуют практические правила для руководства разума, небесполезные для любого разумного человека. Начнем их рассмотрение с самого бесспорного.

Первый случай применения правил для руководства разума может быть представлен в негативной форме: нам не следует принимать убеждение как истинное, если против него свидетельствует большое количество фактов, или если оно логически противоречит другим достаточно обоснованным убеждениям, или если налицо первое и второе условия. Это означает, что нам не следует придерживаться убеждения в трех случаях: если его основания сомнительны, если имеются серьезные свидетельства в пользу обратного убеждения, и если оно было доказательно опровергнуто. Справедливость этого правила для разума представляется столь очевидной, что трудно представить себе, как можно спорить с человеком, отказывающимся его принять. От такого человека можно было бы отмахнуться как от неразумного или впавшего в глубокое заблуждение, если бы феномен, когда люди упрямо придерживаются неистинных или устаревших взглядов, не был в истории человечества столь массовым. Причины этого разные. Общество склонно запрещать какую бы то ни было критику господствующих и признаваемых священными традиционных верований или культов. Это особенно верно в отношении религиозных, политических и моральных верований. Часто на их страже стоит система репрессивных мер политического, юридического, морально-психологического или чисто насильственного характера. Еретикам просто не позволяют выражать отличные от принятых мнения, борцы за идею могут подвергаться суровым карам, их могут ссылать, приносить в жертву на алтарях национализма, верноподданничества или веры. Догматическая вера порабощает мысль и не терпит, когда ее беспокоят рефлексии и сомнения. Скептик Пьер Бейль заметил: "Чистая иллюзия думать, что мнение, которое передается от века к веку, от поколения к поколению, не может быть ложным"1. Бертран Рассел писал: "Факт широкого распространения мнения не является свидетельством в пользу того, что оно не может быть абсурдным; в самом деле... широко распространенное мнение скорее может быть ошибочным, чем правильным"2. Действительно, десятки миллионов, скажем, французов (или немцев, или англичан) вполне могут заблуждаться относительно сущности какого-нибудь явления или процесса.

Усилия религиозной ортодоксии ликвидировать инакомыслие лишь добавляют новые страницы в историю своей дурной славы. Но и радикальные апологеты вновь провозглашенной веры порой пресекают критику столь же яростно, как и их консервативные оппоненты. Многие держатся своих верований просто потому, что их не пытались разубедить те, кто уже обнаружил достаточные основания эти верования отвергнуть. Вместе с тем люди, связавшие свою приверженность тому или иному верованию с получением от этого определенных благ, ненавидят любые формы свободного исследования, поскольку воспринимают их как угрозу своим жизненным интересам. Здесь можно вспомнить о мусульманских странах, в которых не допускается какая бы то ни было критика Корана. Такое же положение дел характерно для коммунистической и фашистской диктатур, которые, как сегодня достоверно установлено, систематически отрицали свободу выражения мнений и подавляли любые проявления инакомыслия. В определенных исторических контекстах вера как одно из проявлений воли может считаться добродетелью.

1 Pierre Bayle, Pensees diverses sur la comète: edition critique avec une untroduction et des notes Ed. By A. Prat (Paris: Hachette, 1911-1912).

2 Bertrand Russell Unpopular Essays (New York: Simon and Shuster, 1950), p.260.

Я верю, - говорит крайний ортодокс, - ибо то, во что я верю, абсурдно, противоречиво, и может идти вразрез с фактами. Решительность и откровенность такого рода утверждений расценивались как проявление особенно высокого уровня духовности. И Тертуллиан, и Серен Кьеркегор считали христианскую веру истинной, прежде всего, в силу абсурдности веры, многих библейский суждений и притч. Многие верующие будут стоять на своем несмотря ни на какие противоречия, полагая, что Бог таким образом испытывает их твердость в вере. В какой-то мере такая вера замешана на иррациональном мужестве. Подобную ментальность можно обнаружить у идейных приверженцев квази-религиозных секулярных движений и бесчисленных культов иррационального. Впрочем, большинство богословов не приемлют описанной здесь формы фидеизма и не оставляют попыток обосновать свои убеждения различными аргументами и фактами.

Трудно использовать аргументы рассудка в споре с безрассудными защитниками веры. Похоже, они основываются на особого рода алогизме. Правоверные иррационалисты парируют любой разумный довод утверждением, что якобы владеют высшей истиной, ускользающей от эмпирико-рациональных методов науки, и соответственно разум и факты в делах веры попросту не заслуживают внимания. Если эти люди не могут убедить сомневающихся, то готовы прибегнуть к силе, чтобы принудить их к согласию, игнорируя, таким образом, и разум, и логику.

Защита рациональных методов науки может потребовать значительных усилий и логических исследований, тогда как извращение фактов верующими бывает оснащено тезисами обыденного лексикона или здравого смысла. Трагической иллюстрацией этому служат множество апокалиптических культов, которые возбуждали массы людей, ожидавших, но так и не дождавшихся конца света.

Классический пример "истинно верующих", продолжавших упорствовать в своих догматических утверждениях даже после того, как апокалиптическое пророчество не сбылось, - это миллериты3. Давид

3 Последователи Уильяма Миллера, известные как миллериты, утверждали, что конец света наступит в 1843 или 1844 году. Это предсказание следовало из выкладок, сделанных Миллером на основании библейских свидетельств. После того, как его пророчество не осуществилось, многие его последователи продолжали верить в конец света, хотя и отодвинули Армагеддон в будущее.

Кореш в Уако, штат Техас, Джим Джонс в Гайане и Маршалл Эпплуайт, лидер секты "Небесные врата" (Heaven's Gate), вели своих фанатично преданных сторонников на верную смерть. Эти люди воплощают собой упрямую - вплоть до трагического исхода - приверженность иррациональным убеждениям.

Нет ничего страшнее для фанатично верующих догматиков, чем угроза поколебать их догмы "гадкой чередой фактов". Истинно верующие молят Бога о ниспослании им силы, способной отмести противоречащие их вере факты, ибо факты эту веру расшатывают. Верования имеют не просто познавательный статус, это не чисто интеллектуальные убеждения, они представляют собой глубоко укорененные привычки поведения, замешанные на воле и страстях, которым следуют любой ценой и вопреки любым препятствиям. Такие верования экзистенциальны и позволяют жить в русле традиций. Верующие фанатики, которыми полна история человечества, готовы сражаться за свои иррациональные воззрения, а, если понадобится, то и умереть за них.

Подобный умственный и психический настрой неприемлем для людей свободомыслящих, привыкших полагаться на разум и способность к суждениям, отражающим действительное положение дел. Такие люди способны устоять против искушения впасть в веру, хоть и соблазняющую невероятными обещаниями. Индивидуумы, отказавшиеся от личной автономии, скажем, члены какой-либо секты, не задействуют ни одну из своих рационально-критических способностей, т. е. они далеки от того, чтобы проявлять свободу суждений. Несомненно, любая система верований становится тем более внушительной, чем большее число людей ее разделяют. Члены секты, придерживающиеся явно нелепых убеждений, чувствуют себя уверенней, когда предаются различного рода коллективным акциям. Они могут считать себя детьми света, обладателями Истины, божьими избранниками или кем-то еще в этом роде. Им противостоят сыны тьмы, отверженные, дикие или находящиеся во мраке невежества люди. "Истинно верующие" современных светских движений могут выдавать себя за защитников прогресса, диалектики, патриотизма или традиционных ценностей, противостоящих капиталистам, продавцам наркотиков, истязателям детей, сатаниcтам, либералам, левым, шовинистам или реакционерам или кому-нибудь еще.

Разумные люди имеют идеи, которые они властны пересматривать, догматики же одержимы идеями, которые сами властны над их душами. "Многие люди обречены быть плохими мыслителями, - заметил Вольтер, - другие не способны думать совсем, третьи преследуют всех, кто мыслит, все равно хорошо или плохо"4.

Подобные формы нетерпимого поведения, к несчастью, слишком обычны в истории человечества. Причина в том, что убеждения не всегда принимаются людьми в качестве истинных (хотя люди и могут лгать себе, что они именно таковы), а скорее в качестве удобных, т. е. служащих некоей психологической, политической, экономической или социологической цели. Более того, убеждения столь тесно связаны с эмоциональными и практическими установками, что их бывает трудно анализировать, критиковать или опровергать.

Многие люди настолько глубоко подчинены социальному порядку или обычаю, что с ними невозможно полемизировать, так как это выглядит для них попыткой ниспровержения существующих общественных институтов, угрозой жизненным интересам тех, кто, как и они, сжился с существующим положением вещей.

Если обратиться к долгой истории римско-католической церкви, фактически старейшего религиозного института на земле, то можно увидеть, что эта авторитарная иерархическая структура сохранила свою целостность несмотря на свою нередко весьма деструктивную роль в истории человечества. Но не столько истина древнего символа веры объясняет факт ее живучести, сколько правила и предписания, удерживающие в ее власти послушных итальянских католиков.

Католический образ жизни насаждается в приходских школах и с церковных кафедр, его лелеют множество папских священнослужителей, преданных вероучению и оберегающих собственные властные интересы. Возможно, это объясняет, почему римская церковная иерархия существует столь долго и вопреки бесчисленным фактам, говорящим не в пользу истинности ее доктрины и практики. Подвергнуть сомнению постулаты веры - значит оспорить не только церковное учение, но и всю традицию той социальной и культурной жизни, которая имеет за своей спиной тысячелетнюю историю. Можно ли быть католиком просто потому, что католическая церковь выполняет определенные социальные, моральные или эстетические функции

4 "Destiny," in Voltaire, A Philosophical Dictionary (New York: Coventry House, 1932).

(как считал Джордж Сантаяна) и игнорировать тот факт, что утверждения, которые делаются от ее имени, явно ошибочны? Или демифологизация догм католиков будет означать конец традиционного образа жизни, который многие не пожелают отвергнуть лишь потому, что убоятся предполагаемого отсутствия какой бы то ни было жизнеспособной альтернативы?

Посещая такие мусульманские страны, как Марокко и Египет, я поражался тому, что молитвы во хвалу господу произносятся там нараспев через громкоговорители на площадях по пять раз в день. Можно представить, как трудно человеку, выросшему в такой атмосфере, пропитанной благочестием и набожностью, порвать с традиционной верой. Подсознательная установка, закрепляемая рефреном "Аллах акбар", овладевает душой человека настолько, что, похоже, порождает потребность, подобную той, что мы испытываем в воде или воздухе, когда ощущаем их недостаток. Подвергнуть сомнению подобные верования - значит проявить неуважительное отношение ко всей культуре в целом. Для многих это становится непреодолимым препятствием на пути к разуму и свободомыслию.

И все же первое правило для руководства разума гласит, что нам не следует принимать убеждения, если те очевидно ошибочны или против которых свидетельствует большое количество фактов. Это кажется мне очевидным и приемлемым для всех. Религиозные верования настолько прочно окопались на территории традиционных институтов культуры, что их трудно выделить и сделать предметом критического социального обсуждения; существуют и вполне безобидные иллюстрации этого правила.

Например, как быть со следующими тремя суждениями: "земля имеет плоскую форму", "посредством кровопускания можно излечивать болезни", "люди в состоянии транса могут общаться с бесплотными духами". Факты свидетельствуют о том, что все эти три пропозиции ложны. Представление, что земля плоская, идет от античного понятия о земле, основанного на положениях астрономии Птолемея и библейских преданиях. Эта пропозиция была опровергнута альтернативным утверждением, что земля имеет форму сферы, что было подкреплено как астрономическими наблюдениями, так и информацией, полученной со спутников, бороздящих просторы космоса. Сомневаюсь, что можно отнестись серьезно к обществу людей, придерживающихся мнения, что земля плоская, однако упорствующего в такой вере переубедить невозможно. Схожая ситуация имеет место и в случае с пропозицией, что кровопускание целебно, а ведь в среде медиков подобный взгляд одно время был доминирующим. Эта теория постулировала, что в теле содержатся влага и желчь, которые могут являться причиной недугов и потому подлежат выведению из него. Последующие эмпирические клинические испытания и верификация этой теории оставили мало оснований для подобных взглядов. Утверждение, что некоторые люди могут общаться с душами, покинувшими тело, так же ничем не обосновано, так как не имеется подтверждений тому, что дух или душа не прекращают существовать вместе со смертью тела, а контакты с ними, якобы устанавливаемые медиумами и людьми, способными впадать в транс, не засвидетельствованы в надежно контролируемых экспериментах. Некоторые психологи с этим спорят, однако, слишком многие факты говорят не в их пользу.

Существует, поэтому, второй случай применения правил для руководства разума, который надо понимать, возможно, менее жестко, чем выше приведенное правило, а именно: нам не следует принимать убеждение в качестве истинного, если оно недостаточно очевидно или у нас нет к тому достаточных оснований. Это определение касается верований, которые не могут быть окончательно опровергнуты на основе противоречащих им эмпирических данных или демонстрации их логической противоречивости, но которые, тем не менее, не имеют надежных оснований, способных оправдать их претензии.

Многие скажут, что это правило неприменимо к третьему из рассмотренных выше случаев, поскольку медиумы утверждают, что в состоянии транса вступали в контакты с "потусторонними сущностями". Существует солидный корпус литературы на эту тему, содержащий свидетельства тех, у кого был опыт видений или кого посещали духи. На мой взгляд, эти свидетельства ненадежны, так как всегда сводятся к личному опыту и не подтверждаются независимыми наблюдателями. Не дали результатов и многочисленные попытки экспериментальных сеансов для наблюдения таких спиритических феноменов как левитация стола, постукивания и т.д. Эта область настолько пропитана фальсификациями и обманом, что подобные свидетельства вряд ли заслуживают доверия. Пусть она и не считается целиком несостоятельной,5 можно с уверенностью утверждать, что приводимые в ее пользу доводы далеки от полной адекватности. Кроме того, утверждения о контактах с потусторонними сущностями предполагают дуализм души и тела, противоречащий большому числу фактов, которыми располагают такие науки, как медицина и биология, и которые свидетельствуют о том, что умственные процессы представляют собой функции тела, а не отдельные от тела сущности. На основании этих фактов мы можем с полным правом скептически относиться к утверждениям, что "бесплотные духи" якобы могут контактировать с нами.

Подобная же критика имела место в отношении широкого спектра таких противоречивых систем верований, как френология, иридиология, биоритмология и астробиология. В этих, как и во многих подобных им областях, взвешивались все за и против, подвергались обсуждению их основополагающие догматы. В определенных ситуациях обнаруживаются веские свидетельства против веры в них и недостаточные свидетельства в пользу такой веры. При этом и те, кто разделяют ее, могут считать отстаиваемую ими теорию или веру не вполне обоснованной. Многие полагают, что те же рассуждения применимы к религиозным системам верований, но не в том смысле, что последние окончательно опровергнуты, а только в том, что не существует достаточных свидетельств в их пользу.

Со своей стороны, я предлагаю два критерия истинности верования: (а) верование истинно в том и только в том случае, если существуют адекватно аргументированные основания в его пользу; верования не являются самоочевидной истиной, их истинность вытекает из фактов и аргументов, приводимых для их обоснования и (б) бремя доказательства лежит на утверждающем, который согласовывает верование с достаточными свидетельствами в его пользу и объясняет, почему его следует принять.

5 Например, Джон Белофф, исследователь аномальных психических феноменов, отстаивает идею достоверности исторических свидетельств в пользу медиумов. "What is Your Counter-Explanation? A Plea to Sceptics to Think Again", in Paul Kurtz, ed., A Sceptic's Handbook Parapsychology (Amherst, N.Y.: Prometeus Books, 1985), смотрите так же John Beloff, "The Skeptical Position: Is It Tenable?" в Skeptical Inquirer 19 no.3 (May/June 1995) и ответы на эту статью Джеймса Алкока, Сюзан Блэкмор, Мартина Гарднера, Рэя Хаймана и Пола Куртца.

Это предполагает третий случай применения правил для руководства разума: верование следует принять, если для этого существуют объективные причины, то есть адекватно подтвержденные данные и достаточные основания. Возьмем, например, следующие пропозиции: "Земля вращается вокруг солнца по эллиптической орбите", "бесконтрольный рыбный промысел приводит к тому, что численность популяций китов в настоящее время неуклонно снижается" и "Соединенные Штаты Америки - государство, расположенное в Северной Америке". Все они являются утверждениями, которые допустимо принять в качестве истинных. Если предложить кому-нибудь обосновать первое, он может сослаться на теории, принятые в современной физике и астрономии; в отношении второй он укажет на накопленный материал эмпирических наблюдений и статистические данные о популяциях китов. Что до последнего, то тут следует обратиться к атласу, в котором содержатся сведения о странах и континентах и указано их географическое местоположение.

Упрямый скептик может отрицать истинность любой из этих пропозиций, ссылаясь на множество философских аргументов. Так, наблюдения могут заключать в себе ошибки, чувства доставляют информацию субъективную и могут обманывать, истины являются таковыми в социальном контексте, в котором живет исследователь, определения произвольны и могут быть оспорены и так далее. Однако это не более чем софизмы, и не будет самонадеянностью утверждать, что мы располагаем достаточными познаниями в рассматриваемых областях исследования и что истинность приведенных высказываний обладает высокой степенью вероятности. Конечно, в будущем они могут быть и пересмотрены. Можно вообразить, хотя вряд ли это реально, что механика и теория гравитации будут модифицированы и в расчетах земной траектории вскроется ошибка, или что гигантская комета, астероидный или метеоритный дождь в один прекрасный день внесут отклонение в орбиту Земли относительно Солнца. Популяция китов может возрасти, если японские или норвежские рыбаки ограничат их лов (а это возможно). Соединенные Штаты Америки могут быть однажды завоеваны и стать частью другого государства или даже перестать существовать как единое государство.

Поэтому было бы ошибкой считать какие-либо утверждения о реальной действительности абсолютными, - это бывает справедливо лишь в отношении чисто лингвистических или тавтологических утверждений, которые истинны по определению или являются результатом логического вывода. Людям свойственно ошибаться. Наши ошибки могут быть скорректированы будущими наблюдениями и теориями. Но если неразумно делать высказывания, претендующие на абсолютность, то это не значит, что мы не можем высказывать утверждения настолько вероятные, что только глупец или упрямец стал бы их оспаривать. Скажем, если я говорю: "Завтра мы увидим освещенное Солнцем небо" или "Некоторое количество кислорода необходимо для жизни человека", то утверждения эти настолько вероятны, что мы можем считать их истинными с очень высокой степенью достоверности.

Можно осмысленно обсуждать вопрос об адекватных основаниях верований, имея в виду данные, накопленные в разнообразных областях исследования. Хотя верно и то, что данные, способные убедить одного исследователя в истинности чего-либо, могут представляться недостаточными другому. Основания верования зависят от контекста исследования. Реальность такова, что непрекращающемуся процессу познания дверь закрывать нельзя. Следует хранить открытость ума и быть готовыми изменить свои убеждения, если они будут опровергнуты или выявится их неполная обоснованность. Мы так же должны иметь силы вернуться к ранее отвергнутым верованиям, если те найдут себе подтверждение в достаточном количестве фактов и оснований. Убеждения следует рассматривать как гипотезы, проверяемые фактами и модифицируемые в соответствии с результатами такой поверки. "Человек, никогда не изменяющий своих убеждений, - заметил Уильям Блейк, - подобен застоявшейся воде, в которой заводятся верования-рептилии"6. Настаивать на том, что кто-то обладает окончательной истиной, значит отрицать перспективность дальнейших исследований.

Отношение убежденности к знанию играет здесь особую роль. Люди могут иметь убеждения относительно широкого круга вопросов и верить всему, что им взбредет на ум, насколько бы смехотворным с первого взгляда это ни выглядело. Вопрос в том, какие из верований истинны? Верования укоренены практически в любой психологической установке. Верить во что-то - значит полагать это ис-

6 William Blake, The Marriage of Heaven and Hell (London: Trianon Press, 1960).

тинным, причем то, о чем делаются утверждения, считается при этом подлинным или реальным.

Однако верование может совсем не нести никакого знания и быть ложным. Реальная проблема, возникающая здесь, касается оснований верования. Верования могут быть основаны на познании, чувствах, эмоциях, желаниях, личных вкусах, капризах, интуиции, вере, умозрениях, обычаях, традиции или авторитете.

Я повторяю: верования, относительно которых мы говорим, что они достоверны или истинны, должны быть подтверждены независимыми исследователями, а их следствия удостоверены практикой. Кроме того, они входят в рационально связанную систему взаимно совместимых верований7.

Существует еще и четвертый случай применения правил для руководства разума, возможно, самый противоречивый: если мы не располагаем достаточными или адекватными основаниями для того, чтобы удостовериться в истинности чего-либо, то следует воздерживаться от суждения.

Во многих случаях мы не обладаем достаточно надежным знанием, но основания для верования могут быть столь серьезными, что мы можем говорить о том, что убеждены в его истинности. В других случаях у нас бывает недостаточно или нет вообще никаких оснований для того, чтобы делать сколько-нибудь разумные заключения о чем-либо. Бертран Рассел как-то иронически заметил в этой связи: "Самые дикие противоречия возникают там, где мы имеем дело с вещами, относительно которых мы вообще не располагаем надежным фактическим материалом "8.

В религиозном контексте, существует форма неверия, известная под именем агностицизма. Этот термин применяют в отношении людей, которые отдают себе отчет в своем неведении того, существует ли Бог, и поэтому ничего о нем не утверждают. Наиболее кор-

7 Здесь я не буду входить в тонкости конституирования критериев проверки верований, тем более, что я уже делал это в своих предыдущих работах The New Skepticism (Amherst, N.Y.: Prometheus Books, 1992) глава 4 и в The Transcendental Temptation главы 3, 4 и 5. (См. русское издание: П. Куртц. Искушение потусторонним. М., Изд-во Академический проект, 1999.) Лучшим способом их верификации является научный метод, вполне совместимый со здравым смыслом.

8 Russell, Unpopular Essays (1950), р.260.

ректная позиция в вопросах, в которых мы не располагаем достаточными основаниями для определенных суждений - это скептицизм. Под последним я разумею не негативный или нигилистический скептицизм, отрицающий саму возможность обладать каким бы то ни было знанием, а позитивное и конструктивное использование скептицизма как метода исследования.9

Это означает, что многие вопросы все еще остаются открытыми и подлежат дальнейшему исследованию и что не стоит торопиться обращаться к верованию, как к инструменту для их решения. Можно спорить относительно того, в каких областях следует, а в каких не следует спешить с вынесением суждений (как, например, в религиозной сфере). В некоторых случаях мы можем лишь гадать о том, какая из сторон более права, чем другая, однако, не можем основательно судить об этом до тех пор, пока не получим достаточных сведений; подобная ситуация складывается в отношении теорий, возникающих на передних рубежах науки. В иных случаях полное знание невозможно, и остается только оперировать умозрительными заключениями. Надо быть осмотрительными и остерегаться принимать догадки за достоверные объективные утверждения.

Хорошей иллюстрацией сказанному может служить вопрос о том, существует ли разумная жизнь в других планетных системах. Конечно, вполне возможно, что жизнь в каких-то формах или даже разумные, наделенные самосознанием организмы развиваются где-нибудь еще во Вселенной. Имеется огромное количество галактик и планетных систем, поэтому не лишено смысла говорить о возможности, точнее о вероятности существования жизни в каком-нибудь ее отдаленном уголке. Однако до тех пор, пока мы не располагаем достаточными данными (фактическим материалом) или косвенными свидетельствами в пользу этого предположения, нам следует придерживаться скептической позиции относительно существования разумной жизни за пределами Земли.

9 Однако я должен добавить, что в отношении религии скептицизм не должен вести к нейтралитету, отрицающему необходимость занимать вообще какую бы то ни было позицию. Если принимать во внимание доступный фактический материал, то существование Бога выглядит настолько невероятным, что я готов причислить себя к атеистам, хотя и не чуждым скептицизма.

Это четвертое правило для руководства разума представляет особую трудность в практическом применении. В самом деле, мы стремимся к достоверному знанию, но часто совершаем прыжок в веру в тех областях, где не располагаем достаточным фактическим материалом и где разумные скептики не торопятся принимать что-либо на веру. Иногда, как отметил Уильям Джеймс, принять нечто на веру бывает и необходимо, поскольку этого требуют определенные жизненные ситуации. Верования позволяют предпринять хоть какие-то шаги, в то время как бездействие может кончиться для нас плохо. Может быть, Джеймс прав в отношении некоторых ситуаций, хотя и воздержание от поступка есть уже поступок.

При определенных обстоятельствах мы не можем оставаться в стороне, храня пассивное молчание - подчас мы вынуждены дать интуитивную оценку ситуации, даже не располагая для того надежным знанием. В таких случаях единственный выход - действовать на основании самых достоверных имеющихся фактов, признавая при этом, что наши верования могут быть ошибочными и случайными, в лучшем случае лишь вероятными. Хорошо иллюстрируют это положение прогнозы и предложения по фискальной и финансовой политике, которые делают экономисты, опираясь на статистические показатели, хотя все их предсказания и рекомендации могут оказаться ошибочными.

Здесь мы имеем дело со следующим практическим вопросом: насколько вышеперечисленные правила разума применимы в жизни? Не суть ли они лишь выстроенная философом умозрительная конструкция, не имеющая с жизнью никакой связи? Как я уже подчеркивал, тот, кто хочет быть рациональным во всем, строго следуя этим правилам, постоянно сталкивается с таким количеством практических проблем, что жизнь его часто становится трудной, хлопотной и даже опасной.

Другая сложность заключается в том, что границы знания расширяются столь стремительно, настолько трудно определимы и требуют такого множества специальных экспертиз, что фактически никто сам не в силах разобраться в той или иной области исследования или человеческого опыта, кроме специалистов, имеющих для этого необходимую квалификацию. Человек спрашивает себя: следует ли мне прооперировать желчный пузырь? Каков самый дешевый и эффективный метод очищения воды? Как добиться, чтобы мои дети читали больше? Точно ли витамин С мне полезен? Ясно, что ни один индивидуум в современном обществе не располагает необходимыми средствами, временем, достаточной компетенцией или навыками для того, чтобы досконально разобраться во всех или даже в одной сколько-нибудь широкой сфере человеческого знания. Воздерживаться от суждений о том, относительно чего я лично не располагаю достаточным фактическим материалом и соответствующими познаниями, означало бы, что я не могу судить почти ни о чем в мире. Единственный выход из тупика - положиться на мнение авторитетов в своих областях, идет ли речь о ботанике, компьютерной технологии, метеорологии, фармакологии, энтомологии, астрономии, экономике или психиатрии. Таким образом, можно выделить пятое правило для руководства разума: я буду полагаться на мнение профессионалов во многих или в большинстве ситуаций, но только в том случае, если буду уверен в надежности и объективности их экспертных оценок, т. е. если их мнения основаны на достаточном фактическом материале и соответствующим образом подтвержденных аргументах, и/или они могут быть воспроизведены и оценены другими компетентными исследователями. К сожалению, во многих областях не существует квалифицированных экспертов, как, например, в хиромантии или астрологии, так как в них отсутствуют и объективные критерии, следуя которым можно было бы делать определенные выводы. Не отработана здесь и процедура обобщения и установления принципов.

Я готов прислушиваться к мнению экспертов только в том случае, если сочту, что они обладают достаточной квалификацией. При этом другие квалифицированные исследователи должны иметь возможность удостовериться в доказательности высказанных суждений и оценок, признать их адекватно обоснованными. Квалифицированные эксперты не делают своих заключений, руководствуясь просто обязанностью, капризом, вкусом, интуицией, откровением или политическими интересами. Тот факт, что они являются признанными авторитетами в своих областях, не делает их заявления непогрешимыми. Однако если на их суд все же полагаются, то только потому, что он зиждится на достаточно большом фактическом материале и серьезно обоснован. Такие эксперты будут придерживаться скептической установки, если в их распоряжении не окажется необходимых данных или аргументов. Дело в том, что их подход носит непредвзятый характер, и они будут использовать строгие методы для проверки утверждений, претендующих на истинность, а те, в свою очередь, могут быть критически пересмотрены их коллегами. Поэтому я отвергаю теологию, как сферу авторитарную. Большинство теологов а priori утверждает, что Бог существует, хотя, на мой взгляд, это положение никогда не было надежно подтверждено. При том что существуют объективные эмпирические стандарты для решения вопроса, какие из спекулятивных заявлений о природе Бога являются истинными.

Подводя итог, можно сказать, что правила для руководства разума выступают как критерии, которые разумный человек способен по достоинству оценить и использовать для определения степени истинности утверждений о реальности.

Без сомнения, существуют и другие практические правила, которые остались вне поля моего рассмотрения. Дело в том, что в современном обществе мы часто против своей воли имеем дело с огромным количеством противоречивых утверждений. Некоторые из них слишком незначительны, другие серьезны, однако мы не в состоянии охватить их все сразу. Где возможно, мы прибегаем к правилам для руководства разума, а где нам фактического материала недостает, воздерживаемся от суждений или полагаемся на мнение экспертов, которые, как мы понимаем, действуют в наших интересах, потому что используют объективные методы исследования.

Раскрывая содержание вышеизложенных правил для руководства разума, я продолжаю двигаться в русле поисков современной философии, стремящейся отыскать надежный метод для установления истинности утверждений. Подобная практика исторически оказалась весьма плодотворной. В XVI и XVII веках она стимулировала развитие методов науки и в значительной степени способствовала успехам естествознания, особенно физики и астрономии. В XVIII-XIX веках научные методы нашли применение в химии и биологии, а в XIX и XX - в психологии, социологии и науках, изучающих поведение. Их применение в области разработки технологий имело колоссальный преобразующий планетарный эффект. Остается только гадать, что принесет нам контролируемое использование научных методов в других, пока еще не разработанных областях знания.

Противники научного исследования неустанно препятствовали его распространению на многие области жизни человека, настаивая на том, что есть якобы многое такое, что невозможно или непозволительно исследовать. Они защищали от науки "духовную истину", мистицизм, откровение, интуицию, искусство и гуманитарное знание, видя в них альтернативные источники постижения мира. Некоторые критики науки утверждают, что разуму недоступны потаенные глубины "духовной" или "паранормальной" вселенной, что он не в состоянии проникнуть в сферу трансцендентного. Постоянная война против дарвинизма временами достигает особого накала, так как креационисты стремятся во что бы то ни стало отвести человеческому роду особое место в миропорядке. Критика бихевиоризма не смолкает, ибо считается, что научными методами нельзя постичь "душу". Многие постмодернисты полагают, что научное изложение фактов представляет собой нечто не более реальное, чем мистические свидетельства. Такого мнения придерживаются критики научной методологии и среди них Пол Фейерабенд10.

Продолжает существовать широко распространенная оппозиция применению методов рационального познания к нормативным суждениям этики, религии и политики. Как изрек Блез Паскаль, "у сердца свои законы, у разума свои". И сегодня нас тщатся убедить, что "внутренняя сфера сознания" и область "абсолютных моральных суждений" не поддаются научному исследованию. Другие нередко возникающие в этой связи вопросы касаются сферы применения рациональности: существуют ли границы действия правил для руководства разума? есть ли области, в которые было бы нецелесообразно и неразумно вторгаться научному исследованию? не ведет ли в них поиск объективных методов исследования к иллюзорным результатам?

Я полагаю, что пределы свободному исследованию невозможно установить априори. Попытки чинить на этом пути препятствия оказались исторически несостоятельными, научное исследование продолжает рушить возводимые перед ним барьеры и двигаться по пути прогресса. Использование строгих методов исследования было оправдано успешностью их применения в различных сферах. Кто, не исследовав дело, может с уверенностью сказать, что то или другое нельзя понять в принципе, что оно избежит человеческой пытливо-

10 Пол Фейерабенд. Против методологического принуждения. М.: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1998.

сти? Науки продолжают снабжать нас накопленным ими достоверным знанием, и границы его все расширяются.

Возможно, некоторые предметы исследования, как, скажем, субатомные частицы или отдаленные галактики, настолько внутренне сложны или столь отдалены от нас, что нам не достанет умственных способностей для того, чтобы расшифровать их коды или структуры. Но и вообще невозможно знать заранее, будет ли нам сопутствовать успех. Надо пробовать, надо что-то предпринимать. Мудрейший выбор - это продолжать пробовать. В любом случае научное исследование остановить мы не можем. Так что не стоит поддаваться страхам и смиренно благоговеть перед тайнами.

Обращение к областям потустороннего, "духовного", мистического и паранормального спорно, так как их реальное существование постулируется в качестве истинного еще до того, как нам удалось бы с научной достоверностью его установить. Стоит ли прибегать к прыжку в веру и вводить в универсум понятия Бога или нирваны, или утверждать, что непознаваемая "сфера духа" лежит вне досягаемости разума и опыта? Введение сущностей, отсутствующих в природе, не поможет нам объяснить то, что в ней происходит.

Натурализм

Позиция, которую я здесь отстаиваю, известна как натурализм. Существуют, по меньшей мере, две различных его интерпретации. Первая исходит из теоретического осмысления природы: она не находит свидетельств в пользу существования сверхприродной сферы и по этой причине отрицает состоятельность построений супранатурализма, теизма и спиритуализма. Такая теория природы, согласно Эрнсту Нагелю11, утверждает приоритет материи, то есть массы и энергии, иными словами, физических и химических структур мира, открытых естественными науками. Она допускает плюрализм как вещей, так и уровней организации и развития. Согласно этой теории натурализма все, с чем мы сталкиваемся и что можем познать, представляет собой часть естественного порядка вещей, неотделимого от природы. Понятия и категории, посредством которых натурализм

11 Ernest Nagel, Naturalism Reconsidered. In Paul Kurtz, ed., American Philosophy in the Twentieth Century: A Sourcebook from Pragmatism to Philosophical Analysis (N.Y.: Macmillan, 1966).

пытается постичь природу, основываются по преимуществу на данных науки.

Во-вторых, натурализм обеспечивает нас эпистемологической, т.е. методологической концепцией. В широком смысле, эта форма натурализма утверждает, что самые эффективные методы развития знания аналогичны используемым в науке, и что нам следует неотступно искать естественные причинные объяснения всему, что происходит в границах вселенной. Все, что подлежит разумному исследованию, пребывает в природе, а не вне нее. Натурализм, таким образом, есть метод исследования, предписывающий всегда и всюду искать натуралистические, естественные объяснения.

Я сторонник прагматического натурализма12, одной из форм натурализма как широкого философского течения. Согласно этой точке зрения, научное исследование следует рассматривать как средство обеспечения нас не "отражениями реальности", а гипотезами, работающими на практике. По Ричарду Рорти, суть прагматической интерпретации знания заключается в том, что истинные верования (beliefs) - это не "репрезентации природы вещей", а "эффективные правила для действия".13 Натуралисты-прагматики стремятся распространить методы научного исследования на всю природу и все аспекты человеческого опыта. Сам Рорти не приемлет эту форму натурализма.

Здесь часто возникает ключевой вопрос, применимы ли методологии и нормы научного мышления, принятые в области технологии, к сфере нормативного? Утверждается, что наука и технология незаменимы там, где речь идет о средствах, находящихся в нашем распоряжении, о цене и последствиях определенных целенаправленных действий; но они якобы бесполезны, когда дело касается вопроса о самих целях, которые лежат вне сферы научной рациональности. Тут явно сгущены краски, так как научные методы ежедневно находят применение в сфере экономики и политики, где компьютерные технологии, алгоритмы для принятия решений и теория игр оказываются вернейшими средствами в процессе оптимизации выбора. Можем

12 См. Paul Kurtz, Philosophical Essays in Pragmatic Naturalism (Amherst, N.Y.: Prometheus Books, 1990).

13 Richard Rorty, "Pragmatism without Method". Paul Kurtz, ed., Sidney Hook: Philosopher of Democracy and Humanism (Amherst, N.Y.: Prometheus Books, 1983), p. 262.

ли мы пойти еще дальше - в этическую сферу - и будут ли там наши суждения оставаться научными? Философы, работающие в русле прагматического натурализма, выступают, как правило, в защиту применения научных методов в этике и даже говорят о создании "науки о ценностях и ценностных суждениях". Не ошибочно ли пытаться перенести методы науки в эти сферы человеческого бытия?

Сидней Хук дает, возможно, наилучший из утвердительных ответов на этот вопрос. Он убеждает нас "применять научный метод на всем пространстве культуры" и утверждает, что "как правило, существует один надежный метод достижения истинного знания о природе вещей... и он находит свое наиболее полное воплощение в методах науки"14. Рорти возражает, говоря, что поиски метода в этой области неоправданны и что философы должны отказаться от них, как от неприемлемой формы "сциентизма".

Мои возражения на подобную критику сводятся к тому, что правила для руководства разума сами по себе уже являются нормативными и что здесь на карту поставлены не только этика и политика, но и сама наука. А есть ли какое-нибудь оправдание применению научной методологии? Да, и оно двоякого рода: (а) научная методология представляет собой самый эффективный инструмент для понимания естественных процессов по сравнению с другими методами и, с прагматической точки зрения, ее применение оправдано приносимыми результатами, и (б) она обладает внутренней ценностью, т.е. ценна сама по себе. Человеческие существа любопытны и жаждут знания, и она предоставляет в их распоряжение совершенный инструмент для раскрытия тайн природы.

Методы науки не остаются неизменными; они не фиксированы и не окончательны, и открыты для совершенствования. Более того, само приобретаемое нами знание не носит абсолютного характера. Оно не воплощает собой идеального порядка или структуры самой реальности. Верифицированные гипотезы и теории, с одной стороны, объективно обоснованы и описывают то, что пребывает вне нас как "реальное", с другой стороны, знание фаллибилистично, изменчиво, пробабилистично и несовершенно и абсолютного характера не имеет. Мы не можем быть уверены в чем-либо в абсолютной степени.

14 Sidney Hook, Naturalism and First principles. In The Quest for Being and Other Studies in Naturalism and Humanism (N.Y.: St. Martin's Press) 1961.

Научное исследование согласуется с методами рассуждения, характерными для здравого смысла. Таким образом, всякое резкое различие между теоретическими и практическими суждениями преувеличено, так как научное исследование реализует наши цели и проверяется экспериментально. Без сомнения, необходим более широкий термин, чем просто "научный метод", чтобы определить то, что я имею в виду. Попытка свести всякое критическое исследование к методам, применяемым в науке, конечно же, слишком упрощает дело, и Рорти прав, считая такое упрощение одной из форм "сциентизма". Я, естественно, далек от наивной веры в то, что "наука спасет нас" (в примитивном понимании этих слов). Более того, некорректно использовать парадигму модели исследования, применяемую в естественных науках, во всех областях человеческого бытия.

Мы нуждаемся в более универсальной модели рациональности, признающей известное разнообразие и плюрализм научных методов, и притом оставляющей место для их определенной преемственности. Разве методы, применяемые математиком и физиком-теоретиком, совершенно отличны от методов лаборанта-эксперимента-тора и инженера? И разве они не имеют ничего общего с методами, которыми вооружаются историк, стремящийся описать и понять определенную историческую эпоху, адвокат, защищающий дело в суде, преподаватель, прививающий студентам навыки овладения знанием, политик, пытающийся разъяснить людям свою платформу, специалист по медицинской этике, доказывающий правомерность эвтаназии, футбольный тренер, разрабатывающий для своей команды стратегию и тактику завоевания победы, или даже философ, дерзающий подступиться к вечным проблемам? Разве профессиональные различия влекут за собой резкое различие в методах?

Я считаю, что в каждой из этих областей используются сходные методы и формы рациональности. Более того, они находят применение в повседневной жизни: и тогда, когда мы ухаживаем за газоном, и когда идем за покупками в супермаркет, и когда провожаем наших детей в школу... Термин критическое мышление, похоже, подходит на роль общей модели, так как демонстрирует преемственность методов в пространстве от обыденного здравого смысла до научного исследования. Критическое мышление предполагает как разум, так и опыт в обретении нового знания. Оно включает научное исследование, прикладные технологии и технические навыки и находит применение в обычной жизни, т.е. реализуется там, где мы формулируем практические суждения. Используется оно и в этике, политике, экономике и других областях. Нам повезло, что способность к разумному мышлению присуща человеческой природе, что она принадлежит к генетически наследуемым способностям человеческой расы. Критическое мышление означает нашу способность понимать и учиться, решать проблемы и справляться с новыми ситуациями, возникающими в среде нашего обитания. Оно выходит в сферу абстрактного, получая новое знание и используя его, чтобы преодолевать трудности и управлять средой в наших целях. Хотя определенная врожденная разумность является предпосылкой критического мышления, когнитивные навыки можно культивировать и тренировать, в противном случае они могут утратить остроту и пребывать в дремлющем состоянии без какого бы то ни было употребления. Способность критического мышления развивается образованием. Именно критическое или рефлексирующее мышление позволяет нам максимально использовать наши интеллектуальные возможности при решении проблем, которые мы встречаем на своем пути, независимо от того носят ли они характер абстрактный и теоретический или, наоборот, конкретный и практический. Критическое мышление позволяет нам докопаться до сути проблемы, выявить ее нерв и приступить к ее разрешению. Оно так же включает творческую компоненту. В столкновении с проблемой или затруднением плодотворны такие качества творческого мышления, как изобретательность и проницательность.

Примеры критического мышления можно обнаружить во всех областях человеческой деятельности. Им пользуется поэт, который вдохновенно пишет сонет, или композитор, сочиняющий камерную музыку, и даже теолог, эксплицирующий и интерпретирующий совокупность положений в рамках логически последовательной теологической системы.

Нередко мы ошибочно считаем умными тех людей, которые согласны с нашей точкой зрения, а глупыми тех, кто ее не разделяет. Нет никаких сомнений в том, что как скептики, так и верующие бывают умны по-своему. В качестве примера можно указать на фундаменталистов и атеистов. Научная компетентность позволяет специалистам приложить свои интеллектуальные силы к специфическому набору проблем узко специальной области, скажем, к медицинской практике, будь то отоларингология или ортопедическая хирургия, онкология, акушерство или офтальмология.

Чем ученые-медики отличаются от астрологов, хиропрактиков, предсказателей или хиромантов? В сущности, и те и другие будут мыслить по-настоящему критически, если попытаются проверить свои верования, применяя принятые правила для руководства разума. Это значит, что каждому придется рассматривать свои верования как гипотезы и оценивать их по тому, достаточно ли они обоснованы, логически непротиворечивы и экспериментально проверены. Все положения, претендующие на статус убеждений, должны быть в принципе доступны для исследования сообществу ученых, которое компетентно оценить аргументацию, повторить (воспроизвести) опыты и получить подтверждение (или опровержение) подлежащим проверке данным.

Важно, чтобы на каком-то этапе критически оценивались основные предположения, лежащие в основании системы верований или области исследований. Например, можно задаться вопросом, насколько надежны основания теологии? Является ли откровение достаточным источником знания? Правда ли, что Коран иг Библия содержат слово Божье? Существуют ли факты, доказывающие бытие Бога? Вмешивался ли Бог в мирские дела и открывал ли Он людям свои цели? Если мы получим негативный ответ на эти вопросы, то следует отвергнуть всю сферу теологического дискурса. Оценивая правомерность астрологии, надо подобным же образом рассмотреть ее основания. Действительно ли время и место рождения индивида предопределяют его характер (тип личности) и судьбу?

Если основные предпосылки утверждений не имеют достаточной эмпирической базы, то необходимо быть готовым к тому, чтобы отвергнуть все основание системы верований. В таком случае она подобна карточному домику. К сожалению, фундаментальные положения теистических и паранормальных систем верования не рассматриваются критически, а принимаются на веру в качестве истинных. Из этих недостоверных посылок выводятся сложные системы представлений. Попытки отстоять их часто апеллируют к таким характеристикам, как логическая непротиворечивость или длительность исторического существования. Однако мы вправе спросить, достаточно ли обоснованы сами фундаментальные предпосылки? Если нет, тогда, перефразируя Давида Юма, следует "предать их огню".

Нередко случается, что ученый не желает выходить за пределы своей специализации. Так, например, многие ученые отказываются критиковать теизм, полагая, что это выходит за пределы их компетенции. Многие философы подобным же образом неохотно судят о достоверности определенных утверждений, будучи более заинтересованы, как они говорят, в прояснении понятий, чем в их оценке. Порой определяющим здесь является страх за свою карьеру или недостаток мужества, а не забота об истине. Возможно, именно гуманист-евпраксофист - человек с космическим мировоззрением, основанным на формирующейся научными достижениями целостной картине мира, а также разделяющий сумму практических ценностей, важных для достойной жизни - более других способен помочь нам сориентироваться в сфере нормативного.

Что такое познание?

Термин познание нередко используется синонимично с такими терминами, как разум или критическое мышление. Центральная проблема, которую нам следует здесь рассмотреть, касается природы познания. Эта тема прежде находилась в исключительном ведении философов. Сегодня, как ее называют, когнитивная наука представляет собой междисциплинарную область, в рамках которой работают психологи, программисты, специалисты в области искусственного интеллекта и лингвисты. Отмечаются разные смыслы понятия "познание". Согласно классической интерпретации, этот термин применяли в отношении внутренних психологических процессов - представления, мышления, умозаключения, рефлексии, обдумывания, изучения и понимания. При таком подходе преимущественное внимание уделялось понятийному знанию. Сегодня термин "когнитивный" используется более широко и включает в себя такие процессы, как наблюдение и восприятие. Однако и концепты (понятия), и перцепты (наблюдения и восприятия) нередко ошибочно отделяются от объектов, существующих в мире. Они считаются приобретенными идеями, впечатлениями или мыслями, виртуально существующими в рамках нашей внутренней, двумерной и нематериальной ментальной сферы.

Подобная дуалистическая концепция спорна, так как она допускает раздельное существование разума и тела и отделяет их от внешнего мира. Корректнее рассматривать человеческий организм как поле их взаимодействия в рамках объектов и событий. В этом смысле когнитивные процессы соответствуют функционированию мозга, нервной системы и органов чувств, при этом они связаны с различными стереотипами поведения мира объектов и событий. Это означает, что глагол познавать "предшествует" существительному познание и подразумевает активные процессы органических взаимодействий. Активно познавать - значит придерживаться такой модели поведения, которая проявляется внутренне как ощущаемое познание, а внешне - как результат его воздействия на окружающую среду. Исторически идея дуализма души и тела привела к возникновению онтологической загадки: каким образом мы можем утверждать, что наши внутренние мысли, идеи или ощущения имеют отношение к внешнему миру? Человек оказался запертым в своем внутреннем гомункулусе и не мог прорваться во внешний мир. Подобное затруднение эгоцентрического характера казалось неразрешимым.

Теория взаимодействия обходит данную проблему. Она начинает с действия, поведения и поступков. В начале есть акт (act), соответственно ф-акт (f-act) представляет собой функцию поведения организма. Факт не является изначальной данностью, а зависит от наблюдений и интерпретаций, относящихся к встречаемому в полях взаимодействия. Человеческие организмы пребывают в мире объектов и событий. Констатации фактов представляют собой результат действия сознательных и бессознательных механизмов обратной связи организмов, способных ассоциировать объекты, отвечать на внешние импульсы и интерпретировать их. Человеческие организмы вступают во взаимодействие с внешним миром, чтобы приспособить его к себе. Таким образом, организм не пассивно наблюдает или размышляет, а является деятелем или агентом, модифицирующим мир как арену человеческих действий.

Организм способен выполнять и многие другие психологические и поведенческие функции. Он может накапливать информацию и воспроизводить ее в памяти. Он проявляет волю, когда стремится к поиску, использованию и потреблению объектов в своих целях (пища, вода, орудия и тому подобное). В отличие от животных, люди могут пользоваться языком, знаками, символами и лингвистическими метафорами для общения с другими людьми и, таким образом, совершенствовать при помощи знания свою способность к преодолению естественного сопротивления среды.

В широком смысле познание включает совокупность функций и более высокого уровня, таких как мышление, восприятие, воспоминание, желание, исчисление, планирование, моделирование, интерпретация, воображение, обдумывание, оценка, суждение и так далее. Таким образом, познание нельзя упрощенно идентифицировать ни с мыслью, ни с восприятием; его не следует рассматривать его отдельно от поведенческой (практической) интервенции во внешний мир.

В век кибернетики колоссальные усилия были направлены на создание мыслящих машин, компьютеров, дублирующих функции человеческого мозга. Их возможности позволяют вводить, систематизировать, сортировать, отыскивать и анализировать многие данные. Компьютеры способны действовать быстрее мозга. Хотя мозг по-прежнему поражает способностью к выполнению сложных задач, современные компьютеры могут по своим возможностям его превосходить. Слияние биотехнологии с робототехникой сделало бы возможным создание "комботов" (компьютеризированных роботов), обладающих сложнейшими встроенными функциями. Все эти устройства создаются для реализации человеческих замыслов. Комбот должен работать подобно разуму человека: в него встроены трехмерные поведенческие функции человеческих и биотехнологических систем многоцелевого назначения.

В любом случае наши убеждения вторгаются в мир, в котором мы живем, и служат инструментами нашего поведения. Они представляют собой не просто описания внешней реальности, того, что пребывает вне нас, но позволяют делать основанные на наблюдениях умозаключения и предсказания. Как наблюдения, так и предсказания проверяются практикой. Те, что оказываются эффективными, по всей видимости, истинны, потому что являются результатом хорошей информированности и основываются на знании о действительных объектах и событиях.

Познание многофункционально. Оно используется для описания и интерпретации событий, происходящих в мире, для сравнения и сопоставления, регистрации и классификации, для поиска причин явлений, составления прогнозов на будущее. Познание также необходимо при постановке и решении проблем, для развития навыков и умений. С его помощью обосновывают нормативные предписания относительно того, что и как делать, формулируют суждения, принимают решения, реализуют желания и цели. Его задействуют в искусстве при сочинении сонетов и музыкальных произведений, ваянии статуй и возведении монументов. Оно нужно для игры, для того, чтобы смешить и рассказывать анекдоты. Оно является орудием бухгалтеров и аудиторов. На него полагаются в общении и при переговорах. Требуется оно в хирургии и технологии, фермерстве и рыболовстве, производстве и распределении, образовании и законодательной деятельности. Короче говоря, оно предоставляет в наше распоряжение фундаментальные достижения человеческой цивилизации в деле преобразования внешнего мира и как таковое способствует реализации ни них многообразных целей.