Александр Николаевич Радищев. Вольность 6 страница

ВЫШНИЙ ВОЛОЧОК Никогда не проезжал я сего нового города, чтобы не посмотреть здешнихшлюзов. Первый, которому на мысль пришло уподобиться природе в ееблагодеяниях и сделать реку рукодельною, дабы все концы единый области ввящее привести сообщение, достоин памятника для дальнейшего потомства. Когданынешние державы от естественных и нравственных причин распадутся,позлащенные нивы их порастут тернием и в развалинах великолепных чертоговгордых их правителей скрываться будут ужи, змеи и жабы, - любопытныйпутешественник обрящет глаголющие остатки величия их в торговле. Римлянестроили большие дороги, водоводы, коих прочности и ныне по справедливостиудивляются; но о водяных сообщениях, каковые есть в Европе, они не имелипонятия. Дороги, каковые у римлян бывали, наши не будут никогда;препятствует тому наша долгая зима и сильные морозы, а каналы и без обделкине скоро заровняются. Немало увеселительным было для меня зрелище вышневолоцкий канал,наполненный барками, хлебом и другим товаром нагруженными иприуготовляющимися к прохождению сквозь шлюз для дальнейшего плавания доПетербурга. Тут видно было истинное земли изобилие и избытки земледелателя;тут явен был во всем своем блеске мощный побудитель человеческих деяний -корыстолюбие. Но если при первом взгляде разум мой усладился видомблагосостояния, при раздроблении мыслей скоро увяло мое радование. Ибовоспомянул, что в России многие земледелатели не для себя работают; и такизобилие земли во многих краях России доказывает отягченный жребий еежителей. Удовольствие мое пременилося в равное негодование с тем, какоеощущаю, ходя в летнее время по таможенной пристани, взирая на корабли,привозящие к нам избытки Америки и драгие ее произращения, как-то сахар,кофе, краски и другие, не осушившиеся еще от пота, слез и крови, их омывшихпри их возделании. - Вообрази себе, - говорил мне некогда мой друг, - что кофе, налитый втвоей чашке, и сахар, распущенный в оном, лишали покоя тебе подобногочеловека, что они были причиною превосходящих его силы трудов, причиною егослез, стенаний, казни и поругания; дерзай, жестокосердый, усладить гортаньтвою. - Вид прещения {Прещение - запрет.}, сопутствовавший сему изречению,поколебнул меня до внутренности. Рука моя задрожала, и кофе пролился. А вы, о жители Петербурга, питающиеся избытками изобильных краевотечества вашего, при великолепных пиршествах, или на дружеском пиру, илинаедине, когда рука ваша вознесет первый кусок хлеба, определенный на вашенасыщение, остановитеся и помыслите. Не то же ли я вам могу сказать о нем,что друг мой говорил мне о произведениях Америки? Не потом ли, не слезами лии стенанием утучнялися нивы, на которых оный возрос? Блаженны, если кусокхлеба, вами алкаемый, извлечен из класов, родившихся на ниве, казенноюназываемой, или по крайней мере на ниве, оброк помещику своему платящей. Ногоре вам, если раствор его составлен из зерна, лежавшего в житницедворянской. На нем почили скорбь и отчаяние; на нем знаменовалося проклятиевсевышнего, егда во гневе своем рек: проклята земля в делах своих.Блюдитеся, да не отравлены будете вожделенною вами пищею. Горькая слезанищего тяжко на ней возлегает. Отрините ее от уст ваших; поститеся, сеистинное и полезное может быть пощение. Повествование о некотором помещике докажет, что человек корысти радисвоей забывает человечество в подобных ему и что за примером жестокосердияне имеем нужды ходить в дальные страны, ни чудес искать за тридевять земель;в нашем царстве они в очью совершаются. Некто, не нашед в службе, как то по просторечию называют, счастия илине желая оного в ней снискать, удалился из столицы, приобрел небольшуюдеревню, например во сто или в двести душ, определил себя искать прибытка вземледелии. Не сам он себя определял к сохе, но вознамерилсянаидействительнейшим образом всевозможное сделать употребление естественныхсил своих крестьян, прилагая оные к обработыванию земли. Способом к семунадежнейшим почел он уподобить крестьян своих орудиям, ни воли, нипобуждения не имеющим; и уподобил их действительно в некотором отношениинынешнего века воинам, управляемым грудою, устремляющимся на бою грудою, а вединственности ничего не значащим. Для достижения своея цели он отнял у нихмалый удел пашни и сенных покосов, которые им на необходимое пропитание даютобыкновенно дворяне, яко в воздаяние за все принужденные работы, которые ониот крестьян требуют. Словом, сей дворянин некто всех крестьян, жен их идетей заставил во все дни года работать на себя. А дабы они не умирали сголоду, то выдавал он им определенное количество хлеба, под именем месячиныизвестное. Те, которые не имели семейств, месячины не получали, а пообыкновению лакедемонян пировали вместе на господском дворе, употребляя, длясоблюдения желудка, в мясоед пустые шти, а в посты и постные дни хлеб сквасом. Истинные розговины {Розговины (разговенье) - первое употреблениемясной и молочной пищи после поста.} бывали разве на святой неделе. Таковым урядникам {Таковым урядникам - то есть жившим согласно такомупорядку.} производилася также приличная и соразмерная их состоянию одежда.Обувь для зимы, то есть лапти, делали они сами; онучи получали от господинасвоего; а летом ходили босы. Следственно, у таковых узников не было никоровы, ни лошади, ни овцы, ни барана. Дозволение держать их господин у нихне отымал, но способы к тому. Кто был позажиточнее, кто был умереннее впище, тот держал несколько птиц, которых господин иногда бирал себе, платяза. них цену по своей воле. При таковом заведении неудивительно, что земледелие в деревне г. нектобыло в цветущем состоянии. Когда у всех худой был урожай, у него родилсяхлеб сам-четверт; когда у других хороший был урожай, то у него приходил хлебсам-десят и более. В недолгом времени к двумстам душам он еще купил двестижертв своему корыстолюбию; и, поступая с ними равно, как и с первыми, год отгоду умножал свое имение, усугубляя число стенящих на его нивах. Теперь онсчитает их уже тысячами и славится как знаменитый земледелец. Варвар! Не достоин ты носить имя гражданина. Какая польза государству,что несколько тысяч четвертей в год более родится хлеба, если те, кои егопроизводят, считаются наравне с волом, определенным тяжкую вздирати борозду?Или блаженство граждан в том почитаем, чтоб полны были хлеба наши житницы, ажелудки пусты? чтобы один благословлял правительство, а не тысячи? Богатствосего кровопийца ему не принадлежит. Оно нажито грабежом и заслуживаетстрогого в законе наказания. И суть люди, которые, взирая на утучненные нивысего палача, ставят его в пример усовершенствования в земледелии. И выхотите называться мягкосердыми, и вы носите имена попечителей о благе общем.Вместо вашего поощрения к таковому насилию, которое вы источникомгосударственного богатства почитаете, прострите на сего общественного злодеяваше человеколюбивое мщение. Сокрушите орудия его земледелия; сожгите егориги, овины, житницы и развейте пепл по нивам, на них же совершалося егомучительство, ознаменуйте его яко общественного татя {Тать - преступник.},дабы всяк, его видя, не только его гнушался, но убегал бы его приближения,дабы не заразиться его примером. ВЫДРОПУСК Здесь я опять принялся за бумаги моего друга. В руки мне попалосяначертание положения о уничтожении придворных чинов. ПРОЕКТ В БУДУЩЕМ Вводя нарушенное в обществе естественное и гражданское равенствопостепенно паки, предки наши не последним способом почли к тому умалениеправ дворянства. Полезно государству в начале своем личными своимизаслугами, ослабело оно в подвигах своих наследственностию, и, сладкий принасаждении, его корень произнес наконец плод горький. На месте мужестваводворилася надменность и самолюбие, на месте благородства души и щедротыпосеялися раболепие и самонедоверение, истинные скряги на великое.Жительствуя среди столь тесных душ и подвигаемых на малости ласкательствомнаследственных достоинств и заслуг, многие государи возмнили, что они боги ився, его же коснутся блаженно сотворят и пресветло. Тако и бытьдолженствует: деяниях наших, но токмо на пользу общую. В таковой дремотевеличания власти возмечтали цари, что рабы их и прислужники, ежечаснопредстоя взорам их, заимствуют их светозарности; что блеск царский,преломлялся, так сказать, в сих новых отсветках, многочисленнее является и ссильнейшим отражением. На таковой блуждения мысли воздвигли цари придворныхистуканов, кои, истинные, феатральные божки, повинуются свистку илитрещотке. Пройдем степени придворных чинов и с улыбкою сожаления отвратимвзоры наши от кичащихся служением своим; но возрыдаем, видя ихпредпочитаемых заслуге. Дворецкий мой, конюший и даже конюх и кучер, повар,крайчий {Крайчий (кравчий) - лицо, прислуживавшее за столом.}, птицелов сподчиненными ему охотниками, горничные мои прислужники, тот, кто меня бреет,тот, кто чешет власы главы моея, тот, кто пыль и грязь отирает с обуви моей,о многих других не упоминая, равняются или председают {Председать - сидетьза столом государя ближе к нему, на более почетном месте.} служащимотечеству силами своими душевными и телесными, не щадя ради отечества низдравия своего, ни крови, возлюбляя даже смерть ради славы государства.Какая вам в том польза, что в доме моем господствуют чистота и опрятность?Сытее ли вы накормитеся, буде кушанье мое лучше вашего приготовлено и всосудах моих лиется вино изо всех концов вселенныя? Укроетеся ли в шествиивашем от неприязненности погоды, буде колесница моя позлащенна и кони моитучны? Лучший ли даст нива вам плод, луга ваши больше ли позеленеют, будетопчутся на ловитве зверей в мое увеселение? Вы улыбнетеся с чувствованиемжалости. Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам: тот, кторачит о устройстве твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненнуюпряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков{Тук - жир, сало.} для услаждения расслабленного твоего желудка иоцепенелого твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сокафриканского винограда; тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит инапояет коней твоих? тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверямидубравными и птицами небесными: все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как имногие другие, твоея надменности высятся надо мною; над источившим потокикровей на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищаяграды твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость завесою величавостимужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех восбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремяналогов; над нерачившим о имении своем, трудяся денноночно в снисканиисредств к достижению блаженств общественных; над попирающим родство,приязнь, союз сердца и крови, вещая правду на суде во имя твое, да возлюбленбудеши. Власы белеют в подвигах наших, силы истощеваются в подъемлемых намитрудах, и при воскраии гроба едва возмогаем удостоиться твоего благоволения;а сии упитанные тельцы сосцами нежности и пороков, сии незаконные сыныотечества наследят в стяжании нашем. Тако и более еще по справедливости возглаголют от вас многие. Что дадиммы, владыки сил, в ответ? Прикроем бесчувствием уничижение наше, и видитсявоспаленна ярость в очах наших на вещающих сице. Таковы бывают нередкоответы наши вещаниям истины. И никто да не дивится сему, когда наилучшиймежду нами дерзает таковая; он живет с ласкателями, беседует с ласкателями,спит в лести, хождает в лести. И лесть и ласкательство соделают его глуха,слепа и неосязательна. Но да не падет на нас таковая укоризна. С младенчества нашеговозненавидев ласкательство, мы соблюли сердце наше от ядовитой его сладости,даже до сего дня; и ныне новый опыт в любви нашей к вам и преданности явенда будет. Мы уничтожаем ныне сравнение царедворского служения с военным игражданским. Истребися на памяти обыкновение, во стыд наш толико летсуществовавшее. Истинные заслуги и достоинства, рачение о пользе общей даполучают награду в трудах своих и едины да отличаются. Сложив с сердца нашего столь несносное бремя, долговременно настеснившее, мы явим вам наши побуждения на уничтожение толь оскорбительныхдля заслуги и достоинства чинов. Вещают вам, и предки наши тех же былимыслей, что царский престол, коего сила во мнении граждан коренится,отличествовати долженствует внешним блеском, дабы мнение о его величествебыло всегда всецело и нерушимо. Оттуда пышная внешность властителей народов,оттуда стадо рабов, их окружающих. Согласиться всяк должен, что тесные умы ималые души внешность поражать может. Но чем народ просвещеннее, то есть чемболее особенников в просвещении, тем внешность менее действовать может. Нума{Помпилий - легендарный римский царь.} мог грубых еще римлян уверить, чтонимфа Эгерия наставляла его в его законоположениях. Слабые перуанцы охотноверили Манко Капаку {Манко Капак - легендарный основоположник перуанскогогосударства.}, что он сын солнца и что закон его с небеси истекает. Магометмог прельстить скитающихся аравитян своими бреднями. Все они употребляливнешность, даже Моисей принял скрыжали заповедей на горе среди блеску молний{Согласно библейской легенде, вождь евреев Моисей получил на горе Синайкаменные скрижали (доски) с заповедями (законами) от самого бога.}. Но ныне,буде кто прельстити восхощет, не блистательная нужна ему внешность, новнешность доводов, если так сказать можно, внешность убеждений. Кто бывосхотел ныне послание свое утвердить свыше, тот употребит более наружностьполезности, и тою все тронутся. Мы же, устремляя все силы наши на пользувсех и каждого, почто нам блеск внешности? Не полезностию ли нашихпостановлений, ко благу государства текущею, облистает наше лицо? Всяк,взирающий на нас, узрит наше благомыслие, узрит в подвиге нашем свою пользуи того ради нам поклонится, не яко во ужасе шествующему, но седящему воблагости. Если бы древние персы управлялися всегда щедротою, не бывозмечтали быти Ариману {Ариман - властитель тьмы и смерти вдревнеперсидской религии.} или ненавистному началу зла. Но если пышнаявнешность нам бесполезна, колико вредны в государстве быть могут еесберегатели. Единственною должностию во служении своем имея угождение нам,колико изыскательны будут они во всем том, что нам нравиться может. Желаниенаше будет предупреждено; но не токмо желанию не допустят возродиться в нас,но даже и мысли, зане готово уже ей удовлетворение. Воззрите со ужасом надействие таковых угождений. Наитвердейшая душа во правилах своих позыбнется,приклонит ухо ласкательному сладкопению, уснет. И се сладостные чары обыдутразум и сердце. Горесть и обида чуждые едва покажутся нам преходящиминедугами; скорбети о них почтем или неприличным, или же противным ивоспретим даже жаловатися о них. Язвительнейшие скорби и раны и самая смертьпокажутся нам необходимыми действиями течения вещей и, являлся нам позадинепрозрачный завесы, едва возмогут ли в нас произвести то мгновенноедвижение, какое производят в нас феатральные представления. Зане стрелаболезни и жало зла не в нас дрожит вонзенное. Се слабая картина всех пагубных следствий пышного царей действия. Неблаженны ли мы, если возмогли укрыться от возмущения благонамерений наших?Не блаженны ли, если и заразе примера положили преграду? Надежны вблагосердии нашем, надежны не в разврате со вне, надежны во умеренностинаших желаний, возблагоденствуем снопа и будем примером позднейшемупотомству, како власть со свободою сочетать должно на взаимную пользу. ТОРЖОК Здесь, на почтовом дворе, встречен я был человеком, отправляющимся вПетербург на скитание прошения. Сие состояло в снискании дозволения завестив сем городе свободное книгопечатание. Я ему говорил, что на сие дозволенияне нужно; ибо свобода на то дана всем {Указом 1783 г. типографииприравнивались к фабрикам, что позволило частным лицам завестикнигопечатни.}. Но он хотел свободы в ценсуре; и вот его о том размышления. - Типографии у нас всем иметь дозволено, и время то прошло, в котороебоялися поступаться оным дозволением частным людям; и для того, что ввольных типографиях ложные могут печатаны быть пропуски, удерживались отобщего добра и полезного установления. Теперь свободно иметь всякому орудияпечатания, но то, что печатать можно, состоит под опекою. Ценсура сделананянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного. Но где есть няньки, то следует, что есть ребята, ходят на помочах, отчего нередко бывают кривые ноги; где есть опекуны, следует, что естьмалолетные, незрелые разумы, которые собою править не могут. Если же всегдапребудут няньки и опекуны, то ребенок долго ходить будет на помочах исовершенный на возрасте будет каляка. Недоросль будет всегда Митрофанушка,без дядьки не ступит, без опекуна не может править своим наследием. Таковыбывают везде следствия обыкновенной ценсуры, и чем она строже, тем следствияее пагубнее. Послушаем Гердера. "Наилучший способ поощрять доброе есть непрепятствие, дозволение,свобода в помышлениях. Розыск вреден в царстве науки: он сгущает воздух изапирает дыхание. Книга, проходящая десять ценсур прежде, нежели достигнетсвета, не есть книга, но поделка святой инквизиции; часто изуродованный,сеченный батожьем, с кляпом во рту узник, а раб всегда... В областях истины,в царстве мысли и духа не может никакая земная власть давать решений и недолжна; не может того правительство, менее еще его ценсор, в клобуке ли онили с темляком. В царстве истины он не судия, но ответчик, как и сочинитель.Исправление может только совершиться просвещением; без главы и мозга нешевельнется ни рука, ни нога... Чем государство основательнее в своихправилах, чем стройнее, светлее и тверже оно само в себе, тем менее можетоно позыбнуться и стрястися от дуновения каждого мнения, от каждой насмешкиразъяренного писателя; тем более благоволит оно в свободе мыслей и в свободеписаний, а от нее под конец прибыль, конечно, будет истине. Губители бываютподозрительны; тайные злодеи робки. Явный муж, творяй правду и твердый вправилах своих, допустит о себе глагол всякий. Хождает он во дни и на пользусебе строит клевету своих злодеев. Откупы в помышлениях вредны... Правительгосударства да будет беспристрастен во мнениях, дабы мог объяти мнения всехи оные в государстве своем дозволять, просвещать и наклонять к общему добру:оттого-то истинно великие государи столь редки" {Из диссертации немецкогофилософа и поэта Иоганна Готфрида Гердера "О влиянии правительства на наукии наук на правительство" (1778) Радищев цитирует только то, что служилозащите свободы слова.}. Правительство, дознав полезность книгопечатания, оное дозволило всем;но, паче еще дознав, что запрещение в мыслях утщетит благое намерениевольности книгопечатания, поручило ценсуру, или присмотр за изданиями,управе благочиния. Долг же ее в отношении сего может быть только тот, чтобывоспрещать продажу язвительных сочинений. Но и сия ценсура есть лишняя. Одиннесмысленный урядник благочиния может величайший в просвещении сделать вреди на многие лета остановку в шествии разума; запретит полезное изобретение,новую мысль и всех лишит великого. Пример в малости. В управу благочинияпринесен для утверждения перевод романа. Переводчик, следуя автору, говоря олюбви, назвал ее: лукавым богом. Мундирный ценсор, исполненный духаблагоговения, сие выражение почернил, говоря: "неприлично божество называтьлукавым". Кто чего не разумеет, тот в то да не мешается. Если хочешьблагорастворенного воздуха, удали от себя коптильню; если хочешь света,удали затмевание; если хочешь, чтобы дитя не было застенчиво, то выгони лозуиз училища. В доме, где плети и батожье в моде, там служители пьяницы, ворыи того еще хуже {Такого же роду ценсор не дозволял, сказывают, печатать тесочинения, где упоминалося о боге, говоря: я с ним дела никакого не имею.Если в каком-либо сочинении порочили народные нравы того или другогогосударства, он недозволенным сие почитал, говоря: Россия имеет тракт дружбыс ним. Если упоминалося где о князе или графе, того не дозволял он печатать,говоря: сие есть личность, ибо у нас есть князья и графы между знатнымиособами. (Прим. автора.)}. Пускай печатают все, кому что на ум ни взойдет. Кто себя в печатинайдет обиженным, тому да дастся суд по форме. Я говорю не смехом. Слова невсегда суть деяния, размышления же не преступления. Се правила Наказа оновом уложении {Радищев ссылается на "Наказ" (1767) Екатерины, давнозапрещенный самой императрицей, притом обращает свое толкование на пользусвободе слова.}. Но брань на словах и в печати всегда брань. В законе никогобранить не велено, и всякому свобода есть жаловаться. Но если кто про когоскажет правду, бранью ли то почитать, того в законе нет. Какой вред можетбыть, если книги в печати будут без клейма полицейского? {Разрешение напечатание книг давала полиция (управа благочиния).} Не токмо не может бытьвреда, но польза; польза от первого до последнего, от малого до великого, отцаря до последнейшего гражданина. Обыкновенные правила ценсуры суть: почеркивать, марать, не дозволять,драть, жечь все то, что противно естественной религии и откровению, все то,что противно правлению, всякая личность, противное благонравию, устройству итишине общей. Рассмотрим сие подробно. Если безумец в мечтании своем нетокмо в сердце, но громким гласом речет: "несть бога", в устах всех безумныхраздается громкое и поспешное эхо: "несть бога, несть бога". Но что ж изтого? Эхо - звук; ударит в воздух, позыбнет его и исчезнет. На разуме редкооставит черту, и то слабую; на сердце же никогда. Бог всегда пребудет бог,ощущаем и неверующим в него. Но если думаешь, что хулением всевышнийоскорбится, - урядник ли благочиния может быть за него истец? Всесильныйзвонящему в трещотку или биющему в набат доверия не даст. Возгнушаетсяметатель грома и молнии, ему же все стихии повинуются, возгнушаетсяколеблющий сердца из-за пределов вселенныя дать мстити за себя и самомуцарю, мечтающему быти его на земли преемником. Кто ж может быть судиею вобиде отца предвечного? - Тот его обижает, кто мнит, возможет судити о егообиде. Тот даст ответ пред ним. Отступники откровенной религии более доселе в Россия делали вреда,нежели непризнаватели бытия божия, афеисты. Таковых у нас мало; ибо мало унас еще думают о метафизике. Афеист заблуждает в метафизике, а раскольник втрех пальцах. Раскольниками называем мы всех россиян, отступающих в чем-либоот общего учения греческия церкви. Их в России много, и для того служение имдозволяется. Но для чего не дозволять всякому заблуждению быть явному? Явнееоно будет, скорее сокрушится. Гонения делали мучеников; жестокость былаподпорою самого христианского закона. Действия расколов суть иногда вредны.Воспрети их. Проповедуются они примером. Уничтожь пример. От печатной книгираскольник не бросится в огонь, но от ухищренного примера. Запрещатьдурачество есть то же, что его поощрять. Дай ему волю; всяк увидит, чтоглупо и что умно. Что запрещено, того и хочется. Мы все Евины дети. Но, запрещая вольное книгопечатание, робкие правительства небогохуления боятся, но боятся сами иметь порицателей. Кто в часы безумия нещадит бога, тот в часы памяти и рассудка не пощадит незаконной власти. Небояйся громов всесильного, смеется виселице. Для того-то вольность мыслейправительствам страшна. До внутренности потрясенный вольнодумец простретдерзкую, но мощную и незыбкую руку к истукану власти, сорвет ее личину ипокров и обнажит ее состав. Всяк узрит бренные его ноги, всяк возвратит ксебе данную ему подпору, сила возвратится к источнику, истукан падет. Ноесли власть не на тумане мнений восседает, если престол ее на искренности иистинной любви общего блага возник, - не утвердится ли паче, когда основаниеего будет явно; не возлюбится ли любящий искренно? Взаимность естьчувствование природы, и стремление сие почило в естестве. Прочному итвердому зданию довольно его собственного основания; в опорах и контрфорсахему нужды нет. Если позыбнется оно от ветхости, тогда только побочные твердиему нужны. Правительство да будет истинно, вожди его нелицемерны; тогда всеплевелы, тогда все изблевания смрадность свою возвратят на извергателя их; аистина пребудет всегда чиста и беловидна. Кто возмущает словом (да назовемтак в угодность власти все твердые размышления, на истине основанные, властипротивные), есть такой же безумец, как и хулу глаголяй на бога. Буде властьшествует стезею, ей назначенной, то не возмутится от пустого звука клеветы,яко же господь сил не тревожится хулением. Но горе ей, если в жадности своейломит правду. Тогда и едина мысль твердости ее тревожит, глагол истины еесокрушит, деяние мужества ее развеет. Личность, но язвительная личность, есть обида. Личность в истине стольже дозволительна, как и самая истина. Если ослепленный судия судит внеправду и защитник невинности издаст в свет его коварный приговор, если онпокажет его ухищрение и неправду, то будет сие личность, но дозволенная;если он, его назовет судиею наемным, ложным, глупым - есть личность, нодозволить можно. Если же называть его станет именованиями смрадными ибранными словами поносить, как то на рынках употребительно, то сие естьличность, но язвительная и недозволенная. Но не правительства деловступаться за судию, хотя бы он поносился и в правом деле. Не судия да будетв том истец, но оскорбленное лицо. Судия же пред светом и пред поставившимего судиею да оправдится едиными делами {Г. Дикинсон {Джон Дикинсон(1732-1808) боролся против зависимости английских колоний в Америке отметрополии.}, имевший участие в бывшей в Америке перемене и темпрославившийся, будучи после в Пенсильвании президентом, не возгнушалсясражаться с наступавшими на него. Изданы были против него наижесточайшиелисты. Первейший градоначальник области нисшед в ристалище {Ристалище - поледля состязаний. Нисшел в ристалище - то есть снизошел до борьбы.}, издал впечать свое защищение, оправдался, опроверг доводы своих противников и ихустыдил... Се пример для исследования, как мстить должно, когда кто когообвиняет пред светом печатным сочинением. Если кто свирепствует противпечатныя строки, тот заставляет мыслить, что печатанное истинно, а мстящийтаков, как о нем напечатано. (Прим. автора.)}. Тако долженствует судить оличности. Она наказания достойна, но в печатании более пользы устроит, авреда мало. Когда все будет в порядке, когда решения всегда будут в законе,когда закон основан будет на истине и заклеплется удручение. тогда разве,тогда личность может сделать разврат. Скажем нечто о благонравии и сколькослова ему вредят. Сочинения любострастные, наполненные похотливыми начертаниями, дышащиеразвратом, коего все листы и строки стрекательною наготою зияют, вредные дляюношей и незрелых чувств. Распламеняя воспаленное воображение, тревожаспящие чувства и возбуждая покоящееся сердце, безвременную наводятвозмужалость, обманывая юные чувства в твердости их и заготовляя имдряхлость. Таковые сочинения могут быть вредны; но не они разврату корень.Если, читая их, юноши пристрастятся к крайнему услаждению любовной страсти,то не могли бы того произвести в действие, не бы были торгующие своеюкрасотою. В России таковых сочинений в печати еще нет, а на каждой улице вобеих столицах видим раскрашенных любовниц. Действие более развратит, нежелислово, и пример паче всего. Скитающиеся любовницы, отдающие сердца свои спубличного торга наддателю, тысячу юношей заразят язвою и все будущеепотомство тысячи сея? но книга не давала еще болезни. И так ценсура даостанется на торговых девок, до произведений же развратного хотя разума ейдела нет. Заключу сим: ценсура печатаемого принадлежит обществу, оно даетсочинителю венец или употребит листы на обвертки. Равно как ободрениефеатральному сочинителю дает публика, а не директор феатра, так ивыпускаемому в мир сочинению ценсор ни славы не даст, ни бесславия. Завесаподнялась, взоры всех устремились к действованию; нравится - плещут; ненравится - стучат и свищут. Оставь глупое на волю суждения общего; онотысячу найдет ценсоров. Наистрожайшая полиция не возможет так запретитьдряни мыслей, как негодующая на нее публика. Один раз им воньмут, потомумрут они и не воскреснут вовеки. Но если, мы признали бесполезность ценсурыили паче ее вред в царстве науки, то познаем обширную и беспредельную пользувольности печатания. Доказательства сему, кажется, не нужны. Если свободно всякому мыслить имысли свои объявлять всем беспрекословно, то естественно, что все, что будетпридумано, изобретено, то будет известно; великое будет велико, истина незатмится. Не дерзнут правители народов удалиться от стези правды и убоятся,ибо пути их, злость и ухищрение обнажатся. Вострепещет судия, подписываянеправедный приговор, и его раздерет. Устыдится власть имеющийся употреблятьее на удовлетворение только своих прихотей. Тайный грабеж назоветсяграбежом, прикрытое убийство - убийством. Убоятся все злые строгого взораистины. Спокойствие будет действительное, ибо заквасу в нем не будет. Нынеповерхность только гладка, но ил, на дне лежащий, мутится и тмитпрозрачность вод. Прощаяся со мною, порицатель ценсуры дал мне небольшую тетрадку. Если,читатель, ты нескучлив, то читай, что перед тобою лежит. Если же быслучилось, что ты сам принадлежишь к ценсурному комитету, то загни лист искачи мимо. КРАТКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЦЕНСУРЫ Если мы скажем и утвердим ясными доводами, что ценсура с инквизициеюпринадлежат к одному корню; что учредители инквизиции изобрели ценсуру, тоесть рассмотрение приказное книг до издания их в свет, то мы хотя ничего нескажем нового, но из мрака протекших времен извлечем, вдобавок многимдругим, ясное доказательство, что священнослужители были всегда изобретателиоков, которыми отягчался в разные времена разум человеческий, что ониподстригали ему крылие, да не обратит полет свой к величию и свободе. Проходя протекшие времена и столетия, мы везде обретаем терзающие чертывласти, везде зрим силу, возникающую на истину, иногда суеверие,ополчающееся на суеверие. Народ афинский, священнослужителями возбужденный,писания Протагоровы {Протагор (480-411 до н. э.) - афинский философ-софист,изгнанный за атеизм.} запретил, велел все списки оных собрать и сжечь. Не онли в безумии своем предал смерти, на неизгладимое вовеки себе поношение,вочеловеченную истину - Сократа? В Риме находим мы больше примеров такогосвирепствования. Тит Ливий повествует, что найденные во гробе Нумы писаниябыли сожжены повелением сената. В разные времена случалося, что книгигадательные велено было относить к претору {Претор - один из высших судей вдревнем Риме.}. Светоний повествует, что Кесарь Август {Светоний ТранквиллГай (70-160) - биограф римских императоров. Кесарь (Цезарь) Август (63 до н.э. - 14 н. э.) - римский император.} таковых книг велел сжечь до двух тысяч.Еще пример несообразности человеческого разума! Неужели, запрещая суеверныеписания, властители сии думали, что суеверие истребится? Каждому вособенности своей воспрещали прибегнуть к гаданию, совершаемому нередко наобуздание токмо мгновенное грызущей скорби, оставляли явные игосударственные гадания авгуров и аруспициев. Но если бы во дни просвещениявозмнили книги, учащие, гаданию или суеверие проповедующие, запрещать илижечь, не смешно ли бы было, чтобы истина приняла жезл гонения на суеверие?чтоб истина искала на поражение заблуждения опоры власти и меча, когда видее один есть наижесточайший бич на заблуждение? Но Кесарь Август не на гадания одни простер свои гонения, он велелсжечь книги Тита Лабиения {Тит Лабиений (ум. в 123 г.) - римский историк иоратор, защитник республики.}. "Злодеи его, - говорит Сенека {Сенека ЛуцийАнней (6 до н. э.-65 н. э.) - римский философ, драматург.} ритор, - изобрелидля него сие нового рода наказание. Неслыханное дело и необычайное - казньизвлекать из учения. Но по счастию государства сие разумное свирепствованиеизобретено после Цицерона. Что быть бы могло, если бы троеначальвики{Троеначальники - члены триумвирата, наделенные неограниченной властью.} заблаго положили осудить разум Цицерона?" Но мучитель скоро отметил заЛабиения тому, кто исходатайствовал сожжение его сочинений. При жизни своейвидел он, что и его сочинения преданы были огню {Сочинения Ария Монтаны{Арий Монтана (XVI в.) - испанский богослов и востоковед.}, издавшего вНидерландах первый реестр запрещенным книгам, вмещены были в тот же реестр.(Прим. автора.)}. "Не злому какому примеру тут следовано, - говорит Сенека,- его собственному" {Кассий Север, друг Лабиения, видя его писания в огне,сказал: "Теперь меня сжечь, надлежит: ибо я их наизусть знаю". Сие подалослучай при Августе к законоположению о поносительных сочинениях, которые поприродному человечеству обезьянству принято в Англии и в другихгосударствах. (Прим, автора.)}. Даждь небо, чтобы зло всегда обращалося наизобретателя его и чтобы воздвигший гонение на мысль зрел всегда своиосмеянными, в поругании и на истребление осужденными! Если мщение когда-либоизвинительно быть может, то разве сие. Во времена народного правления в Риме гонения такового рода обращалисятолько на суеверие, но при императорах простерлось оно на все твердые мысли.Кремуций Корд в истории своей назвал Кассия, дерзнувшего осмеятьмучительство Августово на Лабиеневы сочинения, последним римлянином{Кремуций Корд - римский историк, жил при императоре Тиберии (43 до н. э.-37н. э.). Радищев ошибается: Кремуций Корд назвал последним римлянином неписателя Кассия Севера (ум. в 32 г.), а Гая Кассия Лонгина (I в. до н. э.),одного из организаторов убийства Цезаря.}. Римский сенат, ползая предТиверием, велел во угождение ему Кремуциеву книгу сжечь. Но многие с онойосталися списки. "Тем паче, - говорит Тацит, - смеяться можно над попечениемтех, кои мечтают, что всемогуществом своим могут истребить воспоминовениеследующего поколения. Хоть власть бешенствует на казнь рассудка, носвирепствованием своим себе устроила стыд и посрамление, им славу". Не избавилися сожжения книги иудейские при Антиохе Епифане, цареСирском. Равной с ними подвержены были участи сочинения христиан. ИмператорДиоклитиан книги священного писания велел предать сожжению. Но христианскийзакон, одержав победу над мучительством, покорил самих мучителей, и нынеостается во свидетельство неложное, что гонение на мысли и мнения не токмоне в силах оные истребить, но укоренят их и распространят. Арнобий {Арнобий- христианский писатель (конец III-нач. IV в.).} справедливо восстаетпротиву такого гонения и мучительства. "Иные вещают, - говорит он, - полезнодля государства, чтобы сенат истребить велел писания, в доказательствохристианского исповедания служащие, которые важность опровергают древнийрелигии. Но запрещать писания и обнародованное хотеть истребить не естьзащищать богов, но бояться истины свидетельствования". Но по распространениихристианского исповедания священнослужители оного толико же стали злобныпротив писаний, которые были им противны и не в пользу. Недавно порицалистрогость сию в язычниках, недавно почитали ее знаком недоверения к тому,что защищали, но скоро сами ополчилися всемогуществом. Греческие императоры,занимался более церковными прениями, нежели делами государственными, апотому управляемые священниками, воздвигли гонение на всех тех, кто деяния иучения Иисусовы понимал с ними различно. Таковое гонение распростерлося и напроизведение рассудка и разума. Уже мучитель Константин, Великим названный,следуя решению Никейского собора, предавшему Ариево учение проклятию,запретил его книги, осудил их на сожжение, а того, кто оные книги иметьбудет, - на смерть. Император Феодосии II проклятые книги Нестория велел всесобрать и предать огню. На Халкидонском соборе то же положено о писанияхЕвтихия {Константин (274-337) - римский император. Феодосий II (401-450) -византийский император. Речь идет о борьбе римских и византийскихимператоров IV-V вв. с различными ересями.}. В Пандектах Юстиниановыхсохранены некоторые таковые решения {Пандекты Юстиниановы - книги извлеченийиз трудов крупнейших римских юристов, составленные при византийскойимператоре Юстиниане (527-565).}. Несмысленные! не ведали, что, истребляяпревратное или глупое истолкование христианского учения и запрещая разумутрудитися в исследовании каких-либо мнений, они остановляли его шествие; уистины отнимали сильную опору: различие мнений, прения и невозбранное мыслейсвоих изречение. Кто может за то поручиться, что Несторий, Арий, Евтихий идругие еретики быть бы могли предшественниками Лутера и, если бы вселенскиесоборы не были созваны, чтобы Декарт {Декарт Рене (1596-1650) - великийфранцузский философ и математик.} родиться мог десять столетий прежде? Какойшаг вспять сделан ко тьме и невежеству! По разрушении Римския империи монахи в Европе были хранители учености инауки. Но никто у них не оспоривал свободы писать, что они желали. В 768году Амвросий Оперт, монах бенедиктинский, посылая толкование свое наАпокалипсис {Апокалипсис - раннехристианская книга религиозныхпредсказаний.} к папе Стефану III и прося дозволения о продолжении своеготруда и о издании его в свет, говорит, что он первый из писателей проситтакового дозволения. "Но да не исчезнет, - продолжает он, - свобода вписании для того, что уничижение поклонилося непринужденно". Собор Санский в1140 году осудил мнения Абелардовы {Абелард (Абеляр Пьер) (1079-1142) -французский философ, профессор богословия.}, а папа сочинения его велелсжечь. Но ни в Греции, ни в Риме, нигде примера не находим, чтобы избран былсудия мысли, чтобы кто дерзнул сказать: у меня просите дозволения, если уставаши отверзать хотите на велеречие; у нас клеймится разум, науки ипросвещение, и все, что без нашего клейма явится в свет, объявляем заранееглупым, мерзким, негодным. Таковое постыдное изобретение предоставлено былохристианскому священству, и ценсура была современна инквизиции. Нередко, проходя историю, находим разум суеверию, изобретениянаиполезнейшие современниками грубейшему невежеству. В то время какбоязливое недоверие к вещи утверждаемой побудило монахов учредить ценсуру имысль истреблять в ее рождении, в то самое время дерзал Колумб внеизвестность морей на искание Америки; Кеплер предузнавал бытиепритяжательной в природе силы, Ньютоном доказанной; в то же время родилсяначертавший в пространстве путь небесным телесам Коперник. Но к вящемусожалению о жребии человеческого умствования скажем, что мысль великаярождала иногда невежество. Книгопечатание родило ценсуру; разум философскийв XVIII столетии произвел иллуминатов {Иллуминаты (иллюминаты) - одно изтайных обществ XVIII в. Во Франции среди иллюминатов было немало будущихдеятелей революции 1789 г. Радищев не имел точного представления обиллюминатах.}. В 1479 году находим древнейшее доселе известное дозволение на печатаниекниги. На конце книги под заглавием: "Знай сам себя", печатанной в 1480году, присоединено следующее: "Мы, Морфей Жирардо {Морфей Жирардо (МатвейГерардо) - кардинал (ум. 1492).}, божиим милосердием патриарх венецианский,первенствующий в Далматии, по прочтении вышеописанных господ,свидетельствующих о вышеписанном творении, и по таковому же оного заключениюи присоединенному доверению также свидетельствуем, что книга сия православнаи богобоязлива". Древнейший монумент ценсуры, но не древнейший безумия! Древнейшее о ценсуре узаконение, доселе известное, находим в 1486 году,изданное в самом том городе, где изобретено книгопечатание {Основателькнигопечатания Иоганн Гутенберг (конец XIV в.-1468) выпустил первую печатнуюкнигу в Майнце (1445).}. Предузнавали монашеские правления, что оно будеторудием сокрушения их власти, что оно ускорит развержение общего рассудка имогущество, на мнении, а не на пользе общей основанное, в книгопечатанииобрящет свою кончину. Да позволят нам здесь присовокупить памятник, ныне ещесуществующий на пагубу мысли и на посрамление просвещения. Указ о неиздании книг греческих, латинских и пр. на народном языке безпредварительного ученых удостоения 1486 года {Кодекс дипломатический,изданный Гуденом. Том IV. (Прим. автора.)}. "Бертольд, божиею милостию святыя Маинцкия епархии архиепископ, вГермании архиканцлер и курфирст. Хотя для приобретения человеческого учениячрез божественное печатания искусство возможно с изобилием и свободнееполучать книги, до разных наук касающиеся, но до сведения нашего дошло, чтонекоторые люди, побуждаемые суетныя славы или богатства желанием. Искусствосие употребляют во зло и данное для научения в житии человеческом обращаютна пагубу и злоречие. Мы видели книги, до священных должностей и обрядов исповедания нашегокасающиеся, переведенные с латинского на немецкий язык и неблагопристойнодля святого закона в руках простого народа обращающиеся; что ж сказатьнаконец о предписании святых правил и законоположений; хотя они людьмиискусными в законоучении, людьми мудрейшими и красноречивейшими писаныразумно и тщательно, но наука сама по себе толико затруднительна, чтокрасноречивейшего и ученейшего человека едва на оную достаточна целая жизнь. Некоторые глупые, дерзновенные и невежды попускаются переводить наобщий язык таковые книги. Многие ученые люди, читая переводы сии,признаются, что ради великой несвойственности и худого употребления слов онинепонятнее подлинников. Что же скажем о сочинениях, до других науккасающихся, в которые часто вмешивают ложное, надписывают ложными названиямии тем паче славнейшим писателям приписывают свои вымыслы, чем болеенаходится покупщиков. Да вещают таковые переводчики, если возлюбляют истину, с каким бынамерением то ни делали, с добрым или худым, до того нет нужды; да вещают,немецкий язык удобен ли к преложению на оный того, что греческие и латинскиеизящные писатели о вышних размышлениях христианского исповедания и о наукахписали точнейше и разумнейше? Признаться надлежит, скудости ради своей, языкнаш на сказанное недостаточен весьма, и нужно для того, чтобы онинеизвестные имена вещам в мозгу своем сооружали; или если употребят древние,то испортят истинный смысл, чего наипаче опасаемся в писаниях священных врассуждении их важности. Ибо грубым и. неученым людям и женскому полу, вруки которых попадутся книги священные, кто покажет истинный смысл?Рассмотри святого Евангелия строки или послания апостола Павла, всякразумный признается, что много в них прибавлений н исправлений писцовых. Сказанное нами довольно известно. Что же помыслим о том, что вписателях кафолическия церкви находится зависящее от строжайшегорассмотрения? Многое в пример поставить можем, но для сего измерениядовольно уже нами сказанного. Понеже {Понеже - поскольку.} начало сего искусства в славном нашемграде Маинце, окажем истинным словом, божественно явилося и ныне в ономнаправленно и обогащение пребывает, то справедливо, чтобы мы в защиту нашуприняли важность его искусства. Ибо должность наша есть сохранять святыеписания в нерастленной непорочности. Сказав таким образом о заблуждениях и опродерзостях людей наглых и злодеев. Желая, елико нам возможно, пособиемгосподним, о котором дело здесь, предупредить и наложить узду всем икаждому, церковным и светским нашей области подданным и вне пределов оныяторгующим, какого бы они звания и состояния ни были, - сим каждомуповелеваем, чтобы никакое сочинение, в какой бы науке, художестве или знаниини было, с греческого, латинского или другого языка переводимо не было нанемецкий язык или уже переведенное, с переменою токмо заглавия или чегодругого, не было раздаваемо или продаваемо явно или скрытно, прямо илипосторонним образом, если до печатания или после печати до издания в свет небудет иметь отверстого дозволения на печатание или издание в свет отлюбезных нам светлейших и благородных докторов и магистров университетских,а именно: во граде нашем Маинце от Иоганна Бертрама де Наумбурха вкасающемся до богословия, от Александра Дидриха в законоучении, от Феодорикаде Мешедя во врачебной науке, от Андрея Елера во словесности, избранных длясего в городе нашем Ерфурте докторов и магистров. В городе же Франкфурте,если таковые на продажу изданные книги не будут смотрены и утвержденыпочтенным и нам любезным одним богословия магистром и одним или двумядокторами и лиценциатами, которые от думы оного города на годовом жалованьесодержимы быть имеют. Если кто сие наше попечительное постановление презрит или противтакового нашего указа подаст совет, помощь или благоприятство своим лицомили посторонним, - тем самым подвергает себя осуждению на проклятие, дасверх того лишен быть имеет тех книг и заплатит сто золотых гульденов пени вказну нашу. И сего решения никто без особого повеления да нарушить недерзает. Дано в замке С. Мартына, во граде нашем Майнце, с приложениемпечати нашей. Месяца Януария, в четвертый день 1486 года". Его же о предыдущем, каким образом отправлять ценсуру. "Лета 1486 Бертольд и пр. Почтеннейшим ученейшим и любезнейшим нам воХристе И. Бертраму богословия, А. Дидриху законоучения, Ф. де Мешедеврачевания докторам и А. Елеру словесности магистру здравие и книжеписанному прилежание. Известившись о соблазнах и подлогах, от некоторых в науках переводчикови книгопечатников происшедших, желая оным предварить и заградить путь повозможности, повелеваем да никто в епархии и области нашей не дерзаетпереводить книги на немецкий язык, печатать или печатные раздавать, доколетаковые сочинения или книги в городе нашем Майнце не будут рассмотрены вамии касательно до самой вещи, доколе не будут в переводе и для продажи вамиутверждены, согласно с вышеобъявленным указом. Надеяся твердо на ваше благоразумие и осторожность, мы вам поручаем)когда назначаемые к переводу, печатанию или продаже сочинения или книги квам принесены будут, то вы рассмотрите их содержание, и если нелегко можнодать им истинный смысл или могут возродить заблуждения и соблазны илиоскорбить целомудрие, то оные отвергните; те, которые вы отпуститесвободными, имеете вы подписать своеручно, а именно на конце двое от вас,дабы тем виднее было, что те книги вами смотрены и утверждены. Богу нашему игосударству любезную и полезную должность отправляйте. Дан в замке С.Мартына. 10 Януария 1486 года". Рассматривая сие новое по тогдашнему времени законоположение, находим,что оно клонилося более на запрещение, чтобы мало было книг печатано нанемецком языке, или, другими словами, чтобы народ пребывал всегда вневежестве. На сочинения, на латинском языке писанные, ценсура, кажется, нераспространялася. Ибо те, которые были сведущи в языке латинском, казалось,были уже ограждены от заблуждения, ему неприступны, и что читали, понималиясно и некриво {Сравнить с ним можно дозволение иметь книги иностранныевсякого рода и запрещение таковых же на языке народном. (Прим. автора.)}. Итак священники хотели, чтобы одни причастники их власти были просвещенны,чтобы народ науку почитал божественного происхождения, превыше его понятия ине смел бы оныя коснуться. И так изобретенное на заключение истины ипросвещения в теснейшие пределы, изобретенное недоверяющею властию ко своемумогуществу, изобретенное на продолжение невежества и мрака, ныне во дни науки любомудрия, когда разум отряс несродные ему пути суеверия, когда истинаблистает столично паче и паче, когда источник учения протекает до дальнейшихотраслей общества, когда старания правительств стремятся на истреблениезаблуждений и на отверстие беспреткновенных путей рассудку к истине,постыдное монашеское изобретение трепещущей власти принято ныне повсеместно,укоренено и благою приемлется преградою блуждению. Неистовые! Осмотритесь,вы стяжаете превратностию дать истине опору, вы заблуждением хотитепросвещать народы. Блюдитеся убо, да не возродится тьма. Какая вам польза,что властвовать будете над невеждами, тем паче загрубелыми, что не отнедостатка пособий к просвещению невежды пребыли в невежестве природы илипаче в естественной простоте, но, сделав уже шаг к просвещению, остановленыв шествии и обращены вспять, во тьму гонимы? Какая в том вам польза боротисясамим с собой и исторгать шуйцею, что десницею насадили? Воззрите навеселящееся о сем священство. Вы заранее уже ему служите. Прострите тьму ипочувствуйте на себе оковы, - если не всегда оковы священного суеверия, тосуеверия политического, не столь хотя смешного, но столь же пагубного. По счастию, однако же, общества, что не изгнали из областей вашихкнигопечатание. Яко древо, во всегдашней весне насажденное, не теряет своеязелености, тако орудия книгопечатания остановлены могут быть в действии, ноне разрушены. Папы, уразумев опасность их власти, от свободы печатания родитьсямогущей, не укоснили законоположить о ценсуре, и сие положение прияло силуобщего закона на бывшем вскоре потом соборе в Риме. Священный Тиверий, папаАлександр VI {Александр VI Борджиа (Борджа) - папа римский (1492-1503),известный вероломством и развратом.}, первый из пап законоположил о ценсурев 1507 году. Сам согбенный под всеми злодеяниями, не устыдился пещися онепорочности исповедания христианского. Но власть когда краснела! Буллу{Булла - папское послание.} свою начинает он жалобно на диавола, которыйкуколь сеет во пшенице, и говорит: "Узнав, что посредством сказанногоискусства многие книги и сочинения, в разных частях света, наипаче в Кельне,Маинце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат в себе разные заблуждения,учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще в некоторыхместах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве,всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем,кто в печатном деле обращается в помянутых областях, под наказаниемпроклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтеннымибратиями-нашими, кельнским, маинцким, триерским и магдебургскимархиепископами или их наместниками в областях их, в пользу апостольскойкамеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг,сочинений или писаний печатать или отдавать в печать без докладавышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точногобезденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде,нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию, прилежнорассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежнопекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное исоблазн производящего". А дабы прежние книги не соделали более несчастий, товелено было рассмотреть все о книгах реестры и все печатные книги, а которыечто-либо содержали противное кафолическому исповеданию, те сжечь. О! вы, ценсуру учреждающие, воспомните, что можете сравниться с папоюАлександром VI, и устыдитеся. В 1515 году Латеранский собор о ценсуре положил, чтобы никакая книга небыла печатана без утверждения священства. Из предыдущего видели мы, что ценсура изобретена священством и ему былаединственно присвоена. Сопровождаемая проклятием и денежным взысканием,справедливо в тогдашнее время казаться могла ужасною нарушителю изданных оней законоположений. Но опровержение Лутером власти папской, отделениеразных исповеданий от римския церкви, прения различных властей в продолжениетридесятилетней войны {Тридесятилетняя (Тридцатилетняя) война - война вГермании между протестантами и католиками (1618-1648).} произвели многокниг, которые явилися в свет без обыкновенного клейме ценсуры. Везде однакоже, духовенство присвояло себе право производить ценсуру над изданиями; икогда в 1650 году учреждена была во Франции ценсура гражданская, тобогословский факультет Парижского университета новому установлениюпротивуречил, ссылался, что двести лет он пользовался сим правом. Скоро по введении {Виллиам Какстон, лондонский купец, завел в Англиикнигопечатницу при Эдуарде IV в 1474 году. Первая книга, печатанная наанглийском языке, была "Рассуждение о шашечной игре", переведенное сфранцузвкого языка. Вторая - "Собрание речений и слов философов",переведенное лордом Риверсом. (Прим. автора)} книгопечатания в Англииучреждена ценсура. Звездная палата, не меньше ужасная в свое время в Англии,как в Испании инквизиция или в России Тайная канцелярия {Звездная палата(название получила от потолка, украшенного звездами) - высшеесудебно-административное учреждение Англии XV-XVII вв. Тайная канцелярия(1718-1762) занималась политическим сыском.}, определила число печатников ипечатных станов; учредила освобождателя, без дозволения которого ничегопечатать не смели. Жестокости ее против писавших о правительстве несчетны, иистория ее оными наполнена. Итак, если в Англии суеверие духовное не в силахбыло наложить на разум тяжкую узду ценсуры, возложена она суевериемполитическим. Но то и другое пеклися, да власть будет всецела, да очипросвещения покрыты всегда пребудут туманом обаяния и да насилие царствуетна счет рассудка. Со смертью графа Страфорда рушилась Звездная палата; но ни уничтожениесего, ни судебная казнь Карла I {Граф Страфорд (Страффорд) был в 1641 г. -приговорен к смерти Долгим парламентом (1640-1653), который временноотменил, но в 1643 г. вновь ввел цензуру. Карл I (1600-1649) был казнен в1649 г. по приговору трибунала, созданного парламентом.} не могли утвердитьв Англии вольности книгопечатания. Долгий парламент возобновил прежниеположения, против ее сделанные. При Карле II и при Якове I они пакивозобновлены. Даже по совершении премены в 1692 году узаконение сиеподтверждено, но на два только года {Карл II, затем Яков I (король Англии -Яков II) были на английском престоле с 1660 по 1688 г. Премена - вступлениена престол Вильгельма III (1688-1702).}. Скончавшись в 1694 году, вольностьпечатания утверждена в Англии совершенно, и ценсура, зевнув в последний раз,издохла {В Дании вольное книгопечатание было мгновенно. Стихи Вольтеровы насей случай к датскому королю во свидетельство осталися, что похвалою дажемудрому законоположению спешить не надлежит {Свобода печати, объявленная в1770 г. от имени датского короля Христиана VII (1749-1808), уже через годбыла ограничена. Указ о свободе печати приветствовал Вольтер (1771).}.(Прим. автора.)}. Американские правительства приняли свободу печатания между первейшимизаконоположениями, вольность гражданскую утверждающими. Пенсильванскаяобласть в основательном своем законоположении, в главе 1, в предложительномобъявлении прав жителей пенсильванских, в 12 статье говорит! "Народ имеетправо говорить, писать и обнародовать свои мнения; следовательно, свободапечатания никогда не долженствует быть затрудняема". В главе 2 о образеправления, в отделении 351 "Печатание да будет свободно для всех, кто хощетисследовать положения законодательного собрания или другой отраслиправления". В проекте о образе правления в Пенсильванском государстве,напечатанном, дабы жители оного могли сообщать свои примечания, в 1776 годув июле, отделение 351 "Свобода печатания отверста да будет всем, желающимисследовать законодательное правительство, и общее собрание да не коснетсяоныя никаким положением. Никакой книгопечатник да не потребуется к суду зато, что издал в свет примечания, ценения, наблюдения о поступках общегособрания, о разных частях правления, о делах общих или о поведении служащих,поколику оное касается до исполнения их должностей". Делаварское государствов объявлении изъяснительном прав, в 23 статье говорит: "Свобода печатания дасохраняема будет ненарушимо". Мариландское государство в 38 статье теми жесловами объясняется. Виргинское в 14 статье говорит сими словами: "Свободапечатания есть наивеличайшая защита свободы государственной" {Пенсильвания,Делавар, Мариланд (Мериленд), Виргиния - штаты США.}. Книгопечатание до перемены 1789 года {Перемена 1789 года - началофранцузской буржуазной революции" 1789 г.}, во Франции последовавшей, нигдетолико стесняемо не было, как в сем государстве. Стоглазый Арг, сторучныйБриарей {Арг (Аргус) и Бриарей - гиганты греческой мифологии; Аргус -неусыпный страж, Бриарей - защитник верховного бога Зевса.}, парижскаяполиция свирепствовала против писаний и писателей. В Бастильских темницахтомилися несчастные, дерзнувшие охуждать хищность министров и их распутство.Если бы язык французский не был толико употребителен в Европе, не был бывсеобщим, то Франция, стеня под бичом ценсуры, не достигла бы до тоговеличия в мыслях, какое явили многие ее писатели. Но общее употреблениефранцузского языка побудило завести в Голландии, Англии, Швейцарии иНемецкой земле книгопечатницы, и все, что явиться не дерзало во Франции,свободно обнародовано было в других местах. Тако сила, кичася своимимышцами, осмеяна была и не ужасна; тако свирепства пенящиеся челюсти праздныоставалися, и слово твердое ускользало от них непоглощенно. Но дивись несообразности разума человеческого. Ныне, когда во Франциивсе твердят о вольности, когда необузданность и безначалие дошли до краявозможного, ценсура во Франции не уничтожена. И хотя все там печатается ныненевозбранно, но тайным образом. Мы недавно читали, - да восплачут французы оучасти своей и с ними человечество! - мы читали недавно, что народноесобрание, толико же поступая самодержавно, как доселе их государь,насильственно взяли печатную книгу и сочинителя оной отдали под суд за то,что дерзнул писать против народного собрания. Лафает был исполнителем сегоприговора. О Франция! Ты еще хождаешь близ Бастильскнх пропастей {Речь идето гонениях на французскую революционную печать. Тайное издание вождемдемократии Маратом (1743-1793) памфлета на министра финансов (1790) повлеклоосаду дома Марата национальной гвардией, которой руководил автор проекта"Декларации прав человека и гражданина" Лафайет (1757-1834). Радищев,следивший за ходом событий во Франции, проницательно увидел в действияхУчредительного собрания угрозу революции.}. Размножение книгопечатниц в Немецкой земле, сокрывая от власти орудияоных, отъемлет у нее возможность свирепствовать против рассудка ипросвещения. Малые немецкие правления хотя вольности книгопечатаниястараются положить преграду, но безуспешно. Векерлин хотя мстящею властиюпосажен был под стражу, но "Седое чудовище" осталося у всех в руках{Векерлин Вильгельм Людвиг (1739-1792) - один из немецких просветителей,издатель журнала "Седое чудовище".}. Покойный Фридрих II, король прусский, вземлях своих печатание сделал почти свободным не каким-либозаконоположением, но дозволением токмо и образом своих мыслей. Чемудивиться, что он не уничтожил ценсуры, он был самодержец, коего любезнейшаястрасть была всесилие. Но воздержись от смеха. - Он узнал, что указы, имизданные, некто намерен был, собрав, напечатать. Он и к оным приставил двухценсоров, или, правильнее сказать, браковщиков. О властвование! О всесилие!Ты мышцам своим не доверяешь. Ты боишься собственного своего обвинения,боишься, чтобы язык твой тебя не посрамил, чтобы рука твоя тебя не задушила!- Но какое добро сии насильствованные ценсоры произвести смогли? Не добро,но вред. Скрыли они от глаз потомства нелепое какое-либо законоположение,которое на суд будущий власть оставить стыдилась, которое, оставшися явным,было бы, может быть, уздою власти, да не дерзает на уродливое. ИмператорИосиф II рушил отчасти преграду просвещения, которая в австрийских наследныхвладениях в царствование Марии Терезии тяготила рассудок; но не мог онстрясти с себя бремени предрассуждений и предлинное издал о ценсуренаставление {Иосиф II (1741-1790) - австрийский император, наследник МарииТерезии (1717-1780), ввел свободу печати, но затем вновь ограничил ее.}.Если должно его хвалить за то, что не возбранял опорочивать свои решения,находить в поведении его недостатки и таковые порицания издавать в печати;но похулим его за то, что на свободе в изъяснении мыслей он оставил узду.Сколь легко употребить можно оную во зло!.. {В новейших известиях читаем,что наследник Иосифа II намерен возобновить ценсурную комиссию,предместником его уничтоженную. (Прим. автора.)} Чему дивиться? Скажем итеперь, как прежде: он был царь. Скажи же, в чьей голове может быть большенесообразностей, если не в царской? В России... Что в России с ценсурою происходило, узнаете в другоевремя. А теперь, не производя ценсуры над почтовыми лошадьми, я поспешноотправился в путь.