Библейская экзегеза, ее принципы и процедуры

Истолкование символики чисел в православно-христианской традиции. Является ли мистико-символическое восприятие нумерологического (числового) пласта Священного Писания и шире – духовной реальности Церкви и мира в целом живым явлением в наши дни или же это лишь факт истории.

Числа имеют свою онтологию. Понятие числа проистекает из Троичных недр Единого Бога и пронизывает собою весь тварный мир – видимый и невидимый. Миры Небес, воинства ангелов и архангелов и всех духов бесплотных, душа, сердце и разум, чувственное и мысленное, законы естествознания, психологии, этики, философии и религии, тайна Церкви и спасения – все являет нам мистику и символику чисел. Мистика и символика чисел – это своеобразная «математическая Феофания», явление миру Божественного Логоса и Божественной Софии. Это – Логос и София в творении.

Протоиерей Геннадий Фаст. Толкование на Апокалипсис.

Нумерологические загадки Библии.

Число не выступает в библейском тексте изолированно. Оно вплетено в ткань вербального (словесного) повествования и в смысловом плане неотделимо от связанных с ним слов (имен). В Священном Писании Ветхого и Нового Заветов имеются различные «числовые сообщения», проникновение в смысл которых встречается с известными затруднениями и предполагает обращение к специальным приемам истолкования.

Так, во Второй книге Ездры Ветхого Завета, где речь идет о возвращении израильтян из вавилонского плена для возведения Храма в Иерусалиме, говорится: «Всех же Израильтян от двенадцати лет и выше, кроме рабов и рабынь, было сорок две тысячи триста шестьдесят; рабов их и рабынь семь тысяч триста сорок семь; певцов и псалмопевцев двести сорок пять. Верблюдов четыреста тридцать пять, коней семь тысяч тридцать шесть, лошаков двести сорок пять, подъяремного скота пять тысяч пятьсот двадцать пять» (2 Езд 5. 41-42). Возникает вопрос, является ли упоминаемый в этом тексте числовой ряд 12, 42 360, 7 347, 245, 435, 7 036, 245, 5 525 чем-то случайным или же за ним скрывается какой-то глубокий смысл.

С таким вопросом обращается к преп. Максиму Исповеднику, выдающемуся христианскому мистику и богослову (ок. 580-662 гг.), игумен Ливийского монастыря преп. Фалассий: «Окажи любовь [и объясни] эти великие и возвышенные слова, изреченные Святым Духом через пророков об исходе [Израиля] из плена [вавилонского]. Почему это повествование написано со столь неуместной простотой, недостойной Духа, и здесь упоминается точное число верблюдов, лошадей, мулов, ослов и тому подобного?» [1].

Подобные вопросы возникают неоднократно и по осмыслению «числовых сообщений» в Новом Завете. Наиболее часто при описании нумерологической интерпретации Священного Писания приводят два примера чудесного насыщения. Первый – насыщение пятью хлебами и двумя рыбами пяти тысяч, описываемый в Евангелии от Марка (Мк 6. 35-44), Евангелии от Матфея (Мф 14. 15-21) и в Евангелии от Иоанна (Ин 6. 5-13). И второй – насыщение семью хлебами и рыбами четырех тысяч в Евангелии от Марка (Мк 8. 1-9) и Евангелии от Матфея (Мф 15. 32-38).

Задумываясь над смыслом эпизода о чудесном насыщении пяти тысяч пятью хлебами и двумя рыбами из Евангелия от Иоанна, свт. Кирилл Александрийский (376-444 гг.) замечает: «Но так как ничего полезного не подобает оставлять без исследования, то постараемся сказать нечто немногое и о пяти хлебах, которые были у мальчика, и о двух рыбах. Как самый вид, так и число найденных (припасов) заключают таинственное значение. В самом деле, почему, может спросить кто из любознательнейших, не четыре хлеба и три рыбы? Почему не пять и не четыре рыбки? Да и какая была надобность повествовать о числе найденного; и не лучше ли бы проще и без прибавлений сказал, что безмерное множество следовавших (за Христом) было насыщено совершенно немногим найденным запасом? Но если блаженный Евангелист столь тщательно повествует и об этом, то этим конечно дает уразумевать, что это необходимо и исследовать» [2].

В существовании сокровенного смысла, стоящего за «числовыми сообщениями» в библейском тексте, убежден и свт. Григорий Богослов (329-389 гг.), который в своем Слове на св. Пятидесятницу утверждает: «Сам Иисус – чистое совершенство, умел напитать в пустыне и пятью хлебами пять тысяч человек и опять седмью хлебами четыре тысячи, и остатков по насыщении было в первом случае дванадесять кош (Мф 14. 20), а во втором седмь кошниц (Мф 15, 37); а то и другое, как думаю, совершено не без причины и не недостойно Духа. И сам ты, читая Писание, заметишь многие числа, в которых, кроме видимого, скрывается и более глубокое значение» [3].

Библейская экзегеза, ее принципы и процедуры.

Вопросом о возможности существования и выявления глубинных смыслов в Священном Писании занимается библейская экзегетика, или экзегеза (др.-греч. ἐξηγητικά от ἐξήγησις – «истолкование, изложение»).

Исторически сложились две традиции истолкования и объяснения текстов Св. Писания, разрабатываемые в двух школах – Антиохийской (конец III-V вв), занимающейся грамматическим и культурно-историческим подходами в истолковании текста, и Александрийской (III VI вв.), направленной на выявление особого, духовного, мистического смысла, стоящего за текстом Священного Писания. Позиции этих двух школ являются взаимно дополняющими. Александрийская экзегеза отталкивается от того момента, на котором останавливается антиохийская традиция. В этом плане характерно начало интерпретации одного из фрагментов Ветхого Завета (Исх 4. 24-25) у преп. Максима Исповедника, который пишет: «Итак, историю, уже исполнившуюся во времена Моисея, мы опустим; духовный же смысл истории рассмотрим умными очами, ибо он постоянно повторяется в действительности и в силу этого выступает еще с большей силой» [4].

Для антиохийской традиции толкования Священного Писания характерна «привязанность к букве» при восприятии текста и акцентирование внимания на человеческом (разумном) моменте в Откровении, запечатлеваемом в тексте [5]. Для александрийской же традиции характерно акцентирование внимания на «духе», а не на «букве», при полном, однако, и предельном внимании к каждому слову Священного Писания. И, кроме того, – подчеркивание синергийного начала в экзегезе. Другими словами, признание того, что проникновение во внутренний смысл библейского иносказания может совершаться: 1) духовным оком, 2) в чистом умозрении (созерцании), 3) «ради одной только божественной славы», 4) при посредстве благодати Святого Духа. Священное Писание как слово Божественного Откровения для православно-христианского самосознания «богодухновенно» (2 Тим 3. 16). А это означает, что восприятие Писания глубоко личностно. Оно – живое общение с живым Богом.

По выражению преп. Кассиана Римлянина (360-435 гг.), толкователь Священного Писания должен иметь чистую душу и незамутненное око. (По известной максиме православно-христианской аскетики: «… душа видит истину Божию по силе жития» [6]). Ведь «проникать в сущность небесных глаголов и чистым оком созерцать глубокие и сокровенные тайны» – все это «никак не доставит человеческое учение, светская ученость, а одна чистота духа посредством просвещения Св(ятого) Духа» [7]. По категорической максиме св. Кирилла Александрийского, выражающей суть данной позиции: «толковать Священное Писание без вышеестественных даров благодати нельзя» [8].

Преп. Максим Исповедник так выражает синергийный характер экзегезы, ссылаясь на речения «Премудрости» из ветхозаветной Книги притчей Соломоновых о том, что все слова уст Премудрости справедливы и «все они ясны для разумного и справедливы для приобретших знание»: «Кто со страхом Божиим исследует смысл загадочных мест Священного Писания и ради одной только божественной славы снимает, как покрывало, с Духа букву, тот по слову Премудрости, обрящет все права (Притч 8. 9), потому что не встретит никакого препятствия в безупречном движении мысли к божественному» [9].

В видении самих экзегетов, благодать при истолковании Священного Писания дается и воспринимается по мере обретения чистоты ума. Как замечает преп. Максим Исповедник, приступая к пояснению упоминаемого фрагмента из Второй книги Ездры: «Точное объяснение этого – удел только тех, кто вследствие великой чистоты [своего] ума получили свыше всю, насколько то доступно человекам, благодать Духа… И я, лишь гадательным образом обращаясь к поставленным вопросам, призываю на помощь Бога, дабы стал Он Помощником [мне в изъяснении] сказанного, поскольку сила моей собственной мысли немоществует, пытаясь любым образом обрести [недосягаемую] высоту иносказаний Писания» [10].

По слову преп. Максима Исповедника, Святой Дух разумеет, как следует «письменно обозначить» тех, которые в приводимом фрагменте из Второй книги Ездры именуются «мужьями», «отроками и отроковицами», «певцами и певицами», «верблюдами и лошадьми», «мулами и ослами». И такое обозначение «не может объять телесное чувство – оно воспринимается лишь чистым умом, поскольку запечатлено пером благодати» [11].

В библейской герменевтике, опирающейся на антиохийскую и александрийскую традиции экзегезы, была разработана сложнейшая смысловая стратификация текста Священного Писания. В библейском тексте в соответствии с этой стратификацией различаются четыре типа смыслов: буквальный («дословный»), или исторический, смысл и три духовных смысла – аллегорический, тропологический (моральный) и анагогический, или «сверхсмысл», возвышающийся, по словам Данте, до «вещей вечной славы» (см. [12]). Так, Иерусалим, упоминаемый пророком Иезекиилем (Иез 16. 1-2), в истолковании Дидима Александрийского (ок. 313 - ок. 398 гг.) и бл. Иеронима Стридонского (330 – 420 гг.), может пониматься: 1) в историческом смысле как исторический город Иерусалим, «спаленный сначала вавилонянами, а позднее – римлянами»; 2) в аллегорическом смысле как Церковь Христова; 3) в тропологическом смысле как душа человеческая, приобщающихся к созерцанию Бога через веру, и 4) в анагогическом, или «трансцендентально-эсхатологическом», смысле как «небесный Иерусалим» – образ «горнего мира» и «Церкви Небесной» [13].

В поисках проникновения в смысл иносказаний в Священном Писании Ветхого и Нового Заветов экзегет погружается в углубленные умозрения на различных уровнях созерцания, открывающих разные планы смысловой организации текста. Результатом такой экзегезы является получение нескольких взаимодополняющих вариантов интерпретаций одного и того же фрагмента библейского текста. Так, преп. Максим Исповедник, который, по признанию историков, «довел до совершенства символическую экзегезу, рожденную в Александрии» [14], осуществляет истолкование смысла числовых сообщений Священного Писания на четырех уровнях. А именно: 1) на уровне естественного созерцания (φυσικώς), 2) делания (πρακτικώς) и 3) умозрения (γνοστικώς), переходящего в уровень 4) мистического (таинственного) богословия (μυστικώς), касающегося истолкования самых глубоких планов духовной реальности [15].