Традиции празднования Рождества в г. Ветлуге

В.И. Белов, характеризуя традиции празднования основных религиозных праздников, пишет: «Окончание полевых работ считалось праздничным днем, как и начало сева. Большуха или хозяйка дома сама дожинает на полосе последний сноп и несет домой. Все, кто участвовал в жнитве, втыкают свои серпы в сноп и ставят его в передний угол. Сноп стоял под иконой до Покрова. Утром в Покров хозяин или хозяйка несли сноп в хлев, там развязывали его и давали "по волоти каждой скотинке". [1,c.144] Несколько недель глубокой осени и зимы снова отведены посту. Он назывался Филипповским и длился до Рождества. В сочельник, то есть в канун Рождества, религиозные люди не ели от зари до зари. Ребята и девицы выбегали утром на улицу с сочнем, загадывая желания и замечая, кто первым попадется навстречу.

Воспоминания Николая Львовича Шевякова о праздновании Рождества в г. Ветлуге:

«В моих детских воспоминаниях праздники Рождества Христова составляют самые милые воспоминания. Нам, детям, не устраивали тогда дома елки. Не в обычае было дело, да и не по средствам, не дарили дорогих игрушек и книжек. Мы этого не знали, да и не желали. В нашей милой семье, основанной на взаимной любви, обходилось без затей, жили просто, но так славно! Праздник обычно проходил у нас следующим образом. Дня за три до Рождества мы с братом Митей приходили из училищ домой торжествующие: «нас уже распустили»…. Кататься, значит, на ледянках и на коньках можно сколько угодно, без заботы об уроках на завтра, а по вечерам читать, что хочешь. Обыкновенно накануне Сочельника (день перед Рождеством, строгий пост, едят только сочиво – разваренные зерна пшеницы с медом), к вечеру в доме кончалась примывка. В сенях, кухне и передней на полу в доме настилались чистые дорожки, а в горницах протягивались чистые пестрые половички. В Сочельник, после утреннего чая, мы с братом отправлялись за пряниками к «тетке Прасковье». Эта покупка пряников традиционная, издавна у нас установленная, и держится в семье до сих пор. Мы съедали всю груду - очень уж соблазнителен был вид пряников с вытесненными на них изображениями петуха, корабля с мачтами и парусами, а иногда даже паровоза. В Сочельник – день ведь короткий- пока пробуешь пряники, ходишь в блаженном настроении по всем комнатам, приглядываешься к хлопотам в горнице или на кухне - смотришь уж сумерки спускаются на землю, гаснет заря и первая звездочка загорается на небесах. Тогда те члены семьи, кто «говел до звезды», начинали свой скромный обед, а потом чай. В сумерки Сочельника обычно у всех было дело: в углу залы, перед образами, устанавливали столы с закусками (для поздравителей), в гостиной расстилали ковер. Матушка хлопотала по части гардероба: приносила из чулана и укладывала на столах и креслах гостиной свои платья, черную праздничную пару отца и сорочки ему и нам с Митей, запонки, галстук - все это нужно было запасти заблаговременно, чтобы начав собираться к заутрене с первым ударом колокола, не опоздать. Эти приготовления мне всегда очень нравились: сидеть в гостиной и смотреть на все эти мирные хлопоты. В комнатах тепло, уютно, чисто, и в каждой горит перед иконой лампадка, освещая всю мягким, мигающим своим светом. А за окном на улице - темная Рождественская ночь, но она теперь не пугает, а мила детскому сердцу: святая ночь. Это бывали всегда мирные часы, часы безмятежного счастья, когда все струны души были так гармонично настроены, оживлены сладким ожиданием чего - то хорошего. Мама иногда давала нам читать что - нибудь из Священных книг. Читал я иногда в те часы и не священное - все равно: душа так была полна верой и любовью ко всему, что это чтение нельзя ставить в вину. Часов в 9-10, кто хотел, немного ужинали, а потом все мирно засыпали. В три часа ночи просыпаешься - я, обычно одним из последних, если не последний: рано еще, под одеялом тепло, а в комнате кажется холодновато. Но в горницах - движение, все спешат, умываются, одеваются - где уж тут спать, да и к заутрене надо непременно идти. Встаешь, мигом умоешься на кухне, наскоро причесываешься, торопишься ужасно, потому что большие уже готовы - надевают шубы и шубки, они встали раньше. И как все весело! В комнатах так светло, везде хлопают дверьми. В кухне, весело потрескивая уже топится печь. А над городом, сквозь темную ночь, со всех колоколен несется могучий, торжественный, праздничный звон. Сливаются и точно дополняют друг друга густой благовест колоколов Воскресенского собора и праздничный ясный звон Троицкой, и тонкий серебристый звон кладбищенской Екатерининской церкви. И вот, наконец, все готовы - отправляются в церковь. Мама обыкновенно к заутрене и к ранней обедне не ходила – она ходила к поздней. Проходим через кухню. У дверей - почти всегда - нас встречали компании «славильщиков» - мальчишек, певших «Рождество твое, Христе Боже наш»…. И «Дева днесь Пресущественнаго рождает»…. Славильщики вечером уже за полчаса до звона, толпами бегают по темным улицам и с первым же ударом колокола осаждают кухни всех домов. Их наделяют пряниками. В церковь обычно все наши отправлялись пешком. Помню, в высоких теплых валенках, подняв воротник пальто, смело шагаешь в темноте по сугробам. Так и чувствуется, что город живет в это время, несмотря на ранний час, самой счастливой и вместе с тем какой - то мирной жизнью: в окнах почти везде приветливо мелькают огоньки, на улицах народ - торопливо идут богомольцы к церкви, а от ворот к воротам перебегают веселые группы славильщиков. Мы всегда ходили в Троицкую церковь. Подходим: церковные окна сияют среди снежной ночи, на высокой паперти толпится народ - все спешат подойти поближе к алтарю. Папа, Митя и я обычно вставали в правом пределе, сестры - в левом и ближе к алтарю. Тесно и жарко стоять в теплом тулупчике. А все - таки весело. Радостно на душе: в церкви так светло, перед иконами такое множество свечей. Торжественно блестят все зажженные паникадила, певчие так славно поют. Особенно празднично, хорошо получалось партесное (на голоса) пение Рождественского Кондака «Дева днесь Пресущественнаго рождает, и земля вертеп Неприступному приносит; ангелы с пастырями словословят, волсви (волхвы) со звездою путешествуют: нас бо ради родися Отряча младо, Превечный Бог». Этот мотив до сих пор вызывает у меня полное и ясное представление о Рождественской службе. После заутрени сразу же начинали звонить к ранней обедне и читать «часы» - молитвы, предшествующие церковной службе. Мы же всегда на это время между заутренней и ранней обедней уходили к дяде Коле или дяде Мише, так как там славно было всегда отдыхать после стояния за заутреней. Взрослые обычно закуривали папиросы и пускались в разговоры. В уютных комнатах, возле мирно беседующих родных, было так славно, что и часть ранней обедни иногда просиживали. Возвращаться домой было всегда весело: везде по покрытым снегом улицам - толпы возвращающихся из церкви богомольцев, идут кучками. Взрослые обычно степенно разговаривают между собой, а в толпе молодежи слышен смех, шутки, и мы, ребятишки, смело шагаем в своих высоких валенках по сугробам. А вот и наш дом. Поздравляем маму, которая до нашего прихода хлопотала на кухне, идем в столовую, а там на столе уже стоит большой блестящий самовар. И стол сегодня какой - то праздничный, и скатерть. И посуда блещет чистотой. Начинаем разговляться: на чайном столе опять получили право гражданства и сливки, и скоромные пирожки, и разное печенье. За стол садятся папа и мы, дети, а мама отправляется обычно к поздней обедне. В кухне и парадной передней то и дело слышится Рождественский Тропарь: «Рождество Твое, Христе боже наш, воссия мирови свет разума: в нем бо звездам служащие, звездою учахуся, тебе кланяемся, Солнцу правды, и Тебе ведите с высоты Востока: «Господи, слава Тебе!» - это славильщики поют. Идут веселые разговоры, а в окно смотрится снежный сад, весь засыпанный пушистым снегом, и ясно сияет еще низко стоящее солнце….славное утро!» [ c.173-176] Религиозность ветлужан влияла на атмосферу Рождественского праздника, веселого и радостного после продолжительного поста.