Древнемордовская культура в Чувашском Поволжье и загадка ее исчезновения

Еще с раскопок П.П. Ефименко Иваньковского могильника в 1926 г. территория Чувашии включалась в территорию распространения древнемордовской культуры[149]. Это признавали также Н.В. Трубникова, А.П. Смирнов, П.Д. Степанов и другие исследователи. В коллективной монографии «Финно-угры и балты в эпоху Средневековья» Таутовский, Сергачский (Сергачский район Нижегородской области), Иваньковский могильники и городище Ножа-Вар отмечены как археологические памятники мордвы[150]. В.И. Вихляев относит могильники Таутовский и Иваньковский к области распространения праэрзянских окско-сурских племен (IV-VII вв.)[151]. Р.Ф. Воронина выделяет Нижнесурскую группу могильников древней мордвы (Сергачские I-II, Яндашевский, Криушинский, Иваньковский могильники и третье погребение Таутовского могильника)[152]. В.В. Гришаков рассматривает древнемордовскую культуру (III-VII вв.) в рамках существования трех локальных вариантов: верхнесурского, нижнесурского и тешского. К нижнесурской он относит Сергачские I-II, Таутовский, Иваньковский, Волчихинский могильники[153].

Мы считаем, что памятниками, которые согласно современным разработкам можно связывать с древней мордвой на территории Чувашского Поволжья, являются городище Ножа Вар, вероятно, могильник на Криушской дюне и Иваньковский могильник.

Сареевское городище Ножа Вар расположено в Ядринском районе Чувашской Республики между д. Сареево и г. Ядрин, в 3 км к западу от деревни, неподалеку от заводского поселка (1958 г.), на левом берегу р. Сура, в лесу на мысовидном выступе. Памятник был открыт в 1927 г. сотрудником Антропологической комплексной экспедиции М.В. Воеводским (Москва)[154]. В 1956 г. небольшие разведочные работы на городище были проведены П.Д. Степановым [155]. В 1958-59 гг. Сареевское городище было почти полностью раскопано 2-ым отрядом ЧАЭ под руководством Н.В. Трубниковой[156].

Наибольший интерес представляет верхний основной слой городища, к которому относятся оборонительные сооружения и постройки, три захоронения, богатый вещевой материал.

Широкая круглая пластинчатая сюльгама треугольного сечения (рис. 11 – 16) восходит к кругу изделий писеральско-андреевского времени[157]. К этому же горизонту тяготеет и кольцевая застежка (рис. 11 – 2) (см. выше).

Пластинчатая двучленная шарнирная фибула листовидной формы с «гребнем» на корпусе и длинной осью, с рифлением имитирующим пружину со сплошным, загнутым в трубочку примеником (рис. 11 – 1) относится к категории раннеримских шарнирных дуговидных фибул, датирующихся в основном ареале их распространения I в. до н.э. – I в. н.э.[158] Однако, на варварской периферии датировка данных фибул может отличаться, да и сама фибула далека по форме от классических.

С периодом I–III вв. мы связываем наличие в керамическом комплексе баночных форм посуды, весомой доли горшков типа А15б (рис. 12 – 2,3,5,6), большое количество слабопрофилированных сосудов (47,7 %).

Уникальной является бронзовая литая подвеска-лунница с красной выемчатой эмалью геометрических очертаний со сквозными прорезями (рис. 11 – 36). По новым разработкам, лунница может быть отнесена ко 2 стадии развития восточноевропейских выемчатых эмалей, т.е. к концу II – середине III в. и связана с позднезарубенецкими-раннекиевскими древностями. В нашем регионе это памятники типа Шапкино-Инясево на Хопре или Сиделькино-Тимяшево на Малом Черемшане[159].

Основной слой, по нашему мнению, укладывается в период второй половины III –V в. и связан с древнемордовской культурой. Так, керамический комплекс находит наибольшую близость с керамикой пензенской группы могильников третьего периода (по В.В. Гришакову) (IV – нач.V вв.). Именно в это время здесь появляются мисковидные формы (общий процент которых доходит до 33,3 %), в том числе типа Г26и (рис. 12 – 7) (12,8 %), высокие горшки типа А5б (рис. 12 – 8,9) (23,1 %), продолжают бытование местные сосуды А15б (7,6 %), доля орнаментированной керамики достигает 30,8 %, появляется тщательное заглаживание мисковидных сосудов, дресва и более мелкие примеси шамота с песком, а также дресва в качестве отощителей[160].

В материалах городища на кв. 122 (жилище № 2), на глубине ок. 20 см зафиксирован клад женских украшений древнемордовского облика, состоящий из накосника, венчика (реконструкции автора), ожерелья из бус и браслета. Основу накосника составляла умбоновидная бляха (рис. 11 – 14), которая крепилась к головному убору с помощью продетых через отверстия на бляхе ремешков. От бляхи на спину спускались несколько ремешков, продетых через бронзовые спирали (рис. 11 – 10), разделяемые на две ленты из нескольких ремешков, соединяющиеся бляшками (рис. 11 – 12-13) и литыми ажурными рамчатыми бляшками с S-видным орнаментом (рис. 11 – 11), заканчивающиеся различными подвесками-уточками (рис. 11 – 20-22). В целом, по общему облику, наборные накосники подобного типа существовали в IV-V вв.[161] Именно для мордвы характерно массовое использование подобного рода умбоновидных блях в основе украшения[162]. Близкие накосники из трех-четырех ремешков в пронизях, соединенных попарно пластинчатыми обоймами с привесками-уточками известны в период 2б эволюции женского костюма окских финнов[163]. Литые рамчатые пронизи с полусферическими украшениями и волютами в материалах Вятских могильников датируются II-IV вв.[164]

Венчик, по-видимому, состоял из продольно гофрированных пластинчатых подвесок с тремя каннелюрами и тремя горошинами (рис. 11 – 6,7), одетых на ремешок. Среди мордовских материалов привески с тремя каннелюрами В.В. Гришаков относит ко 2 хронологической группе (вторая половина III в.)[165]. Подобные известны по материалам рязано-окских могильников[166]. Здесь мы видим дальнейшее развитие лопастевидных подвесок, известных в материалах Сендимиркинского могильника.

Сочетание золотостеклянных пронизей и мелких краснопастовых бус в кладе характерно для III-кон. IV - нач. V вв. в финских могильниках Средней Оки, верховьев Суры и Мокши[167].

В этом же комплексе был найден браслет из кожаной ленты, обмотанной бронзовыми спиралями, в которые вставлены крупные бочковидные бусы: 2 мозаичные, 2 краснопастовые и 1 из синего стекла (рис. 11 – 23-26). Браслет уникален для лесной территории, подражает по конструкции позднесарматским образцам, и находит аналогии в материалах курганов 45, 99 могильника Покровка 10[168]. По мнению В.Ю. Малашева и Л.Т. Яблонского территория распространения спиралевидных пронизей с нанизанными на проволоку бусинами – это Нижнее Подонье, Нижнее Поволжье, Южное Приуралье, Зауралье и Центральный Кавказ, где они датируются в рамках III в.[169]

Таким образом, наиболее вероятной датой выпадения клада является конец III – начало IV в.

Кроме вещей из клада в сооружениях и культурном слое городища были найдены и другие предметы. Для периода IV-V вв. характерны две звездчатые (коробчатые) (рис. 11 – 32) и коническая подвеска (рис. 11 – 34)[170], украшение сюльгам нарезками (рис. 11 – 15)[171], шейные гривны из железного дрота, обмотанного бронзовой проволокой с напущенными через равное расстояние бронзовыми биконическими бусинами (рис. 11 – 39)[172], круглодротовые бронзовые браслеты с несмыкающимися прямообрезанными слегка расширяющимися концами, орнаментированными елочным орнаментом (рис. 11 – 33)[173]. Специфичны железные трехлопастные наконечники стрел (рис. 10 – 1-2) ромбических очертаний гуннского времени (последняя четверть IV в. – первая половина V в.) типов 1Аа и 1Ба, по И.П. Засецкой[174]. Интерес представляет также набор пряслиц с городища: 27 экземпляров, практически все из которых биконические, что характерно для культур III–V вв. (памятники типа Тимяшево, именьковская культура)[175]. В материалах городища «Пичке Сарчĕ» нет ни одного пряслица данной формы.

Судя по вещам, городище существовало длительный период времени (либо несколько периодов) и в целом датировка, предложенная еще Н.В. Трубниковой, со II–III по IV–V вв. верна. Реконструкция накосника из клада позволяет отнести его обладательницу к древнемордовской культуре, другие вещи более широко представлены в поволжско-финском мире.

В 1930 г. экспедицией СВЭ ГАИМК (П.Н. Третьяков) между д. Криуши и устьем р. Аниш на берегу Волги на песчаной дюне длиной 1,5 км выявлено «разрушенное ветром» женское погребение. На шее покойной находилась бронзовая гривна, ожерелье из стеклянного позолоченного бисера и крупных красных пастовых бус, в области груди лежала кольцевая застежка. В ногах стоял небольшой орнаментированный глиняный сосуд[176].

Краснопастовые бусы и пронизи из тянутых палочек в сочетании с золотостеклянным бисером (рис. 12 – 15) типичны для III – конца IV – начала V вв. в финских могильниках Средней Оки, верховьев Суры и Мокши (см. выше).

Тордированная шейная гривна,сделанная из бронзового дрота, утончающегося к концам (рис. 12 – 16) в рязано-окских древностях датируются концом III – IV в.[177] В могильниках Вятского бассейна они встречаются в комплексах IV в.[178] Подобные гривны были обнаружены в материалах Селиксенского и Селикса-Трофимовского могильника IV в.[179]

Горшоклепной, с примесью шамота в тесте, с грубо заглаженной поверхностью, украшенный насечками по краю венчика и орнаментом из пояса ямочных вдавлений и подковообразных фигур из таких же ямок на плече сосуда (рис. 12 – 12) относится к типу А5б по В.В. Гришакову (см. выше) и 1 группе, подгруппе А, отделу 1, серии 1в классификации рязано-окской керамической посуды по О.С. Румянцевой[180], и датируется ей III – 3-ей четвертью IV в.[181] Декор криушинского гошка очень близок к окским сериям[182].

Таким образом, разрушенное погребение на Криушинской дюне может быть датировано концом III – первой половиной IV в. Культурная принадлежность комплекса остается не ясной ввиду отсутствия ярких индикаторов, хотя горшок представляется типичным для окских финнов. Остается только сожалеть о том, что памятник уничтожен временем.

Самым крупным и ключевым для характеристики древнемордовской культуры на территории Чувашского Поволжья является Иваньковский могильник, расположенный на левом коренном берегу р. Суры на окраине с. Иваньково Ядринского района.

Ещё в конце XIX в. местные жители находили здесь старинные вещи из бронзы и бусы, представленные на выставке ОАИЭ в 1882 г.[183]. В 1926 г. СВЭ ГАИМК (П.П. Ефименко) было изучено 19 захоронений[184]. В 1957 г. второй отряд ЧАЭ (Н.В. Трубникова) провёл небольшие раскопки, в ходе которых было обнаружено 4 погребения[185]. В 1969, 1970 и 1972 гг. отрядом Чебоксарской АЭ (Н.В. Трубникова, Р.Ф. Воронина, Ю.А. Краснов и др.) исследовано 73 захоронения[186]. В 2009 г. экспедицией Чувашского государственного Университета (М.И. Федулов) проведены охранные раскопки, вскрыто 5 погребений[187]. Всего в итоге исследований могильника выявлено 101 погребение.

Несмотря на масштабные полевые работы, фактически до настоящего дня опубликованным полностью остается только погребение № 10, изученное П.П. Ефименко[188]. Остальные материалы, полученные САЭ, хранятся в Чувашском национальном музее и доступны не в полном объеме, отчетная документация в фонде ИИМК утеряна. Материалы, полученные в ходе раскопок под руководством Р.Ф. Ворониной, были утеряны в 1990-е гг. в фондах ИА РАН. Единственным источником для работы остаются отчеты Н.В. Трубниковой и Р.Ф. Ворониной, статья П.П. Ефименко 1975 г. и рукопись монографии Р.Ф. Ворониной, любезно предоставленной автору[189]. В работе мы в основном пользовались хорошо разработанной хронологией культуры рязано-окских могильников, близкой к нашему материалу как территориально, так и культурно.

Большинство погребений содержит набор широко датирующих вещей. Лишь некоторые погребения представляют возможности для более узкого датирования. Так в погребении 65 была найдена бронзовая пряжка, В-образная рамка которой несколько расширена впереди, язычок несколько прогнут в средней части, конец его выходит за пределы кольца (рис. 16 – 20). Подобные пряжки («прикамского облика») характерны для периодов 2В-С развития мужского инвентаря окских финнов (вторая половина III – первая половины IV в.)[190]. Поясные накладки с кольцом (рис. 16 – 16) бытовали в культуре рязано-окских могильников во второй половине III – V вв.[191] Близкие к луннице из 65 погребения (рис. 16 – 19) пельтовидные украшения, известны на стадии 2б (вторая половина IV – начало V в.) в женском костюме окских финнов[192]. Подобные лунницы известны в гуннское время (конец IV – первая половина V в.) по материалам боспорских склепов[193]. Вероятная дата погребения: середина – вторая половина IV в.

В погребении 67 зафиксирована бронзовая бляха с крышкой с ромбовидной дверцей (рис. 17 – 1). Судя по схеме эволюции женского убора рязано-окских финнов, подобные нагрудные бляхи появляются в период 2б (вторая половина IV – начало V в.) и существуют в 3 периоде (V в.)[194]. Бляхи с ромбовидной дверцей являются первыми формами данного украшения[195]. Также в погребении найдена биметаллическая гривна с бронзовыми бусами, характерная для конца III – начала V в.[196] культуры окских финнов. Аналогичные известны в могильниках Окско-Сурского междуречья[197]. Венчик из бронзовых спиралей и обоймиц представлял собою три кожаных ремешка с нанизанными на них плотными бронзовыми спиралями из уплощенной проволоки. Эти спирали чередовались с бронзовыми обоймицами, в средней части имеющей петлю для привесок (рис. 17 – 5). По краям части этой обоймицы проходил ряд ложной зерни. Головной венчик с подобными спиралями и обоймицами характерен для женских погребений культуры рязано-окских могильников конца III – начала V в.[198] Таким образом, комплекс ближе всего к рубежу IV–V вв.

Для погребения 10 (раскопки П.П. Ефименко) наибольшее хронологическое значение имеет поясной набор с длинным ножом[199]. Нож был в деревянных ножнах и закреплялся на ремне с помощью маленькой пряжки. Пояс имел четыре распределительных кольца и две сюльгамы с обоймами. От нескольких обойм вниз спускались ремешки (поясные кисти), продетые в спирали и заканчивающиеся коробчатыми привесками. От двух обойм ремешки со спиралями были направлены вверх и заканчивались обоймами с кольцевыми застежками, видимо, закрепляясь на одежде. Наконечник пояса представлял собой бронзовую, перегнутую пополам пластину трапециевидной формы с жемчужным орнаментом. Конец пояса был украшен накладками в виде прямоугольных пластин[200] и калачиковидными серьгами, обращенных концами друг к другу. На поясе была бронзовая пряжка, судя по рисунку, с округлой рамкой круглого сечения, круглым в сечении хоботковидным язычком и трапециевидным щитком. Место перегиба охватывает заднюю часть рамки и имеет прямоугольный вырез для язычка. Близка к пряжке из погребения 79 могильника Кораблино, датированной первой половиной V в.[201] Традиция использовать коробчатые подвески в качестве поясных кистей характерна для древнемордовской культуры[202]. Подобные 4 кольца-распределителя с пластинчатыми обоймами в комплекте с кольцевыми застежками с такой же обоймой известны в волжско-финских материалах в 5 погребении Степановского могильника[203], среди подъемного материала из Тезиковского могильника[204]. В погребении 70 Армиевского некрополя мы видим более упрощенный вариант такого наборного пояса с двумя обоймами на кольце, крепившийся к одежде с помощью кольцевой застежки. Близки к ним также наборные пояса из Младшего Ахмыловского могильника[205]. Таким образом, дата наиболее вероятной датой 10 погребения является первая половина V в. Оно содержит ряд престижных вещей, в том числе воинской субкультуры (пояс, длинный нож, копье и втульчатый топор), что говорит о высоком статусе погребенной и ее ребенка.

В погребении 59 обнаружены железные удила (рис. 15 – 8). Судя по рисунку, концы удил согнуты в кольца (тип Iа по И.Р. Ахмедову), трензели Г-образные, с шишечкой на загнутом конце. Близкие удила известны в погребении 8 Никитинского могильника конца V – начала VI в.[206] Аналоги этому комплекту, изготовленные из железа, найдены в Нижнем Поволжье, в сарматских курганах^[207] и в погребении начала V в. на Беляусе, в Крыму.^[208]

В погребении 40 присутствовали кольца-распределители, вероятно, от головного убора (рис. 13 – 18-20), выделенные И.Р. Ахмедовым в 3 группе погребений рязано-окских могильников[209]. Исследователь считает такие уборы деталями крестовидных диадем и отмечает присутствие подобных украшений, изготовленных на простых кольцах с овальными или прямоугольными обоймами в поволжско-финских погребениях в середине V – начале VI в.[210]

Два женских погребения содержали характерные для рязано-окского женского костюма в короткий промежуток времени тип украшения – гривны с коробками. Это погребения 55 и 57. Железная гривна с бронзовой проволокой из 55 погребения (рис. 14 – 6) имела 6 бронзовых напускных бусин. Диаметр коробочки 6,7 см, судя по рисунку, жемчужин 5, одинаковые по размеру (тип В5 по И.В. Белоцерковской). Гривны данного типа были характерны в конце V – начале VI в.[211] Близка ей гривна из 57 погребения (рис. 15 – 5) (В6 по И.В. Белоцерковской). Увеличение размеров коробки и упрощение декора в целом характерны для последнего периода бытования гривен, то есть также для конца V – начала VI в.[212]

О последнем периоде существования могильника можно судить по погребению 1 (раскопки М.И. Федулова 2009 г.), которое содержало в комплексе серебряную серповидную гривну с ребром[213]. Подобные гривны появляются в культуре рязано-окских финнов в конце периода 3 – начале 4[214], то есть в VI – первой половине VII в. Этим же периодом датируются комплексы, содержащие сюльгамы с вытянутыми трубочками («усами»): погребение 27 (раскопки Р.Ф. Ворониной) (рис. 13 – 10-11) и ряд других.

Особенно интересен набор случайных находок, обнаруженный местными жителями в 1957 г.[215] (ГИМ. Инв. № 104494). Его составляли серебряная бляха-застежка с тремя валиками с крылатой иглой с длинными трубчатыми гофрированными концами-«усами» (рис. 18 – 1), с подвижной иглой, в основании которой имеются широкие выступы-крылья, орнаментированные рельефной шишкой-жемчужиной и насечками, двусоставные удила с однопетельчатыми эсовидными псалиями (рис. 18 – 24), стремена (рис. 18 – 25), кельт (рис. 18 – 26), ножи (рис. 18 – 4-5), сюльгамы «с усами» (рис. 18 – 7-10), пряжка (рис. 18 – 9), серебряные ременные накладки (рис. 18 – 11-23), бронзовые щипцы (рис. 18 – 8), оселок (рис. 18 – 3).

Крылатые застежки известны с VII-VIII вв. н.э. и бытуют до X в. у мордвы, мери, муромы, вятских и рязано-окских финнов[216]. Застежки с большим диаметром бляхи и широкими лопастями-крыльями характерны для VIII-X вв.[217]. Удила с эсовидными псалиями известны в могильниках Северного Кавказа, аланских древностях Подонья, мордовских погребальных памятниках в VIII–X вв.[218] Стремена, аналогичные иваньковским, были распространены в степях Евразии во второй половине VII в. н.э.[219] Овальные и прямоугольные ременные накладки относятся к кругу геральдических украшений. В целом, набор датируется второй половиной VII–VIII вв.

Для определения культуры населения, оставившего Иваньковский могильник, наибольшее значение имеют детали женского костюма и керамика. В ряде погребений найдены височные подвески с большим количеством оборотов (до 5) с длинным, обмотанным проволокой стержнем и уплощенным округлым грузиком (рис. 16 – 3; 17 – 2) и подвески с вытянутым каплевидным грузиком (рис. 15 – 1). Привески с грузиками такой формы известны только по материалам Иваньковского могильника. Видимо, своеобразие нижнесурского локального варианта, отмеченное еще на предыдущем этапе сохранялось и в последующее время. Подвеска в 1,5 оборота с проволочной обмоткой и грузиком бипирамидальной формы встречена в погребении 10 (раскопки П.П. Ефименко) первой половины V в.[220] Бипирамидальный грузик распространяется в мордовских захоронениях с середины IV в.[221] Р.Ф. Воронина отмечает и подвески с биконическим грузиком (рис. 16 – 4). Интересно присутствие в двух погребениях Иваньковского могильника такого статусного женского украшения как гривна с коробкой. Данный тип гривны имел широкое распространение в рязано-окской среде, хотя несколько экземпляров известны и в Армиевском могильнике. Любопытно сочетание в погребении 58 данной гривны с височной подвеской мордовского облика.

Керамика из Иваньковского могильника доступна автору по неопубликованным материалам в количестве 4 экземпляров. В.В. Гришаков считал, что сосуды пропорций А5б (погребение 37) (рис. 17 – 8) и А8б (раскопки П.П. Ефименко, погребение неизвестно[222]) (рис. 17 – 10) имеют «решающее значение» для выделения рязано-окского очага[223]. Миски типов Г23с (погребение 18) (рис. 17 – 9) и Г23п (погребение 61) (рис. 17 – 11) встречены в погребениях Безводнинского могильника. По мнению В.В. Гришакова, это гибридные формы, сложившиеся под влиянием традиций поволжско-тешского очага (Абрамовский могильник)[224]. Особенно интересна миска из погребения 61, судя по рисунку лощеная с ребром. В конце IV – начале V в. лощенная посуда с «зигзагообразным профилем» появляется на памятниках Верхнего Подонья (типа Чертовицкое-Замятино), Поочья (Никитинский могильник), городище Лбище на Самарской Луке, в древнемордовских материалах, что связывается А.М. Обломским с миграцией черняховского населения на восток, после распада державы Германариха[225]. Близкий по профилировке и орнаменту к горшку из п. 37, но более вытянутых пропорций известен в Кошибеевской могильнике по раскопкам Спицына [Спицын, 1901, табл. XII: 19]

Таким образом, судя по характерным элементам женского костюма (в первую очередь, по такому важному в эпоху средневековья этномаркеру, как височные подвески), следует признать Иваньковский могильник древнемордовским (впрочем, со своим вариантом данного украшения). Его широкая датировка укладывается в рамки IV–VIII вв.

На ранних этапах (III в.) главным культурным импульсом для древнеморловского населения Нижней Суры был южный, видимо, сарматский. Начиная с IV-V вв. мы наблюдаем определенное рязано-окское влияние (горшок из Криушской дюны, гривны с коробками), связанное, видимо, с безводнинско-ахмыловской группой памятников. Местное население поддерживало контакты и с камскими финнами, свидетельством чему являются В-образные пряжки в 2 комплексах могильника, а также поздний вариант лапчатой подвески из 63 погребения, находящий аналогии в мазунинских[226] и азелинских[227] материалах. О локальном своеобразии Нижнесурского варианта древнемордовской культуры и Иваньковского могильника конкретно, кроме локальных вариантов украшений, говорит большой процент кремаций (более половины погребенных, тогда как на Верхней Суре и на Теше менее 10 %)[228]. Это могло быть связано с близким соседством с именьковской археологической культурой, известной как на Средней Суре, так и восточнее в Присвияжье.

Материалов младше VIII в. на территории Иваньковского могильника неизвестно. Картографирование мордовских погребальных памятников этого времени показывает миграцию населения с Верхней и Нижней Суры на запад[229], где и сформировались окончательно отличия эрзи от мокши. Современная мордва-эрзя на этнической карте Чувашской Республики – явление более позднее, не ранее XIV в.[230] Причины прекращения существования мордовских древностей в Чувашском Поволжье в конце I тысячелетия остаются неясными.