Советуем прочитать. Акимова А., Акимов В. Семидесятые, восьмидесятые

Акимова А., Акимов В. Семидесятые, восьмидесятые..:

Проблемы и искания современной детской прозы. — М.: Дет. лит., 1989.

Александров В. Сквозь призму детства. — М.: Дет. лит., 1988.

Зубарева Е. Неостывшая память детства: Творчество Юрия Вячеславовича Сотника//Детская литература. — М.: Дет. лит., 1984. - С.65-81.

Орлов Д. Сергей Баруздин: Очерк творчества. — М.: Дет. лит., 1975.

Мотяшов И. Когда начинается биография:

Проза Радия Погодина//Мотяшов И. Мастерская доброты. — М.: Дет. лит., 1974. - С.236-276.

Глава 2. АЛЬБЕРТ АНАТОЛЬЕВИЧ ЛИХАНОВ (род. в 1935 г.)

А.А.Лиханов родился 13 сентября 1935 года в городе Ки­рове (до этого и теперь вновь — Вятка). Деревянный дом, где провел детство Алик Лиханов, читатель его автобиографичес­кой трилогии («Магазин ненаглядных пособий», «Детская биб­лиотека», «Последние холода») легко представит: в этом доме живет мальчик Коля, повествующий о себе, маме, бабушке, о своих друзьях и о всей нелегкой жизни в годы войны...

Путь к чтению Алика Лиханова был обычен, похож на тот, которым прошли многие дети военного времени: мама, ба­бушка, все старшие, не находящиеся на фронте, были заняты работой. Культурным приютом для детей была детская или школьная библиотека. Если она была доступна территориаль­но, в нее дети бежали сами. Кто не мог один, того приводила бабушка. Вот и Альберт Лиханов, спустя много лет, отвечая на вопрос корреспондента эстонской газеты «Коорте хяяль», ска­жет: «Да, именно бабушка указала мне путь к книгам. У нее была великолепная память, и в то же время мне казалось, что она может без конца рассказывать веселые, красивые, захва­тывающие истории. И во время рассказов что-то во мне на­прягалось, как струны у скрипки. Литература становилась и осталась моей обетованной землей...» Не случайно повесть «Детская библиотека» — одно из самых теплых, по-детски интимных, написанных от лица мальчика произведений.

Имя А.А. Лиханова в 60—80-е годы — одно из наиболее часто встречающихся в периодике, в радио и телепрограм­мах: он инициатор и реализатор давней идеи — создания Детского фонда имени В.И.Ленина. Это было большое со­бытие в общественной жизни, в художественной, политичес­кой культуре нашего общества. Дело большой организующей и практической силы. А.А.Лиханов открыто и горячо крити­ковал руководство государства за недостаточную деловую за­боту о детях. Именно Детский фонд поддержал начинающих поэтов (упоминавшаяся серия «Книги детей» издательства «Дом»). Именно «Детский фонд» провел ряд общественных акций в целях создания более благоприятных условий жизни в детских домах, интернатах под девизом — «Детский дом — теплый дом». Инициативен А.А.Лиханов и в журналистике:

его выступления в периодике остры, конкретны, конструк­тивны. Этими же качествами отличалась и его деятельность в Должности главного редактора журнала «Смена».

Наступательный критический пафос свойствен исследова­тельской педагогической публицистике: «Конспект судьбы» (1976), «Времена жизни» (1984). «Времена жизни существуют точно так же, как времена года. Детство сродни светоносной, солнечной весне, молодость — лету, зрелость — осени, а ста­рость— зиме...» — так начинает автор вторую из названных книг. Оспаривать это сравнение, по мнению автора, можно в одном: времена года повторимы, времена жизни человека неповтори­мы. Из этого и следует личная ответственность каждого за вы­страивание своей жизни и ответственность всех за детство каж­дого человека. Из этого же вытекает и назначение литерату­ры, адресованной детям. «Вообще человек сродни капельке света — он ведь тем и интересен, тем и дорог, что лучи его освещают. Что и кого? В освещенном отражается самый свет, его сущность. И нет, не может быть источника света, не грею­щего никого, никому не светящего», — читаем в той же книге. И соглашаемся, что «личность человека — это люди, встречен­ные им в жизни». А если так, то следует: роль художественных образов, читаемых человеком произведений, столь же велика, а чаще всего еще более велика, ибо человеку, особенно юному читателю, свойственно идентифицировать себя с героем про­изведения. Художественное произведение и предназначено для «заражения» читающего человека определенным содержатель­ным светом — идеалами, чувствованиями, настроением.

«Детский писатель, — считает А.Лиханов, — это тот же педагог. Но с исключительными... полномочиями. В классе у учителя 30—40 человек, писатель же выступает перед «классом», в котором 50—100 тысяч его учеников». И с каждым из них, добавим к приведенному, писатель беседует индивиду­ально. Писатель озабочен ситуацией в мире, в своей стране. Озабочен нравственной, духовной культурой.

Об этом же и художественные произведения А.Лиханова: «Звезды в сентябре» (1966), «Чистые камушки» (1967), «Теп­лый дождь» (1968), «Крутые тропы», «Музыка», «Деревянные кони» (1971), «Голгофа» (1979), «Мой генерал» (1975), «Бла­гие намерения» (1980), «Высшая мера» (1981), «Магазин не­наглядных пособий» (1983), «Последние холода» (1984), «Дет­ская библиотека» (1985), «Невинные тайны» (1990)... Кон­фликт в семье, проявляющий несовместимость идеалов, представлений о смысле бытия, о своем назначении, — одна из главных тематических линий. Конфликт разрешается дра­матично, с большими издержками в нравственном, духовном становлении растущего человека, а иногда и трагедией — «Высшая мера». Этот мотив свойствен и произведениям других писателей: Н.Дубов — «Беглец», «Сирота»; Ю.Яковлев — «Гонение на рыжих», «Станция Мальчики»; Р.Погодин — «Кирпичные острова», «Дубравка».

А.Лиханов, пожалуй, более отчетливо рассматривает имен­но мировоззренческие причины конфликта: прагматизм, ме­щанская ограниченность представлений об идеальной карти­не жизни и потребность духовности, активной работы мыс­ли, взгляда на жизнь как на движение к истине. Носителями второй позиции выступают дети. Этим и обусловлено то, что вторая позиция оказывается бессильной перед властью взрос­лых («Чистые камушки», «Лабиринт», «Обман», «Высшая мера»), и ребенок вынужден «выходить из игры». Он — убе­гает. Бегство — форма борьбы с мещанской психологией род­ных. Михаська («Чистые камушки»), которому лишь десять лет, — единственный человек в семье, не принимающий ус­тановку «кормиться за чужой счет». Он остался совсем один, когда отец, вернувшийся с фронта, поддался ржавчине пара­зитической установки. Писатель развивает мысль об отчуж­дении ребенка от родителей постепенно, приводит мальчика к осознанному решению убежать.

Важно заметить не только причины конфликта, его эво­люцию, но и что побудило Михаську, как и Юрку, героя повести Н.Дубова «Беглец», вернуться? Ценнейший мотив — ребенок возвращается, не за себя испугавшись, не струсив перед трудностями жизни вне дома, а чтобы защитить близких. Помочь взрослым. Ребенок берет на себя ответственность за взрослых. Юный герой оказывается справедливее, великодушнее, отзывчивее взрослых, альтруистичнее. Он дает взрослым урок совести, чести, понимания истинных ценнос­тей. Способны ли взрослые воспринять, освоить этот урок? А.А.Лиханов призывает поразмышлять над этим вопросом. Его диктует логика сюжета. Но всегда очевидно: если «чело­век не нужен близким, он умирает» («Высшая мера»). Вывод страшный. Но, увы, не беспочвенный.

Способность взять на себя недетские заботы проявляют дети и в произведениях, где в основе конфликта нет неразре­шимых противоречий между взрослыми и детьми. Эта мысль доминирует в трилогии о военном детстве: «Магазин нена­глядных пособий», «Детская библиотека», «Последние холо­да» — произведениях, в которых реалистическая строгость, даже суровость интонации местами переходит в лиризм, но всегда остается психологически обоснованной.

Читаем начало повести «Магазин ненаглядных пособий»: «Могу биться об заклад: в моем детстве все было не так, как теперь. И если не понявший меня задаст уточняющий во­прос — лучше или хуже? — я воскликну не сомневаясь: луч­ше! В тысячу, в миллион раз, и не подумайте, что я занудли­вый, скрипучий старик, которому ничего вокруг не нравит­ся, всем он недоволен, только и знает приговаривает: «А вот раньше, а вот тогда...» Нет, пока что я не старик, и дело тут совсем в другом...» Лексика, интонация, построение фразы, конечно, не мальчика шести лет. О возрасте рассказчика мы узнаем в самом начале: Коля знакомит нас с разговорами бабушки и мамы о том, отдавать ли его в школу осенью 1941 года, когда мальчику еще полмесяца до семи, или когда он повзрослеет на год: «Бабушка и мама решили меня все-таки в приготовишки не отдавать, пусть я покормлюсь перед шко­лой в детском садике и уж лучше без полумесяца в восемь лет пойду сразу в первый класс». Как видим, рассказчик вводит нас в темы, волновавшие не столько его, сколько его близ­ких. Отец не участвует в обсуждении проблем, потому что он на фронте. Но его присутствие мы ощущаем. Не случайно же утром бабушка не без страха «из-за занавески» выглядывала в окно, проверяя маршрут почтальонки Муси.

Повествование, таким образом, одновременно включает нас в умонастроение ребенка и в психологический настрой, в атмосферу жизни взрослых. Единство их душевного настроя, взаимопонимание с полуслова, с полувзгляда, неделимость на детское и взрослое придают ребенку ту жизненную опору, которая позволяет ему оставаться мальчишкой и вместе с этим чувствовать себя равноправным среди взрослых: в принятии серьезных решений, в праве самому решить важные для себя вопросы; в обязанности отвечать не только за себя, но и на­деяться на детские привилегии. Точнее, так: у мальчика ни­когда не возникает мысль о том, что его не поймут или не захотят понять, войти в его положение. Он знает, что мама и бабушка постоянно с ним: думают о нем, беспокоятся о нем, живут его жизнью. Следовательно, и он не может не прини­мать в расчет их реакцию, их чувства, когда принимает само­стоятельные решения. На это раннее чувство ответственнос­ти, столь естественное для героев рассматриваемых произве­дений, и важно обратить внимание наших современных детей. Другое время, иные жизненные условия, но чувство ответст­венности не отменяется. Ребенок — в центре внимания близ­ких взрослых, точнее — он центр их жизни, что ни в какой мере не делает его эгоистом, забывающим о боли других.

Писатель и его герой отстаивают не только право, но и обязанность каждого человека на самоуважение, на высокое чувство собственного достоинства. Только без эгоизма и рва­чества. Только при наличии внутренней осмысленной пози­ции понимания себя человеком, невидимыми нитями свя­занным с другими людьми: и с теми, кто рядом, близок, и с теми, кто далеко и незнаком. Такая позиция и делает людей сильными, способными на жизнь, достойную человека-лич­ности даже в тяжелейших условиях войны. Именно потому, что Коля рос в такой атмосфере человечности, он — ребе­нок — оказался способным разделить страшное горе других детей, оставшихся сиротами.

Так случилось, когда наш маленький герой, уже школь­ник, встретился с детьми-«шакалами» в столовой, где полу­чали по бесплатным талонам дополнительный обед. Какое страшное, убийственное и точное определение: ребенок-«ша-кал». Кто они, эти дети? Кто посмел детей называть так? Кто? Сама жизнь. Точнее — не жизнь, а война. Это она, война, бесчеловечна...

Действие происходит уже в повести «Последние холода». Коля тоже получил талон на дополнительный обед в общест­венной столовой. Он уже давно испытывал почти постоян­ное недоедание. Сосало под ложечкой. Звенело в ушах. Но все-таки он не голодал. Он даже еще имел силу оценивать вкус еды. Мама и бабушка, а главное, сама жизнь давно при­учили Колю съедать все, даже если еда была невкусной. Это стало правилом. Но в этот раз обед в общественной столовой был ну совсем почти несъедобным. В этот момент Коля и увидел мальчика напротив.

«У него было желтое, почти покойницкое лицо, а на лбу, прямо над переносицей, заметно синела жилка. Глаза его тоже были желтыми, но, может, это мне только показалось оттого, что такое лицо? По крайней мере в них что-то светилось такое, в этих глазах. Какое-то полыхало страшноватое пламя. Наверное, такие глаза бывают у сумасшедших. Я сперва так и подумал: у этого парня не все в порядке. Или он чем-то болен, какой-то такой странной болезнью, которой я никогда не виды­вал... «Можно я доем?» — спросил мальчик с покойницким лицом.

Этот шепот прозвучал громче крика. Я не сразу понял. О чем он? Что спрашивал? Можно ли ему доесть?