Глава первая

ВСТУПЛЕНИЕ

С

уть жизни заключается в борьбе, а ее цель — в доминировании. Конечно, есть более высокие цели и более глубокие смыслы, но они существуют лишь в человеческом воображении. Реальность жизни — борьба.

Гуляя по парку, вы можете обнаружить дерево, проросшее сквозь гранитную плиту. Вначале оно было лишь маленьким хрупким ростком, но у этого ростка была цель — выжить. День за днем, год за годом росток тянулся вверх, используя каждое слабое место своего монолитного противника. Дерево выжило, а камень начал превращаться в песок. Росток не стремился к противоборству, но в то же время он и не сдался. Он просто подчинился первому закону природы: Борись!

Человек подобен дереву — с момента своего рождения он вступает в борьбу, в постоянное противостояние своему окружению. Чтобы жить, ему необходимо есть, чтобы есть, ему необходимо убивать. Он убивает дерево, чтобы сделать себе убежище. Он убивает зерна, чтобы испечь хлеб. Он убивает животных ради мяса. Даже когда он делает глоток воды, он убивает бесчисленное множество микроскопических форм жизни.

Физически человек слаб. Существует множество животных более сильных, более быстрых и лучше вооруженных, но у человека была мечта — победить. Стремление к победе подтолкнуло человека к развитию единственного оружия, которое у него было, — мозга. Человек победил, но на этом не остановился: развитый мозг позволил ему значительно расширить границы своих мечтаний.

Давным-давно некий безымянный гуманоид обнаружил, что, бросая камни, он может контролировать большую территорию, чем сражаясь голыми руками, — так родилась война. С тех пор человечество посвятило огромное количество своей энергии и своего интеллекта превращению военного дела в точную науку. Используя все более мощное оружие, человек подчинял себе все

большие территории, но так и не достиг своей мечты. Даже когда он получал всю пищу, которую только мог съесть, и всю землю, которую только мог использовать, он все равно желал большего.

В конце концов, после того как человек одержал победу над природой, он обратил свой взор на единственного оставшегося противника: на самого себя. Когда не оставалось больше пищи, он отбирал ее у соседа, когда не оставалось больше земли, он захватывал землю соседа. Так, по ходу дела, человек развил цивилизацию.

«Цивилизованный человек» — это хорошо звучит, однако слишком часто все то, что под этим подразумевается, оказывается лишь иллюзией. Цивилизованный человек не верит в реальность, он верит в то, во что хочет верить, например, в то, что интеллект ставит его над природой. Цивилизованный человек не верит в насилие; он верит, что социум должен оградить его от насилия. Но при этом закрывает глаза на тот факт, что социум делает это насильственными методами. Цивилизованный человек не верит в убийство; в его распоряжении есть другие цивилизованные люди, которые сделают это за него. Цивилизованный человек верит в священность и неприкосновенность всего живого; но это не мешает ему наслаждаться хорошим бифштексом.

Такого рода поведение — шизофрения — уход от реальности. Это расстройство характерно для цивилизованного человека: чем выше уровень цивилизации, тем больше уход от реальности. Человек настолько концентрируется на идеалах и достижениях цивилизации, что забывает о том, что он человек. В этом не было бы ничего страшного, если бы уровень цивилизации был одинаков во всем мире. Однако это не так — в мире по-прежнему существуют «волки».

Первый шаг на пути к излечению от цивилизационной шизофрении — понять и признать существование «волков». Вместе с этим должно прийти понимание того, что «овцы будут целы только тогда, когда волки будут сыты». Первая великая истина природы состоит в том, что насилие существует. Оно всегда было и всегда будет. Современное общество не защищает человека от насилия. Лучшее, на что оно способно, — это время от времени наказывать провинившегося. И ужасает то, что подавляющее большинство членов общества находит это вполне достаточным.

Корень проблемы в том, что человек и цивилизация поменялись ролями. Цивилизация — это инструмент, созданный человеком на благо человека. Назначение этого инструмента — позволить большой группе людей жить на маленькой территории без чрезмерных конфликтов. В обмен на выгоды, которые дает жизнь в группе, индивидуум должен отказаться от определенных прав. В небольшой цивилизации цена членства невысока, а взносы доброволь-

ны, но по мере роста цивилизации происходит смена ролей: уже не человек формирует общество, а общество формирует человека; как будто, достигнув определенного размера, цивилизация становится живым организмом и перестает быть просто инструментом — она сражается за свое собственное выживание.

Понимая, что в стаде овец конфликтов меньше, чем в стае волков, общество пытается представить овцой самого великого убийцу, какого только знал свет — человека. С самого рождения человека учат избегать насилия и подчиняться группе. В течение жизни человек все больше и больше отдаляется от любой реальности, отличной от социальной. Если довести этот процесс до его логического завершения, то человек будет жить в совершенно социализированном мире, — имея дело с рациональными людьми, он будет разрешать все конфликты рациональными способами.

Однако иногда это не срабатывает, тогда «псов войны» спускают с цепи и раздается команда: «Никого не щадить!», но современный человек обнаруживает, что больше не способен к войне. Неожиданно получив пощечину от реальности, он осознает последствия социального обусловливания, ведшегося в течение поколений. Вместо того чтобы с бьющимся сердцем приветствовать крик: «К оружию!», как это делали его предки, цивилизованный человек внемлет ему, содрогаясь от ужаса. Переняв повадки овцы, человек стал овцой; он больше не охотник, он теперь еда.

Все живое может быть отнесено к одной из двух категорий: те, кто ест, и те, кого едят. Воспитывая в своих членах ненависть к насилию, общество может подавить жажду борьбы, но, поступая таким образом, оно сеет семена своего собственного уничтожения. Изолируя своих членов от реальности войны, цивилизация делает их неспособными к ее ведению. Уничтожение войны — это высокий идеал; когда-нибудь лев, возможно, и будет лежать рядом с ягненком, но в обозримом будущем это может оставаться лишь мечтой. В мире слишком много людей, которые по-прежнему предпочитают безопасности стада возбуждение погони.

Это не означает, что волки рода человеческого любят акт войны сам по себе — это было бы безумием. Притягателен результат войны — победа. Достижение славной победы является глубоко скрытым в психике человека инстинктом, существование которого он сам может и не осознавать. Общество может сделать из человека больше, чем человека, но оно тем самым сделает его менее живым.

Любая цивилизация, которая хочет развиваться дальше, должна поставить перед своими членами цель. Однако если эта цивилизация хочет выжить, то она никогда не должна позволять мечтам о будущем затмевать реалии прош-

того. Цивилизация, которая нам так дорога, является не чем иным, как искус-; твенной оболочкой, и именно так к ней и нужно относиться. Только понимая: вою истинную природу, человек может жить в стае и в то же время сохранять: вою способность к борьбе.

Реалистичные общества всегда принимали тот факт, что неразумного человека убедить невозможно. Именно поэтому война стала «продолжением ведения национальной политики, но другими средствами»³. Для этого потребовалось создать профессию военного: из-за социальной обработки, обычный человек был уже недостаточно крепок для войны. Для совершения актов насилия теперь нужны специалисты. Область применения таких специалистов достаточно широка (от полицейских до солдат), но, несмотря на это, их функции остаются неизменными: в той или иной форме на них возложена задача применения контролируемого насилия.

В феодальной Европе существовала двухклассовая система; общество делилось на людей знатных и простолюдинов. Жизнь простолюдина была полна ограничений, установленных знатью (но эта же знать и защищала простолюдина). Знать владела собственностью. Это были люди «благородного происхождения», имевшие право носить оружие⁴. Это была очень логичная и справедливая система, поскольку тот, кто мог потерять больше всего, должен был нести на себе бремя сражений.

Однако с течением времени структура общества изменилась — пока знать сражалась, простолюдины плодились и размножались. В конце концов, простолюдины благодаря своему количеству достигли того, чего не могли достичь раньше — контроля. Это привело к созданию демократии. Такой системы природа еще не знала — все остальные живые формы лишь признают главенство тех, кто достаточно силен, чтобы навязать его. Простолюдины сразу же решили разоружить знать и загнать в рамки своего общества. И это им удалось, пожалуй, даже слишком хорошо.

Современный человек оказался загнанным в ловушку своим же собственным обществом. Поскольку традиционные взаимоотношения — между человеком и обществом и между знатью и простолюдинами — извратились, цивилизованный человек оказался в трудной ситуации. Он вынужден сражаться против слишком реальных кошмаров своего прошлого иллюзорными мечтами о будущем. Идеалистические учения его общества очень плохо подготовили его к реальности борьбы.

Состав современной армии является отражением современной цивилизации. В прошлом армию вел король. За ним следовали его принцы и бароны. Эти профессиональные воины составляли передовой отряд, острие атаки, а простолюдины шли следом с тележками для поклажи. В такой армии социаль-

ный статус человека в мирное время был прямо пропорционален его близости к неприятелю во время войны. Конечно, знатное положение человека определялось рождением, но, когда звучали трубы войны, ему полагалось доказывать, что он его достоин. Теперь же, подобно структуре цивилизации, изменилась и структура армии. Те, кому есть что терять, держатся как можно дальше от поля боя; те же, кому почти нечего терять, несут на себе тяготы настоящего сражения. Современное общество практически не дает таким людям никакого стимула сражаться.

В современном военном деле боевой опыт командующих армиями либо очень незначительный, либо вообще отсутствует. А у тех, кто на самом деле сражается, слишком мало причин это делать — их жизнь ни в коей мере не изменится, ни в случае победы, ни в случае поражения.

Здесь находится самое слабое место всех современных правительств. Феодальный раб знал, что его король поведет армию в битву; современный гражданин вправе ожидать того же. Однако в современном обществе власть имущие стремятся держаться как можно дальше от поля боя, а миллионы людей гибнут без всякой на то необходимости — всегда легче объявлять войну, если кто-то другой сражается вместо тебя. Люди, которые вынуждены на себе ощущать реальность насилия (будь то на поле боя или на улицах города), обрекаются на это людьми, которые от насилия изолированы. Рабочий должен знать свой инструмент, это — очевидная истина. Однако общество очень редко обращает внимание на эту истину. Любое общество, если оно хочет хорошо функционировать, должно рассматривать своих военных как инструмент. Обязательное условие состоит в том, чтобы гражданин современного общества понимал разницу между профессиональным воином и собой.

У Чи говорил: «Обычно люди умирают тогда, когда ничего не могут с этим поделать»⁵. Так поступает человек гражданский. Воин же сам выбирает способ собственной смерти. Каждый человек, надевший на себя военную форму, как неписаную часть своего контракта принимает возможность того, что от него потребуется умереть на поле боя. Именно это делает профессию военного уникальной —ни на одной другой работе от рабочего не требуется добровольно жертвовать своей жизнью. На любой другой работе, если человек чувствует, что ситуация становится слишком опасной, он всегда может отказаться от выполнения своих обязанностей. Даже если он разрывает контракт — это всего лишь гражданское дело. Однако когда солдат подписывает контракт, он отказывается от своих гражданских прав. Невыполнение контракта влечет за собой уголовную ответственность; в военное время дезертирство является серьезным преступлением. Людей, которые были бы согласны принять такие условия контракта, очень мало, обычно они составляют менее одного процен-

та от общей численности населения. Эти люди очень специфичны (впрочем, не хуже и не лучше остальных).

Гражданский человек никогда не сможет испытать те чувства, которые испытывает воин; жизненная философия гражданского человека сильно отличается от философии воина. Однако гражданский человек должен, по крайней мере, понимать мотивации и систему ценностей воина, чтобы оптимально использовать его услуги.

Когда гражданский человек начнет понимать воина, то будет ценить в нем то, чем воин является на самом деле, — специалиста по насилию и станет относиться к воину соответствующим образом. Он также осознает, что концепция солдата-гражданина содержит в себе противоречие уже на уровне терминологии — солдат никогда не будет хорошим гражданином, потому что основные требования общества находятся в прямом противоречии с требованиями его профессии. Поскольку цивилизованная оболочка воина должна быть тонкой, то самое большее, на что приходится рассчитывать, это что воин научится не кусать руку, которая его кормит.

Если гражданский человек поймет природу войны, то тем самым он будет готов к ее вторжению в свой мир. Независимо от того, насколько безопасной кажется ситуация, насилие может ворваться в нее без малейшего предупреждения. Конечно, было бы приятно иметь возможность вызывать специалиста всякий раз, когда возникает насилие, но это не всегда возможно. Гораздо чаще, чем большинство людей это признает, мирному человеку приходится откладывать перо и брать в руки меч, чтобы выжить. Если он знаком с законами войны, то он может это сделать; если нет, он становится овцой, которую ведут на бойню.

Понимая воина, гражданский человек защищает и сохраняет себя для дальнейшего использования; понимая природу войны, гражданский человек защищает и сохраняет себя для дальнейшего существования.

Профессия военного имеет дело с реальностью насилия. И поэтому настоящие военные-профессионалы — все, без исключения, прагматики. (В мирное время можно изредка увидеть идеалиста в роли военного, но он погибнет в первые же дни войны.) Высший офицерский состав может говорить о Боге и своей стране, но это лишь притворство, позволяющее гражданскому населению крепче спать. В реальности воин — это реликт прошлого, он не сражается за Бога или за свою страну, он сражается, чтобы победить. Он вынесет любые тяготы ради того, чтобы подобно волку взвыть на луну на вершине холма и объявить своим все, что простирается перед его взором. И хотя униформа и оснащение современного воина значительно отличаются от доспехов и оружия древнескандинавских берсеркеров, его инстинкты остаются такими же.

Основное различие между современным солдатом и древним воином состоит в том, что современный солдат научился немного втягивать когти и довольствоваться медалью взамен прежних насилия и грабежа.

Определенные условия могут заставить гражданского человека действовать подобно солдату. Однако он всегда воспринимает такую ситуацию как временную и, когда война заканчивается, старается стереть все воспоминания об ужасах и уроках войны. Часто говорят, что тот, кто ничему не учится у прошлого, обречен повторять его вновь и вновь. Поскольку гражданский человек не любит вспоминать о войне, то он обрекает себя на бесконечное повторение одних и тех же сражений. Воин же помнит о войне.

Профессиональный солдат всегда при деле. Он оценивает свои действия во время предыдущего сражения и работает над их улучшением.

Сражение—это дело условных рефлексов. Когда мечи вытащены из ножен, на рациональные мысли просто нет времени, и любой солдат, выживший в бою, понимает это. Поэтому профессиональный боец всегда занят выработкой новых комплексов условных рефлексов для боевой ситуации. Эти рефлексы представляют собой техники боя. По-японски они называются гихо или вадза, оба слова имеют приблизительно одинаковое значение⁶.

Этот процесс — выработка новых техник ведения войны —длится с самого начала человечества. Начиная с древнего человека, сгорбившегося в темной пещере и прикрепляющего заостренный камень к палке, этот процесс дошел до наших времен, не претерпев никаких значительных изменений: теперь современные люди сгорбились в пещерах с кондиционированным воздухом и прикрепляют радиоактивные камни к летающим палкам. Хоть форма и изменилась, смысл остался прежним. Как копье, так и крылатая ракета подчиняются одним и тем же законам движения. Оба вида оружия имеют одно и то же назначение: уничтожать врага.

Инструменты войны постоянно изменяются. Хоть этот факт и разрушает стратегические планы военных, его никак нельзя избежать. Поскольку изменяются инструменты, то изменяются также и техники их применения. Современный стрелок использует совершенно не те группы мышц, которые использовал древний метатель копья. Но хоть вадза и изменились, все-таки целый ряд факторов по-прежнему остается общим: оба, и современный стрелок, и древний метатель копья, принимают в расчет силу ветра, расстояние до цели, а также учитывают возможность действовать из укрытия. Понимание и использование этих общих факторов определяется как «стратегия» (в японском языке — хэйхо). Различие между гихо и хэйхо заключается в границах применения. Тактика (гихо) применима только к определенному виду оружия и/или ситуации. Но стратегия (хэйхо) основывается на общих принципах, поэтому ее

применение не столь ограничено. Стратегия не меняется на протяжении столетий и не зависит от оружия и ситуации.

Процесс экспериментирования, формулирования и обучения известен как наука. Любая наука (и военная наука не является исключением) экстраспектив-на. Когда все мысли и усилия направлены на достижение внешней цели (в данном случае целью является победа над врагом), для интроспекции не остается времени. Но, несмотря на это, человек иногда находит возможность заглянуть внутрь войны. Именно изучение внутренней сути войны открыло утонченный мир чистой стратегии.

Техника — это способ использования инструмента. (Конкретика самого инструмента не имеет значения: он может быть как простой пулей, так и целой армией.) Стратегия стоит на порядок выше этого, она имеет дело с применением техник. Тактик (знаток техники ведения боя) ограничен своим инструментом и навыком обращения с ним, стратег же ограничен лишь рамками своего воображения. Это фундаментальное различие между техникой ведения боя и стратегией мало кто понимает, даже среди тех, кто считается мастерами военного искусства. Чаще всего науку стратегии путают с тактикой. Фактически большинство самых знаменитых военачальников не были стратегами. Они были очень талантливыми тактиками, мастерами искусства маневрирования.

В мире есть множество стран, где наука войны развита очень высоко. В некоторых из них эта наука возведена в ранг искусства. Но зрелая наука стратегии находится на востоке, а стратегия, возведенная в ранг искусства, — в Японии.

Японский воин не был более талантлив, чем его западный коллега. Да и никакими другими качествами, которые делали бы его более приспособленным к войне, он не обладал. Тем не менее совокупность уникальных условий дала мастерам фехтования этой страны время и стимул к глубокому и доскональному изучению своего искусства. В сравнении с этими людьми стратеги других наций не более чем одаренные любители.

И хотя время великих мастеров меча давно прошло, стратегия, которую они развили, по-прежнему жизнеспособна. Сегодня мы оперируем армиями, а не легионами, автоматчиками, а не лучниками. Но сами военные действия претерпели весьма незначительные изменения. Независимо от того, какую форму она принимает, война остается вопросом доминирования одного человека над другим. Инструменты могут быть различными, но люди, использующие эти инструменты, по-прежнему остаются людьми. Стратег имеет дело с идеями, идеями о том, как контролировать людей, а природа людей не меняется. Не меняются и идеи. Новые идеи возникают очень редко, в основном —это лишь новые слова для описания старых идей.

САМУРАЙ

Хотя воинов феодальной Японии часто сравнивают с европейскими рыцарями, сходство между ними лишь поверхностное. В Европе техники ведения боя и оружие непрерывно изменялись из-за частых столкновений различных культур. В Японии же война, за незначительными исключениями, была делом внутренним. Изолированный от остального мира, японский арсенал оружия оставался неизменным на протяжении веков.

Золотой век мастеров фехтования пришелся на начало семнадцатого столетия. После длительной гражданской войны страна была объединена под жесткой диктатурой Токугава Иэясу⁷. Воины (известные нам как самураи), выжившие на полях сражений, стали гарнизонным войском. Вместо того чтобы стать общественной группой, в которую мог бы войти каждый, они образовали касту, принадлежность к которой определялась исключительно рождением. Легко узнаваемые благодаря своим двум мечам⁸, самураи стали объектом как привилегий, так и обязанностей. Обладая законным правом убить любого простолюдина, не выказавшего должного уважения, самурай жил с осознанием того, что однажды он тоже может пасть от меча. Вынужденные жить в мире насилия, полном неожиданных смертей, самураи воспользовались единственно доступной возможностью (кроме безумия): они трансформировали насилие в искусство. Техники владения мечом стали Путем Меча.

Говоря словами Иэясу, которые известны каждому изучающему искусство меча: «Меч за поясом самурая —это его живая душа». Для самурая меч был не просто инструментом убийства. Меч стал символом всего того, ради чего самурай жил, и всего того, ради чего он был готов умереть. Японский меч⁹ всегда был вещью поразительной красоты и качества; в сравнении с ним лучший клинок, сделанный в любой другой стране, кажется не более чем заостренной палкой. Меч стал в Японии объектом религиозного поклонения. К мечу и человеку, который его носил, относились с огромным почтением. Случайно зацепить меч самурая в толпе было равноценно мгновенному самоубийству. Оскорбленный самурай доставал меч из ножен, одним молниеносным движением убивал неосторожного прохожего и как ни в чем не бывало продолжал свой путь дальше.

 

Японский меч — это величайшее холодное оружие, когда-либо созданное человеком¹⁰. Десятилетиями мастера меча исследовали всевозможные варианты его использования. Режущая кромка и острие меча лимитировали количес-

тво рубящих и колющих ударов, поэтому очень скоро диапазон возможных техник был исчерпан и мастера перешли к стратегическому использованию меча. Эти люди не были далекими от реальности теоретиками; они были закаленными в боях ветеранами, и это отражалось в их стратегиях. Они десятилетиями воевали и десятилетиями учились. Зная, какие техники работают на поле боя, мастера меча задавались вопросами, почему они работают и что можно сделать, чтобы эти техники стали еще эффективнее. В некоторых случаях ответ заключался в нахождении новых манипуляций мечом. В других же случаях мастера обнаруживали, что ключевым моментом является мышление.

Изменение менталитета самурая, произошедшее вскоре после этого, не надо путать с тем, что обычно называют Кодексом Бусидо. Бусидо (Путь Воина) представляет собой относительно поздний свод этических правил, созданный власть имущими для упрочения своего положения (которое, надо заметить, никогда не являлось следствием их безупречного следования бусидо, поэтому великие мастера меча тоже не уделяли особого внимания предписаниям бусидо).

В то время как солдаты других наций находили и приспосабливали различные техники к своему оружию, японские мастера меча развивали свои. Они относились к своему духу так же, как кузнец относится к металлу. Самурай ковал и шлифовал себя до тех пор, пока сила его воли не становилась равной силе его клинка. Меч не думает об убийстве и не испытывает угрызений совести. Самурай в этом плане ничем не отличался от своего меча: убивая или не убивая, живя или умирая, он шагал по жизни, нисколько не предпочитая ее смерти.

Самурай был мясником. Он мог убить или умереть по приказу, не колеблясь ни мгновения. Он так глубоко изучал оба эти действия, что любое из них мог совершить с величайшей утонченностью. Самурай тренировал себя не просто принимать смерть, а жаждать ее. Он сражался не с целью самозащиты — он добивался славы. Не снискав ее в битве, самурай совершал очень болезненный ритуал: вспарывание живота (сэппуку¹¹). Даже выполнение этого ритуала он превратил в искусство. Для такого человека слова «смерть» и «красота» были синонимами. Поэт с окровавленными руками, он жил со смертью и красотой, и любил их в равной степени.

Таков был мастер меча: жестокий человек, живший в беспощадную эпоху. Зная, что может умереть в любую минуту, он постоянно тренировался. И делал он это не столько ради того, чтобы выжить, сколько ради того, чтобы забрать с собой как можно больше врагов. Он тренировался сражаться хорошо, но он также тренировался сражаться красиво. Для такого человека жизнь в безызвестности была неизмеримо хуже, чем славная смерть.

Самураи любили сравнивать свою жизнь с цветением вишни: живя в этом мире лишь мгновение, ее почка быстро расцветает в прекраснейший цветок, а затем опадает на землю. Самурай знал, что его судьба — погибнуть от меча. Он принимал это. Единственное, что он мог сделать, — это умереть достойно.

Выработав в себе такое мировоззрение, самурай старался передать его своим детям. И делая это, он тренировал их не для жизни, а для смерти. Самураи часто брали своих детей на кладбища и места казней, советуя им думать о смерти каждую минуту своей жизни. И постепенно те утрачивали всякий страх смерти. Жить как можно дольше и умереть, когда придет время, — это удел овец: крестьян и прочих простолюдинов. Предначертание самурая — жить, пока это нужно, и умереть в им самим выбранное время. Этому идеалу самурай посвящал всю свою энергию. Для достижения этого идеала были выработаны и опробованы различные методы, переданные затем последующим поколениям.

Методом было рю; средством додзё.

'

ДОДЗЁ

Существует бесчисленное множество тренировочных залов для занятий восточными боевыми искусствами. Однако лишь немногие из них могут называться додзё. Более часто употребляемые термины «студия» или «спортивный зал», подходят им гораздо больше. В этих заведениях обучают лишь внешней стороне искусства, не понимая и не пытаясь передать его сути. В этом ничего плохого нет, поскольку обычно ученик такой школы интересуется только изменением своего тела. У него нет никакого желания изменить свою личность.

Слово додзё (буквально можно перевести как «путь-место») подразумевает, что это то место, где ученики попытаются постичь конечную реальность выбранного ими искусства. В школе обучают техникам, то же самое делают и в додзё. Но в додзё техники рассматриваются только лишь как средство. Техниками необходимо овладеть, но это только начало, а не окончание учебы. Цель школы в том, чтобы научить человека чему-то новому; цель додзё —трансформировать самого человека в нечто новое. Школа учит, как убивать; додзё учит, как умирать. Член додзё не ищет драки, как не ищет он и способ уйти от драки. Он пытается выйти за этот уровень и понять саму суть конфликта.

 

Типичное занятие в современном додзё, на котором ассистент-инструктор демонстрирует технику, а сэнсэй наблюдает.

Хотя начальная тренировка и в школе, и в додзё идентична, цели и методы ее различны. В школе есть учитель и ученики; в додзё мастер и его последователи. Ученик посещает занятие для того, чтобы получить новые знания; последователь (дэсы), посещает занятия, чтобы подвергнуться духовной трансформации. И первая стадия этого процесса заключается в том, что ученик становится дэси. Предполагаемый дэси, прежде чем он будет принят, должен продемонстрировать должное отношение (нюнансин). Это означает, что его дух должен быть гибок и пригоден к формированию в додзё. Чтобы стать дэси, необходимо подчинить свое эго мастеру, сэнсэю. В сущности это значит: «Вот я. Делайте со мной все что угодно».

Правильное додзё должно быть пустым и функциональным. Отражая определенное влияние дзэн-буддизма, красота в додзё достигается не присутствием вещей, а их отсутствием. Додзё не церковь, но имеет много черт, характерных для религиозного института. Это не гимнастический зал, но на первый взгляд физические упражнения покажутся основным видом деятельности в додзё. Это не казармы, но дисциплина здесь подобна армейской.

Дисциплина, вероятно, является самым большим различием между современной школой и традиционным додзё. Современная школа делает множество

уступок ученикам в расписании занятий и методах тренировки, в додзё отсутствует такая гибкость — дэси приспосабливаются ко всем требованиям. Жесткая дисциплина делает процесс монотонным и безличным.

Каждый квадратный дюйм пола в додзё имеет определенное старшинство относительно каждого другого квадратного дюйма и относиться к нему нужно с должным уважением. Дэси не позволяется занимать ту часть додзё, которая не соответствует его уровню. Это переносится и на взаимоотношения между дэси, поскольку у двоих никогда не может быть один и тот же уровень. Дэси внимательно выбирает место по отношению к другим и никогда не помыслит о том, чтобы сидеть в том месте додзё, которое не соответствует его уровню. Он смотрит на старшего дэси и выбирает место на татами, которое соответствует его положению.

И одежда и поведение должны быть безукоризненны, как внутри, так и вне додзё. Нормой считается идеально чистая тренировочная одежда в додзё и консервативный костюм на улице. Все, что не соответствует этому, считается признаком неряшливого и недисциплинированного духа. Тренировочная одежда должна быть исключительно тренировочной одеждой. Если человек носит слишком яркую или украшенную более чем необходимо одежду, то это считается признаком эго, а эго — это именно то, что дисциплина пытается уничтожить.

Сэнсэй не столько учитель, сколько проводник. Слово сэнсэй буквально переводится как «родившийся раньше». Это означает, что сэнсэй уже был там, 'куда ученики только пытаются добраться. И его задача как канте (главы додзё) проследить за тем, чтобы последователи продвигались в правильном направлении. Он только указывает правильный путь; само путешествие совершает дэси. Хороший сэнсэй производит впечатление не тем, что он делает, а тем, что он мог бы сделать. К нему, с пугающей интенсивностью излучающему волю, не допустимо небрежное отношение. И хотя сэнсэй ни при каких обстоятельствах не будет требовать уважительного к себе отношения, его старшие последователи будут на этом настаивать. Они расценивают малейший признак фамильярности по отношению к своему сэнсэю как личное оскорбление и реагируют соответствующим образом. Они это делают не ради того, чтобы выказать свое почтение сэнсэю (тот, скорее всего, предпочел бы, чтобы все немного расслабились и вели себя более естественно). Дэси знают, что поклон сэнсэю —это духовное упражнение для их собственного блага. Они также знают, что слабая дисциплина сделает додзё слабым. (В традиционном додзё возможен один-единственный случай, когда пожелание сэнсэя можно не выполнить: когда он дает распоряжение больше не кланяться, дэси должен ответить: «Да, сэнсэй!» — и сделать глубокий поклон.)

Даже сэнсэй занимает только второе положение по отношению к алтарю додзё (синдза). Независимо от того, большой он или маленький, простой или украшенный, он занимает самое главное место в додзё. Все додзё без исключения имеют алтарь, и к ним всегда относятся с большим уважением. Подобно мечу самурая, это не просто вещь — синдза представляет собой душу додзё. Независимо от того, насколько велик человек, синдза является постоянным напоминанием о том, как далеко ему еще идти.

Когда вы объедините все это вместе — дисциплинированное поведение дэси, сэнсэя и физические характеристики додзё, — вы получите весьма и весьма особенное место. Оно может показаться пугающим для неофитов, но для старших учеников додзё становится притягательнее самого сильного наркотика. Для таких дэси додзё становится всем. Это место великой чистоты и великого насилия. Добавьте к этому смирение и огромную власть. Вы можете увидеть все это в отдельности и в других местах, но только в додзё—совокупно, единовременно и в одном человеке. Несколько часов в неделю лишь сотая доля дюйма отделяет дэси традиционного додзё от калечащих травм или даже смерти. Во время обычного занятия психологическое напряжение настолько интенсивно, что его можно почувствовать физически. Возникает такое ощущение, будто воздух заряжен электричеством, выжигающим человеческое эго и превращающим дэси в нечто иное — одновременно пугающее и прекрасное.

Что же за люди эти дэш? Это жесткие люди. В традиционном додзё нет детей — изучение смерти не для незрелых, нет здесь ни дилетантов, ни мечтателей. Вы найдете в додзё людей (среди которых множество профессионалов) из всех слоев общества: военные офицеры и инженеры, бизнесмены и полицейские, все это люди, которые живут с силой и понимают ее ценность.

И дело не в том, что дэси по сравнению с учеником делает другие вещи — он их делает по-другому. Ученик школы самообороны учится техникам, чтобы сражаться. Последователь додзё идет гораздо дальше этого. Он так глубоко погружается в свое искусство, что его эго тонет. Ученик берет, а дэси отдает. Он отдает до тех пор, пока не остается ничего, кроме пустой оболочки. На этой стадии сражаться или не сражаться становится одним и тем же. Затем, не замечая этой трансформации, он становится сэнсэем, мастером своего собственного додзё. И затем он просто сидит, ничего не делая, со странной и ужасной красотой.

РЮ

Додзё трансформирует последователя одним лишь своим существованием, рю делает это более активно. Рю — это и метод обучения, и метод сохранения искусства. В сочетании с додзё, рю может сделать из сырого новичка мастера.

Слово рю, если его проанализировать, имеет определенную текучесть. (Это слово часто используется как часть японских составных слов, описывающих движение воды.) Как река течет вниз по склону холма, так и рю течет сквозь время.

Рю — это стиль ведения сражения, передающийся из поколения в поколение. Для глаза эксперта последователи определенного рю моментально узнаваемы по малейшим нюансам в стойках и техниках. Но рю — гораздо больше, чем просто стиль, это полная методология передачи и сохранения системы. Долговечность рю доказывает его жизненность. Новая система технически не становится рю до тех пор, пока у нее не появится второе поколение последователей.

Традиционное рю представляет собой фамильное предприятие: оно создается основателем для своих сыновей. И хотя посторонние люди могут приниматься, рю традиционно возглавляется прямым наследником основателя. (Японцы всегда были достаточно прагматичны в таких вещах: если нет подходящего кровного родственника, то лучший из последователей принимается в семью.)

Основатель рю добивался известности благодаря определенным действиям и/или мыслям. Рю представляет собой попытку передать метод основателя своим потомкам. Его цель не научить, а изменить человека. И телом, и духом последователь загоняется в определенную жесткую модель. И именно по этой причине вся концепция рю так неприятна современным людям. Воспитанные на философии, подчеркивающей ценность личности, они не в состоянии подчиниться чему-то большему. А именно этого требует рю. Как уже отмечалось раньше, правильное отношение называется нюнансин — гибкость духа, которая позволит ему (духу) формироваться должным образом. Последователь, обладающий нюнансин, приходит в додзё уже полностью готовым подчинить свое эго рю. Он уходит не как человек с новым знанием, а как совершенно новая личность.

Здесь, как и везде, ценность пропорциональна стоимости. Человек, который готов отдать рю все, и получает от него все. Остальные же, те, кто не способен полностью подчиниться, обречены на прозябание за боковой чертой. Они хотят получить товар, но не достаточно страстно, чтобы заплатить его стоимость. Однако иногда даже готовности подчинить свое эго недостаточно.

Во многих странах превосходство в бою было вопросом выживания. В феодальной Японии оно значило еще больше: воинское мастерство человека требовало определенного социального статуса — ранга, присваивавшегося только тем, кто заслужил его. Предположим, что мастеру фехтования удавалось достичь величия, в таком случае он, во-первых, хотел сохранить этот

статус, а во-вторых, хотел выбрать себе приемника. Вот о втором-то пункте и должно было позаботиться рю. Классическое рю, вдобавок к программе обучения, также содержало метод оценки и отсева последователей. Только наиболее надежным из последователей передавались методы основателя: только самые лучшие наследовали рю.

Типичное рю делится на несколько слоев. Трехслойная система, состоявшая из сёдэн, тюдэн и хидэн, является наиболее общей. Новый последователь начинал с сёдэн «начального обучения», которое физически готовило его к более серьезным тренировкам. После того как он мог правильно выполнить все техники, ему позволяли перейти к тюдэн, «обучению среднего уровня». Эти техники составляют ядро любого стиля и представляют собой характерную черту каждого рю. Люди, успешно завершившие этот этап тренировок, становятся квалифицированными, технически грамотными специалистами и формируют ядро рю.

Последователь может потратить годы, а то и десятилетия на овладение этими техниками. В течение всего этого времени сэнсэй внимательно за ним наблюдает. Затем, если мастер сочтет его достойным, последователю открывают хидэн, «секретные техники». Это посвящение во внутренние таинства системы проходят лишь немногие, поскольку именно эти техники дают власть над другими людьми. Ни один сэнсэй не передаст такую информацию человеку, которому полностью не доверял бы. (Многие старые рю были утеряны потому, что мастер умирал раньше, чем успевал передать хидэн своему преемнику.)

Что же это за хидэн⁷. Иногда это глубокие и сложные ментальные принципы. А иногда — довольно простые физические действия. Например, определенное рю аранжировки цветов могло иметь секретный способ обрезания стеблей, который позволял чуть дольше сохранять свежесть цветов. Подобный хидэн может показаться не существенным, однако его вполне достаточно, чтобы на композиции этой школы всегда был большой спрос, что позволяет назначать соответствующую цену. С другой стороны, хидэн может представлять собой эзотерический ментальный принцип, который человеку непосвященному будет совершенно непонятен, даже если изложить его простым и четким языком. И это нормально, поскольку рю специализируется на обучении вещам, которых обычный человек не видит и не понимает. На это указывает обычная практика некоторых рю разделять свои техники на две категории: омотэ и оку. Омотэ — это лицевая сторона, вещи, которые можно увидеть, а оку — это скрытое, вещи, которые совершенно не видны.

На западе это является причиной некоторой путаницы. Бесчисленное множество инструкторов тренировалось в традиционных японских рю, но лишь немногие дошли до уровня оку, поэтому большинство из них вообще не по-

дозревают о его (оку) существовании. Думая, что они досконально изучили свое рю, эти инструктора иногда делают заявления, которые, мягко говоря, не совсем правильны. И даже будучи технически великолепными специалистами (нередко даже лучшими, чем их инструктора), они, тем не менее, не имеют ни малейшего представления о том, что представляет собой гокуи («суть») ихрю. Еще хуже, если люди выносят суждение о стиле после того, как овладели лишь сёдэном.

Традиционное рю передает техники и стратегии высшего уровня только тем, кого считает достойным их, и имеет определенный метод такой передачи. В то время как в западных тренировочных центрах разрабатывались ментальные методы обучения физическим техникам, в Японии изучались физические техники для обучения ментальным принципам. Западные психологи могут спорить о действенности бихевиоризма, японцы же изобрели систему, превратили ее в точную науку и доказали ее ценность сотни лет тому назад. И додзё, и рю используют в качестве основы поведенческую психологию (бихевиоризм).

Додзё и рю — это то, что кардинально отличает японский Путь Стратегии от других искусств. В других искусствах вы можете часто слышать разговоры о ментальных и философских принципах, но этим дело и ограничивается — они остаются не более чем идеями и словами. Например, человек может сказать, что, сидя в определенной позе и дыша определенным образом, он может общаться с Богом. Как вы можете проверить истинность или ложность его слов? Но на Пути Стратегии все совершенно иначе. Он отличается от всего, что вам когда-либо может встретиться.

Путь Стратегии состоит из ментальных принципов, не мыслей, а способов мышления. Им обучают физически, а затем физически их проверяют. В любом случае вы получите моментальную ответную реакцию, которая подскажет вам, правильно вы поступаете со своим сознанием или нет. Ключевое слово здесь моментально. В то время как другие пути могут обещать в будущем некоторую пользу, которую вы извлечете для себя, пройдя определенную тренировку, Путь Стратегии предлагает ее сейчас. Очевидно, что чем больше будет практики, тем более значительным будет результат, однако даже новичок может добиться ощутимого улучшения своих способностей уже при первой попытке. Это важно запомнить. Если вы пробуете что-то и это не работает, не думайте, что вам просто нужно больше практики. Если заметного физического улучшения не происходит при первой же попытке, то вам нужно сменить то, чем вы занимаетесь, поскольку что-то не так в самом принципе. И пусть вас не смущает то, что это кажется слишком простым. Это и должно быть простым! Простота — обязательное условие всех фундаментальных истин. Наиболее типичная реакция человека после применения правильной стратегии: «Как же я глуп!

Я давным-давно должен был дойти до этого сам». Как и абсолютный принцип Вселенной, выраженный простой формулой Е = мс², принципы конфликта могут быть сформулированы предельно просто. Вещи начинают казаться сложными и трудными, только когда видение замутнено.

ПУТЬ И СИЛА

Всегда находятся люди, которые хотят бегать до того, как научатся ходить. И когда они падают, то обвиняют в своих неудачах искусство бега, а не самих себя. Вы должны помнить это постоянно и не позволять созерцанию эзотерического мешать решению практического. Все стратегии, описанные в этой книге, имеют реальное, практическое применение. Приобретение академического знания может быть интересным ментальным упражнением, но чтобы дать ему жизнь, вы должны его применить. А это значит, что руки придется запачкать.

Применение стратегии означает, что у вас должен быть инструмент. Это может быть группа солдат, бизнес или набор техник дзюдо. Независимо от того, каким методом вы пользуетесь, вы должны быть специалистом в его использовании. Вы не можете освободить свое сознание для изучения стратегии, если вы по-прежнему вынуждены думать, как выполнить техники.

Несмотря на то что стратегия будет часто рассматриваться применительно к искусству кэндзюцу, японскому искусству владения мечом, вы не должны относиться к ней как к простой технике фехтования. Стратегии были разработаны как техники фехтования, и в основном до сих пор так и преподаются. Но только потому, что это самый быстрый и легкий способ научиться им. Вместо кэндзюцу можно выбрать любое другое искусство, но вряд ли вы достигнете четкого понимания так же быстро.

В Японии термин мастер меча стал использоваться не так давно. На протяжении многих веков классическим термином был хэйхо дзин («стратег»). Это уже в наше время на технике владения мечом стал делаться настолько сильный акцент, что концепция стратегии была забыта.

Искусство фехтования может показаться довольно архаичным в наш век ракет и пушек. На первый взгляд оно может показаться даже комичным. Группа взрослых людей, одетая в странные наряды и играющая с мечами, может показаться совершенно оторванной от реального мира. Тем не менее любой намек на юмор исчезает, как только заговорит клинок. Отчетливый свист острого лезвия, проходящего в миллиметре от вашего тела и движущегося так быстро, что видно только размытое пятно, все меняет. Ваше сердце начинает учащенно биться, и каждая клетка вашего тела становится необычаи-

но живой. Даже если ваше сознание не понимает, что происходит, зверь внутри вас чует — вы стоите слишком близко к внезапной, насильственной смерти.

 

Даже к боккэну («деревянному мечу») нельзя относиться как к игрушке. Он используется не для безопасности учеников, поскольку во многих случаях он даже более опасен, чем синкэн («настоящий меч»). (Боккэн дробит кость, в то время как синкэн только режет.) Старшие ученики тратят по несколько тысяч долларов на полировку прекрасного старинного клинка (которая стоит до 100 за дюйм), и они не станут рисковать, если существует хоть малейшая возможность повредить ее. Именно поэтому, а не из соображений личной безопасности они используют боккэны для упражнений, в которых лезвия могут сталкиваться.

Даже к самостоятельным занятиям нельзя относиться небрежно. Ножны японского меча сделаны из очень мягкого дерева, а край, закрывающий режущую кромку, практически толщиной с лист бумаги. Если извлекать меч неправильно, то он прорежет дерево и ампутирует вам несколько пальцев. Возвра-

щение меча в ножны ничуть не безопаснее. Если угол хоть чуть-чуть неверен, то лезвие проткнет ножны и войдет в тело. Усугубляет опасность то, что извлекать и вкладывать меч нужно очень быстро и вслепую.

Все эти факторы, сложенные вместе, создают очень напряженную ситуацию, поэтому типичное упражнение для новичков на занятии по кэндзюцу содержит гораздо больше опасности, чем техники высокого уровня многих других воинских искусств. Современное кэндо (форма кэндзюцу, в которой используются бамбуковые мечи и доспехи, защищающие тело) было создано специально для того, чтобы уменьшить количество несчастных случаев, происходивших на занятиях по кэндзюцу, в результате которых погибло или осталось калеками очень много людей. Эта опасность делает искусство меча таким эффективным методом тренировки.

Ни в одном другом искусстве ученик не развивает так быстро способность концентрировать свое внимание: ничто не может сфокусировать сознание лучше, чем опасность. Если вы уберете фактор опасности, как, например, в кэндо, то ученик может получить хорошую физическую тренировку, но его внимание будет блуждать, чего никогда не случается на занятиях по кэндзюцу. Как только клинки вытащены из ножен, ученик включается на все 100 процентов и остается в этом состоянии на протяжении всего занятия. Для ученика, изучающего стратегию (искусство практически абсолютно ментальное), это является основным требованием.

Преимущества фехтования как метода тренировки больше психологические, чем физические. Если вы хотите, вы можете пользоваться руками вместо меча для выполнения большинства упражнений, описанных в этой книге. Это даст вам физические ощущения, но не внутреннюю трансформацию. Придайте руке форму меча, откройте ладонь, слегка напрягите мышцы и используйте ее как меч. Это называется тэгатана, «рука-меч».

В Книге 1, «Путь», описаны некоторые основные принципы: факторы сражения и основы восточной мысли. Слишком поверхностное изучение этого раздела возможно и не лишит вас возможности учиться дальше, но определенно усложнит дело. Если у вас возникнет какое-либо непонимание отдельных стратегий, вы должны немедленно вернуться к соответствующим разделам Книги 1. Помните, Путь Стратегии — это не набор мыслей, это способ мышления. Если вы не поймете сущности японской мысли, то вы никогда не поймете японских методов тренировки.

В Книге 2, «Сила», вы познакомитесь с некоторыми подлинными стратегиями. Они передавались из поколения в поколение в форме кудэн, «устных наставлений». Они взяты из различных рю: итто-рю, синкагэ-рю, нитэнити-рю и дайто-рю. Вы также познакомитесь с методами отработки этих стратегий

и некоторыми современными их применениями. Вы должны сначала изучить каждую стратегию интеллектуально, а затем, когда решите, что понимаете ее, отработать физически.

Это будет захватывающе! Попытаться мыслить по-новому и увидеть мгновенные, ощутимые результаты — поистине уникальный опыт. Существует старинная поговорка, которую можно часто услышать в додзё: «Услышишь — забудь. Увидишь — запомни. Делай и поймешь». Вот почему такой акцент делается на физических методах тренировки. Без таких физических тренировок стратегии — всего лишь академические упражнения. Они останутся знанием в вашем мозгу, а не условными рефлексами. А вы останетесь человеком, который прочел книгу о стратегии, а не стратегом.

ПРИМЕЧАНИЯ

3. Карл фон Клаузевиц (1780—1831), Vom Kriege (На войне) (1833).

4. Это изначальное определение джентльмена.

5. У Чи: китайский генерал (381 до н. э.)> Искусство войны Сун Цзы, в
переводе С. Д. Гриффита, издание Оксфорд Юниверсити Пресс, 1963г.

6. Этот термин замечательно объясняет, почему в этой книге употребляется

японская терминология. Слово техника (прием, метод) может подразумевать рациональную мысль (например, математические методы). По определению, вадза —это условные рефлексы. Использование японских терминов предостерегает читателей от привнесения в этот контекст заранее сформировавшихся идей.

7. Токугава (Мацудайра) Иэясу (1542—1616) стал первым сегуном Токугава

в 1603 году.

8. Представителям некоторых других классов разрешалось носить короткий

меч. Но только самураям разрешалось носить и большой, и малый меч. Их комбинация называется дайсё.

9. Японское название ниппон-то. Называть его самурайским мечом — это

все равно что называть кольт армейского образца ковбойским пистолетом.

10. Классическим испытанием было разрубание человеческого тела пополам
в области таза.

11 Это то же самое, что и харакири. Харакири считается довольно вульгарным словом.

!

Книга 1

Путь

•

Глава первая______________

Ин-ё: Позитивное и негативное

З

ападные философии, особенно те, которые основываются на иудейско-христианской религиозной платформе, в отношении Вселенной склонны принимать точку зрения «я-оно». Это можно назвать дуалистическим подходом. В большинстве же азиатских философий Вселенная рассматривается как единое целое. Считается, что она представляет собой равновесие позитивной и негативной силы, причем обе силы одинаково важны. В Японии эти силы называются ин и ё (инь и ян по-китайски).

Основополагающая концепция ин-ё гласит, что во Вселенной существует общее равновесие. В каждой ситуации работают и положительная, и отрицательная сила, и повсюду эти две силы находятся в совершенном равновесии. И только когда есть какой-то локальный дисбаланс этих сил, возникает конфликт. Исправив этот дисбаланс, можно разрешить конфликт.

Для ученого это вполне логично. Он привык мыслить категориями действия и противодействия, причины и следствия. Христианину, который не является ученым, придется с этим несколько сложнее. Ин-ё требует, чтобы он признал одинаковую важность как Бога, так и Сатаны во всеобщей схеме Вселенной. Этот кусок он может не проглотить.

Независимо от того, принимаете вы эту точку зрения или нет, вы должны осознать тот факт, что концепция ин-ё пронизывает все аспекты восточной мысли. Ее влияние можно увидеть даже в языке.

Философы давно дискутируют о том, культура создает язык или язык создает культуру. Какую бы точку зрения вы ни поддерживали, бесспорно то, что культура и язык очень тесно связаны между собой. А между тем, как человек мыслит и как он говорит, существует еще более тесная связь. Это очень важно для ученика Пути Стратегии.

Японский язык уникален, и, вопреки или благодаря этому, японское искусство войны тоже уникально. Поэтому чтобы понять японскую стратегию, вы должны, как минимум, понять базовую структуру японского языка. Вам совершенно не обязательно свободно на нем изъясняться, но вы должны понять японский язык, чтобы понять японский способ мышления. Как и сам Путь Стратегии, он отличается от того, к чему вы привыкли. Очень отличается.

В английском языке обычный порядок слов субъект-глагол-объект: «Вы читаете книгу». В японском языке порядок слов субъект-объект-глагол: «Вы книгу читаете». Заметьте, что в английском языке субъект и объект отделены друг от друга глаголом, а в японском они как будто подталкиваются глаголом друг к другу. В результате, в английском или любом другом, родственном ему языке, всегда есть ощущение, что мы делаем что-то с ним. В то время как в японском языке присутствует ощущение того, что мы и он совершаем что-то совместно. В японском языке чувство единства объекта и субъекта гораздо больше, чем в английском. Это основной источник отдающих мистикой японских высказываний. Когда мастер меча говорит: «разрубая цель, ты разрубаешь себя», он не пытается говорить эзотерическим языком. Все, что он хочет объяснить, так это пример ин-ё. Он говорит о том, что вы и ваш противник, две противостоящие друг другу в конфликте силы, объединяетесь посредством техники. Его заявление на английском звучит гораздо более странно, чем на японском.

Еще один ключевой фактор японского языка—это отсутствие рода и числа. Например, глагол сувару может означать «я/ты/он/она/мы/они сижу/сидишь/сидит/сидим/сидят». Это делает грамматику языка очень неопределенной. Сначала это может сбить с толку, но это связано с теорией ин-ё. Она снижает роль личности и рассматривает предмет обсуждения с более универсальных позиций.

И наконец, времена японских глаголов немного отличаются от времен английских глаголов. В японском языке присутствует ощущение абсолютной завершенности прошедшего времени. Когда вы говорите (по-японски), что что-то произошло, то это означает, что с этим событием уже покончено и что бы

вы ни делали, происшедшее уже никак не изменить. Будущее время выражается в виде вероятности. По-английски вы говорите: «я построю дом», и это звучит вполне определенно. Однако по-японски вы бы сказали: «я возможно/вероятно построю дом». В японском языке настоящее время имеет гораздо более широкие временные рамки. В английском языке настоящее время относится к определенному моменту времени, в то время как в японском настоящее время содержит элементы как прошлого, так и будущего. И это тоже привносит некоторую неопределенность, уменьшающую значение личности.

Ин-Йо. Движение вовне; покой внутри.

Можно привести бесчисленное множество других примеров влияния ин-ё на японский язык и менталитет. Все, что вам нужно, — это культивировать ощущение недуальности и следить за тем, что и как вы говорите, до тех пор, пока правильные модели мышления не станут автоматическими. Например, вместо того, чтобы подумать «я собираюсь это сделать», вы должны подумать «это, вероятно, случится». Отработка правильных моделей мышления до уров-

ня условных рефлексов потребует значительного количества времени, но это очень важный шаг к овладению стратегией.

Великолепный пример практического применения недуальной философии можно увидеть в фехтовальном упражнении кири гаэси-, в той его форме, в которой оно практикуется в школе Тэнсин-рю. Кири гаэси означает «рубить и возвращаться»; оно четко иллюстрирует ин-ё в действии. В этом парном упражнении два ученика становятся лицом друг к другу, держа мечи в средней позиции. Попеременно наступая и отступая, каждый ученик делает два шага, одновременно нанося рубящий удар. Оба на первом шаге поднимают мечи в верхнюю позицию, а на втором выполняют удар, опуская мечи в первоначальное положение. Наступающий (ё но тати) задает темп. Отступающий (ин но тати) должен являть собой зеркальное отражение партнера.

В начале упражнения ё но тати задает простой темп. Когда ин но тати осваивает базовый удар и работу ног, атакующий усложняет темп выполнения упражнения. Ё но тати может двигаться очень и очень медленно, больше минуты выполняя свой удар, а может атаковать с максимально высокой скоростью, на которую он только способен. Ё но тати выполняет атаки в любой угодной ему манере: он может начинать очень быстро, а заканчивать очень медленно, и наоборот. Независимо от того, с какой скоростью атакует ё но тати, ин но тати должен четко воспроизводить его движения, при этом скорость, время реагирования и дистанция должны быть идентичны. Ученики начинают упражнение в позиции, в которой кончики мечей соприкасаются, и заканчивают в один и тот же момент, в точно такой же позиции.

Такую безупречную синхронность среди новичков увидишь не часто. Если присмотреться, то можно заметить, что кончик меча ё но тати обычно проходит около половины дюйма прежде, чем начинает двигаться меч ин но тати. Среди старших учеников картина совершенно иная: здесь вы не увидите заметных различий между атакой и защитой. Ин но тати отступает, а ё но тати наступает — на какие бы ухищрения ни шел атакующий, защищающийся всегда должен в точности воспроизводить его темп движений. Наблюдая же за самыми старшими учениками, начинает казаться, что даже их сердца бьются синхронно.

На уровне новичков две личности занимаются кири гаэси. На уровне же старших учеников, скорее два фехтовальщика совместно переживают кири гаэси. Как будто не люди выполняют упражнение, а упражнение что-то делает с людьми. Это прекрасный пример ин-ё, поскольку для того, чтобы сделать его правильно, фехтовальщик должен отказаться от своего эго. До тех пор, пока он будет осознавать себя и пытаться реагировать на движения своего партнера,

он всегда будет запаздывать на долю секунды. Только когда он забудет о себе и войдет в упражнение тотально, возникнет необходимое состояние равновесия.

Для стратега концепция ин-ё очень ценна. Она позволяет ему относиться к своему противнику, к себе, к стратегии, используемой для разрешения конфликта и к самому конфликту как к космическому явлению. Все факторы имеют равное значение, и результат должен быть единым сбалансированным целым. Такой стратег воспринимает войну не как акт насильственного разрушения, а как акт приведения мира в равновесие. Для такого стратега нет правильного и неправильного, хорошего и плохого; есть только баланс и дисбаланс. Он приближается к полю битвы с такой же безличностной объективностью, с какой хирург подходит к операционному столу.

Понимание ин-ё и его места в сражении делает разницу между опытным и неопытным стратегом абсолютно очевидной даже для неофита. При внимательном наблюдении становится заметным, что новичок отвечает на ситуацию техникой. Опытный стратег поступает совершенно иначе: он использует технику для того, чтобы ответить ситуацией (которую он не воспринимает как нечто существующее отдельно, так как для него существует только одно великое оно, заключающее в себе все). Эта разница трудно уловима, но чрезвычайно важна. Новичок несется по жизни, реагируя на ситуации; стратег шагает неторопливо, спокойно восстанавливая равновесие ин и ё по пути. Когда неопытный стратег должен прибегнуть к насилию, чтобы разрешить проблему, оно неизбежно будет иметь уродливый и незаконченный вид. И наоборот, действия опытного стратега, даже вызывающие огромные разрушения, будут преисполнены красоты и законченности — его насилие не разрушает ситуацию, оно уравновешивает ее.

Наблюдая за поединком новичков, испытываешь отвращение от его уродства. Конфликт между мастерами выглядит совершенно иначе. Когда они сражаются, конфликт превращается в произведение искусства — не всегда приятное, но неизменно великолепное.

Здесь есть один философский момент, который заслуживает более глубокого изучения. В то время как западный человек рассматривает конфликт как нечто дурное в самой своей основе, восточный человек склонен видеть в нем естественный процесс восстановления равновесия. Это не означает, что нужно любить войну: ее нужно воспринимать как хирурга, удаляющего скальпелем пораженную болезнью ткань. Такая точка зрения обязательна для воина. Только принимая сражение как естественную часть жизни, вы можете жить с ним. Если у вас будет такой взгляд на вещи, то вы не будете испытывать ни страха перед сражением, ни самоосуждения после него. Вы просто будете делать то, что необходимо, тогда, когда необходимо, и полностью принимать это.

Еще один ключевой элемент концепции ин-ё настолько очевиден, что даже несколько банален: если вы принимаете, что нормальное состояние Вселенной — совершенное равновесие, то любое нарушение этого равновесия должно иметь причину; для того чтобы восстановить утраченное равновесие, необходимо работать именно с этой причиной. Сколько жизней можно было бы сохранить, если бы правительства руководствовались этим постулатом. (Нападение на Германию во Второй мировой войне было правильным способом восстановления равновесия ин-ё; стратегия, использовавшаяся в Корее и Вьетнаме, была ошибочной.)

 

Глава 2

Мити: Путь

В

японском языке существует два суффикса, которые обычно используются в названиях многих видов искусств: до и дзюцу. Дзюцу можно грубо перевести как «наука» или «искусство». До, которое читается как мити, если употребляется как самостоятельное слово, означает «дорога» или «путь». Отсюда мы получаем такие названия, как кэндзюцу, искусство фехтования, и кэндо, Путь Меча. Суффикс дзюцу дает ощущение акцентуации главным образом технического аспекта (например, инженерная наука или искусство кладки кирпича). Это не означает, что дзюцу исключительно физическое искусство, оно может быть и ментальным, как, например, игра в шахматы. Суффикс до подразумевает гораздо больший духовный контекст: он дает ощущение того, что искусство становится образом жизни и имеет глубокие философские цели.

В последнее время стало популярным мнение, что будзюцу, «искусство войны», служит для самозащиты, а будо, «Путь Войны», —для самосовершенствования. Это очень ограниченное и не совсем верное упрощение. Немного лучше звучит, что будзюцу изучают, а будо следуют. Тем не менее даже это определение дзюцу и до оставляет желать много лучшего.

Если вы пришли в додзё и изучаете физические и ментальные техники рю, то вы изучаете будзюцу. Вам не обязательно использовать его для самозащиты. Есть масса других возможностей его применения. Вы можете использовать эти техники для нападения, как использовал бы их солдат. Или подобно многим ученикам, вы можете относиться к рю как к исключительно культурным упражнениям, способу сохранения интересного аспекта древнего общества. И третье распространенное мнение — рассматривать рю как способ чисто физической тренировки тела.

Проблема заключается в том,