История русско-шведского союза, его последствия и итоги

 

Предположение о частично «европейских корнях» реформы Шуйского подкрепляется и его попыткой расправиться со Смутой, призвав на помощь европейского союзника.

Василий Шуйский и попытки сближения с Речью Посполитой

 

Сначала в Москве возникла идея нормализации отношений с Речью Посполитой. Василий Шуйский и Сигизмунд III были в какой-то степени братьями по несчастью. Польша сама пережила в 1606–1607 гг. смуту, по-польски «рокош». Московские послы отчетливо изображали этот рокош. «Люди ныне стали своевольны, — писали они, — на рокоше меж их рознь». Рокош занимал всю страну: «рыцарство и поспольство (простолюдины. — Прим. авт.) обеих земель (Польши и Литвы) в съезде на поле у Сендомира, а такой съезд николи не бывал: «стоят на 15 милях». Паны в съезде делились на три «статьи»: одни «стоят на короля», потому что возводят на него многие вины; другие, напротив, держат его сторону, а третьи стоят «особно» и смотрят «того, которая сторона будет правее или сильнее»[166]. В конце концов, противники короля решились на открытый бой и были разгромлены, но в Москве полагали, что внутренние неурядицы не дадут Речи Посполитой вести агрессивный курс против России. К тому же Шуйский полагал, что, поскольку ядро войск Лжедмитрия II составляют враги короля — польские и литовские рокошане, это может сделать Сигизмунда III и его, Василия IV, союзниками.

В июле 1608 г. в Москве с польскими послами был заключен мирный договор. Он включал в себя условие вывода Сигизмундом III из Московии всех польско-литовских людей, служивших Тушинскому вору. Но у польского короля не было ни сил, ни возможностей, а главное, желания вернуть рокошан на родину. Верный головной традиции польско-литовской дипломатии радоваться неприятностям восточного конкурента и разжигать внутри него любые противоречия, Сигизмунд III остался недоброжелателем Москвы. В этом с ним солидаризировались многие оставшиеся на родине оппозиционеры, имевшие к тому же обиду на москвичей из-за гибели в русской столице в 1606 г. своих родственников и друзей. Такую позицию польско-литовской стороны быстро уловили в России. Кто-то из доброхотов Шуйского, автор одного из текстов 5-й части «Иного сказания» отмечал: «…увидеша литовские людии неустроение в Руси, и междоусобное смятение, и брань и сего ради вси устремишася на русскую землю. И бысть от них злое и тяжкое всем християном озлобление, понеже и предатели царства и царя с ними уже сложишася, и крамолу велию во вся грады руския устрояху, и на царствующий град Москву зело належаху, и все страны руския земли немилостивно пленяху»[167].

Таким образом, договор ничего не дал для ослабления позиций Лжедмитрия II. Он не принес облегчения России ввиду того, что большая часть общественно-политической элиты Речи Посполитой усматривала в разжигании русского междоусобия способ ослабления восточного соперника, что давало шанс надеяться на скорое возобновление бесконечной русско-польско-литовской войны. Она, в случае победы, примиряла «партию короля» и оппозиционных ему рокошан.

Русско-шведский союз

 

Тогда Москва обратилась к русско-шведскому союзу. Шуйский решил реализовать идею, к которой пришел в свое время Борис Годунов. Весной 1605 г. Годунов «отправил посольство в Швецию к королю Карлу с просьбой о помощи против врагов (Лжедмитрия I. — Прим. авт), но так как Борис в скорости умер, посол еще не успел выехать из Московии и был в Новгороде, и вернулся в Москву после смерти Бориса»[168].

Миссию Шуйского к шведам возглавил молодой родственник Василия Шуйского Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Речь шла о найме за шведский счет до 20 тысяч западноевропейских наемников, которые во главе с шведскими офицерами придут в Россию и, соединившись с местными силами, очистят русские территории от тушинских «загонов», снимут осаду с Троице-Сергиева монастыря и Москвы.

Европейских наемников (французских, немецких, английских, шотландских и прочих) Карл IX нанимал на свои средства и за свой счет обязывался переправить в Россию. Пребывание их в России оплачивалось уже за счет русской казны, что и было отражено в «Вечном мире» России и Швеции от 28 февраля 1609 г.

По версии иностранных наблюдателей, в частности Буссова, Карл IX сам предложил России военную помощь в борьбе с Лжедмитрием II. Из альянса с Россией Карл IX предполагал извлечь выгоды трех планов: приобрести русские волости в Северо-Западной Карелии у западного побережья Ладоги (Корелу с округой) и некоторые территории у Финского залива (они однажды уже отходили от России по условиям Плюсского мира, венчавшего русско-шведский конфликт по ходу Ливонской войны (1583); усилить шведский контроль за торговлей России с Западной Европой через Белое море; получить от России помощь в войне в Прибалтике, где шведы теснили польское присутствие в Лифляндии, а датское — на острова Эзель (Сааремаа).

В 1608–1609 гг. русский Север не был разорен. Он оказался к этому времени самой богатой и относительно стабильной частью Русского государства. Здесь по мере ослабления центральной власти ожили старые общественно-политические традиции, обусловленные географической и экономической спецификой региона. Мощный самобытный торгово-промысловый уклад, основанный на лидирующей хозяйственной роли крупных боярских промысловых вотчин-патронимий, Москва разрушила до основания в 1480–1490-х гг., довершив конфискацию вотчин массовым выселением местной боярской и купеческой элиты в различные низовые города России. Но остался сельский и городской мир, который пусть не в прежних новгородско-псковских объемах, но продолжал заниматься промыслами и торговлей, поднимаясь даже после таких несчастий, как новгородский опричный погром Ивана Грозного. Крестьянский русский Север оказался одной из редких провинций Московского государства, где с успехом была реализована Губная реформа Елены Глинской и Ивана Грозного. Правление выборных из крестьян земских старост было исключительно эффективно, неслучайно оно сохранялось до конца XVII в.

С началом Смуты в городах русского Севера наблюдался рост политического веса местного самоуправления. Псков, не признавший Василия Шуйского, решал все внутренние и внешние вопросы сам. При этом в Пскове шла настоящая гражданская война меньших (черных) людей с лучшими, причем стрельцы и прочие люди, присланные еще Лжедмитрием I, поддерживали именно чернь и сами держались ее расположением. Последнее обстоятельство определило столь длительную склонность Пскова к верности самозванцам, включая самозванца «местного масштаба» — Лжедмитрия III.

В Вологде, напротив, установился широкий социальный компромисс. Здесь все решал совет из горожан, куда вошли не только вологжане, но также зимовавшие здесь правительственные агенты, московские и иноземные купцы. В отличие от Пскова, Вологда быстро разочаровалась во «вновь воскресшем Димитрии». Поводом стали два обстоятельства. Сначала присланный из Тушино дьяк Иван Веригин решил опечатать и конфисковать товары русских и иноземных купцов. Торговцы нашли защиту у горожан. Дьяка лишили власти. Потом в Вологду прибежала группа местных крестьян, ограбленных поляками. Горожане вступились за крестьян, а потом произвели «государственный переворот». К власти вернули воеводу времен Бориса Годунова Никиту Михайловича Пушкина и прежнего дьяка Романа Макаровича Воронова, а также выбрали Земский совет. «Захватили силой» тушинского воеводу Ф.И. Нащокина, дьяка Веригина и «всех поляков и пленных, бывших в Вологде, снесли им головы и вместе с трупами сбросили с горы в реку Золотицу. Так вологжане снова перешли на сторону Москвы и поклялись между собою оставаться верными… московскому царю…»[169].

В Москве этой вести обрадовались и послали благодарственные грамоты, которые в Вологду были доставлены переодетыми в нищих гонцами. Сами грамоты, для сохранности запеченные в караваи с хлебом, содержали интересную просьбу. «В грамоте воеводе было написано, чтобы он выбрал несколько нидерландских и английских купцов, находящихся в Вологде, и послал их в Новгород к военачальнику Скопину, чтобы они помогли ему советом и делом, причем было велено слушаться их наравне с вельможами и боярами, ибо московиты почитают немцев и англичан как людей изрядного ума». Эту информацию донес до нас голландский торговый человек Исаак Масса, сам непосредственный участник событий. Мы видим, что центральная власть и городская среда держала немцев не только за нехристей, но уже могли объективно оценить и их достоинства: ум, образование и деловые качества.

Вологодский совет (земская изба), куда входили и представители западных купцов, собрал средства и людей для самообороны. Крепкая стража охраняла Вологодский кремль, укрепленный «Английский дом», где стояли все западные купцы до перевода их в Кремль, и вологодский посад. Вологодский земский совет начал списываться со всеми городами северного Поморья, а через Устюг пытался наладить связь с низовыми поволжскими городами — Костромой, Галичем, Решмой, Юрьевцом Поволжским, Городцом, Балахной.

В начале царствования Шуйского большинство северных городов заняли выжидательную позицию: царю Василию IV присягнули, но в случае чего и к «Димитрию II» были готовы послать с «повинной». Однако тушинские «загоны», беспредел ляхов, литвы, черкас и «новопоказаченных» русских людей из стана Тушинского вора быстро расставили все на свои места. Надо отдать должное эмиссарам Шуйского, которые выражали уважение к местным традициям широкого самоуправления городов и сельских волостей. «Обычным порядком, так, как это делалось по царскому требованию, северные «мужики» составляли свои рати, вербуя в них охочих людей и снабжая их оружием и всяким «запасом». Во главе этих ратей становились выборные вожди, которым «ратное дело было за обычай»»[170]. Началась хаотичная и мелкая война против тушинских отрядов, прорывавшихся в «подбрюшье» русского Поморья — к Устюгу, Ярославлю и в другие северо-волжские города и волости.

Московской «миссии» во главе с Михаилом Скопиным-Шуйским, ведшим из Новгорода переговоры со шведами, параллельно удалось найти взаимопонимание с северными выборными земскими избами и «головами», и при их поддержке молодой царский родственник стал координатором и объединителем усилий местных жителей и московской власти в деле противостояния русского Севера Тушинскому вору. Вокруг Скопина-Шуйского в Новгороде собрались до 3 тысяч русских ратников, впоследствии объединившихся с отрядом западноевропейских наемников, которых прислал в Новгород Карл IX во главе с шведским военачальником Яковом Делагарди.

К привлечению немцев к войне с Лжедмитрием II северяне относились спокойно. Ввиду внешнеторговой активности в данном регионе и, как это ни парадоксально, частых войн они не испытывали присущего центральным областям России страха и ненависти ко всему иноземному. К тому же опыт неудачных столкновений местных отрядов с польской конницей свидетельствовал в пользу привлечения немцев, не раз успешно бивших ляхов еще в начале Смуты. Кстати, численность отряда наемников оказалась ниже ожидаемой в 10–15 тысяч человек. К. Буссов утверждал, что западных наемников Делагарди было вообще 3 тысячи человек[171]. Но меньший контингент было проще содержать. Он наносил меньший урон мирному населению, поскольку иностранные наемники, которых привел Делагарди, как всякое войско того времени, по образному выражению Буссова, «…тоже не оставляли на месте ничего, кроме слишком горячего или слишком тяжелого»[172].

Под Тверью «немцы» (французы, голландцы, англичане, шотландцы, выходцы из различных германских земель и других стран Западной Европы) Делагарди разгромили тушинцев, но тут же взбунтовались. Они требовали награды за победу, а у верховного русского воеводы Скопина не оказалось под рукой должной суммы. Немцы повернули к границе, и у М.В. Скопина-Шуйского остались 300 шведов. Правда, вскоре по приказу Карла IX в Россию пришло подкрепление во главе с генералом Горном в 2 тысячи человек, вернулась и часть беглецов.

Михаил Скопин-Шуйский планировал собрать все силы, готовые сражаться с тушинцами, у Калязина монастыря на Волге и оттуда по ярославской дороге двинуться к осаждаемому Сапегой Троице-Сергиеву монастырю, а потом к Москве. План этот удался вполне. Кроме северных русских отрядов и наемников Делагарди и Горна к Калязину подошли силы поволжских городов, собранные в Нижнем Новгороде боярином Федором Ивановичем Шереметевым. 18–19 августа 1609 г. объединенное войско вновь разбило тушинцев. Войска Скопина-Шуйского стали теснить неприятеля, оставляя на всех дорогах, по которым они шли, небольшие остроги с гарнизонами, которые не позволяли тушинским ватагам вернуться. Объединенное войско заняло бывшую опричную столицу — Александровскую слободу.

Успехи русско-шведского войска, а также решение Сигизмунда III, взбешенного русско-шведским союзом, перейти от негласной поддержки Лжедмитрия II к открытому объявлению войны России вызвали переполох в Тушинском лагере. В январе–марте 1610 г. начался его распад. «Царек» бежал с казаками в Калугу, где засел в каменной крепости. Ляхи и литва, ссорясь друг с другом и русскими «перелетами», начали разбредаться в разные стороны. Значительная часть русских казаков и некоторые отряды черкаской «украйны» решили двинуться за своим «царем Димитрием». Люди Ружинского и Заруцкого догнали казачьи пешие арьергарды и порубили их. В отместку бывший сподвижник Болотникова по «тульскому сидению» Юрий Беззубцев захватил Серпухов и перерезал всех находящихся там поляков.

В итоге в марте 1610 г. после снятия русско-шведским войском осады с Сергиевой обители Тушинский лагерь совсем опустел и Москва радостно встречала полки Михаила Васильевича Скопина-Шуйского.