Исследовательская проблема и эмпирические данные

Настоящее исследование женской сексуальности и удовольст­вия опирается на результаты российско-финского проекта, осу­ществленного в Санкт-Петербурге в 1996—1997 гг. Эмпириче­скую базу составляют 25 биографий городских женщин с высшим образованием трех возрастных когорт, полученных методом глу­бинного фокусированного интервью¹.

Целью статьи является анализ конструкта удовольствия и его соотношения с женской идентичностью, репрезентируемой в био­графиях. Соотношение идентичности и удовольствия рассматри­вается на двух уровнях — на уровне дискурсивной ситуации и на уровне индивидуального опыта.

Дискурсивная ситуация по отношению к сексуальности ме­няется в России в конце 80-х гг. Сексуальность становится те­мой публичного дискурса, в рамках которого озвучивается новая тема телесного удовольствия. В индивидуальном опыте женщин удовольствие переосмысляется как необходимая составляющая сексуальной жизни (биографии). Наличие/отсутствие удоволь­ствия становится значимым компонентом гендерной (женской) идентификации.

Материалы биографий позволяют проанализировать, каким образом меняется отношение к удовольствию в конструкции женской сексуальности.

Удовольствие не являлось специальным предметом данного интервьюирования. Интервью посвящалось широкому спектру вопросов, касающихся сексуальности, и включало следующие те­мы: детство, студенческие годы, брак, развод, вдовство, парал­лельные сексуальные отношения, отношения со стабильным партнером (партнерами), задавались вопросы, касающиеся разго­воров о сексе с партнером, любви, отношения к адюльтеру, сексу­ального насилия, сексе под давлением, детского сексуального опыта, ревности, контрацепции, абортов, деторождения, менст­руации, климакса, венерических заболеваний, контрацепции, сек­суальных техник, тела, гомосексуализма.

Описание удовольствия в интервью появляется в разных ре­чевых ситуациях. Почти в половине случаев рассказы об удоволь­ствии и сексуальном удовлетворении являются неспровоциро­ванными, возникшими в повествовании без специальных вопро­сов интервьюера. В одном случае данный сюжет не обсуждается:

интервьюер не задает прямых вопросов, а информантка тему не затрагивает. Примерно в одной трети интервью задавались прямые вопросы, касающиеся сексуального удовлетворения и оргазма, или косвенные (например, «что самое приятное в сексу­альных отношениях»), в том случае, когда в повествовании воз­никали тематически близкие сюжеты. В остальных случаях ин­тервьюеры вопросами об удовлетворении задавали новую тему, на которую реагировали отвечающие.

Смысл удовольствия как индивидуального опыта зависит от контекста, в который он помещен в рассказе. Значимые смысловые ряды, т. е. доминирующие темы рассказов, задают рамки интерпретации удовольствия. К таким темам относятся брак—деторождение, чувства, личные отношения, самоутвержде­ние, телесность. В исследовании, ранее осуществленном в рамках данного проекта, мной были выделены следующие сценарии сексуальности: пронатальный (рассказ о сексуальной жизни вы­страивается как рассказ о семейной жизни, родах, абортах), ро­мантический (рассказ о любви и чувствах), коммуникативный (рассказ о дружбе), гедонистический (рассказ о телесных взаимо­действиях и удовольствиях) (Тёмкина, 1999). Впоследствии был реконструирован еще один сценарий — рыночный (рассказ о сексе как предмете обмена благами).

Для описания удовольствия используются разные речевые приемы. В некоторых случаях (это наиболее характерно для стар­шей возрастной когорты) описание вызывает затруднения, ин­формантки избегают прямого обсуждения темы, используют сло­ва-эвфемизмы, указательные местоимения и пр., указывают на сложности, которые у них вызывает предмет разговора («Мы в советское время рожденные, считая, что секса как такового нет, и женщине стыдно ты-ты-ты» (58 лет)). В других случаях рас­сказ об удовольствии вписывался в нарратив об отношениях (в сексуальных отношения «самое приятное — когда человек думает о тебе» (59 лет)), самоутверждении («Я ничего не испы­тала, кроме морального удовлетворения» (32 года)) и наделялся синонимическим им смыслом. В интервью содержатся и нарра­тивы, фокусируемые на телесном удовольствии, в которых ин­формантки оперируют «сексологической» лексикой, описывая сексуальное удовольствие (и/или удовлетворение), оргазм, воз­буждение, желание и используя разнообразную сопряженную (в том числе повседневную) лексику.

Различные интерпретации удовольствия зависят от помеще­ния женщиной себя в определенную позицию, от способов иден­тификации в сексуальных отношениях. В процессе идентифика­ции используются дискурсивные средства, из которых здесь нас интересует соотношение двух процессов — «принуждение» к удо­вольствию и «принуждение» к женственности как культурно приемлемой гендерной идентичности.

Рассмотрим сначала дискурсивную ситуацию, а затем проана­лизируем смыслы удовольствия в сексуальных биографиях жен­щин, правил его производства и роли в формировании гендерной идентичности.

Сексуальность в России 90-х гг.: дискурсивная ситуация

Общую дискурсивную ситуацию в России 90-х гг. по отноше­нию к сексуальности изменил публичный гедонистический дис­курс, включающий репрезентацию сексуальности как действия, направленного на удовольствие, и пришедший на смену публич­ному молчанию о сексуальности.

Во второй половине 80-х гг. в России сексуальность как тема возникает в средствах массовой информации: появляется в массо­вом масштабе эротическая и порнографическая продукция, лите­ратура, кино. Общество переживает «дискурсивный бум», в кото­ром сексуальность начинает морально оцениваться и интерпрети­роваться (Gessen, 1995). В создании дискурсов участвуют сексологические, репродуктивные, медицинские, психоаналитиче­ские, психотерапевтические, педагогические дисциплины, они соз­даются и транслируются при обсуждении сексуальных практик масс-медиа и в массовых изданиях, в рекламе, произведениях ис­кусства и пр. С 1988 г. начинается массовое издание литературы по сексуальным вопросам, в том числе «руководств» по сексуальному поведению, справочников, энциклопедий и пр. (переводные и оте­чественные издания). Соперничающими дискурсами, публично интерпретирующими и оценивающими сексуальность, становятся морально-охранительный (консервативный) и либеральный ².

В морально-охранительном дискурсе сексуальность легити­мируется как тема публичного обсуждения в связи с «социаль­ными болезнями» — в контексте проблем СПИДа, проституции, гомосексуальности, наркомании, насилия и пр. Влияние на обще­ство и его моральное устройство становится точкой отсчета для трактовки секса. В исследовании сексуальной культуры в России

И. Кон использует категорию «опасного секса» для обозначения такой интерпретации сексуальности (Кон, 1997). Из определения секса как «опасного» следуют предлагаемые запретительные ме­ры (например, по отношению к проституции, гомосексуалистам, больным СПИДом и пр.). В концентрированном виде такая мо­раль исповедуется церковью, противниками школьного сексу­ального образования, сторонниками запрета абортов (Баллаева, 1998) и уголовных мер по отношению к проституции и пр. Обра­зование в области сексуальности допускается только как состав­ляющая «образования и воспитания граждан». Соблюдение мо­рали гражданами становится лозунгом данного дискурса.

В либеральном дискурсе сексуальность обозначается как предмет просвещения, знания, обучения. Точка отсчета — инди­вид, его/ее сексуальные потребности и возможности их безопас­ной реализации. Сексуальность начинает интерпретироваться как занимающая автономное место в жизни человека. Либераль­ный дискурс проповедует смягчение сексуальных норм, толе­рантное отношение к другим сексуальностям (см. выше — о пока­зателях либерализации); в его рамках отношение к проблемам, связанным с сексом, имеет воспитательный, образовательный и медицинский характер (например, помощь жертвам насилия, больным СПИДом). Необходимыми признаются обеспечение безопасного секса, социально-экономические меры, связанные с репродуктивным здоровьем и распространением современных средств контрацепции, и пр. Агентами либерального дискурса становятся газеты СПИД-Инфо (1990), «СПИД, секс, здоровье» (1991), телевизионные передачи «Адамово яблоко», «Про это», некоторые специальные рубрики ежедневных газет и ежене­дельников, а также массовые публикации результатов социологи­ческих, культурологических и сексологических исследований (И. Кона, С Голода, Л. Щеглова и др.). Средствами данного дис­курса, лозунгом которого становится просвещение, осуществля­лась борьба за развитие планирования семьи, введение в школь­ные программы курсов по сексуальному образованию.

Для данного исследования важна реконструкция гендерных ролей, имплицитно или эксплицитно задаваемых в дискурсах о сексуальности. В первом случае общественным благом признает­ся воспроизводство здорового населения через институт семьи при фактической минимизации усилий государства в области социальной политики³. Планирование семьи, разрешенные абор-

ты, распространение контрацепции свидетельствуют о «разложе­нии нравов» (Баллаева, 1998). Воспроизводство «здорового насе­ления» требует усиления традиционных ролей (дифференциация ролей может смягчаться при осуществлении активной политики поддержки семьи, т. е. женщины в советской гендерной полити­ке, — Lapidus, 1977), при которых на женщину возлагается ответ­ственность за моральный климат в семье, ей отказывают в свобод­ном проявлении сексуальности. Многие издания, как показывает М. Гессен, оценивают сексуальность с точки зрения ее воздейст­вия на общество и содержат утверждения о правильной роли и статусе женщины в обществе и функциях брака (Gessen, 1995. С. 212—213). «Правильная» женская сексуальность — это сек­суальность, заключенная в рамки брака и направленная на вы­полнение репродуктивной функции. Оппозицией по отноше­нию к ней является сексуальность проститутки, сопрягаемая с вышеперечисленными социальными болезнями.

Во втором случае общественным благом считается здоровье, образование, ответственность за сексуальное поведение, которое отрывается от репродуктивного, общество (потенциально) берет на себя осуществление программ (репродуктивного) здоровья и планирования семьи. Сексуальность становится «здоровой», «просвещенной», индивидуально значимой и приносящей удо­вольствие как для мужчин, так и для женщин. Дифференциация гендерных ролей смягчается, данный дискурс, обращаясь к инди­виду, заявляет о себе как гендерно-нейтральный, разрешая жен­щине «раскрепощать» свою сексуальность: указывается, что про­исходит (читай: должно происходить) ослабление двойного стан­дарта, разных норм и правил сексуального поведения для мужчин и для женщин.

Данные дискурсы предоставляют возможности для интерпре­тации места секса в общественном устройстве и в индивидуаль­ной биографии. Анализ биографического материала показывает, что в описании наличия/отсутствия сексуального удовольствия основной системой референции являются компоненты либераль­ного дискурса, в то время как оценка общественных изменений в области сексуальности задается дихотомией двух основных дискурсов.

Интерпретация информантками общественных изменений со­поставима с публичными дискурсами⁴. С одной стороны, измене­ния в сфере сексуального, происходящие в 80—90-е гг., оценива-

ются как приводящие к «разврату, сексуальному хаосу», нару­шающие моральный порядок. Стало «больше абортов, меньше детей и больше венерических заболеваний, проституции, публич­ные дома, поговаривают, неплохо бы открыть» (58 лет). С другой стороны, присутствует оценка происходящих изменений как по­зитивных, направленных на преодоление замалчивания и утаива­ния сексуальности в советский период, когда «нигде никогда об этом не говорилось, вообще этой сферы жизни не существовало. Нигде нельзя было ничего узнать, вообще это все замалчивалось, и это было отвратительно» (46 лет).

Итак, рассмотрим оценку удовольствия в индивидуальном опыте и его связь с гендерной идентичностью. Первоначально об­ратимся к анализу категорий, через которые удовольствие ре­презентируется в индивидуальном опыте.